Оружейник из Милана

Особняк этот, недавно отреставрированный, возвышался посреди обширного сада, простиравшегося на юг под огромным тенистым куполом платанов и лип, посаженных предыдущими поколениями.

В течение долгого времени этот одинокий дом, рядом с которым не было никаких величественных строений, оставался безлюдным. За ним молчаливо ухаживал старый, нелюдимый слуга Калеб – мрачный, всегда погруженный в свои мысли человек, никогда ни с кем не разговаривавший и не произносивший имени своих отсутствующих хозяев.

Обитатели окрестных кварталов знали лишь то, что когда-то этот особняк принадлежал некоему дворянину из Пуатье, старому маркизу де Сент-Андре, убитому двадцать лет назад на дуэли с каким-то незнакомцем, кажется, итальянцем.

Из-за чего состоялась эта дуэль? Этого не ведал никто.

Был ли маркиз последним представителем своего рода или же у него остались наследники?

Это тоже было неизвестно.

Наконец, кому теперь принадлежал этот дом?

И этот вопрос разрешить было очень трудно.

Тем не менее, в конце прошедшего лета, вечером того самого дня, когда горожане, сгорая от любопытства и жажды эмоций, толпилась у дороги, по которой должна была проследовать мадам Екатерина Медичи, прибывшая из Италии и направлявшаяся в Лувр, перед дверью этого небольшого особняка, так долго закрытой, остановился паланкин с плотно задернутыми занавесками из кордовской кожи. Из него вышли двое молодых людей – мужчина и женщина.

И он, и она были красивы и выглядели влюбленными друг в друга.

Бедных, прозябавших в нужде жителей Латинского квартала и предместья Сен-Марсель их приезд взволновал, они даже надеялись, что тут же узнают как зовут новых хозяев заброшенного дома, но ожидания их не оправдались.

Молодые люди стали жить затворниками в своем особняке, в котором вот уже месяц потихоньку шли ремонтные работы. Ревностно относясь к своему счастью и пряча его от посторонних глаз, они избегали появляться на людях и не присутствовали на праздниках в Лувре, Шамборе и Рамбуйе. Крайне редко, раз в несколько месяцев можно было увидеть как они, взявшись за руки, прогуливаются по крутому берегу реки или плывут в лодке вверх по течению по ее чистым, прозрачным водам.

Нетрудно догадаться, что этими молодыми людьми, этими влюбленными, так ревностно хранившими свое счастье, были юный маркиз де Сент-Андре и его прекрасная супруга Мария ди Польве.

Итак, вечером того самого дня, когда мадам д’Этамп с дофиной на закате покинули Рамбуйе, наши молодые люди под ручку прогуливались под зеленым куполом огромного сада, нежно ведя между собой непринужденный разговор.

– Милый мой ангел, – говорил Сент-Андре своей жене, – стоит признать, что повороты судьбы бывают порой весьма непредсказуемы и причудливы. Вы помните мою дуэль с итальянским маркизом и того молодого человека, что накануне ее принес вам от меня весточку?

– Да, – ответила Мария, – но если бы вы попросили мне его описать, я оказалась бы в затруднении, ведь видела я его только мельком.

– Так вот, – сказал Сент-Андре, – этого молодого человека звали Рафаэль, он был оружейником и учителем фехтования, ничего не знал о своем происхождении, но считал себя дворянином… На свете так много людей, претендующих на это звание, но не имеющих ни малейшей возможности доказать, что претензии эти обоснованы! Тем не менее, у него была довольно гордая осанка и благородные манеры. А еще он бережно хранил детскую рубашку с вышитым на ней гербом, что была на нем в тот день, когда его бросила мать…

Маркиз де Сент-Андре помолчал, затем продолжил:

– И представьте себе, душа моя, что этот молодой человек, так поразивший меня своей благородной внешностью, как две капли воды похож на нашего наследника престола – монсеньора Генриха де Валуа.

Мария чуть не лишилась дара речи и удивленно посмотрела на мужа.

– До того, как я уехал из Милана во Флоренцию, – продолжал маркиз, – чтобы стать вашим счастливым супругом, мне никогда не доводилось видеть дофина. И представьте, каково было мое изумление, когда я столкнулся с ним лицом к лицу. Я думал, что передо мной Рафаэль. Тем не менее, я смог без труда убедиться в том, что дофин и оружейник – два совершенно разных человека…

– Как странно!.. – чуть слышно прошептала Мария. – И вы никогда не говорили дофину об этом?

– Никогда!

– А оружейнику?

– Я с ним больше не виделся, а в письмах остерегался говорить об этом сходстве.

– С чем связана подобная сдержанность?

– Потому что я мог бы выдать некую государственную тайну.

Мария вздрогнула.

– Мне кажется, – Сент-Андре тоже понизил голос, – что Рафаэль является никому не известным братом наследника престола.

– Боже праведный, да что вы такое говорите!

Для ответа у маркиза не было времени – вдали послышался звон колокольчика, заставивший его вздрогнуть от удивления и почти что страха. Колокольчик извещал таинственных хозяев маленького особняка, что к ним прибыл посетитель.

Кто же пришел нарушить их уединение и потревожить любовь?

Живущие в радости и блаженстве не ожидают для себя большего счастья. Как следствие, они должны вздрагивать даже когда происходят самые незначительные события, и постоянно опасаться какой-либо катастрофы.

Маркиз де Сент-Андре и его юная жена настолько хорошо спрятали под покровом тишины свое благополучие, окутав его завесой тайны, настолько оградили свой уголок от слухов и чужого любопытства, что больше всего на свете опасались внезапного появления каких-нибудь докучливых соглядатаев.

Услышав звон этого колокольчика, всегда молчавшего, они побледнели и в страхе посмотрели друг на друга, как те белые голубки, вздрагивающие от пронзительного крика ястреба, потревожившего их любовь под сенью зеленой листвы, где скрывается их гнездышко.

Но пока они неподвижно стояли, держась за руки, пока сердца их сжимались от страха, в дальнем конце аллеи, ведущей к главному строению, показался старый слуга, который в течение двадцати лет был единственным хранителем небольшого особняка. За ним тяжелой поступью, мило переваливаясь с ноги на ногу, шел необычайно тучный человек с длинной рапирой на боку, которая на ходу хлопала его по икрам. Маркиз де Сент-Андре тут же узнал в нем неаполитанца Джузеппе, помощника мэтра Гуаста-Карне и морщинки на его озабоченном лице разгладились.

Судя по улыбке, украшавшей собой его раскрасневшуюся физиономию и важному, победоносному виду, который исходил от всего его естества, плохих новостей он принести просто не мог.

Он отвесил супругам глубокий, до земли, поклон и наконец обратился к маркизу:

– Ваша светлость, вы, конечно же, не удостоите чести меня узнать?

– Прошу прощения, синьор, но я вас очень даже узнал. Вы синьор Джузеппе, не так ли?

– Бывший помощник мэтра Гуаста-Карне, ваша светлость.

– Вот как! Вы больше не служите своему господину?

– Теперь я служу синьору Рафаэлю.

Маркиз жестом выразил свое удивление.

– Значит Рафаэль уехал из Милана? – спросил он.

– Да, синьор.

– И где он сейчас?

– Он направляется в Париж.

Сент-Андре подался вперед.

– Мой новый хозяин так торопился оказаться в Париже, что мы восемь дней скакали без отдыха.

– И где же он? – спросил маркиз с нетерпением, красноречиво свидетельствовавшим о дружбе, в которой он когда-то поклялся молодому оружейнику.

– Я приехал на час раньше него.

Глаза маркиза де Сент-Андре радостно заблестели, но внезапно чело его омрачилось – он вдруг подумал о том, что Рафаэль, конечно же, приехал в Париж, чтобы повидать дофину, и, вспомнив о его роковом сходстве с Генрихом Валуа, будущим королем Франции, вздрогнул.

– Вы, конечно же, не удостоите чести меня узнать?

Тем временем Джузеппе вытащил спрятанный на груди свиток, скрепленный печатью, и передал его маркизу. Тот быстро разорвал шелковую нить и начал читать:

«Мой дорогой маркиз,

с тех пор, как вы последний раз сидели у изголовья кровати, на которой я поправлялся после полученной раны, прошло шесть месяцев. Через несколько часов я смогу пожать вашу руку. Поэтому пишу я вам лишь для того, чтобы уведомить о своем приезде в Париж. Не исключено, что это вызовет ваше беспокойство, ведь вам известна моя тайна и вы знаете какой магнит неудержимо тянет меня в этот город, названия которого мне никогда не надо было бы слышать. Друг мой, я люблю ее! Я ее люблю! Больше чем раньше, больше чем когда бы то ни было! Я покинул этот благородный город моего безвестного, но счастливого детства, скромный и уютный дом приемного отца, в котором прошли мои ранние годы, такие милые и спокойные, я отказался от Марианны, моей невесты, от моих товарищей, работавших бок о бок со мной… Куда я еду? Какая судьба меня ждет? Я не знаю.

Может быть, я один из тех жалких безумцев, идущих на смерть с улыбкой на устах? А может мне предстоит наконец узнать тайну своего рождения и добыть доказательства того, что я достаточно знатен, чтобы осмелиться на все что угодно? Этого я тоже пока не знаю.

И тем не менее, друг мой, я ощущаю странные приливы энтузиазма, страшные честолюбивые порывы, и порой на устах моих появляется столь надменная улыбка, что я спрашиваю себя, уж не королевский ли я сын. Ох! Если бы это было так, она должна была бы меня полюбить! Вместе с тем вы, мой друг, прекрасно понимаете, что мое прибытие в Париж имеет и другую, официальную цель. Дело в том, что король Франции написал Гуаста-Карне и пригласил его ко двору. Учитель слишком стар и вместо себя послал меня. Так что предо мной вскоре откроются двери французского двора, я смогу подходить к королю, принцам… И увижу ее!

Ах! Человеческое безрассудство и насмешка! Друг мой, и почему в тот день, когда она связала себя узами брака, я лежал в постели, окровавленный и обессилевший… может быть, мне нужно было зайти в ту флорентийскую церковь, где проходила свадьба, подойти к этому человеку, и вонзить кинжал ему прямо в грудь? Друг мой, простите мне мое безумие и не пугайтесь этой экзальтации… я постараюсь быть благоразумным, я сделаю все для того, чтобы подавить глухой ропот моей души, унять биение сердца… но я должен увидеть ее!

До свидания, до вечера, ведь после заката я уже буду в Париже.

РАФАЭЛЬ».

– Несчастный безумец! – потрясенно прошептал маркиз и передал письмо Марии.

Та прочитала его и побледнела.

Сент-Андре вздрогнул – колокольчик, возвещавший о прибытии посетителей, звенел опять. Но это еще не мог быть Рафаэль.

Оставив Марию с Джузеппе, маркиз поспешил к порогу. Его терзали смутные предчувствия, но он всегда смело шел навстречу опасности.

Во дворе особняка остановился паланкин. Из него вышла женщина.

Маркиз узнал мадам д’Этамп. Герцогиня была одна – юная дофина осталась в Лувре.

– Сударь, – начала фаворитка небрежным тоном, плохо скрывавшим ее тревогу, – мы с мадам Екатериной приехали в Париж; она – чтобы повидаться со своей Марией, которую вы у нее похитили, а я… чтобы поговорить с вами.

– Со мной? – удивился маркиз.

– Предложите мне свою руку и пойдемте куда-нибудь, где нас никто не сможет услышать.

Загадочный тон герцогини зазвучал тревожным сигналом в голове счастливого супруга.

– Успокойтесь, – тихо сказала она, – дофине ничего не угрожает… впрочем, одна опасность все же есть – вскоре она станет королевой.

Маркиз резко отступил на шаг.

– Увы! – прошептала мадам д’Этамп. – Король очень плох… Сегодня вечером его привезут в Лувр и в Рамбуйе он больше не вернется никогда.

Легкомысленный тон герцогини сменился глубоким волнением и маркиз, подставив ей локоток и увлекая за собой в сад, почувствовал как дрожит ее рука.

– Здесь, мадам, мы одни, – наконец сказал он, – и вы можете безбоязненно рассказать мне о причине вашего визита.

– За несколько дней до свадьбы дофины вы последовали в Милан за своей женой и, следовательно, за двором принцессы?

– Да, мадам.

– В Милане у вас была дуэль?

– Увы, мадам, в этом поединке я не принимал участия.

– Но вы должны были защищать свою честь со шпагой в руках. Некий молодой человек от вашего имени поведал об этом мадам Екатерине, из-за маскарадного костюма приняв ее за синьорину Марию.

– Совершенно верно. Это тот самый молодой человек, который опередил меня, обнажил шпагу, потребовав от моего имени сатисфакции, и был серьезно ранен!

– Боже мой! – в ужасе воскликнула герцогиня.

– Три месяца, – продолжал маркиз, – этот благородный друг был между жизнью и смертью, но сегодня он уже жив и здоров.

Мадам д’Этамп вздохнула.

– Стало быть, это один из ваших друзей? – переспросила она.

– С недавних пор, мадам.

– В нем вас ничего не поразило?

Маркиз заколебался и с недоверием посмотрел на графиню.

– Ответьте, – прошептала она, волнуясь все больше и больше, – во имя мадам Екатерины, пославшей меня сюда, умоляю вас, ответьте!

– Ну хорошо, мадам! Он был настолько похож на дофина, что одного вполне можно было бы принять за другого.

– Ах! – воскликнула герцогиня. – Значит, она сказала мне правду? А… этот молодой человек… он кто?

– Миланский оружейник.

Из груди мадам д’Этамп вырвался вздох, похожий на крик, красноречиво свидетельствовавший об охватившем ее мучительном беспокойстве и сомнениях.

– Это найденыш, – продолжал маркиз, – учитель фехтования Гуаста-Карне подобрал его в возрасте лет трех-четырех и воспитал как родного сына.

Герцогиня снова вскрикнула – на этот раз в голосе ее была надежда.

– Но, – продолжал маркиз де Сент-Андре, – несмотря на скромные условия, в которых благодаря случаю довелось жить Рафаэлю…

– Рафаэль! – воскликнула герцогиня. – Его зовут Рафаэль!

– Да, мадам.

– Это мой сын, – едва слышно прошептала она, вновь выдавая себя.

Маркиз в свою очередь тоже не удержался от возгласа удивления.

– Сын короля, – добавила принцесса.

Затем страстно продолжила:

– Ох! Вы ведь его друг? Он сражался за вас, рисковал своей жизнью… Вы должны его любить… Слушайте же! Король при смерти; он говорил мне о нем; если бы он смог его увидеть и благословить, то умер бы в умиротворении… Езжайте, месье, седлайте коня и скачите в Милан, если нужно – загоните двадцать лошадей, но привезите мне моего сына Рафаэля.

– Мадам, – ответил маркиз, – все эти хлопоты совершенно излишни, через час Рафаэль будет здесь.

– Что вы такое говорите? – воскликнула герцогиня, побледнев от нахлынувших на нее эмоций.

Вместо ответа маркиз протянул мадам д’Этамп доставленное Джузеппе письмо оружейника. Она быстро пробежала его глазами, которые на мгновение озарила радость. Затем лоб герцогини нахмурился, вероятно, от одной из тех прозорливых мыслей, в которых раскрываются женское благоразумие и хитрость, и она холодно сказала господину де Сент-Андре:

– Маркиз, могу я на вас рассчитывать?

– Да, мадам, особенно после сделанного вами только что признания. Ведь я люблю Рафаэля так, как только можно любить человека, которому ты обязан всем – своим счастьем и самой жизнью. И поскольку вы его мать…

– Маркиз, – перебила она, – капризы судьбы, игра случая, бывают всякие немыслимые совпадения. Этот молодой человек и ребенок, потерю которого я оплакиваю, могут ведь не иметь между собой ничего общего.

– Вот как! – сказал маркиз.

– Поэтому задумайтесь, сколь горьким может быть разочарование – и для меня, и для него…

– Значит, мне лучше молчать?

– По крайней мере наполовину.

Маркиз де Сент-Андре вопросительно посмотрел на герцогиню.

– Послушайте, – сказала она, – ребенок, которого мы с королем оплакиваем, родился в Париже, в небольшом доме, в течение долгого времени служившем местом наших тайных встреч. Там он жил до тех пор, пока ему не исполнилось три года. Что-то подсказывает мне, что только там я смогу найти те доказательства, которые ищу. Так что вечером я буду ждать вас. Вы придете туда вместе с ним.

Мадам д’Этамп наклонилась и шепнула еще несколько слов маркизу на ухо, поскольку ее уже приветствовали идущие навстречу Мария и Джузеппе.

– Красавица моя, – обратилась герцогиня к маркизе, – мадам Екатерина послала меня к вам с дипломатической миссией. Ваше отсутствие заставляет ее жестоко страдать, поэтому она приехала в Лувр специально для того, чтобы быть поближе к вам. Я собираюсь увезти вас в своем паланкине.

При этих словах мадам д’Этамп повернулась к маркизу и с улыбкой сказала:

– Не переживайте, мой дорогой сир, завтра утром я ее вам верну.

Супруги обменялись грустными, но пылкими взглядами. Разве ж это первое звено, сломавшееся в цепочке их счастья?

– А теперь пойдемте, – сказала в довершение своих слов герцогиня, взяв Марию за руку, – пойдемте, дофина ждет вас.

После этого вновь склонилась к уху маркиза и сказала:

– Значит, до вечера?

Тот поклонился и проводил ее до паланкина, в который также села и его молодая жена.

Пока носильщики поднимали паланкин, герцогиня прошептала:

– Маркиз, скажите мне, его матери… кто та женщина, которую он так страстно любит… это не…

– Ах! – вздрогнув, ответил Сент-Андре. – Разве вы не догадались?

– Да, – с задумчивым видом ответила она.

И про себя добавила: «Думаю, эта любовь мне пригодится. Убеждена…»

Сент-Андре остался в компании одного Джузеппе, и впервые одиночество показалось ему ужасным.

Вместе с молодой женой у него отняли и счастье.

Напрасно жизнерадостный неаполитанец своим веселым нравом и неиссякающим энтузиазмом пытался прогнать набежавшее на его лоб облачко печали и уныния… Маркиз хмурился и оставался задумчив. И лишь топот лошади, через два часа остановившейся у подъемного моста перед особняком, вывел его из оцепенения и он с радостным криком бросился навстречу Рафаэлю. Это на самом деле был оружейник.

– Ах! Дорогой друг! – воскликнул он, спрыгивая на землю и бросая слуге поводья, чтобы тут же, распахнув объятия, броситься навстречу маркизу. – Дорогой мой, лучший мой друг, какое счастье увидеть вас вновь!.. Ах! Не браните меня и не сердитесь… Простите мне мою опрометчивость… Если бы вы только знали какой роковой ветер надувал мои паруса… Поэтому я приехал к вам – к моему другу, советчику и поводырю, я приехал, чтобы открыть вам душу, чтобы доверить вам свои амбиции, надежды и чаяния.

Маркиз устремил на Рафаэля взор, красноречиво говоривший о его дружеских чувствах.

– Брат, – сказал он, – ведь я могу назвать так тебя, человека, рисковавшего жизнью для того, чтобы сделать меня таким счастливым. Брат, твоя боль стала моей болью, твои благородные амбиции – моими, твоя мечта – моей страстной целью, к которой я буду стремиться ради тебя. Да, Рафаэль, ты был прав, когда говорил мне: «Я – дворянин, я просто должен быть им».

– Ах! – воскликнул Рафаэль. – Друг мой, значит, тебе что-то стало известно о моем происхождении?

– И да и нет.

– Опять загадки?

– На данный момент – да, через час – нет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что не могу тебе ничего открыть, но есть один человек…

Рафаэль задрожал и поднес руку к груди:

– Как! – сказал он. – Как его зовут, брат мой, скажи, как его зовут?

– Я не могу. Но пойдем со мной, и ты обо всем узнаешь.

Маркиз взял плащ и шпагу, Рафаэль тоже последовал его примеру.

– Джузеппе возьмем с собой? – спросил он.

– Да, – ответил маркиз, – что-то подсказывает мне, что он нам пригодится.

Маркиза уехала с мадам д’Этамп. Когда маркиз де Сент-Андре и двое его спутников ушли, в особняке остались лишь старый Калеб и остальные слуги.

Маркиз повел друзей по темному кривому переулку, ныне реконструированному, что змеился вдоль реки в сторону Латинского квартала. Переулок этот, довольно длинный, вел к месту, впоследствии названному площадью Сент-Андре-дез-Ар.

В конце этой узенькой тропинки трое наших вельмож вышли на более широкую, затем на другую, после нее – еще на одну, и в конце концов оказались на перекрестке Бюси, названном так потому, что на нем располагался особняк графов д’Амбуаз-Бюсси.

Рядом с ним стоял небольшой домик, внешне неброский, хотя и более роскошный, чем те, которые образовывали собой три остальные стороны перекрестка. Лишь два щипца крыши с коньком да герб, цвета которого выцвели и поблекли, говорил о том, что принадлежит он знати.

Маркиз звякнул в колокольчик маленькой двери, в сторонке от главного входа. Та сразу же открылась.

Проникнув таким образом в дом, тройка визитеров оказалась в небольшом вестибюле, увенчанном единственной лампой, глядевшей на все вокруг подслеповатым глазом. Дверь потайного хода бесшумно закрылась за ними – сама по себе.

Слуги не появлялись.

Маркиз указал Джузеппе на небольшой диванчик, покрытый черным бархатом и отороченным красной бахромой, и знаком велел сесть и подождать.

– Пойдем, – сказал он Рафаэлю, погруженному в свои мысли.

– Странно! – прошептал молодой оружейник. – Похожий зал я уже где-то видел…

Сент-Андре повел его наверх по широкой лестнице с мраморными ступенями и железными перилами, которым кузнецы шестнадцатого века придавали столь удивительные очертания. Оказавшись на втором этаже, он толкнул дверь, которая беспрепятственно открылась, и ввел друга в большой зал, освещенный так же слабо, как и вестибюль.

Там был слуга – маленький, облаченный во все красное негритенок, в уши которого, в соответствии с модой того времени, были продеты огромные, массивные серебряные кольца. Другие кольца – еще больше по размеру – в форме браслетов сжимали его запястья. Это был признак его зависимого, почти рабского положения.

Негритенок отвесил двум друзьям поклон и, казалось, ожидал их приказаний.

– Проводи этого господина! – сказал ему маркиз, указывая на Рафаэля.

И поскольку в вестибюле сидел Джузеппе, сам он присел на табурет и остался в зале.

– Ступайте! – сказал маркиз Рафаэлю. – Ступайте! Смелее! Ведь вам предстоит узнать удивительнейшие вещи.

Рафаэль проследовал за негритенком.

Сердце молодого человека буквально выпрыгивало из груди, ему казалось, что к нему возвращаются тысячи смутных воспоминаний, пытаясь приподнять вуаль, окутывающую его память и скрывающую от него первые годы жизни. В то же время на лбу его блестел холодный пот, он был белее мрамора и, уперев руку в бедро, за неимением шпаги судорожно сжимал в ней чеканную рукоять кинжала.

Негритенок провел его через несколько комнат, освещенных лишь слабым лунным сиянием, пробивавшимся через стрельчатые окна, затем неожиданно приподнял тяжелую штору, прикрывавшую одностворчатую дверь и дважды негромко постучал:

– Войдите! – сказал женский голос.

Негр толкнул дверь и Рафаэля тут же ослепил поток яркого света – он был в некоем подобии молельни, из которой исходили те тонкие запахи, те нежные, благоухающие ароматы, которые так красноречиво выдают присутствие дамы.

Дверь за ним закрылась и оружейник оказался перед женщиной, которая показалась ему красивой, несмотря на легкую проседь, посеребрившую ее черные волосы.

Женщина эта стояла у камина, чей портал украшали два массивных канделябра итальянской работы.

Она была облачена во все черное, взгляд ее был печален.

При виде Рафаэля она сдержала жест изумления и подавила рвущийся из груди крик, вызванные, безусловно, его странным сходством с дофином. Но сам Рафаэль был настолько взволнован, что совершенно не удивился ни жесту, ни крику.

Он стоял, опустив глаза, словно преступник, готовый выслушать смертный приговор.

– Подойдите ближе, мессир, – нежным тоном сказала она, – и скажите, как и почему вы здесь оказались.

У герцогини д’Этамп, ведь как нетрудно догадаться, это была именно она, было время для того, чтобы полностью овладеть собой. Матери больше не было – теперь осталась только женщина!

Рафаэль сделал шаг вперед, остановился, поднял глаза и вновь посмотрел на собеседницу. Но на этот раз он не дрожал и больше не колебался. Он горделиво запрокинул голову назад, как человек, вновь обретший все свое хладнокровие, мужество и присутствие духа. Потом, не отводя взгляда от этой женщины, которую, как ему казалось, он видит впервые в жизни, с серьезным видом произнес:

– Мадам, я приехал в Париж час назад и остановился у дворянина, у моего друга маркиза де Сент-Андре.

– Мне об этом известно, – холодно ответила герцогиня, полностью оправившись от потрясения.

– Я прибыл из Милана, – продолжал Рафаэль, – где был воспитанником одного учителя фехтования, мастера-оружейника Гуаста-Карне.

– Так вы миланец? – спросила она, тоже внимательно к нему приглядываясь и настойчиво сдерживая материнские чувства – столь глубокие и сильные, что им подчиняются даже самые эгоистичные и скептически настроенные натуры.