Славный путь. Поручик

– Нынче с хлебушком будем, – промолвила Катерина. – Коли град не побьет.

– Не успеет, – Антон потрепал лошадь по холке. – Еще пару дней – и жатва.

– Пару дней? – склонившись в седле, девушка сорвала колосок, растерла меж пальцами… – Не-е… Не поспела еще! Пожалуй, дней пять, а то и неделя…

Сказала и тут же скосила глаза:

– А с Варей у тебя как? По-серьезному? Или, как всегда – мозги пудришь? Смотри-и-и… Варька – подружка моя!

– Ну… я уж ее не обижу!

– Надеюсь… А за поддержку – спасибо. Я насчет старого графа…

– А я насчет будущей вдовы! В маменькиных словах ведь есть смысл.

– Фи! Экий ты циник, братец.

– Да брось ты, – искренне улыбнулся Антон. – Глянь, небо какое синее! И солнышко… А вон – липы, клены, березки… Уже и первые желтые пряди! Август… Скоро и осень! Ах, как же я осень люблю…

– Так и я ж люблю, братец!

– Кать… а говорят у Самосиных новый куафер – девушка!

– А, вот ты о чем… – Катерина хмыкнула и покачала головою. – Ну да, есть такая… Или была… Дядюшка ее продавать собирался, сказал – горда больно!

– В смысле – горда? – насторожился молодой человек.

Сестрица фыркнула:

– Да сам знаешь, Самосины наши – не подарки. Васенька меня так на балу мял – всю спину исщупал… И младший туда же! Это они меня – кузину свою! А уж про крепостных-то девок что и говорить? Сам дядюшка и тот… Ну, понять можно – вдовец… Вот куаферша им и… О чем, верно, и пожалела не раз.

– Та-ак… – недобро прищурился Соснов. – Ладно… приедем – поглядим.

– А ты что так про куафершу спрашиваешь? Неужель стричься хочешь?

– Я про тебя! Вот прическу бы… По-родственному, бесплатно…

– По-родственному, говоришь? – сестрица ненадолго задумалась… и довольно кивнула. – Ну, а почему бы и нет? Коль уж все равно туда едем… Ой, я такую французскую прическу знаю! Тут вот, сбоку, завить, здесь все кверху… и челочка – на самые глаза!

– Так ничего ж не видно, ежели на глаза-то, – засмеялся Антон.

– Зато глазками блезировать очень даже недурно! Ох, братец, ничего ты в женских хитростях не понимаешь.

– Да где уж мне!

– А с куафером… спасибо, что подсказал… Я даже и не подумала… А вот теперь… Если, правда, дядюшка ее не продал, как собирался. Или не проучил… От его учения потом редко какая девка встанет! Сам знаешь, как до плетей дойдет…

Услышав про плети, молодой человек побледнел и невольно пришпорил лошадь…

– Эй, ты куда помчался-то? Эй!

Все же Катерина была ловкой наездницей и, быстро догнав брата, как ни в чем не бывало продолжила разговор:

– Только думаю, до сильных-то плетей – вряд ли. Дядюшка ведь не дурень… и не богат – имущество свое зря портить не будет. Тем более что хороший куафер рублей пятьсот стоит… А пятьсот рублей для Гаврилы Василича – деньги! Так что, если не продали… – вскинув глаза, девушка посмотрела вдаль. – Ого! Вон и Гавриловка уж. Вот так всегда – за разговорами-то не заметишь, как и приехали.

Самусевка оказалась довольно большим по здешним меркам селом с двумя дюжинами дворов, церковью с погостом и господским домом, выстроенным чуть на отшибе, на пологом холме. Деревянный, с тесовою крышею, дом был выстроен в два этажа этакими классическими «крылами», в середине же виднелся парадный вход с выкрашенными в белый цвет колоннами и фронтоном.

На лестнице уже кто-то стоял… судя по кафтану и парику – барин.

– Ого, Васенька уже тут как тут! – рассмеялась Катя. – Стоит, дожидается… Ровно знал… О, рукой машет!

Помахав родственнику в ответ, гости радостно переглянулись и пришпорили лошадей…

Их встречали все трое! Видать, Василий успел позвать… Дядюшка, секунд-майор отставке, был одет в синий драгунский кафтан, висевший на тощих плечах, словно на вешалке. Из-под кафтана выглядывал короткий камзол совершенно дивного лунного цвета… и примерно такого же цвета было и дядюшкино лицо – узкое, гладко выбритое, с хищным крючковатым носом и бесцветными глазами, зорко выглядывающими из-под кустистых бровей.

Дети секунд-майора стояли по обеим сторонам от своего батюшки. Старший, Василий – по правую руку, и младший, Николенька – по левую.

Василий Гаврилович, сутулый и крепкорукий, с вытянутым, как у отца, лицом и таким же – с заметной горбинкою – носом, был одет в темно-зеленый кафтан с оловянными пуговицами, когда-то вполне добротный, но ныне имевший весьма поношенный вид.

Младший братец, Николенька, ровесник Катерины, вышел вообще в полотняной крестьянской рубахе, подпоясанной, однако же, кумачовым щегольским пояском. Румяное лицо его было куда более круглое, нежели у отца или у брата, густые рыжеватые волосы подстрижены в кружок. Дополняли облик посконные портки, заправленные в смазные сапоги… Этак все по-домашнему, запросто…

Крестьяне поспешно отворили ворота. Въехав на просторный двор, гости спешились, бросив поводья подбежавшим слугам…

– Антон! Катенька! – распахнул объятия Гаврила Васильевич.

– Здравствуй, дядюшка! – Катерина по очереди расцеловала родственников, начав с самого старшего.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – Антон поприветствовал в соответствии с Табелью о рангах. Чин секунд-майора относился к восьмому классу, значит, не просто «благородие», а «высоко…».

Обращение дядюшке понравилось, тот хлопнул парня по плечу:

– Вот молодец! Сразу видно военного.

С кузенами же Антон поздоровался запросто – за руку…

– А с дорожки – наливочки? – поинтересовавшись здоровьем дражайшей Арины Петровны, гостеприимно пригласил хозяин.

Наливочка вылилась во вполне полноценный обед, правда – бедноватый. Совершенно несоленые постные щи, заправленные молочными сливками, пироги с капустой, пареная репа с конопляным маслом, ну и овощи с грядки. Лук, огурцы, зелень – этого было в изобилии.

За обедом Антон и спросил о девушке-парикмахере – куафере.

– А, вон ты про кого, племяш, – хмыкнул в рюмку дядюшка. – Она тебе зачем? Дурная девка… была.

– Была?

– Дядюшка, это я хотела прическу, – пояснив, Катерина отставила рюмку подальше. – Нет, нет, мне больше не надо. Еще опьянею… Знаете, какая я во хмелю грозная?

Все посмеялись, закусили, и Гаврила Васильевич продолжил:

– Была да сплыла, племяш. Продал! На базаре и продал… вместе со всеми протчими… Какой-то заезжий помещик и взял, не побрезговал. Хотя видно сразу – дурная.

– А купчую кто-то заверял? – помогла братцу Катя.

Секунд-майор хохотнул:

– А как же! Говорю ж, покупатель не здешний… Вот и пришлось. Чиновник в Нарве и заверил. В присутствии, там оно одно, за рекой сразу.

– А, так вы в Нарве продавали…

– Нет! Рядом, в Ивангороде… Вы надолго к нам?

– Нет-нет, – Катенька улыбнулась. – Отобедаем да поедем. Так ведь просто заехали – навестить. Безо всякого дела, по-родственному.

– Это хорошо, что по-родственному…

– Катенька, мне бы тебе показать кое-что… – неожиданно улыбнулся старший, Василий. – Книжицу тут прикупил… некоего господина Новикова… и еще кое-что. Не интересует?

– А там стихи? – живенько заинтересовалась барышня.

– Есть и стихи, – кузен добродушно улыбнулся.

А вот Катерина вдруг опечалилась и покривила губы:

– Ой… Жаль, что я альбом с собой не взяла… или какую тетрадь. Я б у тебя, мон шер кузен, стихи-то переписала… которые понравились бы…

– Ой, Катерина! – хлопнул в ладоши Василий. – Неужто мы для тебя писчей бумаги не сыщем? Верно, батюшка?

– Да сыщем, конечно же! Разве ж для любимой племянницы бумаги жаль?

– Вот и славно! – Катя обрадованно встрепенулась. – Тогда пошли же!

– А потом милости прошу в наш театр! – поднявшись, неожиданно предложил младший, Николенька.

– Театр? – гости удивленно переглянулись.

– У вас что же, свой театр есть? – хлопнула ресницами барышня. – И актрисы? Они ж стоят…

– Театром он наш старый сарай называет, – Василий хохотнул и хотел было отвесить младшему подзатыльника, да промахнулся.

– А что – и театр! – оскорбился Николенька. – Мужички там скамейки для гостей поставили, сцену смастерили…

– Из старой телеги! – все подтрунивал Василий. – И занавеса-то еще нет – не из чего!

– Да, занавеса нет, – согласно кивнув, младшой развел руками и тут же улыбнулся. – Ну, пока можно и без него… Зато пьеса есть! И – актрисы…

– Актрисы там те еще! Птичница да сенная девка…

«Сенными» именовались крепостные девки, непосредственно прислуживающие в барском доме… и обязанные исполнять любые прихоти хозяина. Даже самые непристойные… Впрочем, чего с крепостными церемониться? Они люди, что ли? Так, с виду только…

– А что у вас за пьеса? – выходя из-за стола, поинтересовалась Катя. – Господин Мольер или, может быть, Гольдони?

– Обычная такая пьеса… моя! – Николенька смущенно засопел… и улыбнулся столь премилой улыбкою, что все невольно рассмеялись.

– Антош, ты ж видел уже… – потянув Антона за руку, юный автор покусал губы. – Пока они стихи… Пошли! На актрис посмотришь… как те играют… Ну, пошли же! Тебе ж в прошлый раз понравилось…

Сказав так, Николенька потащил гостя за собой, не слушая никаких возражений… Тоже еще – режиссер выискался! Феллини, Антониони… Жан-Люк Годар! Ну, что же… посмотрим, чем новоявленный Тарковский удивит?

Новоявленный Тарковский неожиданно удивил столь гнусной мерзостью, что… Лучше б Антон с ним и не ходил!

– Вот, сюда… Сейчас увидишь! Увидишь… Сейчас…

Распахнув дверь сарая, Николенька с гордостью пропустил гостя вперед… и даже легонько подтолкнул в спину.

Сделав пару шагов, Антон резко остановился, разглядев в полутьме… двух юных, с распущенными волосами, девушек, привязанных к скамейкам, стоявшим напротив телеги-сцены. Девушки были абсолютно нагие… Завидев вошедших, обе захныкали…

– Прости нас, батюшка-барин…

– Э-э, прости… – недобро ухмыльнувшись, Николенька неожиданно толкнул Антона кулаком в бок. – Ну, что стоишь? Которая глянется – пользуй! Это новенькие… прежних я уже… наказал… Да и ни к чему они – слишком уж тупые! Эти, правда, тоже не лучше… Однако поглядим… Ну! Выбрал?

– Да как-то… – Антон не знал, что и ответить.

– Тогда ту, что слева – Пелагею… А другую я пока накажу! Ты ж любишь, когда рядом орут… Ну-с! Приступим…

С этими словами недоросль, подойдя к несчастной девчонке, ласково погладил ее по попе и по спине… А потом взял в руки лежавшую рядом плеть… Резко размахнулся, ударил…

Девушка дернулась и закричала… Обнаженную спину ее пересекла кровавая полоса…

– Что же ты не выучила как следует роль? – вкрадчиво осведомился Николенька. – Сама виновата… сама-а…

И снова удар… и крик… Еще один…

А следующего уже не было.

Антон с размаху саданул юному садисту в морду и, забрав плеть, забросил ее в самый дальний угол…

– Антоша, за что-о? За что-о… – запричитал, заканючил «режиссер».

– А за то, что эти девки почти что мои! – вдруг припомнил Антон. – Часть, по крайней мере… За долги отойдут. Так вот!

– Да я ж не знал, Антон! – Николенька на коленях подполз к двоюродному брату. – Клянусь честью, не знал! Знал бы – ни одну бы не тронул…

– Вот и не тронь! Этих прикажи развязать… С нами поедут…

– Так это… Так это я враз! – обрадованно засуетился кузен. – Только ты это… не говори дядюшке…

Вне себя от нахлынувших чувств, молодой человек поднялся на второй этаж – Катерина уже читала вслух… Нет, не стихи, а какие-то странные списки:

– …я, секунд-майор Самосин, в роде своем не последний, продал Сосновой Арине Петровне, помещице, старинных своих мужиков и протчих села Самусевки Санкт-Петербургской губернии, а именно: кучера Никодима тридцати лет, за десять рублей серебром, повариху Матрену, инда она же умеет и шить, за восемь рублей… Девок еще обещал матушке! – отрываясь от списка, напомнила Катерина.

Гаврила Василич кивнул с готовностью, разве что не подобострастно, ибо ввиду расстроенных его дел и это б не худо было.

Еще б ему не кивать! – подавил улыбку Антон. Коли матушке он столько должен… ого-го, сколько! И Арина Петровна вполне могла бы в счет долга забесплатно душ двадцать истребовать… Однако вот, по доброте душевной, все же платила хоть сколько-то своему непутевому братцу.

– Девок – да, – заулыбался Самосин. – Этого добра – сколь угодно. Бери – не жаль. Васька! Кого из девок дадим? Ты, Катенька, записывай…

Василий почесал подбородок – задумался…

– Да двух дев, актрисок, что у Николеньки… – тут же предложил Антон.

– Ну да хоть тех, – старший кузен согласно покивал и даже чуть улыбнулся. – Что, братец, понравились? Ну, так и да, хороши девки… Правда, актрисы из них, как из меня царь персиянский! Дай-ко, сестрица, сам запишу…

– А тако же крестьянских дочерей, девок… – записывая, Василий бормотал вслух, вроде бы себе под нос, но так, чтоб всем было слышно – дело-то важное. – Пелагею да Мавру, Ивановых дочерей… Соломониду, Оксентия хромого дщерь. Еще кого?

– Родителев-то их… – напомнила Катя. – Чтоб уж не разлучать…

– Не разлуча-ать! Чай, недалече и продаем! – передразнив, Гаврила Василич сунул в нос щепоточку табаку и громко чихнул. – Уф-ф! Добрая ты, племянница! Матрена, повариха, она как раз Пелагее матерью родной приходится… Отца нет. А остальные девки – сироты. Мавра с Пелагеей подружки сыздетства – обе нынче в актрисах… Эх! – хозяин неожиданно хватанул кулаком по столу. – Коли б на самом деле так – пять бы тыщ стоили! А так… по десятку за штуку отдам, за-ради уважения…

– По десятке…

– Да ты, Катя, дешевле и не найдешь! И матушке твоей то известно…

– Так купчую-то дальше писать? – вскинул глаза Василий.

Катерина махнула рукой:

– Пиши! Пусть уж за ваши цены…

– И взял я у Арины Сосновой, помещицы, посредством детей ея, Антона и Катерины, денег по десять рублев за штуку, а всего – тридцать рублей. И вольно ей, Арине помещице, и детям, и наследникам ее, теми крестьянами да девками с сей купчей володеть вечно, продать, заложить и во всякие крепости укрепить. А наперед сего оные от меня никому не проданы и не заложены…

– Эх, Арина, Арина – володей! – кисло улыбнувшись, перебил хозяин. – Кабы не тебе, так я б этих дев по пятьсот продал! Но раз долг обещано списать…

– Спишет, спишет, дядюшка, – подтвердил Антон. – В том не изволь сомневаться! На то мы и здесь.

– Да я и не сомневаюсь…

Еще поговорили том о сем, выпили на дорожку по рюмке наливки, да за сим и откланялись… Не одни – вместе с покупками… с крепостными… Те собрались быстро… да что там и собираться-то? Что у них есть-то? Одна душа…

Самосины проводили гостей лично до самых ворот. Правда, вот младшего братца что-то не было… Дворня сказала – лошадь взял да умчался. Верно, силки проверять…

– А такой он у нас и есть! – ухмыльнулся старший братец. – Чучело неотесанное. Да вы, верно, по одежке уж поняли… Ишь ты – силки проверять… Нашел время! Эх, черт, жениться бы… На какой-нибудь богатой вдовушке! Да хоть на госпоже Добрыниной – вот уж у кого денег куры не клюют.

– На Добрыниной? – Катенька скривилась. – Фи, Базиль! Она же стара! Сорок лет почти. Фи…

– Стара, не стара… Зато деньги!

– Жениться на старухе ради денег… – садясь в седло, себе под нос прошептала девушка. – Ах, Базиль, Базиль… Ну и мечты!

И снова ветер в лицо, грязь из-под копыт, и едва успеваешь уклониться от бьющих в глаза веток! Миновав стерню и заливной луг, молодые люди свернули на лесную дорожку – так было быстрей.

Следом за всадниками шли только что приобретенные крепостные во главе с кучером Никодимом: повариха Матрена, статная женщина лет сорока, да девки. Две актрисы, Пелагея и Мавра, а с ними девчонка Соломонида. Ее в придачу дали.

Крепостные, надо сказать, грустными вовсе не выглядели, скорее даже наоборот – Самосины-то были те еще хозяева, их плети по крестьянским спинам погуливали часто. А уж про девок и говорить нечего…

Катенька, как всегда, унеслась далеко вперед, и Антон, махнув рукой Никодиму, пришпорил гнедого своего коня, догоняя сестренку…

Перескочил неширокий ручей, обогнул овражек…

Вдруг слева, из зарослей, громыхнул выстрел!

Всадник машинально пригнулся… Слава богу, пуля пролетела мимо, да вот только гнедой испуганно заржав, вздыбился, сбросив всадника в овраг, прямо на камни…

Из кустов тут же выскочила ловкая фигура с ножом, рысью метнулась к упавшему – добить…

Услышав выстрел, Катерина встревоженно обернулась и живо повернула коня.

Переглянулись и крестьяне:

– Ой! Не дело то… Как бы барина-то…

– Побегу! Барин-то добр. Жалко…

Подоткнув подол, юная актриска Мавра – та самая, побитая плетьми девчонка – опрометью бросилась к перелеску. За ней понеслась и подружка ее Пелагея… и данная в придачу Соломонида тоже…

Ну и кучер с поварихой… Только уж не так быстро.

Первой прибежала Мавра… И, не думая, бросилась на человека с ножом… в коем сразу же признала бывшего своего барчука Николеньку!

Узнав девку, тот зло сверкнул глазами:

– Ах ты ж щучина! Мало тебе? Мало?

Острое жало ножа не пощадило бы девчонку… Коли б не Катенька, пустившая коня вскачь!

– А ну, что тут?

Заслышав крики, Николенька дернулся… и острое лезвие лишь распороло Мавре запястье…

Барчук же вскочил на ноги и со всех ног бросился в кусты…

Не удалось, что ж… А никто его и не видел! Молодой Соснов не очнулся еще, а сестрица его не успела… да, если и увидала, так только со спины. Что же касаемо крепостных – так те против своего бывшего барина никакие не свидетели! Слова их всегда можно оспорить.

– Как он? – выпрыгнув из седла, Катенька подбежала к брату, всхлипнув, затрясла за плечи. – Антон, братец! Очнись, милый… Очнись!

* * *

Юноша открыл глаза. Кто-то тряс его за плечи, будил… Катенька… Нет, не похоже… Какой-то небритый мужик с рыжеватой растрепанной шевелюрой… Слуга или кучер?

– Антон! Антон! Как вы?

Черт побери! Щеголев! Архивариус… Да какой там архивариус – изобретатель!

– Виктор Иваныч!

– Антон, друг мой! Как же я рад! Как же…

– А мне такой сон изумительный снился… Хотя… все же, верно, не сон?

– Не сон! Вы действительно там были… В прошлом!

Молодой человек уселся на старом диване и, поморщившись, помотал головой.

– Не сон… В прошлом…

– Ну! Рассказывайте же! Как все прошло?

– Как прошло? Я, кажется, нашел Веру! То есть ее следы…

– Значит, не зря!

– Не зря… Ох, как же голова-то болит! Прямо раскалывается…

– Последствия перехода сознания, – покачал головой Щеголев. – Вас ведь там чуть не убили?

– Ну да… почти… – Антон попытался вспомнить… – Не знаю, кто… Кажется, я слышал выстрел… или свист пули… Что-то такое… Ох же, башка…

– Пожалуй, вам нужно отдохнуть, друг мой, – улыбнулся изобретатель.

Молодой человек отмахнулся:

– Да я уж и так спал… Интересно, сколько?

– Около суток, – ученый неожиданно поежился и, зачем-то глянув в окно, понизил голос: – Знаете, а я ведь вас еле вытащил!

– Как это – еле вытащил? – удивленно переспросил Соснов. – Что-то с аппаратурой не так?

– Все так, но… – Виктор Иванович помялся. – Знаете, с вектором какие-то подозрительные сбои.

– Что значит – подозрительные? – подойдя к окну, Антон посмотрел на улицу.

Здесь, как и там, в прошлом, день уже клонился к вечеру, оранжево-золотистое солнце закатывалось за дальним лесом, за колокольней…

– Сам пока не разобрался. Надо проанализировать… Может быть, дую на воду…

Слова архивариуса вызвали у молодого человека, по меньшей мере недоумение, но какого-то внятного ответа Щеголев так и не дал – мол, самому разобраться надо.

– А пока… расскажите же наконец!

Антон с большим удовольствием припомнил весь прожитый в прошлом день… Маменьку, Вареньку, Катерину… И мерзких Самосиных!

– Вот ведь родственнички! Крепостники! Впрочем, мы тоже… Ну, тамошняя моя семья. Я же богат! Очень!

– Это хорошо! Это славно, – с большим интересом выслушав рассказ своего протеже, Щеголев довольно потер руки. – Богатому и влиятельному человеку, друг мой, гораздо легче что-либо предпринять… Только вот… – изобретатель неожиданно вздохнул. – Боюсь, это для вас не будет простой и легкой прогулкой…

– Загадками говорите, Виктор Иваныч! – шутливо погрозил пальцем Антон. – У нас поесть что-нибудь найдется? А-то что-то оголодал…

– А! Картошку сейчас пожарим… С тушенкой! А завтра можем и за грибами пройтись, развеяться… А то я без вас не решался.

– Грибы – это хорошо, – молодой человек потянулся… вроде бы и голова уже перестала болеть – это славно!

– Самосин сказал – когда Веру продали, сделку заверяли… в Нарве, в присутствии…

– В присутствии кого?

– В смысле – кого? А-а-а! – поняв, в чем дело, засмеялся Антон. Ну да, ну да, далекие от истории люди могли и не догадаться, о чем идет речь…

– Присутствием, Виктор Иваныч, в те времена называли просто любое государственное учреждение. Контору, ну, офис, если совсем уж по-современному.

– Ага, понятно… А вы уверены, что та девушка – ваша возлюбленная?

– Нет конечно же! Но это пока единственная реальная ниточка… Сами посудите: реальный человек из будущего, угодив в восемнадцатый век, явно будет сильно отличаться от тамошних жителей! Это я… мое сознание… получает подсказку от сознания… как вы называли – донора?

– Да, да, так… – покивал архивариус. – Вы все правильно понимаете, друг мой. Я же говорил – очень хорошо, что вы историк!

Тут молодой человек вдруг вспомнил кое-что еще, о чем давно уже собирался спросить:

– Виктор Иваныч… Я про архив. Вот те газеты, учебники… где описана победа Турции… То есть совершенно иная история… Почему же, кроме меня, никто больше не удивился, не заинтересовался! С документами ведь работают многие – студенты, аспиранты, преподаватели… А заметил только я – так выходит? Или… были еще?

– Только вы, – как само собой разумеющееся, спокойно пояснил ученый. – Потому что вы – один из очень немногих… Другие этих изменений просто не видят! А вот ваша девушка, думаю, могла бы…

– Та-ак… – Антон вновь уселся на диван. – Выходит, если я вдруг начал бы возмущаться… вот всем, что написано… Так меня никто б и не понял бы?

– Именно так, друг мой! Вы все схватываете на лету… – довольно покивал Щеголев. – Еще есть вопросы?

– Да появятся, думаю… – молодой человек на миг задумался. – Да! Вот еще что… Можно ли передавать из будущего в прошлое и из прошлого в будущее… какие-то вещи?

– Можно, – без раздумий отозвался изобретатель. – Только маленькие… Впрочем, наверное, и большие… Но мы у себя в лаборатории до таких экспериментов не дошли, так что наверняка утверждать не могу.

– Значит, маленькие – можно?

– Можно… Через так называемые «проклятые места»…

– Что-что? А! Понял теперь, почему это вас так насторожило… – Сосновский всплеснул руками. – Ну, тогда, когда Эльвира Петровна упомянула одно такое место – Почуганово и Чертову гать!

– Чертова гать… – одними губами повторил архивариус.

– От нас не так и далеко… Километра четыре. Как раз где колокольня… – Антон тряхнул головой. – Значит, одно проклятое место – у нас, другое – в прошлом? А как происходит сам процесс перехода… передачи? Ну, в общем, вы поняли.

– Обычно это сопровождается какими-то природными явлениями, – пояснил собеседник. – Сильная гроза, туман… может быть даже землетрясение!

Юноша потер руки:

– Ясненько! Ну, Виктор Иваныч, когда же вы отправите меня… так сказать, на более длительное время?

– Не раньше чем денька через три, – беспрекословно заявил ученый. – Вам надо хоть немного отдохнуть, а мне… кое с чем разобраться. Эти подозрительные побочные эффекты…Еще пару раз и… это все может плохо закончиться! Откуда-то идет наводка…

– Да-да, помню, вы как-то говорили, – Антон покивал, – какая-то эстонская радиостанция…

– Для радиостанции слишком уж мощно, друг мой! Скорее всего, здесь явный узконаправленный луч! А это значит…

Виктор Иванович поежился, словно от предчувствия какой-то большой беды, и вдруг улыбнулся:

– Впрочем, это все – вилами по воде… Ну что, друг мой? Пошли картошку жарить… А завтра утречком – по грибы!

Глава 4

Недалеко от Ивангорода. Наши дни, август

Утро выдалось хорошее, прохладное. В призрачной синеватой дымке загадочно темнел смешанный лес, в ложбинах стелился туман, а в пока еще блеклом, палевом утреннем небе начинало проглядывать золотистое солнышко.

– Хоть не дождь, – ступая по росной тропе, Антон на миг обернулся, поджидая своего несколько запоздавшего спутника.

– Да, без дождя хорошо, – согласно кивнул Щеголев, выбираясь из зарослей вербы, по которым срезали путь. – Хотя к обеду обещали.

– К обеду мы уже дома будем, – перепрыгивая неширокий ручей, хохотнул молодой человек. – С грибами!