Мария I. Королева печали

– Мессир Шапюи?

– Он самый! Он поклонился ей в часовне. А это явный знак, что император хочет стать ей другом.

Мария потеряла дар речи. Три года Шапюи упорно отказывался признавать Ведьму королевой. Невозможно было поверить в его реверансы в ее адрес.

Потрясенная до глубины души, Мария написала холодную записку с выражением крайнего неодобрения и отдала гонцу. Через день гонец вернулся с покаянным письмом от Шапюи.

Обмен приветствиями в церкви – это требование правил приличия. Я оказался в трудном положении: у меня не было выбора, по крайней мере сейчас, когда император ищет союзников. Тем не менее я не стал целовать руки той женщины или разговаривать с ней, и я твердо намерен больше не перемолвиться с ней ни словом. Мне стыдно, что кто-то мог поверить, будто я предал Ваше Высочество и наших друзей.

Более-менее успокоившись, Мария сожгла письмо. До нее дошло, что отец вполне мог подстроить встречу в часовне, чтобы Шапюи невольно оказался лицом к лицу с Ведьмой. Но если отец собирался с ней разводиться, зачем ему нужно было, чтобы посол признал ее королевой?

* * *

Апрельское солнце уже клонилось к закату, и Мария, закутавшись в меха – по приказу короля после Пасхи в королевских дворцах не разводили огонь, – сидела одна в своей комнате и читала при зажженных свечах. Час спустя, когда за окнами стало совсем темно, в дверь постучали. В комнату вошла служанка:

– Миледи Мария, в саду вас ждет какой-то джентльмен. Говорит, он от посла императора, и просит никому не сообщать, что он здесь.

Мария невольно вздрогнула от страха. А что, если это ловушка? Может, кто-то хочет, чтобы она вышла навстречу своей погибели?

– Все в порядке, миледи, – успокоила ее служанка. – Он знает обычного посланника мессира Шапюи.

По-прежнему раздираемая сомнениями, Мария накинула плащ и, крадучись, спустилась по винтовой лестнице к двери в сад. Оказавшись в саду, она огляделась по сторонам, чтобы проверить, не прячется ли кто-нибудь в тени, но никого не заметила и с едва сдерживаемым волнением неуверенно пошла по дорожке, вздрагивая от уханья совы и пронзительного лая лисицы. Внезапно из-за живой изгороди послышался мужской голос:

– Миледи принцесса?

Нет! Такого не могло быть! Но сердце, готовое петь от счастья, ее не обманывало. Да, это был он – закутанный в плащ, с капюшоном на голове, но определенно мессир Шапюи собственной персоной.

Отвесив низкий поклон, он сказал:

– Ваше высочество, прошу прощения за столь бесцеремонное появление, но мне необходимо поговорить с вами наедине, поскольку вопрос чрезвычайно щекотливый.

– Мой дорогой друг, вам нет нужды извиняться. – Мария по-прежнему не могла до конца осознать, что он действительно здесь; ее страшно обрадовало, что годы его практически не изменили. – Вы даже не представляете, какое для меня счастье видеть вас.

– Миледи, я тоже счастлив не только видеть вас, но и любоваться вами. – У Шапюи были добрые глаза, и от него по-прежнему исходила сила и уверенность, которые ей так нравились. – Я рад, что могу лично принести вам свои соболезнования в связи с безвременной кончиной вашей матери-королевы. Она одна из самых отважных дам, каких мне доводилось видеть, и истинная дочь своей матери Изабеллы. И вы, принцесса, унаследовали ее отвагу, что вы неоднократно доказали. Когда-нибудь вы станете великой королевой.

На глаза Марии навернулись слезы. Уже много лет никто не говорил с ней подобным образом. Если бы не разделявшая их социальная дистанция, она упала бы в его объятия и положила бы голову ему на грудь, отгородившись от всего мира.

– Благодарю вас за ласковые слова, – смахнув слезы, улыбнулась Мария. – Но сделать это будет непросто. Мое место на троне узурпировано другой.

– Все отнюдь не столь безнадежно. Вот потому-то я и здесь. Мы можем поговорить, чтобы нас никто не услышал?

– Тогда нам сюда. – Она провела его в уединенный уголок, скрытый деревьями, и предложила сесть рядом с ней на скамью. – Здесь нам никто не помешает.

– Хорошо. Я хочу поговорить с вами о смещении Леди, что стало насущной необходимостью.

Мария сделала глубокий вдох:

– Согласна. Но как это сделать? Вы упомянули о разводе.

– Все зашло гораздо дальше, – с мрачным видом заметил Шапюи. – Как я уже говорил вашему высочеству, ваши друзья объединились, чтобы, дискредитировав Леди в глазах короля, свергнуть ее и поощрить его интерес к госпоже Сеймур. Я был счастлив оказать им в этом содействие, поскольку хотел видеть падение Леди. Ваши друзья делают достойную всяческих похвал работу, которая станет отличным средством от еретических практик этой женщины, способствовавшей распространению лютеранства в вашей стране.

– Аминь, – прошептала Мария. – Она источник всех бедствий, обрушившихся на наше королевство и на меня тоже.

– Наша основная цель – восстановление вашего права на престолонаследие. После ее смещения путь к достижению этого станет более гладким. Ну а теперь вы будете рады услышать, что мастер Томас Кромвель в настоящее время помогает вашим друзьям восстановить ваше законное место в очереди на престол. Они с Леди искренне ненавидят друг друга, и теперь он опасается за свою жизнь, поскольку в Вербное воскресенье она велела своему подателю милостыни прочесть проповедь с призывом повесить всех порочных министров. В результате Кромвель понял, что единственный шанс спасти свою шкуру – это присоединиться к нам. И судьба сыграла ему на руку.

– Что вы имеете в виду?

– Он получил из Франции кое-какие донесения о Леди, которые дают предлог для ее смещения. Он был немногословен, но заявил, что, если мы готовы предоставить ему это дело, он постарается сделать так, чтобы наша цель была достигнута. Он адвокат, ваше высочество, причем очень умный. Мы можем на него положиться. Осталось лишь получить ваше одобрение.

Мария задрожала и поплотнее завернулась в плащ то ли для защиты от промозглого ночного воздуха, то ли потому, что по спине пробежал холодок.

– Но что мастер Кромвель собирается предпринять? Если речь не идет о разводе, как еще можно избавиться от Анны? Допустим, она что-то сделала не так, но это еще не повод расторгать брак.

– Леди могут сослать в монастырь. И король освободится от брачных обетов. Или он может развестись с ней согласно парламентскому акту. Возможно, Кромвель имеет в виду именно это и с помощью тех донесений хочет уговорить короля так и поступить. Теперь вы должны дать свое одобрение на продолжение воплощения в жизнь наших планов.

– Я даю свое одобрение. Она сама напросилась. Господу неугоден этот незаконный брак. – Мария не испытывала к Анне ни капли сочувствия.

– Благодарю вас, – тихо проронил Шапюи. – А сейчас мне, к сожалению, пора идти. Да храни вас Бог, принцесса! Прощайте! – Он поцеловал Марии руку, пронзив ей сердце прикосновением своих губ, после чего встал, поклонился и исчез в ночи.

Мария осталась стоять, чувствуя себя странно одинокой. Шапюи всегда был самым настоящим и преданным другом, но, похоже, не отказался бы стать для нее больше чем другом. Мария знала, что он никогда не перейдет границ дозволенного, однако всякий раз, представляя себе своего будущего супруга, за которого в один прекрасный день выйдет замуж, награждала его всеми качествами и внешностью мессира Шапюи.

Глава 10

1536 год

Примерно неделю спустя в один из вечеров Мария уже собиралась ложиться спать, как вдруг услышала внизу топот ног и гул встревоженных голосов. Пытаясь понять, в чем дело, она спустилась в большой зал и обнаружила, что придворные окружили гонца в королевской ливрее. Все говорили одновременно. Леди Шелтон и леди Клер истерически всхлипывали поодаль. Леди Брайан с озадаченным видом стояла в сторонке.

– Что случилось? – спросила Мария.

– Королеву арестовали и отвели в Тауэр, – ответила леди Брайан.

Мария оцепенела. Она и представить не могла, что ее друзья планировали именно это.

– Что она сделала?

– Похоже, никто не знает. Гонец уж точно нет. И одному Богу известно, что теперь будет с моей маленькой леди. Мне остается только молиться за счастливый исход для нее. Ей ведь еще и трех годочков нет, слишком мала, чтобы потерять мать.

– Возможно, до этого не дойдет. – Мария попыталась успокоить старую няню (они обе отлично знали, что человек, попавший в Тауэр, крайне редко оттуда выходил), после чего повернулась к леди Шелтон. – Постарайтесь не нервничать. Нет причин для расстройства, пока вам неизвестно, что происходит в действительности.

– Вы так думаете? – разрыдалась леди Шелтон. – Пророчество[1] уже было на стене какое-то время. Поверьте, был составлен план по свержению королевы. А когда Анны не станет, мне припомнят, что я была ее теткой и обращалась с вами жестоко.

– Что ж, я постараюсь, чтобы все узнали правду, – заверила ее Мария. – И расскажу о вашей доброте. Я понимаю, что вам пришлось очень тяжело.

Оставаться внизу больше не имело смысла, и Мария вернулась к себе в комнату, размышляя о том, какие обвинения могли выдвинуть против Анны. И что такого обнаружил Кромвель в тех французских донесениях об этой женщине?

Она должна была радоваться, что ее главный враг арестован. Наглядная демонстрация неотвратимости Божественного возмездия за все то зло, что Анна причинила покойной королеве, лично ей, Марии, и всему королевству. Но похоже, победа оказалась пирровой, поскольку, пока Мария лежала без сна, она думала лишь о маленькой девочке, которой, возможно, вскоре суждено остаться без матери.

* * *

Два дня спустя, когда Мария играла в саду на лютне, принесли письмо от Шапюи. Она прочла послание, и у нее глаза полезли на лоб. Ведьме предъявили обвинение в измене. Ее обвинили в прелюбодеянии с пятью мужчинами и в том, что она замышляла убить короля. Тех мужчин уже заключили в Тауэр. Среди них был родной брат Анны, лорд Рочфорд, а еще одним оказался скромный музыкант Марк Смитон.

Мария не могла в это поверить. Ведьма отнюдь не была дурой. Зачем ей всем рисковать, изменяя королю? И зачем замышлять смерть короля, если он был бастионом, стоявшим между ней и ее врагами? И тем не менее это казалось вполне правдоподобным, если учесть ее порочность и плохую репутацию. Быть может, Анна, отчаянно хотевшая родить сына, решила поискать мужчину на стороне, способного его подарить. Мария тут же подумала о Елизавете, находившейся сейчас с визитом при королевском дворе, который в данный момент расположился в Гринвиче. И что из этих ужасных событий она успела увидеть? Да и вообще, была ли она родной дочерью короля?

Но так или иначе то, что обрушилось на ее мать, наверняка самым ужасным образом отразится и на Елизавете. При этой мысли у Марии больно сжалось сердце.

Шапюи считал, что Анна виновна. Он дал понять, что способствовал ее аресту, и сказал, что надеется довести дело до успешного завершения.

Леди Елизавета почти наверняка потеряет право наследования, и Вы, Ваше Высочество, будете восстановлены в своих правах, хотя теперь Ваше место в очереди на престолонаследие будет уже после тех детей, которых госпожа Сеймур, возможно, родит королю, поскольку сейчас ни у кого не остается сомнений, что он на ней женится.

Для Марии это стало лучшей новостью за последнее время. Мрачные ночные мысли были забыты, и она твердо решила не растрачивать свою жалость на эту порочную женщину, которая столько лет отбрасывала зловещую тень на ее жизнь. Мария ответила Шапюи, что ей хотелось бы, чтобы он способствовал процедуре развода, а не тормозил ее.

Надеюсь, Вы будете продвигать это дело с помощью мастера Кромвеля, а также остальных наших друзей и сумеете избавить моего отца-короля от угрызений совести и обеспечить успех госпоже Сеймур. Меня ни капли не волнует, имеются ли у него законные наследники или нет, так же как не волнуют и все обиды, нанесенные мне или моей матери-королеве, ибо во славу Господа и во имя милосердия я от чистого сердца прощаю всех.

И действительно, единственное, что сейчас волновало Марию, – это как избавиться от Ведьмы.

* * *

Мария невольно задавала себе вопрос, как воспринял эти события отец. Шапюи сообщал, что отец стал затворником и никого не принимает. Однако еще раньше, в тот самый день, когда арестовали Анну, король ясно дал понять, что считает ее способной на убийство. А когда Генри Фицрой пришел пожелать королю доброй ночи, тот обнял его, разрыдался и сказал, что Генри и его сестра Мария должны быть благодарны Господу за то, что Он спас их от этой проклятой и мстительной шлюхи, пытавшейся отравить их обоих.

Уединившись в своей комнате, Мария смаковала каждое слово письма. Теперь она проводила здесь столько времени, сколько хотела, так как хорошо понимала, что придворные боялись хоть чем-то ее оскорбить. Даже леди Брайан, которая только что вернулась с Елизаветой из Гринвича, стала менее откровенной. Похоже, все опасались тяжких последствий, если Мария вернет себе милость короля. Что, скорее всего, было недалеко от истины. Шапюи писал:

Госпожа Сеймур является Вашим истинным другом. Когда король нанес ей визит в доме ее брата сэра Эдварда Сеймура, она сказала его милости, что когда станет королевой, то надеется увидеть Ваше Высочество законной наследницей. А когда его милость заявил, что ей лучше озаботиться продвижением детей, которые у них родятся, она ответила, что действительно думает о них, но также и о душевном спокойствии его величества, поскольку, если он не восстановит по отношению к Вам справедливость, англичане будут недовольны.

У Марии радостно забилось сердце. Узнав, что Ведьму будут судить, она не могла скрыть своего ликования. Ведь теперь светлое будущее становилось все более реальным.

* * *

Елизавета оставалась в счастливом неведении, не подозревая о тучах, нависших над ее совсем еще юной жизнью. Она звонко смеялась, обыграв Марию в кегли, и с радостным визгом убегала от старшей сестры, гонявшейся за ней по саду. Их забавы прервал гонец от Шапюи, который с поклоном вручил Марии письмо. На заостренном личике Елизаветы появилось выражение живого любопытства.

– А что это такое? – спросила она.

– Письмо от друга, – ответила Мария.

Положив письмо в карман, она продолжила игру, предчувствуя, что послание не сулит Елизавете ничего хорошего. И дело не в том, что она станет слишком сильно скучать по матери, ведь малышка ее почти не знала. Ведьма особо не баловала дочь своими визитами, а Елизавету редко вызывали к королевскому двору. Марии оставалось только молиться, чтобы леди Брайан не разлучили с ее подопечной: старая няня стала для девочки больше матерью, чем Анна.

* * *

Приговорена к сожжению на костре или отсечению головы, по воле короля.

Мария судорожно вздохнула. Она не сомневалась, что Анну признают виновной, и тем не менее эта новость ее потрясла. Марии казалось, все закончится разводом – разводом и ссылкой. В истории Англии еще не было случая, чтобы королеву приговорили к смерти. Анна, конечно, не была законной королевой, но парламент как-никак признал ее таковой. И вот теперь ее объявили предательницей. Она, естественно, заслуживала смерти, причем не только за прелюбодеяние, инцест и умысел убить короля, в чем ее обвиняли. Она хотела погубить Марию и ее бедную матушку тоже. Будь на то воля Анны, их приговорили бы к такой же жестокой смерти, что сейчас и ее саму. И, кроме того, она была еретичкой, заразившей короля и все королевство подрывными идеями. Что ж, возможно, Ведьму стоит сжечь на костре. Именно такое наказание закон требовал для еретиков. Нет, Мария не испытывала к ней ни капли жалости. Анна сама напросилась.

Конечно, она отвергла все обвинения. Она, как львица, сражалась с обвинителями. Даже Шапюи был впечатлен ее отвагой.

* * *

Три дня спустя двор переехал в Хансдон. Елизавета путешествовала с помпой, поскольку никаких запретов получено не было. Мария ехала в одной карете с леди Шелтон и леди Клер. Но когда они прибыли на место, Мария обнаружила, что ей выделили чудесную спальню и несколько камеристок, а это само по себе было хорошим знаком.

И вот в пятницу, вскоре после приезда, Мария, идя по галерее, внезапно услышала раздававшиеся из соседней кладовой горькие всхлипывания и, заглянув внутрь, увидела леди Шелтон, которая рыдала в платочек.

– Прошу прощения, – отпрянув, сказала Мария.

– Она умерла! – выпалила леди Шелтон. – Ее обезглавили сегодня утром. Господи, спаси и помилуй!

Мария наконец все поняла.

– Я не знала, – запинаясь, пролепетала она.

– Внизу посланник мастера Кромвеля. Я больше не могла это слушать.

– А где Елизавета?

– В детской. Нам велено ничего ей не говорить.

– Конечно. – У Марии закололо сердце, стоило ей подумать об оставшемся без матери невинном ребенке. – Она слишком мала, чтобы знать правду. Мы еще успеем ей все рассказать, когда она подрастет.

Оставив леди Шелтон наедине с ее горем, Мария поспешила в детскую, где обнаружила сэра Джона Шелтона. Мертвенно-бледный, он разговаривал с гофмейстером. Увидев Марию, мужчины замолчали и поспешно поклонились. В этот самый момент из спальни вышла Елизавета, за ней с встревоженным видом следовала одна из нянек.

– Сэр Джон, почему вчера меня называли миледи принцесса, а сегодня просто леди Елизавета? – спросила малышка.

Вопрос явно застал сэра Джона врасплох. Он подергал себя за бороду, нахмурился и замялся. Елизавета стояла перед ним, не сводя с него властного взора в ожидании ответа.

– Так распорядился король, ваш отец, – наконец произнес он.

Мария изумленно уставилась на сэра Шелтона. Итак, они с Елизаветой теперь на равных, но ненадолго, если Господь справедлив.

– Почему? – требовательно спросила девочка, прищурив темные глаза.

– Приказы короля не подлежат обсуждению, – заявил сэр Джон.

Лицо Елизаветы омрачилось. Она явно не собиралась так легко отпускать бедолагу. И в этот самый момент в детскую с охапкой чистого белья вошла леди Брайан. Елизавета потянула ее за юбки и повторила вопрос.

На глаза старой женщины навернулись слезы.

– У вас новый титул, миледи Елизавета. Это постановление его величества, – постаралась успокоить ребенка няня.

– Но почему? – не сдавалась Елизавета.

– Не сомневаюсь, у короля имелись на то веские причины, – произнесла леди Брайан строгим тоном, означающим конец дискуссии. – Ну и где все те куклы, с которыми вы играли раньше?

– Я уложила их спать, – угрюмо ответила Елизавета.

– Утром? Скажите на милость! – воскликнула леди Брайан. – Поглядите, какие чудесные шелка у меня в корзинке, а еще лен из Голландии. А ну-ка принесите мне вашу самую красивую куклу, и я помогу вам сшить для нее платье.

Елизавета надулась, ей явно хотелось добиться своего, но она знала, что вряд ли дождется ответа. Мария с трудом сдержала порыв крепко прижать малышку к груди, защитив от ужасных последствий чудовищных преступлений ее матери.

* * *

Тем вечером пришло очередное письмо от Шапюи. Лежа в постели, Мария прочла, что Леди сочла свой приговор Божьей карой за дурное обращение с падчерицей и за коварный умысел ее умертвить. «Мне еще не доводилось видеть человека, настолько готового принять смерть», – писал Шапюи. Тем не менее Мария не испытывала ни капли жалости к Анне и сильно сомневалась, сможет ли вообще когда-нибудь ее пожалеть. На самом деле известие о смерти злейшего врага окрылило Марию, поскольку теперь ей был открыт путь для примирения с отцом. И похоже, многие придворные пришли к аналогичному выводу. Шапюи писал:

Невозможно передать словами радость жителей Лондона, выказанную ими после низвержения и уничтожения Леди. Многие из них воодушевлены перспективой возвращения Вам, Ваше Высочество, Вашего законного места, ибо они по-прежнему считают Вас законной наследницей короля. Вы можете рассчитывать на поддержку госпожи Сеймур и партии сторонников империи.

Пришло время, решила Мария, забыть несчастливое прошлое и смотреть в будущее. Она написала королю, умоляя вернуть ей отцовское расположение и смиренно упрашивая его вспомнить, что она всего лишь женщина и его дитя. После чего оставалось только молиться и ждать ответа.

* * *

На следующее утро, когда Мария нарезала травы в буфетной, туда вошла леди Шелтон с сообщением, что приехала леди Кингстон и ждет Марию в гостиной рядом с залом. Мария была немало удивлена. Интересно, зачем она понадобилась супруге констебля Тауэра? Тем не менее Мария не забыла, что Мэри Кингстон служила ее матери и всегда была с ней дружелюбна.

Леди Кингстон сильно сдала, ужасно постарев со времени их последней встречи при дворе, что неприятно удивило Марию. Но еще больше ее потрясло, когда посетительница упала перед ней на колени.

– Моя дорогая леди Кингстон! Ради всего святого, встаньте!

– Нет, ваше высочество! Я не встану, пока не скажу то, ради чего я сюда приехала! Я привезла вам послание от покойной королевы. – Мария оцепенела при этих словах, но леди Кингстон как ни в чем не бывало продолжила: – За день до казни она пригласила меня в свой зал для приемов в Тауэре и заставила сесть на свой трон. Я возразила, что мой долг – стоять, а не сидеть в присутствии королевы, и тем более на ее троне. Но она ответила: «Ах, мадам! Этого титула у меня больше нет. Я всего лишь несчастная осужденная, и закон не оставил мне ничего в этой жизни, кроме возможности очистить свою совесть. После чего она умолила меня сесть на трон. Что ж, сказала я ей, в молодости я частенько валяла дурака и теперь, в преклонном возрасте, готова тряхнуть стариной, выполнив ее приказ. И я села на трон. – Леди Кингстон ненадолго замолчала. – Я должна повторить вам слово в слово все, что сказала она. Мне нужно сделать это правильно, ибо она униженно упала передо мной на колени и со слезами на глазах, словно в присутствии Господа и Его ангелов на Божьем суде, умоляла меня, чтобы я точно так же упала на колени перед вашим высочеством и от ее имени попросила у вас прощения за то зло, что она вам причинила. И пока этого не будет сделано, сказала она, ее совесть не успокоится.

Мария онемела от неожиданности, не зная, как реагировать. Добрые христиане должны уметь прощать. Этот постулат Марии внушали всю ее сознательную жизнь. Отмщение лежит на Господе. Он воздаст каждому за дурные поступки, и, можно сказать, в случае Анны Господь так и сделал. И тем не менее в душе Марии шла тяжелая внутренняя борьба. Совесть твердила, что она должна простить Анну, а вот упрямое сердце говорило «нет».

Упросив леди Кингстон подняться и поспешно усадив ее в кресло, Мария спросила:

– Вы считаете, ее раскаяние было искренним?

– Без сомнения. Она раскаивалась в том, что жестоко обращалась с вашим высочеством и замышляла убить вас. Это вина наверняка лежит на ее совести тяжелым грузом.

– Мне не легко ее простить, – пробормотала Мария, предчувствуя приступ головной боли.

– Если вы это сделаете, вам сразу станет легче, – посоветовала леди Кингстон. – Мне недолго осталось на этой земле, и я хорошо понимаю важность быть в ладу с людьми и с самим собой. Лелеять в душе ненависть и обиду вредно для здоровья. Что было, то прошло.

Слова леди Кингстон оказались созвучны мыслям Марии.

– Я прощаю ее, – произнесла она, преодолевая неприятное ощущение, будто фразу вырвали из горла.

– Это только начало, – успокоила Марию старая дама.

И оказалась права. Марии действительно стало легче. Она попросила принести вина, и они с леди Кингстон провели вдвоем целый час, в течение которого гостья рассказывала о последних днях Анны в Тауэре.

– А вам известно, что тот музыкант Смитон признался? – спросила леди Кингстон. – Единственный из всех.

– Вы думаете, он сказал правду? Или признания добились от него силой?

– Положа руку на сердце, не знаю. Королева постоянно твердила о своей невиновности, даже на последней исповеди.

– Но ведь доказательства ее вины были достаточно вескими.

– Я была на суде, – сообщила леди Кингстон. – Мне показалось, что они просто искали повод избавиться от нее.

Мария удивленно уставилась на гостью:

– Так вы считаете ее невинно осужденной?

– Трудно сказать. Уверена, что судьи нашли доказательства убедительными. А вы когда-нибудь видели Марка Смитона?

Мария напрягла память:

– Если раньше и видела, то совершенно не помню его.

Леди Кингстон наклонилась поближе к собеседнице:

– Ну а я много раз с ним встречалась. Он часто посещал покои королевы и ходил вокруг нее кругами, словно потеряв голову от любви, как частенько делают глупые молодые люди. Она не обращала на музыканта внимания. Но уже позднее до меня дошло, насколько некий ребенок похож на него. Тот же цвет волос, то уже узкое лицо… а еще эти руки с длинными пальцами – пальцами лютниста.

Марии показалось, что она ослышалась:

– Так вы полагаете, он был ее отцом?

– Не рискну это утверждать. Но меня поразило их сходство.

Такого не могло быть. Мария не хотела в это верить.