Оружейник из Милана

– Располагайте мной по вашему усмотрению. Слушаю вас внимательно.

– Пока я не отомщу за нанесенное мне оскорбление, я не хочу появляться в свете и, соответственно видеться с герцогом Лоренцо и его дочерью. А синьорина ди Польве, подобно тени, ни на шаг не отходит от мадам Екатерины…

– В этом нет ничего странного, ведь она ее фрейлина.

– И тем не менее, если даже я не смогу увидеться с ней в последний раз, мне все же хочется, чтобы она получила от меня весточку.

– Что же делать?

– Прошу вас передать ей мое послание.

Рафаэль вздрогнул.

– Я ни в чем вам не отказываю, – задумчиво сказал он, – но сейчас у меня появилось такое странное предчувствие…

Маркиз удивленно посмотрел на него.

– Простите меня, – прошептал Рафаэль, – возможно я безумец, снедаемый предрассудками… но у меня перед глазами постоянно стоит лицо цыганки, которая когда-то в детстве предсказала мне судьбу. И в эту минуту мне кажется, что я опять слышу ее леденящий голос и чувствую как она своими узловатыми пальцами водит по линиям моей руки, изучая их своим тусклыми, подслеповатыми глазами.

– Бог мой! – сказал маркиз. – И что же она вам такого сказала?

– «Ты принадлежишь к знатному роду, – сказала она, – хотя тебе и неведома тайна твоего происхождения. Когда-нибудь ты может быть ее узнаешь, эту роковую тайну, и тогда будешь очень раскаиваться, что не родился простолюдином. И на след этой тайны ты выйдешь в тот самый день, когда тебя попросят передать любовное послание».

– Действительно странно! – прошептал маркиз. – И хотя я не очень-то доверяю цыганкам, мне не хотелось бы…

– Нет-нет! – с горячностью перебил его Рафаэль. – Чему быть, того не миновать!

Затем с горделивой улыбкой на устах добавил:

– Да и потом, если мне когда-нибудь суждено узнать тайну своего рождения, то пусть это случится как можно быстрее. Быть оружейником и учителем фехтования – это не жизнь, когда чувствуешь что в груди у тебя бьется львиное сердце.

Маркиз де Сент-Андре как зачарованный посмотрел на Рафаэля, помедлил, но все же протянул руку и сказал:

– У вас благородное сердце. Прошу вас принять предложение моей дружбы, отныне и навсегда.

– Благодарю, – ответил Рафаэль, пожимая руку. – Теперь мы друзья до самой смерти. Говорите, что я должен сделать? Куда нужно пойти?

– Сегодня в десять вечера во дворце великого герцога правитель Милана дает бал в честь его высочества Лоренцо Медичи. Поэтому для начала постарайтесь попасть туда, увидеться с синьориной Марией и сказать ей: «Завтра маркиз де Сент-Андре будет драться на дуэли со своим противником, маркизом делла Скала. Возможно он будет убит, поэтому хотел бы в последний раз повидаться с вами… Не могли бы вы этой ночью назначить ему свидание?»

– Я пойду туда, – сказал Рафаэль. – А где вас найти?

– На постоялом дворе «Золотой рог». Я остановился там вчера вечером. Сейчас я вернусь туда и больше никуда не буду выходить.

Молодые люди еще раз пожали друг другу руки и расстались на пороге оружейного зала.

Следом явился Джузеппе.

– Ну! – сказал он Рафаэлю. – Вы готовы, мэтр? Идем вкушать бургундское, о котором я вам говорил?

– Нет, – сухо ответил оружейник, – у меня есть другие дела.

Неаполитанец опустил голову, как и подобает человеку, привыкшему снисходительно относиться к перепадам настроения своего юного друга.

– Этим вечером, Джузеппе, – добавил Рафаэль, – ты останешься здесь.

– Но почему?

– Будешь сторожить дом.

– А вы уходите?

– Да, – непринужденным тоном ответил Рафаэль. – Разве я, как и мэтр Гуаста-Карне, этим вечером не приглашен на бал?

– Все так, но я думал…

– Ты ошибался. Сегодня мне хочется поразвлечься. Я человек замкнутый, молчаливый. Но по такому случаю… почему бы и нет.

II. О том, как Рафаэля неожиданно пронзила стрела Амура и что из этого вышло

Было около десяти часов вечера. Дворец великого герцога сиял яркими огнями и был наполнен звуками гармонии и единства. Приглашенная на праздник миланская знать восхищалась принцем, которого история нарекла Лоренцо Великолепным, и с нетерпением ждала появления его дочери, красавицы Екатерины[7], намеревавшейся выйти замуж за наследника французского престола и через несколько дней уехать в Париж. Принцесса Екатерина заставляла себя ждать. Она как раз была занята своим бальным нарядом и восторженное любопытство миланских вельмож и дам беспокоило ее мало, по крайней мере внешне. Так что танцы продолжались уже более часа, а она все не появлялась.

В полном соответствии со старой традицией итальянских праздников, бал был костюмированный – женщинам предписывалось прятать лица под атласными полумасками, снять которые разрешалось лишь утром, когда во время грандиозного пира за столом соберутся благородные гости дворца великого герцога.

Но из-за болтливости камеристок все заранее узнали, кем будет переодета юная принцесса, поэтому молодые миланские дворяне и дворянки подготовили что-то вроде заговора и решили неистовыми криками «браво» поприветствовать появление на балу греческой крестьянки с живописным головным убором лаконийских[8] женщин. В залах дворца поговаривали, что именно таким будет маскарадный костюм прекрасной принцессы. Поэтому в то время как все с нетерпением ждали ее появления, Екатерина заперлась в молельне наедине со своей фрейлиной, синьорой ди Польве, которая в этот день исполняла обязанности ее горничной.

Девушки, словно сестры-близняшки, сидели на оттоманке и держались за руки, что было явным признаком того, что они были исключительно близки друг другу в те минуты, когда не подчинялись строгому этикету, который, словно суровая дуэнья, сопровождает великих мира сего почти повсюду.

– Драгоценная моя, – говорила Екатерина с какой-то детской радостью в голосе, – этой ночью я повеселюсь от души, наблюдая за тем, как тебе достанутся все предназначаемые мне почести. Мы с тобой одинакового роста и телосложения, у нас белые ручки и черные волосы. Узнать нас можно только по лицу, но поскольку оно у каждой из нас будет спрятано под атласной маской, то блистательная миланская знать впадет в заблуждение, можешь в этом не сомневаться.

Эти слова Екатерины достаточно красноречиво говорили о том, что в костюм, изначально предназначавшийся ей, будет облачена синьора, в то время как сама она наденет платье, в которое поначалу предполагалось нарядить Марию ди Польве.

Девушки уже были одеты для бала, им оставалось лишь спрятать под масками лица.

– Душа моя, – сказала Екатерина, – как ты думаешь, по-моему, самое время появиться на этом балу, устроенном специально в нашу честь. Пойдем, надевай свою маску и отнесись к своей роли серьезно. Я хочу танцевать и развлекаться до утра, чтобы даже не ложиться спать, ведь ты знаешь, что завтра мы отправляемся обратно во Флоренцию.

Синьорина Мария повиновалась, завязала тесемки своей маски и с покровительственным видом, полагавшимся ей ролью принцессы, оперлась на руку подлинной Екатерины, переодетой французской придворной дамой.

Выходя из комнаты, они столкнулись с элегантно одетым молодым человеком, закутанным в длинный плащ, не позволяющий увидеть есть ли у него шпага и, как следствие, понять к какому сословию он принадлежит. Он шел им навстречу по коридору, ведущему из молельни принцессы в залы для танцев.

Екатерина невольно вздрогнула. Молодой человек был без маски и довольно красив. Грациозная осанка, изящество в каждом жесте.

Он склонился перед женщинами в почтительном поклоне, затем, несомненно руководствуясь слухами и совершая ту же ошибку, которую впоследствии должны были совершить все без исключения миланские синьоры, подошел к принцессе и едва слышно спросил:

– Мадам, вы синьорина Мария ди Польве?

– Да, – ответила Екатерина, не желая раскрывать свое инкогнито.

– Мадам, – все тем же тихим голосом продолжал молодой человек, – уделите мне минутку, мне обязательно нужно с вами поговорить. Это очень важно.

Под влиянием сурового и таинственного тона молодого человека принцесса собралась было уже указать собеседнику на настоящую Марию ди Польве, но тут в ее голове молнией мелькнуло подозрение.

«Возможно, это ловушка, чтобы вынудить меня раскрыть инкогнито», – подумала Екатерина.

Она жестом велела фрейлине подождать, вновь открыла дверь молельни и знаком пригласила молодого человека пройти вслед за ней.

Когда дверь за ними закрылась, Рафаэль, а это был именно он, сказал:

– Мадам, вы любите одного французского дворянина, маркиза де Сент-Андре?

– Да, – растерянно ответила Екатерина.

– А он любит вас.

– Думаю, что да, – преодолев смущение, ответила она.

– Ну что ж! – сказал Рафаэль. – Завтра на рассвете у Туринских ворот он будет драться на дуэли с маркизом делла Скала.

Затем с волнением в голосе юноша добавил:

– Не исключено, что его убьют, поэтому он страстно желает увидеться с вами в последний раз.

– Боже мой! – в страхе сказала принцесса.

– Поэтому, мадам, он умоляет вас назначить ему сегодня вечером последнее свидание.

– Я согласна! – прошептала Екатерина, испытывая странное волнение, которое Рафаэль объяснял ее любовью к Сент-Андре.

– Маркиз остановился на постоялом дворе «Золотой рог».

Она не отводила взгляда.

– Хорошо! – голос Екатерины дрогнул. – В полночь я буду в «Золотом роге». Пусть ждет меня там!

Рафаэль заслушался музыкой ее голоса, трепещущего и мелодичного, и его тоже охватило смутное волнение. При последних словах Екатерины он сделал шаг назад и принцесса, присевшая для того чтобы его выслушать, встала.

В этот момент маска ее, тесемки которой были завязаны плохо, слетела с лица и она испуганно вскрикнула. Рафаэль испытал неописуемое чувство. Он застыл как вкопанный от изумления и восхищения.

Девушка была прекрасна. Ему показалось, что это статуя из флорентийского музея, в которую вдохнул жизнь гений великого скульптора.

Принцесса поспешно поправила маску и выбежала, оставив окаменевшего Рафаэля посреди молельни.

В течение долгого времени юный оружейник стоял совершенно неподвижно. Голова у него кружилась. Затем к нему постепенно стало возвращаться присутствие духа. Дрожащий, потерянный и немного не в себе он, в свою очередь, тоже удалился, сдавленным голосом шепча:

– Боже! Как же она прекрасна!

Взглядом, которым он обменялся с принцессой, он вверил свою душу, посвятил свою жизнь.

И женщина эта, которую он уже любил, считая ее Марией ди Польве, была Екатериной Медичи, невестой будущего короля Франции.

– Проклятье! – говорил он, шагая по улицам Милана. – Проклятье! Эта женщина, я ее уже люблю… Но и он тоже ее любит… Он… человек, которому я несколько часов назад поклялся в вечной дружбе… О горе мне, горе!

Рафаэль забыл о том, что маркиз дожидается его в «Золотом роге», он, как безумный, вернулся в дом Гуаста-Карне, прошел в оружейный зал, где на скамье спал Джузеппе, и сорвал со стены шпагу, собираясь пронзить себя.

Но в этот момент неаполитанец проснулся. Он закричал, бросился к Рафаэлю, вырвал из его рук клинок и сломал о колено. Рафаэль покачнулся, словно человек, сраженный громом небесным, затем рухнул на пол и отчаянно прошептал:

– Цыганка была права… О горе мне, горе!

Джузеппе растерянно смотрел на своего юного друга и совершенно не понимал яростной вспышки боли и страданий, жертвой которой он стал.

Он попытался было порасспросить Рафаэля, но все напрасно. Юноша какое-то время хранил гробовое молчание, затем резко выпрямился и сказал:

– Пойдешь на постоялый двор «Золотой рог».

– Ну, если надо, – ответил Джузеппе.

– Спросишь там маркиза де Сент-Андре, того самого дворянина, который сегодня брал у меня урок, и просто скажешь ему: «Ждите, вечером, между одиннадцатью часами и полночью к вам придут».

Принцесса поспешно поправила маску и выбежала

– Хорошо, – сказал Джузеппе, – но я выполню ваше повеление и покину вас лишь при одном условии.

– Каком?

– Вы дадите мне слово больше не совершать подобных глупостей, за которыми я вас только что застал.

– Обещаю.

– В самом деле? – прищурился неаполитанец.

– Слово Рафаэля!

– Превосходно. Тогда бегу в «Золотой рог».

И Джузеппе ушел – немного успокоенный, но чрезвычайно заинтригованный и очень огорченный страданиями Рафаэля, страданиями, объяснений которым он найти не мог.

Молодой человек в течение какого-то времени оставался в оружейном зале, широким шагом меряя комнату. Он предавался самой мрачной меланхолии, с губ его слетали невнятные слова:

– Это рок! – шептал он. – До настоящего времени ни одна женщина, даже Марианна, которую все называют моей невестой и которая считается самой красивой девушкой в Милане, не заставляла мое сердце биться и трепетать… но вот меня охватило безумие, а голова моя стала кружиться при виде той, которая любит другого и любима им, при виде женщины, являющейся невестой маркиза… того самого человека, который протянул мне руку и предложил мне свою дружбу… Это рок!

Тут Рафаэль внезапно вспомнил о первоначальной цели визита маркиза де Сент-Андре – о его дуэли, назначенной на следующий день. И поскольку в глубине даже самого благородного сердца все равно может родиться эгоистичное чувство, и даже в самой преданной душе на минуту может появиться проблеск преступной надежды, в голове Рафаэля пронеслась предательская мысль:

– А если его убьют? – сказал он себе.

Но рыцарская натура оружейника тут же восстала и лицо его залилось краской гнева и негодования. Он ужаснулся своих мыслей и воскликнул:

– Нет-нет, Рафаэль, тебе вполне позволительно быть самым несчастным человеком, не знать ни семьи, ни родства, быть обреченным тайно любить женщину, которую от тебя отделяют непреодолимые препятствия. Но кровь Христова, тебе непозволительно быть человеком бесчестным, вероломным и коварным…

Черпая в своем героизме умиротворение, Рафаэль внезапно успокоился и принялся хладнокровно размышлять о возможных последствиях встречи месье де Сент-Андре с синьором делла Скала. И с мучительным страхом в душе понял, что крестник его (в те времена секундант называл своего подопечного крестником) был деликатного, хрупкого телосложения, что кисть у него была крайне слабой, что со шпагой он обращался очень неумело и что если он сразу же не применит тот хитрый прием, которому его обучил оружейник, итальянец, отличавшийся удивительной силой и ловкостью, сразит его уже после третьего выпада.

И Рафаэль, человек, никогда не боявшийся за себя, в страхе задрожал за своего нового друга и стал изыскивать средства для того, чтобы избежать подобной беды.

В течение некоторого времени он продолжал расхаживать по залу, склонив голову и скрестив руки на груди, затем в глазах его внезапно вспыхнул радостный блеск – Рафаэль нашел решение.

–Corpo di Bacco![9] – выкрикнул он любимое ругательство итальянских оружейных залов. – Клянусь честью, никто не скажет, что такой презренный негодяй и дуэлянт как синьор делла Скала всегда имел дело только с теми противниками, которые не в состоянии с ним справиться. Я сам его убью… Вместо того, чтобы завтра утром зайти за маркизом де Сент-Андре на постоялый двор «Золотой рог», я направлюсь сразу к Туринским вратам. Там я дождусь его врага, вызову его на дуэль и тогда ему придется драться уже со мной!…

Приняв это героическое решение, Рафаэль покинул оружейный зал и поднялся в комнату, которую он занимал в доме Гуаста-Карне.

Не раздеваясь, он упал на постель и попытался заснуть, чтобы заглушить свою боль. Но напрасно он на это надеялся!

Тень женщины, которую он видел лишь мельком, являлась ему с приводящей в отчаяние настойчивостью. Она, казалось, улыбалась ему из глубины алькова, скользила, словно сильфида, за шторами, глаза ее увлажнялись, она склонялась над ним и шептала на ушко: «Не маркиза де Сент-Андре я люблю… а тебя… Тебя, Рафаэль…»

И Рафаэль в страхе отступал. Во власти этого страшного улыбающегося видения он пребывал до самого утра. Но как только на небе забрезжил слабый, едва заметный рассвет, наваждение исчезло, он спрыгнул с кровати, выпрямился – спокойный, хладнокровный и энергичный – и сказал себе:

– Ну же, Рафаэль, чтобы маркиз был счастлив, мы должны проявить честность и преданность.

Пока он пристегивал боевую шпагу и надевал плащ, взгляд его упал на белевшую в изголовье кровати вещицу, вид которой привел его в трепет.

Это была льняная рубашка, которая была на нем в тот день, когда Гуаста-Карне подобрал его и усыновил – та самая рубашка, которую ему, несомненно, надела мать и в углу которой она вышила герб.

Рафаэль в задумчивости стал рассматривать этот герб.

– О том, что было до того, как я попал в дом Гуаста-Карне, у меня сохранилось лишь одно воспоминание, – прошептал он. – Я как сейчас вижу себя лежащим в обитой красным шелком колыбельке, в просторном готическом зале с мозаичными витражами. На камине стоят два канделябра, яркий свет которых меня утомляет. В зале царит мертвая тишина. Рядом со мной сидит женщина… Она красива, на ней черные одежды… Она смотрит на меня и плачет… Конечно же, это была моя матушка… Это был тот единственный раз, когда я ее видел… Все остальное теряется в тумане… Это рок!

Чтобы подвести итог своим мыслям, Рафаэль сказал:

– Ну да ладно! Матушка моя, кем бы ты ни была, в тот час, когда я собираюсь подвергнуть свою жизнь опасности, позволь мне послать тебе, женщине, которую я страстно люблю, мое последнее воспоминание, а может быть и последнее «прощай».

Он поцеловал вышитый на рубашке герб и вышел – решительным шагом, с высоко поднятой головой и горделивой улыбкой на устах, как и подобает дворянину, который идет на бой, как на праздник…

В доме оружейника все еще спали и Рафаэль тихонько вышел, чтобы уход его остался незамеченным. Оказавшись на улице, он направился к Туринским вратам, где была назначена встреча, и явился на нее первым. Немного погодя он увидел, что вдали показался высокого роста синьор, двигавшийся вперед легкой, развязной походкой, напевая под нос фривольный мотивчик. В человеке этом Рафаэль узнал маркиза делла Скала.

Синьор маркиз посчитал ненужным обзавестись секундантом и шел один, кончик его грозной шпаги волочился за ним по земле.

Рафаэль сел на бортик бруствера и стал спокойно ждать.

III. О разговоре, который состоялся между Рафаэлем и синьором Делла Скала, пока они ждали маркиза де Сент-Андре, и о серьезных последствиях, к которым этот разговор привел

Синьор маркиз делла Скала шел с победоносным видом, полной грудью вдыхая утренний воздух и заранее напустив на себя воинственный, помпезный вид триумфатора. Полы его длинного плаща, равно как и вызывающего вида рапира, мели мостовую.

–Per Dio![10] – ругался он. – Так и знал, что этот негодяй будет не слишком пунктуален и заставит меня ждать. Но для этого у меня совершенно нет времени! Через час мне уже нужно быть в седле и сопровождать их высочество герцога Лоренцо и дочь его Екатерину, возвращающихся во Флоренцию после ночного бала… Уж не испугался ли наш мальчонка?..

У маркиза не было времени ответить себе на этот вопрос – Рафаэль резко встал перед ним во весь рост. При виде учителя фехтования делла Скала испытал крайне неприятные чувства и даже на шаг отступил.

– Ваш покорнейший слуга, синьор маркиз, – с поклоном сказал оружейник.

–К вашим услугам, мэтр Рафаэль. Вот это да! Corpo di Bacco! Какое счастье встретить вас!

–Я рад этой встрече не меньше вас, эчеленца[11].

– Мэтр, ведь мы не виделись уже больше двух лет?

– Мне кажется, с тех пор, как вы перестали ходить в оружейный зал.

–Per Bacco! Того, чему я научился, было вполне достаточно, не так ли?

– Ну разумеется. Вы были лучшим учеником Гуаста-Карне.

– После вас, синьор.

– Вот еще! Как знать.

– Но какого дьявола вы здесь делаете, – с ноткой беспокойства в голосе спросил делла Скала, – в такой час, перед восходом солнца?

– У меня здесь назначена дуэль.

– А! У меня тоже.

– Я знаю.

– Вы знаете?

– Ну конечно, поэтому-то я и здесь.

Делла Скала вздрогнул.

– Вы шутите, – сказал он.

– Никоим образом. Я – секундант месье де Сент-Андре.

– В таком случае, – ухмыльнулся делла Скала, – вы взяли на себя напрасный труд, потому что у меня секунданта нет. Мы с месье де Сент-Андре сами уладим все разногласия.

– Это несколько противоречит правилам, – спокойно сказал Рафаэль, – но на этот раз подобным нарушением дуэльного кодекса можно и пренебречь.

– В таком случае, мой дорогой синьор, – дерзким тоном заявил делла Скала, – не смеем больше отнимать у вас время, вы можете возвращаться домой.

– Если бы месье де Сент-Андре был здесь, эчеленца, я так бы и поступил. Но он опаздывает. Вчера, во время бала, он долго разговаривал с одним дорогим ему человеком.

При этих словах делла Скала побледнел.

– И вполне возможно, что вам несколько минут придется его подождать…

Маркиз презрительно расхохотался.

– А вы уверены, что этот разговор, о котором вы говорите…

– Уверяю вас.

– В таком случае вы ошибаетесь.

– Ничуть, синьор.

– Месье де Сент-Андре ни с кем не разговаривал.

– Я прошу прощения, – в свою очередь ухмыльнулся Рафаэль, – но в одиннадцать часов вечера на постоялом дворе «Золотой рог» его навестила невеста, синьорина Мария ди Польве. И вы знаете, когда влюбленные заводят разговор с глазу на глаз…

– Вы лжете! – вне себя закричал маркиз, побледнев от гнева.

Рафаэль отступил на шаг, положил руку на гарду шпаги и сказал:

– Только что вы меня оскорбили и я, не теряя времени, вызываю вас на дуэль. Защищайтесь! Подлец, гнусный убийца, тупая скотина, нет, мой дорогой синьор, ты будешь иметь дело не с зеленым юнцом, а со мной, с оружейником Рафаэлем.

И поскольку маркиз на мгновение заколебался, Рафаэль выхватил из ножен шпагу и ударил ею плашмя противника по лицу.

Маркиз покраснел, тоже обнажил клинок и занял положение «к бою».

– Ага! – сказал на это Рафаэль, начиная поединок. – Вот вам прекрасная возможность, эчеленца, вспомнить уроки нашего общего учителя Гуаста-Карне.

– Я тоже так думаю, – ответил маркиз, нанося из четвертой позиции самый страшный из ударов, изобретенных старым оружейником.

Удар был отбит. Из груди маркиза вырвалось гневное восклицание.

– Прекрасно! – сказал Рафаэль. – Мы с вами принадлежим к одной школе, поэтому вполне естественно умеем отразить любой удар.

Оба молодых человека фехтовали просто великолепно, но Рафаэль тем не менее обладал явным превосходством и вскоре кровь маркиза уже сочилась из трех легких ран. Оружейник обращался с ним бережно и щадил его.

– Маркиз, – сказал Рафаэль, которого шпага врага еще не задела ни разу, – Господь свидетель, что я считал бы вашу смерть богоугодным делом и полагал бы, что подаю хороший пример, избавляя мир от такого негодяя как вы… но мне не хотелось бы, чтобы ваш призрак всю жизнь стоял у меня перед глазами, поэтому готов пощадить вас, если вы принесете извинения месье де Сент-Андре, моему другу.

В ответ маркиз изрыгнул проклятие и неистово набросился на противника.

В этот момент в двадцати шагах от дуэлянтов раздался крик…

Издал его Сент-Андре – напрасно прождав Рафаэля, он поспешил к условленному месту, чтобы тут же стать свидетелем преданности оружейника. В этом крике, казалось, восстало все мужество и храбрость этого хрупкого молодого человека, он бросился к дуэлянтам, чтобы прекратить бой и занять место Рафаэля.

Для самого оружейника этот крик стал фатальным. Он лишь на короткое мгновение отвел глаза от противника, чтобы бросить быстрый взгляд в сторону француза, но маркиз делла Скала, в совершенстве владевший шпагой, не преминул этим воспользоваться и нанес Рафаэлю еще один страшный удар, рассекая плоть от плеча.

– Мерзавец! – вскричав от боли, вспыхнул Рафаэль. – Ты подписал свой смертный приговор!

Воспользовавшись искусным обманным движением, оружейник сделал резкий выпад и проткнул маркизу грудь. Тот упал, разразившись проклятиями.

Сент-Андре подбежал к покачнувшемуся Рафаэлю и поддержал его. Оружейник был бледен, из раны его обильно текла кровь.

– Друг… друг мой… – шептал француз, глотая слезы отчаяния. – Что же вы наделали? Боже!.. Зачем вы стали драться вместо меня? Зачем?..

Губы Рафаэля растянулись в некоем подобии улыбки.

– Я не знаю, суждено ли мне умереть от этой раны, – сказал он, – но в любом случае пусть уж лучше умру я, человек проклятый и лишенный наследства, чем вы, кому уготовано счастье…

– Ах! Друг мой, можно ли говорить о моем счастье, когда я вижу, как вытекает благородная ваша кровь?..