Чертог Восхода Асуры

– И ещё сильнее я жажду получать информацию без участия третьих лиц.

– Вайтари – наполовину энтер. – Она осматривала его, не вынося суждения. Глаза отливали блеском чернил. – Так же, как ты, на него смотрел каждый маг. Его сила гипнотизировала всех, кто с ним не одной крови. Даже меня.

– С кем же тогда ты одной крови?

– Все мои сородичи погибли, а вместе с ними и моя память о них.

В угольных потоках магии Гремори всё переменилось. Теперь, вместо виесы, перед ним стояла его сестра Ксави. Ещё светло-рыжая и счастливая. Изменилось даже ощущение от её поля. Оно обернулось тем самым вечерним зноем цветущего сада, который когда-то сводил его с ума.

– Mon ange3, – голос был точным до мурашек и без малейшего намёка на акцент, – je t’adore4.

Лоренс ухмыльнулся.

– А Вайтари смотрит на тебя так же, как на меня? Или на самом деле ты такая жуткая тварь, что смотреть на тебя невозможно? – спросил он, с удовольствием наблюдая, как к Гремори вернулся прежний облик и она замолкла в холодном гневе. – Я поднимусь сам. Дорога кажется знакомой.

На верху лестницы железные двери, украшенные арабеской, защищал барьер. Стучать не пришлось. Они открылись, едва он успел перешагнуть последнюю ступень. Сквозь их створки хлынуло мощное поле магии, и Лоренс поднял доспех.

Его встречала приёмная зала. В ней царил чарующий хаос из расставленного всюду антиквариата, необычных картин и скульптур. Единственный длинный стол, за которым никогда не принимали гостей, был завален книгами, папками и свитками, словно чья-то домашняя библиотека нашла новое пристанище на обеденном столе. Пройти мимо, не задержавшись, Лоренс не смог.

– В детстве я тайком часами просиживал в нашей библиотеке, – заговорил он, одной рукой перебирая корешки толстых дневников в дорогих кожаных переплётах. Им завладело давно позабытое чувство невероятных открытий, которое подростком толкало его на мелкие преступления вроде кражи ключа от библиотеки или попыток снять защитный барьер с двери, когда мать выяснила, что у ключа появился дубликат. – Именно там я узнал то, что в конечном счёте привело меня сюда.

– На моём столе ответы на многие вопросы. – Голос Вайтари распространился в воздухе из-за открытых дверей в правой части залы. – Это записи Руак’Маара.

От жадности перехватило дыхание.

– Проходи, – пригласил его энтер. – Я не в настроении принимать гостей как подобает.

Вайтари ждал его в соседней комнате, служившей спальней. Он сидел в кресле с одним из дневников, уложив ступню правой ноги поверх колена левой. На мраморной лодыжке красовался широкий металлический браслет. Из-за стола со стопками книг и бумаг Лоренс не видел его целиком, но казалось, что из одежды на нём был только шлафрок с восточными мотивами. Под ним виднелось широкое ожерелье с камнями, больше всего напоминавшими белый нефрит. Рядом стоял высокий кальян, от которого помещение заполнилось тонким туманом с ароматом инжира и мяты.

– Прошло больше двух месяцев, – произнёс Вайтари, не отрывая взгляд от страниц. – Мне стоит пересмотреть мнение Морзу на твой счёт?

«Надо полагать, в зале собраний он всё-таки присутствовал», – подумал Лоренс и занял кресло у стола, мирясь с болью в теле от поля энтера.

Позади Вайтари, в тени покоев, стояла широкая кровать. Одеяло было смято так, будто под ним кто-то спит.

– Морзу не делится со мной мнениями. Это – единственное, за что я ему от души признателен, – вслух ответил Лоренс, заставив Вайтари усмехнуться. Он вдруг осознал, что видит его перед собой в четвёртый раз и снова с трудом верит своим ощущениям. В отличие от возвращённого воспоминания на реке и мыслесвязи с ним на расстоянии в Асуре присутствие энтера заставляло его цепенеть от страха и одновременно от пленительного желания дотронуться до него.

– Ты здесь благодаря тому, что Морзу всегда заботился о своих потомках, – сказал Вайтари, обращая наконец всё внимание на Лоренса.

– И только? – с натянутой любезностью спросил он. – Мне казалось, что дело в силе. Не одной магии, но и убеждений.

– Само собой. – Вайтари выпустил клуб дыма, скрывший его лицо с чернильными глазами и аккуратными, но мужественными чертами лица. – А ещё дело в дочери Руак’Маара и драмах. Гремори и Морзу нужны мне здесь. Ты единственный из нас не выносишь моего присутствия больше двадцати минут, поэтому выполняешь поручения за пределами Чертога Ночи.

– Сложная задача для одного, – осторожно проронил Лоренс. – А даэрхиг’карах – слишком изощрённый способ избавиться от того, кто с ней не справился.

Вдруг энтер широко улыбнулся. Эта улыбка так же быстро пропала, когда он заговорил:

– «У Сыновей Руак’Маара есть разногласия, но они должны уважать границы и стремления друг друга» – это слова моего отца, которые я стараюсь чтить, по большей части.

– Выходит, я получу силу только потому, что Морзу этого хочет? – догадался Лоренс, и вместе с этим его посетило чувство никчёмности.

– Со временем мне стало казаться, что ты способен себя показать. К тому же мне понравилась идея использовать заключённых. Так что с братом у нас нет разногласий на твой счёт. Пока нет.

– Руак’Маар говорил, что у него было пятнадцать детей, – припомнил Лоренс. – Сколько из них до сих пор живут в своих первородных телах?

– Семеро.

– Почему братья не разделяют твоих взглядов?

– По той же причине, по которой ты разделяешь, – они так устроены, – ответил Вайтари, ненадолго обернувшись назад, словно услышал шорох. – Если так можно выразиться в отношении их легковерности и твердолобости. Главное – они не наши союзники, – коротко добавил энтер, показывая, что остальное не важно.

За проницательным взглядом Вайтари скрывалось что-то ещё более пленительное, чем просто его внимание.

– Даэрхиг’карах обычно проходит в два этапа. Скоро мы проведём открытую церемонию, во время которой ты получишь часть сил, чтобы понять, как твоё тело справляется с восстановлением. Если всё пройдёт хорошо, то позже повторим ритуал, и тебе больше не придётся прятаться за доспехом в моём присутствии. Но сначала ты снова вернёшься в Асуру.

– Открытая церемония… – повторил Лоренс. – Я узнаю что-то заранее или неведение – часть ритуала?

– Тебя подготовит Гремори.

– Со всем уважением, я предпочту чёрного парня, – помотал головой Лоренс, а его улыбка граничила с наглостью, но Вайтари принял её без эмоций. – За одно безобидное желание побеседовать с тобой наедине она будто по-настоящему готова сожрать меня.

– Это в её силах… – Вайтари глубоко втянул дым из трубки, а его массивные плечи поднялись. – И вкусах.

Одеяло на кровати изменило форму и сначала явило полумраку покоев круглое лицо с большими голубыми глазами, а потом из-за балдахина показалась сонная блондинка. Она надела лёгкое белое платье на стройное обнажённое тело и с красивой, но бесстыжей улыбкой прошла в сторону выхода.

– Виесы агрессивный народ, – продолжил Вайтари, когда сизый дым снова пролёг над столом, просачиваясь между стопками книг. – Так сложилось за много веков притеснений, а после полного истребления их сородичей, чья энергия самая опасная из всех известных, озлобленность уже у них в крови.

– Не могу не спросить… – Лоренс с однобокой улыбкой оглянулся в направлении, куда сбежала девица, и повёл рукой в воздухе в неопределённом жесте.

Уточнять вопрос не потребовалось.

– Чистокровный драмах, наполнен он энергией энтер или нет, переносит моё поле безболезненно, – объяснил Вайтари.

– В твоём окружение двое драмах: она и брат, – заметил Лоренс. – Мне казалось, что они большая редкость.

– Если бы твоё поле приносило боль всем вокруг, ты бы понял, что найти тех, кто его вовсе не ощущает, не так и сложно, но ты прав: за свою жизнь я встретил лишь четырёх, – ответил Вайтари. – Настоящая же редкость – драмах, чей запас сил настолько велик, что смог вместить энергию, собранную для перехода на другую сторону. Вот что мне теперь интересно – Маар’ант.

– Неужели магии в тех сосудах, которые мы позаимствовали у Руак’Маара, недостаточно, чтобы отправиться туда? – удивился Лоренс.

– Те сосуды я использовал, чтобы усилить барьер Чертога Ночи и восстановить город. Как видишь, даже их было недостаточно. Повторно использовать их тоже нельзя, а все тайники Руак’Маара пусты. Учитывая, что он сам не нашёл другого выхода спасти город от стихии, кроме как использовать драмах, предполагаю, что сосудов действительно больше не осталось.

Вайтари вдруг звучно ухмыльнулся, будто какое-то событие из прошлого обрело для него новый смысл.

– Остаётся надеяться, что девчонка выжила, – добавил Лоренс, потирая виски, куда начинала отдавать резкая головная боль.

– Так тебе есть что рассказать мне или нет?

Вопрос Вайтари поставил Лоренса на место, но преимущество ситуации всё равно было на его стороне именно потому, что ни Морзу, ни сам Вайтари не могли покидать Чертог Ночи надолго, а Гремори почти не участвовала ни в чём и ни в какой роли, кроме наблюдательной. К тому же, пока Лоренс был в Асуре, он успел сделать две ставки: и на Вайтари, и на Руак’Маара, так что оставалось только наблюдать, где ему повезёт.

Он решил начать с признания своих ошибок:

– У меня было несколько возможных вариантов, куда могла отправиться Ксави вместе с Майсентой. Два из них не оправдались. Остаётся последний. В нём я уверен. – Потом добавить откровенности, а в конце пообещать золотые горы: – К тому же кое-кто работает на меня. Это всё ускорит.

Сказанное не вызвало у Вайтари никакой реакции, что показалось Лоренсу неплохим результатом, но, чтобы и дальше оставаться хоть на каком-то счету, пора было оправдывать шанс, который ему выпал. Дважды так никому не везёт.

– Готовься, – отстранённо проговорил энтер, вниманием возвращаясь к страницам дневника. – Перед даэрхиг’карах тело должно отдохнуть.

Лоренс подчинился, но всё же ненадолго задержался у стола с записями Руак’Маара, изображая, что опомнился и остался вопрос, который он так и не задал:

– И всё-таки, чем так опасна магия виесы? – спросил он, но, не сумев совладать с собой, взял пару дневников, лежащих в неразобранной куче. Лоренс держал их в руках, словно они его заинтересовали, и, лишь когда по ответу Вайтари понял, что тот за ним не наблюдает, спрятал их под шинель.

– Когда Гремори рядом со мной, – зазвучало в ответ, – она не опасна. Даже наоборот: её магия – мой оберег.

Глава 4. Рейн

По пути в ирландский паб под названием «Медная голова» им с братом открылся вид на храм Чистых вод, возвышающийся вдали над площадью Слепого Эйгуо. Его позолоченные островерхие крыши ослепительно сверкали в солнечных лучах над крошечными и невзрачными домами Улья, а позади стелилось розовеющее полотнище голубого небосвода. Взгляд Рейна скользнул по толстым пыльным проводам, сшивающим всю улицу, и вернулся на поглощённый тенью перекрёсток, переходить который пришлось лавируя между рикшами, сверкающими всеми цветами магии.

– Не то чтобы я рвусь восполнять пробелы в нашем прошлом, – заговорил Рейн, давя в себе желание хорошенько взбодрить голову; спустя два часа контроль настроения начинал слабеть и ему приходилось себя одёргивать, чтобы машинально не наложить его снова, – но мне всегда казалось, что ты недолюбливаешь Чертог Ночи. А теперь я что-то часто от тебя о нём слышу.

Макс шёл чуть впереди, его голос заглушали бездарные уличные музыканты и громкие разговоры прохожих.

– Как хранитель терпеть его не могу. Работать там всегда было тяжело, хотя во время обучения мы видели куда меньше, чем старшие.

Сам Рейн никогда не думал о Чертоге Ночи с этой точки зрения. Для него город был тем самым местом, где без объяснений и причин чувствуешь себя как дома.

– Я всегда говорил, что Сфера внизу может решить большую часть проблем, а утроенный патруль справится с остальными, – добавил Макс. – Тогда Чертог Ночи стал бы таким, каким и должна быть столица, – безопасным.

Выбравшись на другую сторону перекрёстка, Рейн поравнялся с братом.

– Что, если бы всё изменилось?

– Всё и изменилось. Я больше не хранитель, – ответил Макс, с сомнением задерживая на нём внимание.

Эти слова заставили вспомнить, что однажды Рейн слышал от него совершенно противоположное. Как это и бывает с болезненными воспоминаниями, оно быстро собралось перед глазами.

– Что? Ты хочешь жить в Чертоге Ночи? – спросил его Макс, закуривая прямо в комнате коммуналки, куда они вдвоём вернулись после похорон матери. Кроме них двоих, больше никого не было. Если откровенно, то он не ждал и Макса, но брат припёрся в чёрном костюме и вообще выглядел куда лучше Дэна, у которого только на днях созрела магия, а теперь подступала ломка. Его вид, похоже, был настолько жалок, что вызывал короткие обеспокоенные взгляды даже у пропавшего почти на год брата. – Это не город, а рай для преступников.

– Почему ты ничего не рассказал? О магии? – справляясь с телом, которое готовило мучительный бунт за новую дозу, спрашивал Дэн.

– Есть правила.

Об этих правилах ему ещё только предстояло узнать.

– Что с тобой? – ослабив галстук, снова заговорил Макс, когда больше не смог игнорировать, что брата трясёт. – Ты ширяешься, что ли?

Этот вопрос вызвал только отрывистый смех. Мысли были вязкими и всплывали на поверхность сознания медленно. Отупевшая голова тогда не смогла выдать ничего умнее, чем удар по самому больному:

– Как хорошо, что ты вернулся, папочка.

– Ушлёпок несчастный, – бросил ему Макс, растворяясь в столпе слепящей чувствительные глаза энергии. – Счастливой дороги на тот свет.

Словно оступившись, Рейн слишком глубоко провалился в это воспоминание, чтобы быстро вернуться к грохочущей реальности.

– Эй, – окликнул его Макс, – давай ты хоть сейчас соберёшься?

– Я в норме, – прохрипел Рейн, проходя мимо.

Восставшая из пепла ярость тянула его обратно в глубины прошлого с такой силой, что сложно было стряхнуть её с себя, как дурной сон, коим она по сути своей и являлась, потому что измученная за последний месяц воспоминаниями и иллюзиями голова воспринимала всё нереальное острее, чем обычно.

– У тебя вид, будто ты готов удавить первого встречного. Может, я и тренировался на кроликах, но и они бы сообразили, что с тобой дел лучше не иметь. Что тогда говорить об этих ирландцах?

– Действительно, – сказал Рейн, всё ещё пытаясь избавиться от отравившего голову гнева. – Интересно, сообразят ли они то же самое насчёт тебя?

Макс устало опустил голову.

– Иногда так хочется тебе врезать, просто до дрожи в руках… – проговорил он, с усилием контролируя громкость голоса. Ему потребовалось время, чтобы совладать с собой и продолжить: – Если это хоть немного поможет сегодняшнему дню, я сколько угодно готов повторять, что охренеть как виноват и всегда сожалел о том, что бросил вас, хоть и осознал всё поздно. Но терпение у меня не безграничное.

На деле же нужно было не так и много времени, чтобы выбраться из пут оживших воспоминаний. Рейн зацепился взглядом за двух удаляющихся прохожих в ярко-зелёных шервани, длинных индийских пиджаках со стойками, пока они не растворились в толпе, а рядом не возникла гурьба чумазых попрошаек, заприметивших в них с братом лёгкую добычу. Он вынул центовую мелочь из карманов шорт и дал им убедиться, что предложить больше нечего. К этому моменту его злость почти утихла.

– Без контроля мне будет туго, – проговорил Рейн, поворотом головы провожая ребятню, потерявшую к ним интерес.

Макс нахмурился:

– Дэн, послушай. Контроль – сильнейший депрессант. Кажется, что с ним легче, но по итогу, когда он перестает работать, всё становится только хуже, – продолжал брат. – Нечего вообще было за него браться. С твоим-то прошлым.

– Ты там что-то про сожаление говорил. Не останавливайся. – С ироничным вопросом на лице Рейн дёрнул вверх подбородком. – В какой момент случилось озарение? Когда ты собрал вещи и свалил или после похорон, когда понял, что я на игле сижу?

Макс выразительно ненавидел себя за завязавшийся посреди улицы разговор, но просто уйти от него, как раньше, Рейн бы ему просто не дал.

– Я хотел вернуться, – сказал брат, медленно направляясь дальше по улице. Удушливые пряные пары, которыми тянуло с торговых рядов Улья, стали наполнять воздух тяжёлым смрадом. – Кажется, это было начало ноября, как раз после нашего совершеннолетия.

О стадии, на которой была болезнь матери, они узнали в сентябре. Шансов у неё оставалось немного, но скорость, с которой уходило её сознание, в то время как у похожих пациентов сохранялась ясность ума, заставляла врачей только разводить руками и объясняться дежурным сочувствием.

– Я не знал, как ты отреагируешь на моё возвращение, поэтому использовал невидимость, – говорил Макс. – Тебя не было. С матерью сидела соседка. Она как раз заглянула к ней, чтобы проверить, не нужно ли чего. Голос у матери был бодрый, и я решил поговорить. – На этом Макс замолчал, и образовавшийся провал тишины стал явным даже на кипящей улице. – Когда я уходил от вас, она была ещё в своём уме – злая как мегера заявила мне на прощание, что сын у неё, похоже, всегда был только один. Когда же я вернулся, она просто меня не узнала. И ладно бы она подумала, что я вор какой-нибудь. Нет. Угадай, кого она увидела вместо меня? Того, о ком боялась думать как о нашем отце. Это был просто ночной кошмар.

Рейн припоминал, что в один из первых приступов бреда мать говорила что-то про отца, но он сам тогда вернулся обдолбанный и пытался поскорее её успокоить, поэтому так в итоге не понял, что за чушь она несла.

– Разговор был коротким, – продолжал Макс. – Она испугалась, забилась в истерике. Я попытался ей объяснить, что всё в порядке, но крик быстро донёсся до соседки, и та вызвонила тебя. Ты показался через десять минут: под кайфом, с торчащей из заднего кармана пачкой бабла, которая так и просилась, чтобы кто-нибудь помог тебе с ней распрощаться. Потом достал какие-то таблетки успокоить мать. – Макс снова замолчал. Его глаза будто бы одновременно изучали запрещённое содержимое старенького секретера в их комнате и строили маршрут в толпе прохожих. – Я охренел, сколько там всего у тебя было, – только и добавил он.

Рейн почти равнодушно пожал плечами. Никакого другого варианта быстро достать деньги в то время у него не было.

– Тогда казалось, если я останусь, легче никому не станет. Я ведь вернулся, потому что думал, нужен ей, но понимание, что на самом деле я был нужен тебе, пришло слишком поздно, – говорил Макс, всё ещё глубоко погружённый в воспоминания. – Если честно, то совсем недавно.

Рейн молчал, всё ещё уязвлённый замечанием про зависимость от контроля сознания. Конечно, он понимал, что Макс прав, но брат не мог упрекать его за прошлое, к которому был причастен самым непосредственным образом.

– И на том спасибо, – всё-таки сказал Рейн. – Если бы к её бредовым истерикам добавились твои душные монологи на тему вреда наркоты, то у меня дело могло дойти и до передоза.

– Да ты же действительно из-за этого чуть не умер! – вспылил Макс, не оценив его сарказма.

– Почему ты раньше не рассказал, что хотел вернуться? – Рейн пропустил его выпад мимо ушей, отчего брат только сильнее разозлился, но промолчал. – Перестал быть единственным виноватым хоть в чём-то? Хочешь теперь из меня мудака сделать?

Макс непонимающе уставился на него.

– Думаешь, я не злюсь на себя за то, что поддался на уговоры Яры? – вопросом ответил Рейн. – Не злюсь на неё за то, что она решила сделать?

– Почему? – повторил Макс, но не смягчился. – Потому что факт остаётся фактом – я не вернулся. А тебе было насрать, что я скажу. Ты до сих пор только и ждёшь момента, чтобы начать плеваться ядом. Не очень-то это располагает к откровенным признаниям, понимаешь?

– Смутно, потому что в твоём случае это не оправдание.

В ответ Макс сжал губы и будто про себя сосчитал до десяти, прежде чем заговорить:

– Вот. Снова.

– Так что поменялось-то? – С этим вопросом Рейн чуть наклонил голову и прищурился, внимательно наблюдая за реакцией идущего рядом брата. – Почему ты рассказал сейчас?

– Да ты задрал меня уже – вот что поменялось, – сквозь зубы проговорил Макс. – Я. Смертельно. Устал. От твоей ненависти.

– Ладно, – просто согласился Рейн.

– Что ладно?

– Я понял.

– И это всё?

– Нет.

– А что ещё?

– Кажется, мы пришли.

Впереди показалась вывеска в виде позеленевшего медного профиля лепрекона в высокой шляпе. Рейн оглядел здание паба, отделанное красными панелями из дерева: начищенная черепичная крыша поблёскивала, словно чешуя дракона, а под её загнутыми углами из тени золотом светилось название: «Медная голова». Он шагнул к двери, но ощущение, что брат остался где-то далеко позади, его задержало.

– Идёшь? Или мне теперь тебе объяснять, что нам позарез нужны бабки?

– Ответь честно, – подходя ближе, спросил Макс, – ты хоть немного осознаёшь, что невыносим? Хоть чуть-чуть стараешься вести себя нормально?

Вина за их испорченные отношения в равной степени лежала на совести обоих. Макс злился на мать, потому что она без устали отчитывала только его. За те же сигареты, которые они с братом вместе курили блоками, она устраивала Максу такой разнос, что и черти бы в аду разбежались, но вместо похожей выволочки для Дэна она только молча протягивала руку, в ожидании, что тот сдаст свои запасы сам. Будь всё наоборот, он бы тоже злился. Это было несправедливо.

В итоге у Макса закончилось терпение, и он стал по мелочам подставлять Дэна, в надежде, что наконец-то достанется и ему. Со временем эти мелочи превратились в поводы посерьёзнее, и пришлось отвечать тем же. С одной разницей – в отличие от Макса в характере Дэна всегда была резкая струна, из-за которой слова звучали больнее, а поступки выглядели жёстче. Брату приходилось искать, чем это крыть, и доигрались они ровно до того, что в конечном счёте могли открутить друг другу головы.

Последствия всего этого ударили особенно больно, ведь они были братьями, вместе появившимися на свет. Эмоциональная связь в таких отношениях, какими бы они ни казались обособленными, скреплена с рождения. Макс озлобленно рвал её, а Дэну приходилось с остервенением защищаться. В итоге смерть матери вместе с потерей брата сплелись в какой-то невообразимый комок боли, размотать который Дэну просто не хватило сил.

При взгляде на Макса он ощутил, насколько тяжело признаваться в этом даже себе.

– А что касается Яры, – продолжил Макс, так и не услышав ответ на свой вопрос. – Как бы сильно ты ни злился, остановить её мог только ты.

Если Макс и хотел ему врезать, то эти слова оказались куда эффективнее удара в морду.

Внутри паба выложенный шахматной плиткой пол огибал длинную барную стойку из красного дерева, разнообразные люстры вперемежку с красными фонарями отражали световые блики, а на противоположной входу стене не меньше дюжины деревянных часов показывали начало шестого.

– Арчи там. – Бармен указал рукой в сторону солнечного окна.

За столом сидел ничем не примечательный мужчина лет тридцати пяти. Его тёмно-русые волосы хоть и были уложены, но не слишком аккуратно. Классический костюм хоть и сидел по спортивной фигуре, но был недорогой. Он ел бифштекс, но без аппетита. Когда же он снял солнцезащитные очки, Рейн почувствовал в нём кое-что действительно выдающееся: его серый, как едкий дым, взгляд держал за яйца.

– Чем обязан? – спросил Арчи без интереса, но с вежливостью.

– Мы от Шаха, – ответил Рейн.

– Киган, налей им выпить, – громко попросил ирландец и жестом пригласил присоединиться.

Как это обычно бывает с постоянными клиентами, бармен среагировал молниеносно. Две пинты тёмного пива оказались перед носом, как только они с братом сели за стол.

– Опыт? – спросил Арчи.

– Резюме надо было принести? – удивился Макс. – Какие навыки требуются?

Осанка у Арчи была до неестественности собранная, даже неподвижная. Когда он просто взял в руки вилку с ножом, чтобы отрезать ещё кусок бифштекса, Рейн почувствовал, будто у него самого от настороженности растут глаза на затылке.

– Выживать и придерживаться конечной цели, даже если меняются изначальные условия.

– И какие изначальные условия? – поинтересовался Рейн.

– Об этом позже. – Арчи коротко посмотрел на наручные часы, выглядывающие из-под рукава пиджака. – Как давно вы в городе?

– Какое-то время, – ответил Макс.

– Скрываетесь, – быстро заключил Арчи.

– Это имеет значение? – спросил Рейн.

– Для меня любая мелочь имеет значение.

Эта игра ничего не значащих вопросов и ответов, которая ограничивается только намёками, была единственным, в чём Макс всегда быстро терял терпение.

– Я – егерь без крыльев, который помог брату, – он указал на Рейна, – сбежать из Цитадели, когда его подозревали в убийстве. Нас действительно разыскивают в Петербурге, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства.