Небесное чудо

Наталья Николаева

Небесное чудо

Он родился в первый месяц лета июнь, на юге и был пронизан светом времени и места своего рождения. Это радостное событие его прихода в мир произошло в Советском Союзе за три года до начала второй мировой войны. Его матушка любила своего мужа Александра. Он был эмигрантом из Киева, из дворян, которых революционная разруха, угроза полного разорения и голода гнала с насиженных мест искать спасения кого куда. Его, как, впрочем, и многих в те времена, нужда привела в Баку – город хлебный. В Баку осели беженцы из России, Украины, Молдавии… Азербайджанцы принимали в те времена всех. Была жизненная необходимость в тепле, в солнце, когда ослабленным душой и телом людям не хватало сил сопротивляться российским стужам, голоду и новому бесовскому режиму. Миграция шла на юг. Благословенный, тёплый, солнечный юг, где казалось очень просто можно выжить, если только добраться. Бог вёл людей к теплу. Матушка младенца Александра происходила тоже из семьи беженцев. Её родители были выходцами с орловщины. Им и фамилия досталась коренная – Орловы. Она была второй женой своего мужа.

Бывший дворянин Александр Никонов первым браком был женат на женщине своего возраста и круга, с которой обвенчался в молодые годы своей родине – Украине, где у его отца близ Киева было большое имение. Звали жену Мария. Она была тихая, нежная, будто пронизанная светом веры и любви к Богу. Родители её были русскими. Говорила она тихо, немножко распевно, богатым русским языком, иногда вплетая в свою речь украинские слова, наверное, из любви к народу среди которого родилась, выросла и вышла замуж. Мария тоже была из дворян, глубоко интеллигентная, образованная она к моменту революции училась в институте, но который по этой причине закончить не смогла. Зато за год до неё успела выйти замуж за молодого соседа Александра Никонова, породнившись таким образом с одним из древнейших дворянских родов, в последнем поколении осевшим в Малороссии.

Молодой муж её был хорошо образован. Образование он получил в Петербурге. Его страстная и жадная до знаний натура ни в чём не привыкла себя сдерживать. Страстный, жадный до всего нового он ни в чем не привык себя сдерживать. Красавец, и при этом самодур по натуре, единственный дворянский сынок, быстро победил сердце нежной и мечтательной Машеньки Евграфовой.

Воспитанная на классиках русской литературы, глубоко верующая православная христианка горячо и преданно любящая Бога, Мария всем своим юным сердцем жаждала настоящей любви, любви до самозабвения, и ещё, чтобы вместе с мужем послужить России. Живя в Малороссии, она русская душой ощущала себя дочерью всей необъятной России и молилась за бедный, многострадальный народ её. Тяжкая доля народа, везде, в каком бы уголочке земли это не происходило, трогала Машеньку до слёз. Она жалела людей всегда, молилась о бедных, сиротах, бездомных, болящих и страждущих. Сначала потому, что так учила церковь, а потом, когда сама стала читать и потихоньку постигать Евангельскую истину, молитва эта вросла в её душу и иной молитвы она уже себе не представляла. Сердце её открылось по милости Христа-Спасителя, и юная молитвенница за народ была отмечена Божьей благодатью.

Полюбить ей Бог дал соседского сына Александра Никонова хотя и не глубоко верующего, но посещавшего церковь и чтущего по традиции своего рода все большие православные праздники. А вот любил Александр охоту, всем сердцем, до самозабвения, и своих лошадок, может потому и стал лучшим во всем округе, самым лихим наездником. Выпить и посудачить он был тоже не дурак… Его вообще тянуло к жизни бурной, кипящей, яркой. А скачки – это была его страсть. На конном заводе Никоновых выращивали первосортных скакунов (рысаков) и сын с отроческих лет пропадал на конюшнях, живой, искренней любовью полюбив природу, всю живность земную и больше всего своих ненаглядных лошадок.

Конюшни на содержались в образцовом порядке. Для разведения покупались лучшие породы скакунов мирового класса. Красавцы-жеребцы и кобылки Никоновского завода славились во всей Малороссии и в России. Дед и отец любили и умели обращаться с животными, и владели многими тонкостями и тайнами своего дела. Живое сердце молодого барина кипело той любовью к семейному делу. Уменье разбираться в лошадях было у него в крови. С одного взгляда он мог определить характер лошади, понять, что от неё ждать, на что она способна, во что она обойдётся и что с неё можно получить. Все затраты должны оборачиваться прибылью. И если этого нет, то к чему вкладываться?

Во всём его существе при великой, искренней любви ко всему живому постоянно и независимо ни от чего происходила оценка окружающего мира. Вопросы «а во сколько это обойдется, если купить оптом по такой-то цене, а потом каков будет навар, если пустить по такой, а если повезёт, поднять выше?» непрестанно крутились в его голове. Купеческая оценка вещей и страстное желание извлекать из всего выгоду были сущностью его натуры даже при том прекрасном историко-филологическом образовании, которое он получил в Петербурге.

И ещё две родовые страсти мучили и даже терзали душу Александра – страсть к картам и к женщинам. Эти душевные болезни из глубины веков передавались в роду по наследству, и каждый раз мальчики по достижении половой зрелости, а то и раньше были одержимы и мучимы сначала нечистыми, а потом и развратными помыслами и желаниями, так что из поколения в поколение осуществлялась Евангельская истина о грехопадении: «… Кто согрешил он или родители его?» А достигнув зрелости, мужчины этого рода, уже по уши погрязнув в грехе мысленного, а потом и физического блуда, женились, как правило, по расчету, чтобы умножить родовое состояние, а о любви в том истинном высоком понимании никто из них и не думал. Да это просто и не входило в планы.

Брак тоже должен был материально укрепить состояние семьи, поспособствовать умножению семейного бизнеса. Кстати, мальчиков в роду Никоновых из поколения в поколение называли Александрами, что в переводе с греческого значит «защитник людей». Предки верили, что род и продолжается, и укрепляется благодаря такому мощному именному покрову своих мужчин. А любовь? Да что любовь? О ней о любви и думали-то здесь исключительно в сфере выгодности приданого, как, например, о картине – талантлива или нет, чего стоит и сколько может стоить, если, вложившись в нее, придержать, а потом и выставить на торги. Ведь, если это талант, то с возрастом дорожает. Хотя и благодати Божией наверняка тоже не были лишены сердца Никоновских юношей, особенно когда любимая природа, живое горячее дыхание её было совсем рядом: они искренне и щедро заботились о младших братьях наших, лошадках и собачках, которых в имении жило без числа.

И вдруг жестоким диссонансом в эту благодать любви врывалась охота… убийство. Никоновы всегда слыли заядлыми охотниками. Могли без промаху убить зверя или птицу. Только вот смерть жертвы не сжимала сердце от боли, а был – восторг победы.

Почему? Почему так? Ведь вот птичка Божия только что порхала, щебетала, радовалась жизни. Выстрел! Твой, твой выстрел, охотник, и – конец! Конец жизни! Вдумайся! Замри! Оглянись! Что произошло с душой твоей, с сердцем твоим? Оно замерло, почти до боли сжалось и кто, кто этому виною? Ты сам. Ты разрушил мир сердца своего, мир души своей. Восстань в покаянии. Молитва – залог и путь к исцелению духовному и физическому твоему и детей твоих, залог спасения, а значит продолжения рода твоего, наладит связь с Богом – Отцом души твоей. Ей, душе, теперь необходимо прощение Его, милость и любовь Его, чтобы любить и миловать самому, знать, что это такое, научиться и принять в себя премудрость Духа, без которой мужчине невозможно построить дом свой в истине, и всякое строение его жизни окажется возведенным на песке.

– Премудрость, прости, – поётся в православной литургии. Если бы понимать, что это за молитва, повторяемая изо дня в день и вот уже множество лет в православном храме, о чем взывает? Если бы знать! Им, этим охотникам, так хладнокровно убивающим Божье создание ради забавы. Если бы им знать, что происходит в незримой реальности в момент убийства, в момент излияния крови и остановки сердца через насильственную смерть! Пусть, пусть это откроется им по молитвам любящих Христа-Спасителя, добровольно пролившего кровь свою во спасение человечества.

Пусть, пусть по-детски обратившись к Отцу Небесному во имя Искупителя Сына они, постигнув истину жизни, покаются в жестоковыйности своей и живым семенем посеется и прорастет в ожесточенных сердцах их заповедь Божия «не убий»! А пока ради забавы травили и убивали предки меньших братьев наших – потомкам нести грех из. Он перекладывается на плечи мальчиков рода и те болеют душой и телом даже не представляя, как светло могла бы сложиться их жизнь не угнетай их тяжкая ноша греха предков-убийц.

И молодой Александр страстно любил «настоящую охоту», ту самую, которую специалисты называли царской – там было всё: и гончие, и стрельба, и соколы, а главное, дикий азарт.

Азарт, который только и может хотя бы на время отвлечь от того, из-за чего давно блеет, томится и съеживается душа. И чем дальше, тем всё больше и острее.

Как-то молодой барин объезжал белую кобылу по кличке Соня. Он любил давать лошадям человеческие имена, да и общался с ними, как с людьми. Разговаривал, советовался, а может даже и любил больше. Так уж сложилось, передалось по наследству. Вблизи сильных, здоровых, ухоженных, породистых лошадок, которых он обожал и не жалел на них средств и сил души, он чувствовал себя лучше, чем среди людей, где тёмные качества его души быстро вылезали наружу. Соня смирилась не сразу, несколько раз выбросив Александра из седла. Но он был доволен. Укрощение, достигаемое с трудом, оживляло его. Радость победы приходила после трудного, упоительного дела, которое помогало держать себя в форме, а, главное, не поддаваться лени.

Человек-убийца, чью бы кровь он не пролил, и потомок убийцы бывает наказан ленью, хотя и сознанием того, что от лени можно погибнуть. Поэтому сознание необходимости труда, чтобы жить достойно, особенно если есть состояние, бесконечная тренировка воли – не отстать, не упустить, не нарушить форму, так называемая вечная гонка, становится укладом и смыслом жизни. Понаблюдайте за таким трудоголиком. А потом выясните его родословную. Сразу да наверняка не захочет уделить вам время, скажет, что он ничего не знает. Но вы, услышав такой ответ, скажите просто от души:

– Ну, это всегда так кажется сначала, а подумаешь, помолишься, чтобы открылось и начнёт открываться и выстраиваться, что рассказать. – Так и будет, а потом он или она даже с охотой тебе всё поведают о своих предках, потому что на то будет воля Божия.

Александр дружелюбно похлопал Соню по шее и сказал:

– Ну, ну не надо больше упрямиться, давай лучше дружить. И тебе будет хорошо, и мне.

Он нежно гладил и гладил белую шею лошади, пока она не перестала вздрагивать, фырчать, тянуть поводья в сторону, пытаясь высвободиться из крепкой, властной руки хозяина, брызгать слюной… и, наконец, мало-помалу не успокоилась.

– Ну вот, вот и умница, – твёрдо сказал Александр.

Он и был хозяином, потому что чувствовал себя им. Дух в нём царил властный, твёрдый, уверенный в себе, никогда не сомневающийся в своей правоте, не умеющий просить прощения, а тем более каяться – дух великой гордыни, около которого слабому не светило сострадание, а тем более помощь. Здесь слабому был один удел – подчинение и рабство. Хотя Спаситель заповедал любить ближнего своего, как самого себя, назвав ближним всякого нуждающегося в помощи слабого, больного, искалеченного, даже совсем чужого, брошенного свирепыми разбойниками у дороги.

И лошадь смирилась. Но ведь она же была лошадь, животное, которой хозяин, господин необходим. Не то человек. Власть хозяина над ним должна быть мудрой, чтобы не убить, не растоптать души Божьей. Вот ведь и народ, о котором говорят, что он невежественный, грязный, пьяный, он что? Таков сам по себе или непосильная ноша труда сделала его таким. Почему Иисус, обратясь именно к обремененным трудами, сказал:

– Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим.

Находящимся под тяжким бременем трудов бывает очень трудно обрести этот самый заветный покой души. Труд сверх сил угнетает человека и лишь кротость и смирение, дарованные милостью и любовью Христа, дают возможность человеку подойти к золотой мере труда по силам, а может статься и своего – в меру дарованных талантов труда, радостного, назначенного свыше, в лоне которого и обретается покой души, в котором только и может поселиться, и жить Бог в душе человека. Но к этому надо идти долго путем духовного восхождения.

Лежащая на шее лошади рука была спокойна и тверда. Глаза Александра блестящие, светло-коричневого цвета смотрели остро и победоносно. Но взгляд его бегал и никогда не был спокоен и открыто обращен на собеседника. Он всех всегда судил в сердце своем. А понимания знания того, что это грех, не угодное Богу внутреннее состояние, не было. Знать то он знал, что «не судите да не судимы будете» да вот только не прижилась в нем, не вошла пока в плоть и кровь эта евангельская истина. От того и греха этого в себе не видел.

– Будь здоров, Александр Александрович. Ишь, погода какая ясная, воздух чистый, прозрачный. Радость и бодрость в каждой клеточке играет. И вальдшнепы да утки-кряквы сами в суп просятся. Не сообразить ли поохотиться? – пожимая руку Александру, говорил сосед его по имению и всегдашний партнер по охоте Кузьменко Иван Прохорович.

– Будь здоров, Иван Прохорович, – отвечал молодой хозяин тоже молодому своему соседу. На лице Александра расцвела дружелюбная улыбка, рука ответила на рукопожатие соседа, словом, внешне всё выглядело как нельзя лучше. Но мысли, эти скрытые ото всех делатели и истинные устроители нашей жизни, заметались и во мгновение осудили приветливого Ивана Прохоровича. Так или примерно так выстраивалось внутреннее осуждение Александра: – Фу ты, вот ведь расшаркиватель нарисовался, поэтишка недоделанный, слова в простоте не молвит. Красивости да любезности, а в кармане шаром покати. Фу-ты, чтоб тебе …, – продолжал он мысленно подбрасывать соседу подобную гнусность, а языком вел любезнейший диалог на вид полный искренности и радушия. – Да, надо бы собраться, осень добрая стоит. Поохотиться не грех. Правда сейчас дела…, дела…

– Ишь ты, Александр Александрович, да ведь дела всю жизнь и на охоту времечко дается. Только почувствовать его надо. Вот оно и сложится, как душе угодно. Не так ли?

Заядлый охотник Александр быстро согласился с соседом, а в мыслях понеслось:

– Опять не охота будет, а сентиментальщина у ночного костра. Стихи, разглагольствования о науке, о народе. Тьфу-ты! – он не любил это, хотя разговор и даже жаркие споры поддерживал, чтобы не прослыть простаком, недоучкой и непатриотом. На самом же деле, о чём бы он с радостью говорил – это о бабах, о своих мужских победах, о грязных, пошлых делишках в этой области, где он преуспел, был мастак и любил всё это до страсти. С давних-прадавних времён по роду передаваемый это и был его собственный «сок», в котором он «варился».

Тяжелое и неосознаваемое внутреннее греховное состояние молодого человека грозило стать его сутью и, к сожалению, смыслом будущей жизни. Существование и исполнение воли Божьей, такой очевидной и понимаемой, если душа очищена и открыта Богу, если она молится и стремится быть ближе к своему Создателю, для Александра были скрыты. По молодости лет, трудолюбию, умению терпеть, да и благодаря отцовскому наследству у него в жизни что-то получалось…, пока получалось. Как, впрочем, и у многих потомков богатых и не очень, но самоуверенных благодаря родовой знатности дворян, купцов, новых промышленников и деловых людей, входящих или вошедших в силу.

Сила от богатства и сила от Бога – разная сила. Сила от богатства изматывает дух, а сила от Бога умножает и укрепляет его, если знать, как стоять перед лицом Его в духе. Богатым, но не прозревшим духовно, не родившимся вторым, духовным рождением это вместить невозможно. Дух дышит, где хочет, и не знаешь, откуда приходит и куда уходит, и какая от Него бывает в человеке сила по воле Творца.

Сила огненная исходит из разгоревшейся груди. Грудь горячая, в которой выросшая душа рвётся действовать, это – сила героя, водителя народа здесь на Земле. Истинная божественная сила никогда не гордится и не делает ничего для себя, но только для славы Божьей, который полностью ей доверяет. Эта сила скромна, хотя внешне может быть и прекрасной, и великой, ибо божественное и должно быть прекрасным, но лучится она не энергией, а энергией любви и вечного движения вперёд во славу Творца.

Молодой Александр не знал этого, не знал он и об истинном героизме, до неприличия любя быть всегда и во всём первым. Даже в невинном диалоге его несло и тешило поставить точку последним, да еще как-нибудь так повычурнее, чтобы «утереть нос противнику». Он слыл остряком и изо всех сил поддерживал свою репутацию.

Он трижды хлопнул в ладоши, да так громко и неожиданно, что сосед слегка повел плечами, и на лице его выразилось напряжение.

– А ведь и вправду охота пуще неволи, особенно, если эта охота к охоте.

Иван Прохорович перевёл дыхание и улыбнулся.

Александр явно соглашался, только, как всегда, в простоте слова молвить не хотел.

– Ну, вот и ладно, Александр Александрович. А Вы как всегда верны себе. Слово прямо играет в устах Ваших. Некуда деваться!

Чистосердечный сосед и не подозревал какую медвежью услугу оказывал, как ему думалось, заслуженной похвалой и без того погрязшему в гордыне внутреннему человеку Александра. Только Бог – сердцеведец знал. Знал и печалился, потому что это сердце было закрыто от Него. Даже те редкие молитвы, которые молодой человек повторял вместе со всеми на праздниках Пасхи и Рождества в храме, были так далеки от его сердца, что во истину здесь было то, о чем сказано: «…  чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня».

Охотились соседи по всем правилам старинной охоты. Утки, селезни, вальдшнепы, дикие гуси были предметами их охотничьей страсти. На зверя они не ходили. Александр начал чувствовать тяжесть в груди всякий раз после «царской» охоты на лося. В последний раз после убийства зверя и триумфального шествия всей честной компании к дому, он вдруг испугался, что не хочет ничего, внутри была такая пустота, какой он отродясь не испытывал, и чтобы не взвыть и не озвереть самому, он, как и все бывшие тогда с ним, напился до полного зачумления в мозгах. Но душе не стало легче. Всю ночь он стонал, а утром решил раз и навсегда не «ходить» на зверя.

– Никогда и баста, – рубанул он, как отрезал, и держал слово крепко.

Стрелять дичь было тоже не легко, хотя пустота и тяжесть, которую он испытал, не наваливалась. Но и потребность в разрядке постоянного томления и зажатости в груди через алкоголь, волевые и физические усилия ил сквернословие самого низменного унтер-офицерского и даже солдатского пошиба была ему, как воздух необходима. Ибо это уже было его духовное наследство! Вопросов: «Кто я? Зачем пришел в этот мир? Чем должен заниматься, чему служить, кем быть?» – у него не возникало. Да он и не задумывался над этим. Он любил своё лицо, тело, бравую выправку, всякие умения, которым он довольно легко обучался, любил свою образованность и то, что ему хотелось учиться, познавать новое. Вобщем он любил себя. А ближнего своего как самого себя? Как заповедано в Новом Завете, чтобы иметь жизнь с избытком и не просто жизнь, а жизнь вечную? Напротив, что-то тёмное, злобное, ехидное сидело в глубине его существа и руководило, именно руководило … его отношением к людям. Если бы можно было его спросить, пожалел ли он когда-нибудь кого-то, подал ли милостыню грязному, больному, опустившемуся человеку с душевным участием и состраданием, хотя бы с мыслью, которая и должна сопровождать всякое подаяние: «Господи, помоги этому несчастному подняться, пусть эта моя лепта послужит исцелению его во славу Твою», – то Александр не нашёл бы в памяти такого случая. Убогих он презирал, осуждал, а чаще просто не верил им.

– Иди работай, – говорил он про себя или обсуждая с кем-нибудь (а он это очень любил делать) всякий случай прошения у него подаяния. Словом, интеллигентом он был внешне, а что было внутри – Бог знал.

Подобно и многие из русской интеллигенции больше внешне имели или скорее изображали благородство или, как модно в то время было именовать – благочестивость. Внутри же, во внутреннем, сокровенном человеке хорошо, если был хаос, а то и ад. Покаяние было для этих душ неведомо, потому то и вины своей, то есть греховности, они не понимали. Тяжесть, смута, иногда тоска, а то и уныние тянули душу, в конце концов, выливаясь в раздражение, крик, злобное обвинение кого-нибудь, кто в такой момент перенапряжения под руку попадался, на нём, как принято, и срывалось зло.

Александр стоял рядом с соседом под голубым чистым небом – красивый, двадцати двухлетний господин, наследник большого состояния и конного завода, и твёрдой рукой продолжал слегка лениво и будто небрежно поглаживать белогрудую кобылу Настю. Жизнь, его жизнь простиралась во времени и пространстве перед ним неведомой дорогой, неуловимая, непредсказуемая, если не знать законов духовной жизни. Но если знать законы, которые принёс сюда на землю Тот, Который и пришёл, чтобы спасти род человеческий, то многое, многое можно было бы предсказать этой заблудшей душе. Новый Завет Иисуса Христа люди мудрые, понимающие тайный смысл состояния, движения и изменения духа, не зря назвали книгой жизни. Она и только она выводит душу человеческую из тьмы на свет. Солнце светило нежно, будто лаская с неба. И эту его нежность нужно было почувствовать и откликнуться душой.

– Слава Тебе, Господи, – сказала бы Богу угодная и Богу послушная душа, поняв и приняв эту небесную милость. Бог хотел, очень хотел послать Свою любовь людям, чтобы и они имели в себе любовь. Богу хотелось приготовить душу молодого барина к любви, потому что об этом Его просила одна прекрасная любящая и верующая душа – душа Машеньки Евграфовой.

Отец этой благонравной девицы был дружен с покойным отцом Александра и после смерти друга часто заезжал проведать «племянника», как он душевно с малых лет называл молодого наследника. Александр был для него «братом Шуриком», тем любимым «племянничком», к которому нельзя явиться без гостинчика. Брат Шурик родился на три года раньше Машеньки и быстро расположил к себе любящее и простое сердце «дяди Володи». Эти-то почти родственные, а со стороны добродушного Евграфова-старшего и совсем родственные отношения укрепились и дивным образом сохранились до сих пор. Он, как родному сыну радовался братцу Шурику, и, что греха таить, всем сердцем желал его видеть мужем своей драгоценной Машеньки.

– Вот и дядюшка пожаловали, – искренне обрадовался Александр приезду соседа, с детских лет действительно любимого дяди Володи. Владимир Александрович спешился и тепло по-отечески обнял братца Шурика. Он даже ухитрился незаметно поцеловать воздух над головой молодого человека и мысленно благословить его на труд, долгую здоровую жизнь, семейное счастье и всё-всё-всё самое хорошее во славу Творца.

– А я и гостинчик припас, – протянул он ему что-то завёрнутое в розовую шелковую материю и перевязанную голубой атласной лентой. – Узнал, что новую кобылку объезжаешь, Настасью, значит, вот получай, чтобы летала, как ветер.

Волна чистой радости притекла к сердцу Александра, как только он прикоснулся к розовому свёрточку. Молодой человек знал это чувство и с самого детства искренне любил все-все гостинчики дядюшки Володи, потому что они то и были источником этой особой тихой, трепетной, а, главное, будто очистительной радости, какой его лукавая душа больше никогда и ни при каких обстоятельствах не испытывала. Александр знал, что дядюшка, как  в  детстве ждёт доброго словца и благодарности за этот пустячок, так себе знак внимания, и, развязывая гостинчик, подбирал или вернее рождал в своей душе нужные слова благодарности, чтобы порадовать «родненького», как про себя он называл соседа.

Если бы он повнимательнее отнёсся к вскипающим внутри его души слезам умиления! Если бы не сдерживал себя в радости и желании как в детстве скакать на одной ножке оттого, что приехал дядя Володя и привёз гостинчик! О! Это был бы человек-герой! Потому что только искренность, всякое отсутствие лукавства в духе делает людей героями. Но в нём, к великому сожалению, этого не было. Даже там, где он любил, он не мог, просто не умел быть самим собой до конца, а был всегда сдержанным, а значит хотя немного, но лукавым господином. Может быть, именно поэтому Спаситель сказал о богатом молодом человеке, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие», ибо Царство Небесное принадлежит детям – людям с нелукавой душой. Правда, искренности, нелукавству в движении к Богу и с Богом всегда должна сопутствовать мудрость или, вернее всего, премудрость, то есть помыслы и идеи Царства Небесного. А это надо знать. А знания Царствия Небесного, его истины заключены в одной волшебной книжечке, которая называется Евангелием или Благой вестью Господа нашего Иисуса Христа. О ней то, об этой книжечке дядюшка заводил разговор всякий раз с братом Шуриком, как приезжал в гости.