Рециклон: книга I

Ноги в ботинках, плюхнувшись в занесенную песком и каким-то старым мусором площадку, подняли пыль в воздух. Я чихнул, зажимая пальцами нос. Протер выступившие на глазах слезы рукавом куртки и огляделся. В принципе, все было знакомо. Да, проржавело, обвалилось, но все же узнаваемо. Я мысленно восстановил ныне разрушенное здание в своем воображении, дорисовывая обвалившиеся стены, вырубая и прокладывая дорожки персонала, надписи и указатели – в общем, все то, что хранилось в моей памяти с детских времен. Не могу сказать, что образ получился точным: время – такая штука, что даже важные моменты нашей жизни постепенно стираются, тускнеют в мозгу, покрываясь пылью и налетом новых впечатлений от мест, снов, фантазий. Но все же для ориентирования мне своей фантазии вполне было достаточно. Так что не задерживаясь более, я быстрым, но осторожным шагом направился через кустарник в сторону предполагаемых мною главных ворот. Не ошибся. Прорвавшись сквозь колючие и плотные ветки, я вышел прямо к воротам, точнее, к тому, что от них осталось: два кирпичных столба с сгнившими креплениями и одной воротиной, валявшейся на земле, полузасыпанной. Второй нигде не было видно, видимо, давно был похоронен под землей и кирпичной красной крошкой, которой вокруг было достаточно много. Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, собираясь переступить мысленную границу входа на территорию предприятия, на территорию своего давно утерянного детства и всего, что было связано с ним. Шумно выдохнул, борясь с вдруг нахлынувшим смятением, и сделал шаг. Открыл глаза.

Все было так же. Светило солнце, прорываясь через листву высоких деревьев, где-то щебетали птицы, легкий ветерок гонял по тому, что раньше было двором завода, какой-то выцветший мусор. Я набрал в грудь еще больше воздуха и, закричав, бросился вперед. Разгон, длинный прыжок. Я бежал. Бежал, поднимая облако пыли, которое вихрилось за моей спиной. Бежал и кричал, не понимая, что со мною происходит, не понимая, от чего меня накрывает такая дикая, даже нелепая радость, но такая, такая… Слова потерялись за эмоциями, да и не нужны они были. Пробежав еще метров пятьдесят, я остановился и, чуть согнув ноги, прижал руку к груди, стараясь успокоить отвыкшее от таких скачков сердце. Отдышавшись, я выпрямился и бросил взгляд перед собой. Прямо напротив меня зиял проем входа на предприятие. Никаких створок, конечно, уже не было, как и ворот на территорию предприятия – они давно обвалились и истлели. Железо и дерево – ненадежные враги времени и воды, в отличие от бетона, кирпича и камня, из которых был когда-то возведен этот завод. Так что без особых опасений я проследовал через проем и оказался на предприятии. Внутри все оказалось в лучшем виде, чем снаружи. Что, естественно, не удивительно. Бетонные стены надежно защищали цеха от воздействия погоды и разрастающихся за их пределами лесов. Хотя и это было ненадолго. Земля все равно забирает то, что дает людям в аренду, и срок этот подходил к концу. Краска внутри осыпалась, кое-где вылезла проводка, из чанов, некогда заполненных расплавленным металлом, пробивались хилые деревца, потолок глазел разбитыми и треснувшими стеклами, меж рам которых уютно расположились ласточкины гнезда. Некогда гладкий пол сплошь зеленел мхом, меж холмиков которого шуршали невидимые глазу грызуны, но пока здание еще принадлежало людям.

Боль в запястье была непереносимая, и пальцы, но я из последних сил сжимал их, чтобы не соскочить и не рухнуть. Падение с этой высоты вряд ли нанесло бы мне серьезный вред, но подо мной валялась отвалившаяся лестница, а вот столкновение с ней не сулило мне ничего хорошего. Я взревел и выпрямил правую руку, чтобы ухватиться за пол второго этажа. Пальцы лишь чиркнули по железной окантовке плиты, не сумев ухватиться за нее. Я дернулся еще раз, ощущая, как ломаются ногти, сжал руку изо всех сил. Мне удалось. Теперь нужно было как-то вытащить свое тело наверх. Не могу сказать, что я был в плохой форме, но последний раз я подтягивался лет двадцать назад на специальном турнике в уютном и комфортном зале, а выход сил не делал никогда. Тут же мне нужно было сделать именно его. Я напряг мышцы рук и стал тянуть свое тело вверх. Боль в левой кисти достигла своего пика и отбирала у меня последние силы, которые мне были так нужны. В глазах начало темнеть, но я продолжал тянуть себя вверх, мысленно твердя: "Если не сможешь, умрешь". Наконец я почувствовал лбом пол и, вложив в руки последние силы, потянул сильнее, выворачивая локти под прямым углом. На секунду замер, держась на вытянутых руках, и рухнул грудью на второй этаж. Качнулся, закинул ногу на плиту и, перевалившись через край, замер, распластавшись на полу, не веря в то, что у меня получилось.Я перешагнул через кучку какого-то мусора, скопившегося прямо за входом в завод, и двинулся вглубь предприятия, к проходу на второй этаж, или, точнее, административный, как его называли тогда, когда этот огненный зверь еще дышал. Мне не пришлось искать путь: видимо, пережитая радость у входа на завод всколыхнула мышечную память ребенка, и ноги сами несли меня в нужном направлении, так как через несколько минут я уже стоял у покосившейся, местами потерявшей ступени, но все еще державшейся лестницы. Я подошел ближе и, положив руку на рыжие, покрытые грязью перила, с силой дернул на себя. Лестница чуть вздрогнула и в воздух поднялась ржа. Я невольно отступил. Подождал, пока сгнившие железные струпья опустятся на землю, и вернулся обратно. Лестница не вызывала чувства надежности, но это был единственный путь наверх. Конечно, можно было не рисковать и вернуться к лету, за резаком, срубить несколько деревьев, притащить сюда и с помощью них подняться наверх. Но это время, а мне еще лететь обратно к жене. А потом я уже не смогу вернуться сюда с ней. Ей не нужно видеть ни это место, ни эмоции, которые я испытываю тут. Я колебался еще некоторое время, взвешивая все за и против, а потом занес ногу и с силой ударил носком ботинка по первой ступени. Лестница опять задрожала. Ступенька не шелохнулась. Я поставил на нее ногу, немного подождал и, подтянув тело, поставил вторую ногу рядом. "Хорошо,"– про себя подумал я, – "Если нижняя ступенька выдержала, то есть шанс, что ступени, которые находятся выше и дальше от влаги пола, меня выдержат. Конечно, есть опасность, что конструкция под моим весом сложится именно тогда, когда я буду в середине пути. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское."– Я улыбнулся и поднялся на еще одну ступеньку. Потом – на еще одну. Пока все шло хорошо. Я поставил ногу на четвертую ступень и чуть нажал. Держит. Перешел на нее полностью. Впереди была пятая ступень, средняя, а значит, самая опасная. Я немного постоял, собираясь с духом, и, страхуя себя перилами, вступил на нее. Ничего не произошло. Лестница держала. Я выдохнул воздух и поднялся выше. Еще шаг. Оставалось всего три ступеньки, и я, предчувствуя скорый триумф, быстро поднялся сразу на две. Раздался скрежет. Лестница начала коситься влево, выдирая крепление. Я дернулся вверх, стараясь проскочить оставшийся пролет, но нога зацепилась за перекошенные перила. Я вскрикнул от боли и вскинул руку к торчавшему в стене переломанному креплению, параллельно дергая ногой, застрявшей меж перилами. У меня получилось, и, оттолкнувшись от уходящей с грохотом лестницы, я повис на одной руке на железном штыре.

Я не знаю, сколько я валялся там, но через некоторое время силы вернулись в мое измученное тело, и, сжимая зубы от боли в руках, я, опершись на стену, поднялся на ноги. Вход в офисные помещения был всего в нескольких десятках метров от меня, и, шатающейся походкой, все еще держась за стену, я направился к нему. Дверь в эту секцию сохранилась, в отличие от тех, что были снаружи. Я схватился за ручку, и, повернув ее в бок, потянул. Дверь дернулась, но осталась закрытой.

– Черт! – выругался я вслух и рванул сильнее, надеясь, что время подточило замок. Раздался скрежет, и к моей радости дверь поддалась. Дернул еще раз – и она открылась. Коридор административного сектора сохранился почти в первозданном виде, лишь толстый слой пыли выдавал его возраст. Я медленно побрел по знакомым с детства местам, то и дело заглядывая в комнаты, где когда-то сидели и работали люди, отдавая распоряжения и составляя отчеты для вышестоящих сотрудников. Наконец я подошел к двери, на которой висела потерявшая свой первозданный блеск, но все еще читаемая табличка: "Шилов А. И. – Бригадир". И замер. Именно ради этого места я полетел на завод, болтался над раскуроченной лестницей, ломал ногти. Я глубоко вдохнул, выдохнул несколько раз, положил вспотевшую ладонь на круглый набалдашник ручки и, повернув, толкнул полотно двери. Она не поддалась.

– Закрыта! – воскликнул я, испытывая гамму смешанных чувств, от удивления до ярости. – Зачем было закрывать? – закричал я непонятно кому. – Зачем? И так консервация завода была! Кому пришло в голову закрывать офисы? – Я заколотил руками по полотну двери. Потом отошел назад и, с разбегу, навалился плечом. Бесполезно. Замок держал мертво. В бессилии я сполз спиной по двери на пол, раскинув ноги в серой пыли коридора и, как ребенок, заплакал. Слезы отчаяния и бессильной злобы текли по щекам, капая на пыльный пол. А вместе с ними наваливались воспоминания, которые я тщательно гнал от себя всю свою взрослую жизнь. Воспоминания о том дне. О папином дне и папином заводе.

Конечно, он никогда не был его собственностью, просто я так всегда говорил в детстве. На самом деле мой отец работал бригадиром смены на сталелитейном производственном комплексе "Восход". Это предприятие выплавляло металл из руд, поступающих с горнодобывающих предприятий страны, и было очень значимо для Санкт-Петербурга. Тут производили трубы, металло-черепицу, запчасти для машин, проволоку и многие другие необходимые вещи. Я очень любил ездить сюда с папой. Во-первых, это была возможность побыть с ним, а во-вторых, какому мальчишке может не понравиться огромное, шумящее, словно дышащее дракон, предприятие? Обычно он оставлял меня на попечение поварих или других женщин, работающих на легком труде на заводе, а сам, нахлобучив оранжевую каску, устремлялся в цеха. Я не переживал, не скучал, я ждал, так как знал, что, как только просвистит гудок, мой папа вернется с работы, и мы по нашей традиции пойдем гулять в лес или купаться на озеро. Как же это было здорово! Путь на озеро пешком был неблизкий, но как только я уставал, он брал меня на руки, сажал на плечи, и я взором великана оглядывал мир с его роста, а он широкими, невероятно огромными, как мне тогда казалось, шагами покрывал землю, с каждым движением приближаясь к цели. Потом мы купались, брызгались и смеялись под лучами таящего в горизонте солнца. Он разжигал костер, доставал припасенные сосиски и картошку и жарил их на углях. Это было волшебство. Самое настоящее волшебство, которое у меня отобрали.

Я ждал его, как всегда, ждал. Прогудел сигнал, но его не было. Он никогда не опаздывал. Никогда! А тут его не было. Прошел час, может быть, больше, и ручка двери повернулась, послышались шаги. Я вскочил и бросился на звук с криком "Папа!", но в проеме стоял не он, а его друг дядя Вася. Он наклонился ко мне, слезы стояли у него в глазах, он взял меня за плечи. – "Сережа, твой папа, твой папа"– дядя Вася закусил губу, cглотнул – "Твой папа погиб!"

Все это пронеслось у меня перед глазами за одно мгновение, вырывая из оцепенения безысходности. Дикая злость и обида охватили меня всего, и я резко, вскочив на ноги, начал бросаться на закрытую дверь, как загнанный в угол, обезумевший зверь. Ярость красной пеленой затмила мне глаза, я ничего не видел и не понимал, лишь непреодолимое желание пробиться через барьер. Вдруг раздался грохот, и я, с размаху пролетев по инерции несколько метров, распластался на полу отцовского кабинета. Пелена медленно сходила с глаз, открывая мне вид небольшого офиса отца и лежавшую в проеме вырванную с петель дверь. Тряхнув головой и окончательно приходя в себя, я медленно поднялся, оперся на старый массивный рабочий стол и огляделся. Все было именно так, как я помнил. Два стеллажа полок с техническими книгами и инструкциями, небольшой зеленый диванчик для отдыха в углу, портреты руководителей завода на стенах, гнущаяся лампа на столе, а рядом с ней две фотографии в рамках. Моя с папой и папина с мамой. Маму я никогда не знал, она умерла при родах, оставив своему мужу меня. Но фотографий у нас дома было предостаточно, и я знал, как она выглядела. Хотя после смерти отца и пожара от альбомов ничего не осталось. Поэтому с невероятным трепетом я протянул руку и осторожно взял со стола фоторамки, молясь всем известным и неизвестным богам, чтобы они не рассыпались от старости. Они были как новые. Видимо, закрытое наглухо помещение не дало проникать сырости и грибкам и законсервировало все вещи и предметы, оставленныетут. Я мысленно извинился и поблагодарил тех, кто запечатал этаж и этот кабинет, и, еще раз окинув взглядом комнату, направился прочь. Так прошло уже много времени, и Наташа, наверняка, проснулась и ждет моего возвращения. Пройдя по коридору в обратном направлении, я вышел из административного блока и бросил взгляд на валяющуюся внизу лестницу, задумался, как спуститься вниз. Виснуть и спрыгивать мне не хотелось, но иного пути спуститься не было. Пройдя несколько десятков метров вперед, я отыскал подходящее место для спуска, сел на край пола, потом перевалился на живот и медленно, контролируя каждый сантиметр, стал сползать к краю платформы. Когда тело уже практически повисло над первым этажом, я поудобнее схватился за край и, чуть оттолкнувшись, повис на вытянутых руках, легко спрыгнул вниз.

Путь до лета занял у меня еще пять минут. Подойдя к машине, я открыл дверцу, закинул в ящик оружие и, еще раз прощальным взглядом окинув папин завод, сел за руль и, заведя лет, поднял его в воздух.

Наташа, вымотавшись от перетаскивания различного хлама в грузовой отсек лета, мирно спала на заднем сиденье. Я же, как всегда, устроившись в кресле пилота, лениво наблюдал в окно за проносившимся под нами ландшафтом. Мысли мои бесцельно блуждали в голове, проматывая сегодняшний день.

Когда я вернулся с завода, Наташка уже встала и, сидя на крыльце нашего временного домика, терпеливо ждала. Услышав шум двигателей лета, она вскочила на ноги и радостно замахала мне рукой. Я помахал ей из кабины машины и, плавно опустившись на лужайку, выпрыгнул из-за руля и подбежал к жене, обнял, чуть приподняв над землей, жадно поцеловал её в губы.

– Сергей, где ты шлялся столько времени? – спросила она, попыталась состроить обиженно-укоризненную мину, но, не выдержав, звонко рассмеялась и поцеловала меня в ответ. – Ладно, прощен, дорогой. Пойдем, я приготовила нам завтрак, ты, небось, проголодался во время своей затяжной разведки. – Она взяла меня за руку. – А чего ты такой помятый и почему рукав разорван? – спросила жена, с подозрением и растущим волнением в голосе.

– Порвал, когда продирался сквозь заросли, – соврал я. Хотя с моей точки зрения это звучало правдоподобно, учитывая, что пораненную руку я залечил с помощью стандартной медаптечки лета, пока летел обратно. – Там все сильно заросло кустами, так что когда полетим за материалами, нам пригодится резак не только для компоновки мусора, но и для прорубания себе проходов, – добавил я, чуть улыбнувшись.

– Хорошо, дорогой, – сказала Наташа, успокаиваясь. – Но прежде чем сесть за стол, переоденься, а то видок у тебя не лучше соседа Петра.

Мы оба рассмеялись, и я, следом за женой, проследовал в дом. С кухни действительно шел обалденный запах еды, приправленной какими-то остро-сладкими специями, от которых у меня заурчал желудок, а язык непроизвольно облизнул нижнюю губу. Но, справившись с позывом немедленно проситься к столу, я смиренно, под насмешливым взглядом жены, от которой не укрылись мои желания, направился в ванную, чтобы умыться и переодеться. Проделал я это максимально быстро, и уже через пять минут сидел за столом, уплетая яичницу с беконом, запивая холодным деревенским молоком. Наташа, подперши подбородок кулачками, молча наблюдала за мной.

– А ты чего не ешь? – спросил я её, жадно запивая горячую еду молоком.

– Ты же знаешь, я с утра не особо часто ем, я попозже, – она похлопала по ланчбоксу, лежавшему с краю стола.

Я кивнул и, собрав куском хлеба оставшийся соус с тарелки, закинул его в рот и блаженно отвалился на спинку стула.

– Наелся? – спросила Наташа, вставая и убирая тарелку в утилизатор.

– Ага, спасибо.

– Ну, раз так, тогда расскажи о своей разведке. Насколько там много материалов и в каком состоянии этот твой завод?

– Мусора и добра там навалом. Конечно, всё заросло деревьями и кустами, – я покосился на рукав, жена проследила за моим взглядом и, поняв, что я имею в виду, слегка кивнула. – Внутрь я не заходил, черт его знает, в каком состоянии здание, – непринужденно добавил я, украдкой наблюдая за реакцией жены. Она кивнула, соглашаясь со мной, и задала следующий вопрос.

– Животных видел?

– Нет, только птицы, хотя я везде ходил с раздражителем. Может, они там и есть, но прибор всех разогнал.

– В общем, ты считаешь, что там безопасно? – спросила она, опираясь ладонями на стол.

– Да, – я кивнул. – Но всё же некоторые меры безопасности следует соблюдать. Во-первых, и у тебя, и у меня должен быть постоянно включен раздражитель и телефон. Во-вторых, друг от друга отходить не стоит, и в-третьих, я буду стараться посадить лет как можно ближе к материалам. А после загрузки мы будем перелетать к следующему месту. Это сэкономит нам силы и, в случае чего, даст нам возможность быстро улететь. Но как я и сказал прежде, – поспешно добавил я, прежде чем Ната бы прицепилась к моему этому "в случае", – там безопасно.

– Ну раз мой муж так считает, то давай собирай инструменты, а я пока переоденусь и минут через двадцать полетим.

Наташа, как всегда, "обманула"насчет двадцати минут, проковырявшись почти час. Я терпеливо ждал у летательного аппарата, не подгоняя её, так как давно уже понял, что это бесполезно, даже вредно, ибо как только её начинаешь подгонять, она словно назло начинает собираться ещё медленнее. Наконец дверь нашего временного домика открылась, и на порог вышла жена. Халат, в котором она встретила меня по прилёту, сменился серым комбинезоном, на ногах красовались "ровневки", а милое личико закрывала антимоскитная шляпа.

– Я готова, – сказала она, подходя ближе.

– Вижу, – ответил я с улыбкой. – Ты оделась так, словно мы не за железом едем, а на раскопки древних артефактов.

Наташа прыснула в кулак, потом, чуть посерьёзнев, тихо, но с нажимом на последнее слово, произнесла: – Это на всякий случай.

В сердцах я чертыхнулся. Она никогда ничего не забывала, обращая внимание на все мелочи, которым иной человек и не придал бы значения. "Нужно быть аккуратнее, думай, что говоришь", – пожурил я сам себя, но вслух ответил.

– Ну и отлично. Запрыгивай в машину, а я пока выключу дом.

– В смысле, выключишь? – с подозрением в голосе переспросила Наташа. – Мы разве не вернемся обратно? А как же вещи, которые в доме? А еда…

– Успокойся, – произнес я миролюбиво, но настойчиво, чтобы прервать её поток вопросов. – Во-первых, да, дорогая, в дом мы уже не вернемся. Дорога домой неблизкая, и дети наверняка уже соскучились. Во-вторых, при выключении дома он просто распадается на биовещества, оставляя все принесённые в него вещи и аппараты. Их останется лишь загрузить в летательный аппарат и всё.

Ната кивнула и, запрыгнув на пассажирское место, хлопнула дверью. Я же подошёл к дому, нашёл на задней его части ярко-красный треугольник и надавил на него пальцами. Дом засвистел, выпуская воздух, и начал быстро сжиматься. Распластавшись по земле, то, что несколько десятков секунд назад было нашим домом, побелело и вдруг рассыпалось, словно сгоревшая бумага, от легкого касания. Ветер, гулявший по поляне, тут же подхватил этот пепел, унося его прочь. Я наклонился, и, подняв немногочисленные вещи с земли, понёс их в лет. Потом открыл водительскую дверцу и прыжком плюхнулся за руль. Жена сидела ко мне полубоком, внимательно изучая поляну за стеклом.

– Ну вот и нет нашего домика, – с какой-то грустью в голосе вдруг произнесла она.

– Мы всегда можем прилететь на эту полянку ещё раз, – сказал я, запуская двигатель.

Ната ничего не ответила. То ли не услышала за шумом раскручивающейся турбины, то ли сделала вид. Я, переведя рукоятку в позицию «вперед», начал медленно поднимать машину над поляной. Трава и мелкие веточки закружились под нами, несколько лесных цветов вырвало из земли и швырнуло куда-то вбок, напуганные резким гудящим шумом, так не вяжущимся с тишиной леса, стайки птиц вспорхнули прочь. Машина набирала высоту и, наконец, зависнув над макушками деревьев, медленно задрав нос, пошла в сторону оставленного мною несколько часов назад завода.

До завода от поляны было семнадцать минут полёта, во всяком случае, так показывал навигатор пути, автоматически записанный системой во время моей первой вылазки. Фактически компьютер просто оптимизировал мой утренний разведывательный полёт и указывал пилоту маршрут напрямую к месту посадки. Я внимательно смотрел на монитор, смещая машину согласно указаниям навигатора. Конечно, я мог легко переключить управление полетом в автоматический режим, но делать этого не стал. В режиме автопилота машина приземлилась бы в том же самом месте, где я был утром. Но, хоть бывшая вертолетная площадка и была наиболее удобным местом для посадки, я не мог позволить себе это. Следы от моих ботинок до сих пор были там, и любопытная Наташа обязательно бы захотела прогуляться по ним. И непременно бы выяснила, что по прилету я утаил от неё достаточно много подробностей своего похода. Начался бы допрос и подозрения, и я вряд ли смог бы объяснить ей причину своей скрытности. Она бы просто не поняла. Да и как можно понять то, с чем никогда не сталкивался самолично? Невозможно поделиться болью воспоминаниями, даже в наш продвинутый технологиями век – это нереально. Это нужно пройти, ощутить на собственной шкуре, переболеть и, закинув глубоко в угол воспоминаний, никогда, никогда не пускать туда других людей, даже самых близких, особенно родных. Лгать, изворачиваться, строить и носить маски, придумывать истории – но не пускать. Это лишь твоя ноша, твое проклятие, твоя тоска и твоя совесть. Всё, что ты сделал, всё, что ты не смог сделать, останется в тебе, в твоих мыслях до самого конца. Это тяжело держать в себе, не делясь ни с кем, соблазн велик и желание выговориться свербит душу, слова горечью хлещут по языку, но посвящать нельзя. Единожды я уже сделал такую ошибку, и цена была непомерно велика. Ведь это как ком – расскажешь что-то одно, и следом вывалится всё остальное. Невозможно будет остановиться: слова, как муравьи, побегут одно за другим, превращаясь в реку, заполняя собой всё свободное пространство. И через несколько минут, иссякнув полностью, ты окажешься лицом к лицу с человеком, который только что увидел тебя настоящего. Не того, кем ты показывал себя всё это время. А настоящего, такого, какой ты без этих масок, выточенных годами, без фальшивой улыбки, без лживо смеющихся глаз, без присказок, вдевшихся в твою речь, призванных смягчать собственную жестокость. Без всего того, что называется культурным, воспитанным, гуманным, добрым, человеческим и прочими лицемерными прилагательными. Ты окажешься в своём истинном облике, и этот облик не понравится другому человеку, даже самому близкому и родному. Как может понравиться то, что ты ненавидишь в себе самом? То, что не даёт тебе спокойно спать и заставляет просыпаться в поту! То, что ты…

– Дорогой, это и есть завод? – раздался голос жены с заднего кресла, и я, вздрогнув от неожиданности, бросил взгляд сквозь лобовое стекло. Вдалеке вырисовывалась громада предприятия, стремительно увеличивающаяся в размерах. Я так ушел в свои мысли, что даже не заметил, как прилетели.

– Да, это он, – глухо ответил я, а потом, прокашлявшись, более весёлым тоном добавил: – Ну что, за материалами?! – И заложил вираж, направляя машину вокруг здания, позволяя Нате оглядеть завод полностью и параллельно уводя лет на противоположную сторону от вертолетной площадки. Жена прильнула к окну, периодически издавая восхищённо удивлённые возгласы. Пока моя суженая возбуждённо размахивала руками, я приглядывал место для посадки. Покрутив машину на месте, я увидел его. Буквально выходившая из стены предприятия, пять на двадцать метров, покрытая серым асфальтом в трещинах и кое-где вспученная пробившимися деревцами, она не могла не бросаться в глаза. По видимому, изначально это было что-то вроде погрузочно-разгрузочной зоны.

"Что ж, идеальное место для нас, тем более что мы тоже собираемся грузиться", – подумал я, отмечая на компьютере место и зону посадки. После того, как последняя команда была введена, я нажал кнопку "ОК"и, предоставив автопилоту посадку, повернулся к жене.

– Натик, лет сейчас сядет, но ты не торопись выходить, хорошо?