Славный путь. Поручик

– Странно… – хозяйка рассеянно ущипнула себя за мочку уха. – Никак не могу понять, куда бинокль делся? Все время на гвоздике у двери висел. В той половине… Или – здесь… Так ведь и здесь нет! Ни здесь, ни там… Ну, дела-а! То паяльник, то бинокль… Ой, Степановна! Наверное, склероз начинается.

– Да, может, девушка-то ваша бинокль и взяла? – рассудительно предположил Антон. – Раз уж она природу снимает… Всяко пригодится!

– А может, и она… – Эльвира Петровна мотнула головою. – Ну да – может. Она как раз в Почуганово собиралась, на Чертову гать. Места-то там, сами знаете, проклятые… Я ж ее отговаривала, да… Сама же ведь ей про гать эту и рассказала! Когда она про всякие необычные мечта выспрашивала… Ладно, явится – спрошу! И накажу, чтоб больше ничего – без спросу.

– В Почуганово собралась? На Чертову гать? – испуганно переспросила гостья. – Так ведь утопнет! Иль пропадет… как вон, в прошлом году Васька Петряев.

– Так сказано же! Да и не дура… А Васька-то – по пьяни!

– Дай-то бог… Спасибо за паяльник, Эльвира!

– Да не за что…

К соседке заглянули сразу же, на обратном пути. Жила Клавдия Степановна в «родовой» деревенской избе с настоящей русской печкой! Домотканые половики, вышитые занавески на окнах – шикарно вообще…

Как и предполагал архивариус, дело оказалось в приставке… просто отошел проводок. Тупо его припаяв, Виктор Иваныч с торжеством включил телевизор…

– О! «Пельмени»!

– А я так их и не очень люблю. Я Петросяна больше… Ой! Сейчас же сериал, турецкий!

Одновременно с просмотром очередной серии про лощеных турецких мачо и прочую любовь-морковь Клавдия Степановна шустро накрывала на стол. Появились и обещанные котлеты, и томленная в русской печи картошечка, и вчерашние щи, и пироги – ну, как же без пирогов-то?

– А вот еще толчёнка есть и каша! – никак не унималась хозяйка. – Все томленое, с пеночкой!

– Э… толчёнка – это что? – улучив момент, негромко переспросил Щеголев.

– Это… м-м-м! Это такое кушанье – толченая картошка с молоком, запеченная в печке. Обязательно попробуйте! Оближете пальчики, – заверил Антон.

– Что вы говорите, друг мой? Ну, тогда – да-а…

– Что-то вы плохо едите… Вот я ж дура-то! Как там Эльвира-то говорила – склероз! – Клавдия Степановна всплеснула руками, словно бы вспомнила что-то очень важное, о чем на радостях совсем забыла.

И ведь и в самом деле важное!

– А вот!

Шмыгнув на минуточку в сени, хозяйка водрузила на стол… бутылочку клюквенной водки!

– Это хорошая, эстонская. Из старых запасов еще.

Водка, конечно, была финской, но в этих местах все иностранное называли «эстонским». В не столь уж и старые времена, еще до всех известных событий, жители Ивангорода просто ходили в эстонскую Нарву пешком, за продуктами в местные магазины. Там выходило дешевле, да и идти-то недалеко – речку по мосту перейти. Тем более что у многих в Нарве еще с советских времен остались если не родственники, так добрые знакомые точно.

Отказаться опять было нельзя! Выходит, у одной пили, а у другой – побрезговали? Не дело.

– Ну-у… разве что самую ма-аленькую рюмочку! За вас, Клавдия Степановна!

– Ой, что за меня-то? Виктор Иваныч у нас нынче – герой! За его здоровье и выпьем.

Что ж – не поспоришь…

Домой два «непьющих» товарища явились вполне веселенькими. Конечно, не так, чтобы очень – песен петь не тянуло или, боже упаси, драться… Потянуло на разговоры.

Завалившись на диван, Антон принялся расспрашивать архивариуса про таинственный вектор времени и все, что с ним связано.

– И что, и раньше так люди пропадали? Почему же никто не замечал? Я же про Веру – заметил!

– Потому что вы – не такой, как все, – добродушно отозвался Щеголев. – Я же говорил как-то. Для всех остальных попавшие в жернова «вектора» люди никогда и не существовали – их не было!

– И… для вас?

– И для меня.

– Но вы ж мне поверили!

– Я же ученый! И занимаюсь… занимался… именно этой темой. Которой наконец-то снова занялся! За что вам большое спасибо, Антон! – чуть помолчав, Виктор Иваныч посмотрел в окно. – Чудесный какой вечер… Темнеет уже. И колокольня эта – так таинственно, мрачно…

– Почуганово. Проклятые места.

Поднявшись, молодой человек встал рядом и приоткрыл форточку… почувствовав вдруг что-то неведомое, недоброе… будто кто-то сейчас разглядывал его, словно букашку под микроскопом… С той же колокольни… Далековато, конечно… Но если в бинокль…

Черт! Что за мысли дурацкие в голову лезут? Кому мы тут нужны? Вот ведь, опьянели все-таки… да-а…

Глава 3

Санкт-Петербургская губерния.

Конец восемнадцатого века

– Барин, вставайте! Маменька кличет! Да просыпайтесь вы уже…

Антон недоуменно распахнул глаза. Его трясла какая-то абсолютно голая девица со светлыми распущенными волосами, довольно приятненькая на вид, даже красивая, но какая-то взбалмошная… Молодой человек откуда-то знал, что звали ее Агафья и была она… была она его крепостной девкой, то есть имуществом.

– Отстань, Агафья! Спать хочу.

– Вас барыня хочет видеть! А уж спорить с ней… сами знаете…

Да уж, с маменькой спорить – себе дороже выйдет, это Антон тоже откуда-то знал…

Ха! Откуда-то? Неужели… Неужели, черт возьми, получилось? И он… в этого вот… Все так, как и предупреждал Щеголев! Неужели не сон?

Вскочив с перины, Антон живенько натянул подштанники и нижнюю рубаху, после чего крикнул Агафье, чтоб помогала. Та уже успела натянуть на себя вышитую сорочку и юбку, а вот косу заплести времени-то не оставалось, делать нечего – пришлось помогать барину.

– Вот, господине, кюлоты, – девчонка протянула Антону узкие короткие штаны из синего сукна, украшенные золоченым шнуром, и принялась шустро собирать разбросанную по всей комнате одежду…

– А вот камзольчик! Повернитесь-ка… А вот чулочки… дайте-ка ножку… теперь вторую… а вот и башмаки!

Наряд дополнил кафтан – светло-голубой, с кружевами и блестящими пуговицами, с отворотами на рукавах.

– Ах, давайте-ка волосы расчешу… Пудриться уж некогда…

– Сам расчешусь… Ты, Агафья, ступай. Если кто забижать будет – только скажи! Даже – и маменька…

Крепостная, похоже, такого не ожидала – обернувшись в дверях, зарделась, поклонилась низенько:

– Благодарствую, батюшка Антон Федорович, за вашу доброту!

Хм… ишь ты – батюшка! Однако – Антон… Федорович, значит. Ну, хоть к новому имени не привыкать…

Молодой человек подошел к зеркалу, большому, от потолка до пола, в резной золоченой раме. Из зеркала на него смотрел… Он же сам и смотрел, собственною своею персоной – рослый молодец с длинными темно-русыми кудрями… правда, без модной бородки и усов, отчего выглядел куда как моложе.

Ишь ты, какой богатый наряд! В шейном платке – золотая булавка с голубоватым аквамарином – в цвет кафтана. Дюжину крепостных мужиков за камешек этот пришлось отдать… Да не жаль! На то они и крепостные, чтоб барину своему доход приносить…

Черт! Вот это мысли! А ну-ка, Антон Аркадьевич, гони-ка их прочь! Именно твой мозг должен сейчас владеть этим телом, а не наоборот!

Господи… да что же это такое-то? Да невозможно ж поверить! Нет, верно, все же – сон…

Рефлексировать юноше долго не дали – постучав, в дверь заглянул вышколенный лакей, молодой парень в светло-зеленой ливрее и напудренном парике с буклями.

Заглянув, поклонился:

– Антон Федорович. Матушка ваша в голубой зале ожидают-с. К ним в гости-с Елизавета Давыдовна приехавши. С дочкой-с, Варварой Ивановной… Вас ожидают-с, на чай.

Ага, на чай – как же! О сватовстве речь пойдет! – молнией пролетела мысль в голове Антона. И окрашена она была в исключительно отрицательные тона – похоже, Антону Федоровичу Варвара Ивановна не очень-то глянулась… и это еще легко сказать. Неужто такая страшенная? Страшенная, выходит, да… Еще и выпендрежка – где надо и не надо лезет, ум свой показывает. Совсем девической скромности нет!

Ладно, уж делать нечего – придется идти… Раз уж маменька.

– Скажи, Николай, сей же час буду… Только вот причешусь…

Поклонившись, лакей молча удалился. Антон же поспешил на зов…

«Голубая» зала располагалась здесь же, на втором этаже, сразу же за туалетной комнатой и прихожей. Как и было принято в те времена, все помещения в доме располагались анфиладой. Дальше шла людская, а за ней – главная, «розовая» зала, где обычно проходили балы и обеды. «Голубая» же была куда как меньше – для небольших ассамблей и всякого рода встреч.

Наскоро умывшись и утерев лицо полотенцем, с поклоном поданным тут же подскочившей сенной девкой, молодой человек прошел, наконец, в залу…

– О! Вот и Антоша явился! – хлопнула руками статная и очень красивая женщина лет сорока, с затейливой прической, сидевшая во главе стола. Матушка…

Антон закусил губу – и впрямь очень похожа на мать! Буквально одно лицо… фигура…

– Ты что это, Антоша, куксишься? Губы кусаешь…

Матушка недовольно прищурилась и хлопнула сложенным веером об ладонь. Темно-зеленое атласное платье ниспадало до самых ног, однако впереди был широкий разрез, чтоб было видно нижнее платье, желтое, тоже из какой-то шуршащей сверкающей ткани, видимо, очень дорогой. Глубокий вырез – декольте – был забран зеленоватой вуалью, еще имелся кружевной ворот, а на шее сверкало колье! Похоже, с брильянтами!

Вот это попал! Вот это семейка! Олигархи. Богачи! В таком разе Веру будет куда как проще найти – с их-то деньжищами да связями!

Галантно поцеловав руку маменьке, молодой человек подошел к гостям: сухопарой даме примерно матушкиного же возраста и юной долговязой девице… О которой тут же подумал с неприязнью и при поцелуе ручки скривился… Не сам Антон скривился, а тот… в которого…

Однако неприязнь – неприязнью, а вежливость – вежливостью.

– Елизавета Давыдовна… Варвара Ивановна… Рад вас видеть! Очень рад! Жё суи трез орё! – добавил Антон по-французски. Собственно, на этом-то языке в основном и протекала беседа, по-русски разве что подзывали слуг! Антон прекрасно все понимал… ну, ясно… Хорошо хоть так – не обманул Виктор Иванович!

– Ну, что е… Чайку… А потом и в картишки? – молодой человек уселся за стол, и матушка милостиво улыбнулась. – Лизавета! Варенька! Что с чаем будете? Пироги иль пирожные? А, впрочем, велю и то, и другое подать, а вы уж выбирайте.

– Ой, Арина Петровна, голубушка… Все-то ты в хлопотах, в хлопотах за-ради гостей… – всплеснула руками Лизавета Давыдовна. – Мы ж так просто зашли, по-соседски…

– Так и я ж по-соседски! – матушка искренне рассмеялась. – Уж больно приятно мне гостей потчевать. Да и повар у меня – чистый француз! А пироги Матрена печет – я ее у графа Орлова купила. Пятьсот рублев отдала!

– Пятьсот рублев!!!

– Так ведь мастерица какая! Оно того стоит. Да что там говорить… Вон, знакомая моя в Петербурге, Постникова-вдова. Выберет среди своих крепостных самых красивых девок, малых еще, лет по двенадцати – их и учат музыке, танцам, манерам и прочей такой куртуазности. А когда по пятнадцать девкам стукнет, хозяйка их в любовницы продает да в горничные – как раз по пятьсот рублей! Так разве ж хорошая повариха дешевле курвищ этих стоит?

– То так, Арина, то так… – охотно покивала гостья.

Антон между тем скромно молчал, неспешно потягивая чаек из бело-голубой фарфоровой чашки. И этак исподволь осматривал юную мадемуазель. Осматривал без всякой предвзятости, задвинув сознание Антона Федоровича куда-то совсем на задворки разума.

Варвара Ивановна – Варенька – выглядела вполне даже симпатично: юное, довольно смазливое личико, темные локоны, забранные серебряной диадемой, карие блестящие глаза в обрамлении пушистых ресниц, изящный тоненький носик и такие же – пожалуй, все же чуть тонковатые – губы… Впрочем, они ничуть не портили девушку.

А ведь красотка! Ну да – худенькая, и груди почти что и нет… Но именно такие – тоненькие, востроглазые – Антону и нравились… Антону Аркадьевичу, не Федоровичу… Хотя Агафья… Агафья – да-а… У той-то грудь ух-х! Ну, так на то она и крепостная девка! Благородная барышня же утонченной должна быть! Вот как Варенька…

А платье на ней какое красивое! Верно, бальное или что-то вроде… Светло-голубое, с короткими рукавами-фонариками и широким вырезом, так что были видны ключицы… «Мощи», как выразился бы Антон Федорович… чертов крепостник…

– Ах, Лиза, давай-ка мы с тобою в картишки… – допив чай, предложила матушка. – А молодые пусть в сад пойдут, поболтают. Всяко сыщут, что обсудить… Что им с нами, со старушками, делать?

– И правильно, и правильно, – Лизавета Давыдовна охотно поддержала подругу. – Пусть погуляют.

– Что же… Прошу! – встав, Антон подошел к юной гостье и галантно подставил локоть…

Кивнув, барышня тоже встала… и даже чуть покраснела…

– Маменька, мы недолго.

– Да гуляйте себе…

Спустившись по мраморной, с балюстрадою лестнице, молодые люди повернули налево и по посыпанной желтым песком дорожке пошли в сад, устроенный в английском стиле. Аккуратно подстриженные кусты, деревья… статуи, аллеи… и конечно – ажурная беседка рядом с журчащим ручьем. Там, в беседке, и сели…

– Красивое у вас платье, Варвара Ивановна, – сразу же похвалил молодой человек. – да и вы сама… нынче приятно так выглядите. Нет, нет, в самом деле – приятно!

Варенька зарделась и опустила глаза.

– А чем вы вчера занимались? – не отставал Антон. – Как у вас день прошел?

– Да по-всякому… С утра с маменькой по хозяйству – приглядывали… Потом на рынок поехали, кучера надо было купить. Маменька и схитрила – простого мужика взяли, но он умеет и с лошадьми… В пять рублей всего обошелся!

– Это хорошо, когда в пять…

– А после обеда я книгу читала… Французскую – Руссо. Очень поучительная. А вы какие стихи больше любите…

– Да я… так…

– А я – Сумарокова, Тредиаковского… Вот, про грозу:

С одной страны гром,С другой страны гром,Смутно в возду́хе!Ужасно в ухе!Набегли тучиВоду несучи,Небо закрыли,В страх помутили! —

с выражением продекламировала девушка.

– Очень хорошо! – прогнав с лица улыбку, похвалил Антон. – Очень!

Искоса глянув на собеседника, Варенька чуть помолчала и вдруг спросила:

– А Катенька ваша где… сестрица? Что-то она к чаю не вышла…

Катенька, сестрица… А, Катенька! Так матушка ж ее…

– По правде сказать, в немилости Катенька, – не стал юлить молодой человек. – Матушка, видите ли, ее замуж хочет выдать… За графа Верского.

– За Верского? – барышня ахнула. – За этого старика?

– Зато богат-с!

– Ну, это да… Так и вы ж не из бедных! Ой… извините… – девушка снова покраснела.

– Так вот, Катерина отказывается… А характер у нее, как у маменьки… сами знаете.

– Да уж, знаю… Ох, Катя, Катя…

– Только – тсс! – приложив палец к губам, Антон округлил глаза. – Это я по секрету! Только вам…

– Я понимаю… – девушка быстро покивала и вдруг жеманно закатила глазки. – Катя ваша – красавица… Не то что я…

– А вы весьма недурны! – беспрекословным тоном промолвил молодой барин. – Наговариваете вы на себя… Варвара Ивановна.

– Ах, Антон Федорович, что вы, что вы…

– А можно я вас Варенькой звать буду? А вы меня – просто Антоном.

– Ах… – девушка вдруг настороженно отпрянула… и вдруг улыбнулась. – А знаете, я раньше думала, вы как-то меня избегаете. Нет, правда-правда! А вот сейчас… сейчас мне как-то совсем иначе думается… Жаль, что Катя-то…

– Ничего, – улыбнулся юноша. – Уж как-нибудь они с матушкой помирятся…

Пожалуй, уже настало время начать узнавать о Вере – момент для того уж был очень удобный.

Хитро улыбаясь, Антон начал издалека:

– Варенька, а вы циркус когда-нибудь видели? Ну, там, где акробаты, жонглеры?

– Так в июле ж, на ярмарке! – всплеснула руками барышня. И этак миленько округлила глаза. – Там и акробаты, и жонглеры… Даже канатоходец был! Да вы что же, не помните? А-а-а… вы ж тогда в своем полку были… Ну да!

Молодой человек молча кивнул. Как и все дворянские недоросли, он с детства был приписан к одному из гвардейских легкоконных полков, квартировавших в Санкт-Петербурге, и уже дослужился до подпоручика. Хотя, по «Указу о вольностях дворянства», мог бы и вообще не служить, тем более – единственный сын… Однако воинская служба молодому барину нравилась – и других посмотреть, и себя показать! Шпагой, саблей да палашом управлялся он весьма недурно, да и трусом никогда не был.

– А говорят, еще бывают такие люди, необычные… не такие как все… – взяв Вареньку за руку, негромко продолжал молодой человек. – Даже и у нас здесь… быть может, недалеко. Вот, кстати, вы об одной странной девушке не слыхали? Ну, которая как бы не от мира сего?

Барышня неожиданно прыснула:

– Да таких-то, Антон, много! Даже меня в детстве такой считали… За то, что книжки читала преизрядно.

– Книжки – это хорошо. А какие вам больше нравились?

– Ну-у… Тредиаковский… Сумароков еще. Державин… И там много еще… Знаете, у нас как в гости подружки придут, так мы друг дружке в альбомы стихи разные пишем! Вот я вам в следующий раз принесу, коли уж у нас такая беседа зашла. Признаюсь, весьма от вас неожиданная!

– Так это плохо?

– Нет-нет! Очень даже хорошо.

– Значит, про девушку странную не слыхали? – Антон все же счел нужным напомнить.

– А в чем странность-то? – вполне резонно переспросила Варя.

– Ну-у… Говорят, она ничего вокруг не понимает…

– Ой, да таких…

– И разные непонятные вещи рассказывала.

– А какие – непонятные?

– Ну… про самобеглые повозки… она их автомобилями называла… Еще про мобильный теле… Ну, про то, что можно друг с другом на большом расстоянии разговаривать… Еще говорила, что она, барышня та, работала куафёром… наращивала волосы, прически делала, красила… в салоне красоты.

– Барышня-парикмахер? Действительно странно… Обычно мужчины этим промышляют… Постойте-ка! – Варенька вдруг непритворно ахнула. – Это не о Самосиных ли речь? Ну да, ну да! У них там такая была… Но я внимания тогда не обратила – ну, дева и дева, хотя… это мужчинам больше пристало. Но если крепостная – так кто ее спрашивать-то будет? Научили – и все. Ведь верно?

– Так-то оно так… – скрывая охватившую его радость, задумчиво протянул молодой человек. – А откуда эта дева взялась, Самосины эти не рассказывали?

– Не-а, не рассказывали, – барышня безмятежно отмахнулась. – Да и к чему? Коли что-то руками делает, ясно же, что крепостная. Вот еще! Было б о ком говорить.

Возмущенно фыркнув, Варенька поднялась на ноги:

– А покажите мне сад! Давненько тут не гуляла.

– Милости прошу! – с готовностью подскочил Антон.

Так вот, под ручку, они прошлись вдоль ручья к небольшому прудику, потом завернули за дом – каменный, двухэтажный с фронтоном и колоннами. Мода на такие европейские особняки среди провинциального дворянства – конечно, среди богатых! – распространилась очень даже недавно, до этого даже богатые люди довольствовались обширными с виду хоромами на старый манер – из двух просторных жилых горниц через сени. В одной горнице жили зимою, а в другой – летом. Но это было раньше, нынче же такая простота не приветствовалась. Ежели есть хороший доход и хотя бы пятьсот душ крепостных, так извольте соответствовать, господа!

– А они, Самосины эти… богаты? – Антон исподволь выспрашивал то, что очень хотелось узнать.

– Господи! – снова ахнула Варенька. – Да вам ли не знать! Это ведь ваши, кажется, родичи… хоть и дальние… Там же ваша деревня – за долги уступленная…

– А помню, помню…

Юноша действительно «вспомнил», хоть и воспоминания эти были не его, а Антона Федоровича. Самосины жили отсюда на расстоянии десятка полтора верст с гаком… в большом деревянном доме с претензией на изысканность – все, что могли себе позволить от восьмидесяти крепостных душ, часть из которых намеревались уступить маменьке. И не задешево. Но все же – по доброте душевной… Все же родственники! Хотя и бедные, да.

Значит, Самосины… ага-а…

Ну да, что-то такое и должны были говорить про девушку из будущего… Тем более – куафер или, проще сказать, парикмахер. Вера же этим и занималась!

– А вот они, голубки! Воркуют!

Из-за большого розового куста показались дамы – Арина Петровна с подругой, Елизаветой Федоровной.

– Ой, маменька! А мы тут с Антоном… с Антоном Федоровичем… приятственно так беседуем, – поспешила поделиться Варвара.

– Да мы видим, – Елизавета Федоровна хмыкнула. – Однако пора. Загостились. Теперь ты, Арина, к нам заезжай. С Антоном. И Катю можешь прихватить… а то что она все дома да дома?

– Ох уж эта мне Катя, – поджала губы маменька. – Ну, ладно уж… Я-то на нее не серчаю, понимаю – замужество дело такое… привыкнуть надобно. А с другой стороны, сами посудите – Сергей Николаич Верский ведь не кто-нибудь, а граф! И крестьян у него… очень много. Тысяч пять, а то и больше. Еще и землицы… Его бы землицу к нашей – и речка бы вся у нас! Мельницу бы поставили… не одну. У меня и мужики работящие уже на примете есть. Отпустила бы на оброк – пускай богатеют… и мне какой-никакой капитал. А то ведь еще приданое! Кстати о приданом… Антон! Надо бы по деревням проехаться, глянуть. Нет там какой-нибудь мелкоты – продать? Уж я думаю, пара дюжин точно найдется…

– Еще в Самусевке нехудо б глянуть! – тут же напомнил Антон.

Арина Петровна явно обрадовалась:

– Вот! А все говорят – мой сын шалопай! Я и сама-то забыла, а он… Верно, верно, Антошенька! Завтра поутру в Самусевку и съезди. Родичам кланяйся, зря не обижай… хоть и голь-шмоль, а все ж не чужие… Да! Катю с собой возьми – пусть проветрится.

* * *

Поутру и отправились, верхом, безо всякой коляски. Катерина, младшая сестрица Антона, настолько рада была выезду, что даже повеселела… тем более что и Арина Петровна, прощаясь, не стала заводить разговор о замужестве, а лишь поцеловала дочь да со вздохом промолвила:

– Может, и впрямь со сватовством не торопиться? Вон у Антоши-то, кажись, с Варенькой хорошо пошло… Так ведь вперед и женится! А, Антон?

– Варвара Ивановна – особа приятственная и умная-с! – осторожно отозвался молодой человек, искоса поглядывая на конюха, почтительно дожидавшегося с лошадьми невдалеке от парадного крыльца.

Матушке его, впрочем, этого вполне хватило:

– Вот! Давно бы так! А ты, Кать, больно уж переборчива… Граф-то не молод… год-другой, глядишь – и вдова. Свободная женщина… Богатая!

– Ой, маменька…

– Что – маменька? Дело ведь говорю, скажи, Антоша?

– Ну… тут всяк по-своему мыслит, – поддерживая сестру, Антон вновь отвечал дипломатично.

Что сразу же оценила и Катерина:

– Вот! Правильно, Антон!

Арина Петровна лишь махнула рукой:

– Да что там правильно-то? Время-то идет, а у тебя, Катюша – возраст!

– Да мне всего-то пятнадцать! – вспыхнула девушка.

– Вот! О том и речь. Года три-четыре еще – и никто не возьмет.

– Да уж как-нибудь выйду…

Катя повела плечом и, подмигнув брату, легко вскочила в седло…

– Н-но! Догоня-ай, братец!

Пришпорив серую, в яблоках, лошадь, девушка быстро унеслась за ворота.

– Ох, егоза, – мягко улыбнулась помещица. – Вся в покойного батюшку! Ну, Антош, догоняй, чего уж! Да следи там за ней.

– Всенепременно!

Молодой человек, помахав матушке, взобрался в седло и поспешно последовал за сестрицей.

Ах, как понесся конь! Ветер рванул в лицо, били ветки, летели из-под копыт мелкие камни и желтая дорожная пыль…

Никогда… Никогда раньше Антон Аркадьевич так не скакал, даже побаивался сперва, не думал, что сможет! Но смог… Правда, не он, а Антон Федорович… И, кстати, не Сосновский, а просто Соснов. Сосновские здесь тоже были, но Антон их не жаловал. Бедные родственники, хотя и помещики, да-а…

А сестрица уже прискакала на холм, резко вздыбив коня, обернулась:

– Эге-ей!

Ну до чего ж хороша! Особенно в костюме для верховой езды – короткие лосины, чулки, бежевый, шитый серебром, кафтан с серебряными же пуговицами, из-под темного камзола – ослепительно белая сорочка с желтым шейным платком. Темные волосы заплетены в пучок… а шляпу-то позабыла! То-то матушка говорила – егоза… Вся такая легонькая, тоненькая, словно тростинка, и вместе с тем женственная и очень-очень красивая…

– Не догонишь, не догонишь! – показав брату язык, Катерина пустила коня приемистой рысью.

Впрочем, и Антон оказался не лыком шит – ни на шаг не отставал от сестрицы. Пока, наконец, той не надоело играть в догонялки…

– Уф-ф! – придержав лошадь, девушка довольно улыбнулась. – И все ж таки – не догнал!

– Как же не догнал-то?

– Я сама тебя подождала!

– Ладно, пусть так… – покладисто кивнув, юноша пустил коня рядом.

Дальше брат с сестрою ехали не торопясь, неширокой дорожкою со следами от крестьянских возов, тянувшейся меж лугов и полей, засаженных колосящейся рожью.