Пикник и прочие кошмары

Джеральд Даррелл

Пикник и прочие кошмары

Эта книга с любовью посвящается моей сестре Марго, великодушно позволившей мне сделать из нее посмешище и не терявшей чувства юмора

Gerald Durrell

PICNIC AND SUCHLIKE PANDEMONIUM

Copyright © 1979 by Gerald Durrell

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency

© С. Э. Таск, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

Пикник

В тот год март и апрель выдались в Англии небывало сухими и теплыми. Застигнутые врасплох фермеры, не имея возможности объявить себя банкротами по причине поздних заморозков, заговорили, хитрованы, об угрозе засухи. Люди, которые прошлой осенью объясняли нам, что отличный урожай ягод и грибов свидетельствует о предстоящей суровой зиме и еще более суровом лете, теперь утверждали, что изобилие того и другого обещало прекрасную весну. В довершение синоптики, эти мюнхгаузены на окладе, предсказывали высокие температуры с апреля по август. Доверчивые англичане так перевозбудились от этих прогнозов, что скупили все запасы шезлонгов и масла для загара. Во всем Борнмуте на южном побережье, где мы тогда жили, в магазинах не осталось ни одного купальника, а устроиться в тени стало невозможно ни за какие деньги.

Мои домашние, все как один солнцепоклонники, откликнулись на тепло, как клейкие листочки. Они чаще цапались и ссорились, то и дело напевали, стали невоздержанны в еде и питье, и все потому, что из сада повеяло сладкими ароматами, а от солнца, этого желтого кусочка масла, шел настоящий жар. Метеопрогнозы особенно возбудили нашу мать, которая верила радиоприемнику как самой себе.

Для матери это была принципиальная разница: одно дело прочесть гороскоп в женском журнале и другое дело услышать свое будущее из уст странствующего цыгана. На протяжении всей войны британское правительство, включая Черчилля (когда у него не было более важных дел), не вылезало из нашего радиоприемника с единственной целью держать мать в курсе положения на фронтах и угрозы немецкого вторжения. Они ни разу ей не соврали и, что еще важнее, выиграли войну. Все это уже позади, но добросовестность тех, кто жил в ящике, оставалась столь же безупречной, как во время о́но. Слыша рассказы фермеров о повальном падеже скота от жажды и высохших прудах, советы анонимных врачей, как избежать солнечного удара, подсказки косметологов о правильном загаре и сохранении гладкой кожи, мать сделала естественный вывод, что человечество ждет тепловая волна, которая превратит Аляску в Вест-Индию.

– Я придумала, как нам отметить возвращение Ларри, – объявила она однажды за завтраком.

Ларри, по собственному почину отсутствовавший в Англии целых десять лет, решил нанести короткий визит, чтобы поучаствовать в продвижении очередной своей книги. И хотя в письме он признался, что сама мысль о возвращении на «остров Пудинг» вызывает у него тошноту, мать была убеждена, что он просто жаждет увидеть и услышать «веселую Англию» после столь долгого отсутствия.

– Кому сдалось это отмечать, – сказал Лесли, налегая на мармелад.

– Лесли, дорогой, ты же так не думаешь, – возразила мать. – Как хорошо после долгого перерыва снова собраться всей семьей.

– От Ларри одни проблемы, – подала голос моя сестра Марго. – Он всех критикует.

– Я бы не сказала, – сфальшивила мать. – Просто он немного по-другому смотрит на вещи.

– И все обязаны с ним соглашаться, ты это хочешь сказать? – уточнил Лесли.

– Вот-вот, – подтвердила Марго. – Он считает себя самым умным.

– Дорогая, он имеет право на собственное мнение, – сказала мать. – За это мы воевали.

– Вот как? Мы воевали за то, чтобы все соглашались с мнением Ларри? – уточнил Лесли.

– Лесли, ты все отлично понял, и нечего меня путать, – осадила его мать.

– И что же ты придумала? – поинтересовалась Марго.

– Поскольку предстоит невыносимая жара…

– Кто тебе это сказал? – тут же усомнился Лесли.

– Радио, – отрезала мать, как будто речь шла о Дельфийском оракуле. – Нас ждет беспрецедентно высокое давление.

– Я поверю, когда почувствую на своей шкуре, – мрачно изрек Лесли.

– Но это же не какие-то слухи, дорогой, это радио, – объяснила ему мать. – Сообщения поступили с крыши Министерства авиации.

– Министерству авиации я тоже не доверяю.

– Я тоже, – подхватила Марго. – После того, как они назначили Джорджа Матчмена пилотом…

– Да ты что? – не поверил Лесли. – Он же слепой как крот и к тому же надирается как свинья.

– А как от него пахнет! – поставила жирную точку Марго.

– Я не понимаю, какое отношение имеет Джордж Матчмен к прогнозам погоды, – запротестовала мать, которая всю жизнь никак не могла привыкнуть к неожиданным поворотам, которые принимал самый обычный разговор.

– Может, Джордж сидит там на крыше, – предположил Лесли. – Я не поверю ни одному его слову.

– Это был другой голос, – твердо заявила мать. – Я знаю голос Джорджа.

– Так что же ты придумала? – повторила свой вопрос Марго.

– Поскольку Министерство авиации обещает хорошую погоду, мне кажется, мы должны показать Ларри английскую природу во всем блеске. Вот чего ему не хватало. Когда мы с вашим отцом приезжали из Индии, мы любили уехать за город. Давайте попросим Джека отвезти нас в «роллс-ройсе» на пикник.

Какое-то время семья переваривала услышанное.

– Ларри не согласится, – наконец сказал Лесли. – Ты же его знаешь. Если ему что-то не понравится, он нас поедом съест.

– Я уверена, он обрадуется.

В голосе матери прозвучало сомнение. Она живо вообразила, как Ларри ест нас поедом.

– А давайте устроим для него сюрприз, – предложила Марго. – Спрячем всю еду в багажник и скажем, что просто прокатимся куда-нибудь недалеко.

– Например? – спросил Лесли.

– В Лалвортскую бухту, – сказала мать.

– Это называется «недалеко»? – возмутился Лесли.

– Если он не увидит еды, то ничего не заподозрит, – торжествовала Марго.

– После полутора часов в машине еще как заподозрит. Даже Ларри, – урезонил ее Лесли.

– Мы скажем, что это такой подарок по случаю его приезда, – уточнила мать. – В конце концов, мы не видели его десять лет.

– Десять мирных лет, – поправил ее Лесли.

– Не таких уж мирных. Мы пережили войну.

– В смысле, мирных без Ларри.

– Лесли, дорогой, нехорошо так шутить, – упрекнула его мать.

– Я не шучу.

– Из-за пикника по случаю его приезда он не станет устраивать скандал, – вставила Марго.

– Ларри способен устроить скандал по любому поводу, – убежденно сказал Лесли.

– Не надо преувеличивать, – сказала мать. – Надо будет спросить Джека насчет «роллс-ройса». Чем он, кстати, сейчас занимается?

– Видимо, разбирает автомобиль, – предположил Лесли.

– Как же он меня достал! – пожаловалась Марго. – Мы купили чертову машину три месяца назад, и почти все время она стоит разобранная. Это невозможно! Каждый раз, когда мне надо куда-нибудь поехать, двигатель валяется по всему гаражу миллионом кусков.

– Не надо было выходить замуж за инженера, – сказал Лесли. – Ты что, не знала? Им бы только все разобрать. Маниакальные вредители.

– Мы его попросим постараться и собрать «роллс» ради Ларри, – заключила мать. – Я уверена, он согласится.

Вышеупомянутый великолепный «роллс-ройс» модели 1922 года скромно простаивал в каком-то захолустном гараже, где и был обнаружен Джеком: краска облупилась, хромовые поверхности потускнели, но это по-прежнему была дама голубых кровей. Заплатив за нее приличную сумму в двести фунтов, он с триумфом приехал на ней домой, где под его заботливой опекой она вся расцвела и была наречена «Эсмерельдой». Ее кузов ослеплял, фурнитура из грецкого ореха была начищена до блеска, мотор не оскверняла даже капля машинного масла, а еще там имелись подножки, мягкий откидной верх, убиравшийся в солнечную погоду, поднимающаяся стеклянная перегородка, чтобы водитель не слышал критические замечания в адрес рабочего класса, и – вот где красотища – необычный, похожий на оркестровую трубу, телефон, по которому ты мог отдавать громкие команды шоферу. Это было все равно что владеть динозавром. На переднем и заднем сиденье легко усаживалось по четыре человека. Встроенный бар орехового дерева. Багажник, способный вместить четыре здоровенных сундука или двенадцать чемоданов. На такое авто не жалко никаких расходов. Джек левыми путями раздобыл пожарную сирену, исторгавшую наглое, оглушительное «та-та, та-та». Но ее включали только в особых случаях, а так пользовались обычным клаксоном с черной резиновой грушей, гудевшим, как вежливый морской лев. Его хватало, чтобы поторопить пожилых дам на переходе, а вот услышав пожарную сирену, двухэтажный автобус мог испуганно съехать на обочину, чтобы нас пропустить.

Тут как раз на завтрак пришел Джек в рубашке с закатанными рукавами, перепачканный машинным маслом. Мужчина среднего роста, с копной темных вьющихся волос, яркими голубыми глазами и носом, которому позавидовал бы римский император. Тот еще нос, с каким нельзя не считаться, выдающийся, увесистый, способный тронуть сердце самого Сирано де Бержерака, нос, возвещавший заморозки, и открытие паба, и шумную вечеринку: тут он начинал играть всеми красками, что твой хамелеон. В минуты тщеславия такой нос следовало выставлять напоказ, а в моменты стресса прятаться за ним как за каменной стеной. Он мог выглядеть то гордо, то комично, в зависимости от настроения. Раз увидев, забыть его было невозможно, как и клюв утконоса.

– Ага! – Нос у Джека зарумянился и задергался. – Кажется, запахло кипперсами?[1]

– На кухне, они еще теплые, – сказала мать.

– Чем ты занимался?

Этот вопрос Марго могла и не задавать: комбинезон в пятнах был достаточно красноречив.

– Чистил мотор «Эсмерельды», – последовало такое же излишнее объяснение.

Джек ушел на кухню, принес тарелку с двумя рыбинами, сел и принялся их разделывать.

– Не понимаю, что ты там делаешь с этой машиной. Вечно она у тебя разобрана, – посетовала Марго.

– Я знавал человека, который отлично разбирался с кипперсами, – обратился ко мне Джек, проигнорировав жалобы моей сестры. – Он их переворачивал на спинку и вытаскивал скелет. Очень лихо. Все косточки разом. Как струны арфы. До сих пор не знаю, как это у него получалось.

– Что с ней не так? – не отставала Марго.

– С чем? – в задумчивости переспросил муж. Он словно гипнотизировал рыбьи кости в надежде, что они сами вывалятся под его взглядом.

– С «роллсом», – уточнила Марго.

– С «Эсмерельдой»? – всполошился Джек. – А что с ней не так?

– Это я тебя спрашиваю. Ты меня просто бесишь.

– С ней все в порядке. Прекрасный автомобиль.

– Если бы мы на нем хоть иногда выезжали, – саркастически заметила Марго. – А что прекрасного в автомобиле, который вечно стоит в гараже с внутренностями снаружи?

– Внутренности не могут быть снаружи. На то они и внутренности, чтобы быть внутри.

– Как же ты меня злишь! – вскинулась Марго.

– Успокойся, дорогая, – вмешалась мать. – Если Джек говорит, что с автомобилем все в порядке, значит все будет хорошо.

– В каком смысле? – спросил Джек, заинтригованный.

– Мы хотим свозить Ларри на пикник, когда он приедет, – объяснила мать, – и подумали, что «роллс» отлично для этого подойдет.

Джек задумался, жуя копченую селедку.

– Хорошая идея, – наконец сказал он, к нашему удивлению. – Я как раз отладил мотор. Небольшая пробежка пойдет «Эсмерельде» на пользу. А куда вы хотите поехать?

– В Лалворт, – сказала мать. – Красивые места. Полуостров Пёрбек.

– А еще там хорошие холмы, – подхватил Джек. – Заодно проверю коробку передач.

Укрепленная мыслью, что с «роллсом» все в порядке, мать с энтузиазмом начала готовиться к пикнику. Как всегда, еды, приготовленной на один день, хватило бы армии Наполеона при отступлении из Москвы. Слойки с карри и корнуэльские пироги, дрожжевые пирожки с ветчиной и большой пирог с дичью, три жареные курицы, две буханки домашнего хлеба, торт с патокой, печенье с коньяком, безе, не говоря уже о трех видах домашнего чатни[2], всевозможных джемах, печенье, фруктовом пироге и бисквите. Когда все это было выставлено на кухонном столе, она позвала нас поглядеть.

– Как считаете, этого хватит? – обеспокоенно спросила она.

– Я думал, мы едем на полдня в Лалворт, а выходит, отправляемся в эмиграцию, – сказал Лесли.

– Мама, мы этого никогда не съедим! – воскликнула Марго.

– Глупости! Когда мы жили на Корфу, я брала вдвое больше.

– Но на Корфу с гостями набиралось двенадцать-четырнадцать человек, а сейчас нас только шестеро, – заметил ей Лесли.

– Похоже на двухгодичную помощь Красного Креста жертвам голода, – сказал Джек.

– Совсем не так много, – защищалась мать. – Вы же знаете, как Ларри любит поесть. К тому же пикник будет на побережье, а морской воздух пробуждает аппетит.

– Надеюсь, все это поместится в багажнике, – прокомментировал Джек.

На следующий день мать, несмотря на все наши протесты, заставила нас, прежде чем поедем встречать Ларри на вокзале, одеться понаряднее. Но Марго никак не могла подобрать помаду нужного оттенка, и все планы матери пошли насмарку: только мы собирались рассесться в «роллс-ройсе», как подъехало такси, а в нем сидел Ларри, прибывший более ранним поездом. Он опустил стекло и уставился на нас.

– Ларри, дорогой! – закричала мать. – Какой чудесный сюрприз!

– Кто-нибудь здесь болеет простудой? – прошипел он раздраженно. Это были его первые слова, обращенные к семье после десятилетнего отсутствия. – Если да, то я отправляюсь в отель.

– Простуда? – удивилась мать. – Нет, дорогой. А почему ты спрашиваешь?

– На этом богом забытом острове решительно все болеют. – Ларри вылез из машины. – Всю неделю в Лондоне я только тем и занимался, что спасался от полчища бактерий. Все чихают и сопят, как целый выводок бульдогов с катаром верхних дыхательных путей. Вы бы видели, что творилось в поезде: такой кашель и отхаркивания, словно перевозили туберкулезный санаторий! Я всю дорогу просидел в туалете, зажав нос и брызгая назальным спреем в замочную скважину. Как вы только выживаете на этом заразном острове, ума не приложу. Готов поклясться, что в Лондоне сейчас больных больше, чем было во время Великой чумы.

Он заплатил таксисту и с чемоданом направился в дом; мы – за ним. На нем были охотничья шапка из твида с узором «собачий зуб» и на редкость невзрачный тартановый костюм болезненно-зеленой расцветки в тусклую красную полоску. Он был похож на маленького толстенького Шерлока Холмса.

– Слава богу, ни у кого из нас нет простуды, – сказала мать, следуя за ним. – У нас прекрасная погода. Дорогой, как ты насчет чая?

– Я бы предпочел большой стакан виски с содовой. – С этими словами Ларри достал из просторного кармана пальто полупустую бутылку. – Лучше всего от простуды.

– Но ты сказал, что у тебя нет простуды, – напомнила ему мать.

– Пока нет, – он наполнил стакан, – но могу подхватить. Это называется профилактическая медицина.

Было очевидно, что по дороге домой он прибегал к ней уже неоднократно; человек веселел на глазах, и мать решила затронуть тему пикника:

– Крыша Министерства авиации твердо обещает жару, и мы подумали взять «роллс» и отправиться завтра на пикник.

– Тебе не кажется грубоватым бросить меня одного, после того как мы десять лет не виделись? – сказал Ларри.

– Дорогой, не говори глупости. Ты поедешь с нами.

– Только не пикник в Англии, – запротестовал Ларри. – Я этого не выдержу. Помню с детства! Все эти муравьи с песком в еде, костер, не разжигающийся из-за мокрого хвороста, орущие чайки, а когда ты надкусываешь бутерброд с огурцом, вдруг тебе на голову падают хлопья снега…

– Ну что ты, дорогой. Крыша Министерства авиации обещает беспрецедентно высокое давление, – заверила его мать. – Завтра будет очень жарко.

– У них на крыше, может, и жарко, а у нас внизу?

– Не сомневайся, – твердо заявила она.

– Я подумаю, – пообещал Ларри и вместе с недопитой бутылкой на случай, если микробы атакуют его среди ночи, отправился спать.

Утро выдалось небесно-голубым и безветренным, уже в семь утра припекало. Предсказания сбывались. Наша мать, дабы уж точно ублажить Ларри, принесла завтрак ему в постель. А Марго ради общего спокойствия даже воздержалась от получасовой какофонии в ванной, где она обычно распевала популярные песни, не зная толком ни мелодии, ни стихов.

К десяти часам багажник был загружен, можно трогаться в путь. Джек в последнюю минуту что-то отладил в моторе – тут пустяков не бывает, мать еще раз пересчитала все продукты, Марго трижды возвращалась в дом за чем-нибудь забытым. Наконец все собрались перед машиной.

– Может, опустим крышу, раз уж такой чудесный день? – предложил Джек.

– О да, дорогой, – поддержала его мать. – Надо пользоваться погодой.

Лесли с Джеком общими усилиями убрали парусиновую крышу. Мы все расселись, и «роллс» покатил по английской глубинке, роскошной, зеленой и какой-то миниатюрной, заполненной птичьим пением, – о чем еще можно мечтать? Лесочки на проносящихся мимо холмах смотрелись этаким барельефом на фоне голубого неба, где смутно вырисовывались ниточки неподвижных облаков, похожих на зубастых карпов. Воздух благоухал, солнце пригревало, и автомобиль, тихо жужжа, словно сонный шмель, скользил среди высоких живых изгородей и зеленых холмов, то и дело, как ястреб, ныряя в лощину, где сбивались в кучку коттеджи с неровными соломенными крышами, так что каждой деревеньке хорошая стрижка не помешала бы.

– Я уже забыл, как этот пейзаж напоминает викторианские кукольные домики, – в задумчивости произнес Ларри.

– Правда, чудесно, дорогой? – сказала мать. – Я знала, что тебе понравится.

Мы миновали беленые коттеджи, чьи соломенные крыши походили на огромные корки пирога, и тут Джек за рулем вдруг напрягся.

– Та-ак! – воскликнул он. – Вы слышали? Тикити-тикити-пинг, а потом скррр…

После небольшой паузы Ларри обратился к матери:

– Мне казалось, эта семья и без того неуравновешенная, чтобы еще добавлять безумия посредством женитьбы.

– Вот опять. Скррр! Скррр! Неужели не слышите? – Глаза у Джека лихорадочно блестели.

– Господи! – с горечью выдохнула Марго. – Почему мы не можем никуда поехать без того, чтобы ты не разобрал машину на части?

– Но это может быть серьезно. Тикити-тикити-пинг может означать повреждение головки магнето.

– Просто наехали на камень, – предположил Лесли.

– Нет, тогда был бы другой звук, – сказал Джек. – Пинг, но без тикити.

– Я не слышал никакого тикити.

– Никто не слышит никакого тикити, кроме него, – раздраженно сказала Марго. – У меня это уже вот где!

– Ну-ну, дорогая, не ссорьтесь, – примирительно сказала мать. – Кто в нашей семье инженер?

– Интересному языку учат нынешних инженеров. В мое время никаких тикити-пингов они не обсуждали, – прокомментировал Ларри.

– Джек, если вы считаете это серьезным, давайте остановимся, и вы все проверите, – сказала мать.

Джек съехал в карман, обсаженный цветущими ивами, выскочил из машины, открыл капот и нырнул во внутренности «Эсмерельды», как изнемогающий от жары человек бросился бы в прохладный бассейн. Послышались громкие стоны и кряхтенье, а затем высокие носовые звуки, как будто ошалевший овод застрял в струнах цитры.

– Что ж, поскольку нашего форейтора, кажется, поразила молния, как насчет какой-нибудь живительной жидкости? – подал голос Ларри.

– Не слишком ли рано, дорогой? – всполошилась мать.

– Для англичан, возможно, и рано, но ты не забывай, что я много лет прожил среди иностранцев с пониженными моральными устоями, и они вовсе не считают, что, прикладываясь к спиртному, днем или ночью, ты каждый раз ставишь под удар свою бессмертную душу.

– Ну что ж, дорогой. Возможно, немного аперитива и не повредит.

Лесли залез в багажник и раздал нам напитки.

– Для остановки место не самое плохое, – сказал Ларри, снисходительно оглядываясь на зеленые холмы, по-шахматному расчерченные живыми изгородями, здесь и там помеченные черными и жемчужно-вспененными лесами.

– А какое жаркое солнце, – вставила мать. – Для этого времени года просто удивительно.

– Зимой за это заплатим, – мрачно предсказал Лесли. – Обычная история.

Тут из глубины капота послышался громкий звенящий чих. Ларри замер, не донеся стакан до рта.

– Что это было? – спросил он.

– Джек, – ответил Лесли.

– Я про этот звук. Джек, говоришь?

– Да, чихнул.

– О боже! – воскликнул Ларри. – Вот кто принес бактерии. Мать, я неделю избегал заражения всеми способами, известными Британской медицинской ассоциации, чтобы подхватить простуду от собственного зятя… и где, в дикой глуши, где до ближайшего врача ехать и ехать! Нет, это уже слишком!

– Успокойся, дорогой. Люди иногда чихают и без всякой простуды.

– Только не в Англии. Здесь любой чих – предвестник бедствий, а то и смерти. Иногда мне кажется, что единственная радость англичанина – это заразить кого-то насморком.

– Ларри, дорогой, зачем преувеличивать? – заметила мать. – Джек всего разок чихнул.

Тут Джек снова напомнил о себе.

– Ага! – возбужденно воскликнул Ларри. – Вот и второй. Говорю тебе, он готовит настоящую эпидемию. Предлагаю оставить его здесь. Лесли сядет за руль, а его кто-нибудь подбросит до Борнмута.

– Мы не можем оставить его на обочине, не говори глупости, Ларри, – сказала мать.

– Почему нет? Эскимосы оставляли своих стариков на плавучих льдинах, где их съедали белые медведи.

– Не понимаю, зачем Джека должен съесть белый медведь только оттого, что ты боишься какой-то дурацкой простуды, – возмутилась Марго.

– Я выразился фигурально, – сказал Ларри. – Здесь его, скорее всего, заклюют кукушки.

– Я не позволю бросить его одного, – отрезала Марго.

Тут Джек вылез из-под капота. Его внушительный нос вырос вдвое и стал цвета перезрелой хурмы, а из полуприкрытых глаз градом катились слезы. Он приблизился, отчаянно чихая.

– Назад! – закричал Ларри. – Проваливайте отсюда вместе со своими грязными бактериями!

– Эдо не бакдерии. – Джек старался четко произносить каждое слово. – Эдо сенная лихорадка.

– Научные термины меня не интересуют. Проваливайте, кому говорят! Я вам кто, Луи Пастер, что вы тащите ко мне своих микробов?

– Эдо сенная лихорадка, – повторил Джек, продолжая страшно чихать. – Наверное, здесь чдо-до цведед. – Он скорбно воззрился слезящимися глазами и разглядел ивы. – Ага! – рявкнул он сквозь чихи. – Вод эди гадины.

– Я не понимаю, что он говорит. Эти микробы уже проникли в его мозг, – предположил Ларри.

– Это сенная лихорадка, – пояснила Марго. – А во всем виноваты цветущие ивы.

– Это еще хуже, чем простуда, – не на шутку встревожился Ларри. – Я не хочу подхватить сенную лихорадку.

– Ее нельзя подхватить, дорогой, – пыталась успокоить его мать. – Это аллергия.

– Да хоть бы анаграмма. Пусть на меня не дышит.

– Но это не заразно, – настаивала Марго.

– Ты уверена? Все бывает в первый раз. Так сказал прокаженный своей жене, и не успела она задуматься, как уже основала колонию, где все звенели колокольчиками и кричали друг другу: «Нечистый!»

– Дорогой, ты все усложняешь, – сказала мать. – Обыкновенная сенная лихорадка.

– Надо поскорей уезжать од эдих деревьев, – сказал Джек.

Он сел в машину и рванул так, что мы едва разминулись с большой, груженной навозом повозкой и с впряженными в нее двумя огромными битюгами, вынырнувшими непонятно откуда.

– Не помню, чтобы я подписывался на групповое самоубийство! – вскрикнул Ларри, хватаясь за ручку двери.

– Не так быстро, – обратилась к мужу Марго. – Не разгоняйся.

– Воздуха! – простонал Джек. – Я задыхаюсь од эдой быльцы!

После нескольких миль бешеной езды, сопровождаемой взвизгами матери и Марго и предостерегающими выкриками Ларри, Джек продышался, и его немного отпустило. «Роллс» перешел на более умеренный ход.

– Лучше бы моя нога не ступала на английскую землю, – сетовал Ларри. – Сначала противные микробы, потом сенная лихорадка, теперь сумасшедшие гонки прямиком из «Бен-Гура»[3]. В мои годы это чревато сердечным приступом.

Время приближалось к ланчу, когда мы оказались в лабиринте узких дорожек среди мысов и утесов. В попытке найти бухту Лалворт мы окончательно заплутали, но в какой-то момент дорога нас вывела к полукруглому заливчику, охраняемому высокими скалами. Залив безмятежно голубел под ярким солнцем, и мы решили устроить здесь ланч. Если не считать пожилой пары, прогуливавшей свою собаку, берег был безлюден.