Кричащая Башня знает

Мазитов расспрашивал об учебе, о преподах, Аринка отвечала и не стеснялась в выражениях, давая учителям ироничные и порой даже грубые характеристики. Мазитов довольно смеялся. Когда закипел чайник, он сделал нам по кружке растворимого кофе, бросил в него рафинад, пальцами выудив куски из замызганной сахарницы. Я к своему кофе не притронулась. Заметив это, он обратился ко мне:

– Не стесняйся, кукла, кофе у меня хороший, дорогой!

Сто пятьдесят рублей? Хороший кофе растворимым не бывает. Для приличия пришлось сделать маленький глоток, я сразу ощутила, как пыль мексиканских дорог осела у меня во рту.

– А куклу, кстати, зовут Настей! – встряла Аринка. – И она моя лучшая подруга!

Произнесено это было таким авторитетным тоном, словно Аринка хотела дать понять, какой вес я имею в этом мире. Здравствуйте, я кукла – лучшая подруга Арины Авзаловой.

К слову, я не в восторге от этой характеристики – кукла. Почему-то уже несколько человек с курса, в том числе и Аринка, так меня называют. Когда я спросила, с какой стати, то Аринка ответила, что я лупоглазая и волосы у меня блестящие и плотные, словно я в парике. Тут же последовал вопрос, каким шампунем я пользуюсь. Волосы всегда были предметом моей гордости и Аринкиной зависти. Я обычно просто называла марку средств, что стояли у меня в ванной, не вдаваясь в детали, что в мои волосы вбухана половина стоимости «однушки» в Арслане. Два года регулярного биоламинирования и кератинового восстановления – вот и весь секрет. Скоро, впрочем, волосы потускнеют, начнут пушиться от влажного воздуха, а от постоянной сушки феном мне обеспечены секущиеся концы.

– Так что, Ринат Амирович, если вдруг меня не будет, можете смело обращаться к ней! – торжественно закончила Аринка. Мазитов смотрел на меня с любопытством. Пытаясь скрыться от его взгляда, я сделала еще один глоток черной бурды.

Через несколько минут, незадолго до звонка, мы попрощались – Аринка весело и с прибаутками – «до встречи, милый человечек», я же сдержанно кивнула, – и ушли. В коридоре я остановила подругу, полная решимости узнать, что связывает ее с этим скользким типом.

Аринка улыбнулась уже другой, немного усталой улыбкой. Подобную метаморфозу я наблюдала не раз: вот она флиртует со старшекурсником, прикрывая глаза и выпуская ямочки на щеки, вот – мило дуется на Макса, вот – чуть насмешливо и важно общается с девчонками на курсе, смотрит с презрительной ухмылкой на Женечку Лебедеву. И только когда мы наедине, а наедине мы с ней можем быть и в толпе людей, Аринка снимает эти маски и становится собой. Разной: злобной, отчаянной, эмоциональной, и очень часто – усталой и несчастливой. Это все не то, чего я хочу на самом деле – вот что говорит ее вид в такие минуты. Первое, что я поняла о ней с момента нашего знакомства, которое практически сразу переросло в дружбу, – она скрывает от всех свой острый ум и наблюдательность. В этом мы с ней похожи, как мне хочется думать. Второе – она почти всегда притворяется. И даже я не уверена, в какой момент она врет, а в какой – говорит искренне.

Коридор почти пуст – на административном этаже редко шарахаются студенты, тем более сейчас вот-вот должен прозвенеть звонок.

– Он мне нужен, – ответила Аринка на мой вопрос. – Насть, я хочу перевестись на бюджет.

Это невозможно. На нашем отделении всего пятьдесят бюджетных мест, и они распределяются по всем пяти курсам. На бюджет попадают либо через высокие вступительные баллы, либо через огромную взятку. Причем взятка – более реальный вариант.

Я смотрела на Аринку и хмурила брови:

– Что, проблемы у родителей? Денег нет на обучение?

Она взглянула на меня снисходительно:

– Денег у нас никогда нет, но я не из-за родителей хочу. Пусть платят. Мне. Сто двадцать тысяч в год – круто, а? Почти пол-ляма отложу к концу пятого курса.

– Зачем? – потрясенно спросила я и тут же осеклась от глупости собственного вопроса. Аринка рассмеялась и не стала отвечать. Мы молча пошли по коридору. У выхода на лестницу, прежде чем нырнуть в шумный поток шатающихся студентов, я снова остановила ее:

– А как Мазитов тебе в этом поможет?

Аринка снова нацепила насмешливую улыбочку, но я знала это выражение отчаянной решимости, мол, плевать, а я вот так вот сделаю!

– Н, я помогу ему, а он – мне!

Я схватила ее за руку:

– Ты с ним спишь?!

Аринка посмотрела на меня восхищенно и рассмеялась. Видимо, ее приятно удивило, что я могу говорить на такие щекотливые темы откровенно и не жеманничая.

– Нет, и надеюсь, до этого не дойдет!

Мы пошли на пару, и там на одной из задних парт Аринка шепотом рассказала мне, что Мазитов – сын одного старого приятеля ее отца, что отец Аринки и отец Мазитова когда-то вместе работали на заводе. Родители Аринки знали, что Ринат сейчас – важное лицо в институте, но попросить как-то пропихнуть дочь на бюджет им не позволяла гордость. Об этом Аринка говорила с презрением и ненавистью. Когда она узнала, что у ее собственных родителей есть такие полезные связи, то устроила им истерику и скандал, а потом сама пошла к Мазитову представляться и знакомиться. Пока они просто болтали и несколько раз пили кофе.

– По-моему, я ему нравлюсь, я его забавляю, – говорила Аринка. – Он сам пишет эсэмэски, мол, приходи посплетничать. Может, ему нужна инфа о преподах или о студентах. Не знаю. Но ему явно хочется, чтоб наше общение продолжалось. Надеюсь, тот факт, что наши родители дружат, удержит его от желания меня трахнуть.

На языке так и крутился вопрос: а если нет, ты согласишься? Но я промолчала. Спросила только, как она собирается просить его о такой огромной услуге, как перевод на бюджет, и что даст взамен. Но Аринка только пожала плечами. Тогда она не посвятила меня в свои планы.

Пока Мазитов возится с чайником и чашками, я продолжаю стоять как вкопанная. Он предложил мне присаживаться, но желания рассиживать с ним за одним столом, мирно попивая кофеек, у меня нет.

Повернувшись, он обращает внимание на мой суровый вид, и ухмылочка сползает с его лица. Он повторяет приглашение садиться и даже немного отодвигает стул. Но я и шага не делаю. Дверь, ведущая обратно, в приемную, так близко к моей спине, что я могу на нее опереться.

– Спасибо, я постою, – отвечаю я с каменным лицом. – И кофе тоже не буду. Я не пью растворимый.

Вот так тебе, козел. Сам давись своей мерзкой жижей, мня себя эстетом. Купил банку кофе чуть дороже двухсот рублей и думаешь мнить себя аристократом?

Мазитов неуверенно ставит кружку на стол, все еще предлагая ее мне. Вторую он держит в руках и садится в кожаное кресло – на свое место.

– Ну ладно, – наконец выдавливает он. – Ты расстроена, это видно. Я тебя понимаю. Ужасное происшествие. Из-за чего она?..

«Из-за чего она выбросилась с Кричащей Башни, упала на землю, в снег, с двенадцатого этажа? Разбила свое красивое тело в лепешку, переломала кости, проломила череп? Договаривай, трус».

Вслух я ничего не говрю и только пожимаю плечами.

– Ну ладно, – повторяет он. – Когда похороны?

– Завтра.

– Мм.

Видно, что ему не по себе в моем присутствии, и, если честно, я сама не знаю, чего добиваюсь своим поведением оскорбленной леди. Еще одного врага?

– У нее проблемы с учебой, что ли? Были? – спрашивает он между глотками. Я качаю головой. – А у тебя как?

– Все в порядке, спасибо. Сегодня вот зачет получила автоматом.

– Молодец. Молодец.

Он отпивает кофе и замолкает. Я продолжаю стоять у порога, мечтая уйти куда-нибудь подальше от этого человека в костюме с двубортным пиджаком темно-синего цвета. Председатель колхоза, ей-богу.

Глядя, как он нервно перебирает на столе бумажки, и слушая, как бормочет свое «ну ладно, ладно», я решаю ему помочь.

– Ринат Амирович, – говорю я, стараясь, чтоб голос звучал спокойно и твердо. – Вам не о чем волноваться. Аринкины тайны умерли вместе с ней.

Он на секунду замирает. Оставляет в покое бумажки, медленно отодвигает кофе и поднимает на меня взгляд. Глядя в эти черные бусины, я понимаю, что зря выдала свой спич. Его глаза наполняются ненавистью. Уголки губ опускаются вниз, придавая щекастой физиономии вид злобного клоуна. Он встает, обходит стол и, приближаясь ко мне, говорит, медленно и тихо:

– Беспокоиться? А я ни о чем и не беспокоюсь.

Его лицо буквально упирается в мой нос. От него пахнет ментолом и дешевым мужским шампунем.

– Ты кем себя возомнила, девка? – Его шепот ядовитой змеей проскальзывает в уши и заползает в мозг. – Угрожать мне вздумала? Беспокоиться! Это ты должна беспокоиться, что я по щелчку, – он прищелкивает пальцами у моих глаз, как цыганка во время танца, – выкину тебя не только из института, но и из города! Даже заикаться не вздумай, поняла? Забудь все, что тебя связывало с Авзаловой! Она была той еще штучкой, но и на нее, как видишь, нашлась управа. А с тобой, кукла, и возиться не будут.

Интересно, что это значит? Кто эти некто, которые «не будут» со мной возиться?

Я чувствую, как промокла ткань водолазки под мышками.

Он отстраняется, и губы его все больше кривятся в злой гримасе. Я вижу, как они трясутся. Я знаю, что он испуган. Почти так же, как и я.

– Пшла вон.

Я разворачиваюсь и дрожащими руками берусь за ручку.

– Стой. – Он упирается в дверь рукой так, что я не могу ее открыть. – У вас там были проблемы с какой-то первокурсницей.

«У нас были проблемы? А мы-то с Аринкой думали, что проблемы у тебя!»

– Как ее зовут?

Перед моими глазами начинают переворачиваться страницы Аринкиного блокнота.

– Цуркан Аня, – отвечаю я.

– И что там с этой Цуркан?

– Аринка со всем разобралась, – вру я, мечтая только об одном: выйти отсюда.

– Будем надеяться.

Он опускает руку, и я пробкой вылетаю в приемную. Не обращая внимания на удивленную секретаршу, выбегаю в коридор и мчусь к лестнице.

Это моя третья встреча с Мазитовым Ринатом Амировичем. Я имею в виду, близкая встреча, не считая те, когда он заходил к нам в аудиторию сделать какое-то объявление. Первая – когда Аринка привела меня к нему знакомиться. Вторая – один из самых жутких моментов в моей жизни. Хуже даже, чем эта, третья. Настолько ужасная, что я мечтаю о ней забыть.

Глава 6

На последнюю лекцию в сегодняшнем расписании я наконец-то прихожу вовремя. Аудитория набита под завязку, но я без труда нахожу место – услужливая Марька, оказывается, заняла для меня половину парты.

Курс шумит, смеется и громко обсуждает сессию и предстоящие праздники. Когда я вошла сюда минуту назад, большая часть народа, как и вчера, смущенно примолкла, но тишина не была уже такой глубокой и почтительной. Чужая смерть – это всего лишь напоминание, что нужно торопиться жить и радоваться каждой минуте.

Окидываю взглядом однокурсников, пока Марька безуспешно пытается выяснить, зачем я понадобилась Мазитову. Отвечаю невпопад какую-то ерунду, занятая своими мыслями. Когда я бежала сюда, в другое крыло корпуса, из кабинета замдекана, то в моей голове промелькнуло несколько возможных выходов: первый, самый отчаянный, – пойти к кому-то повыше (моя мятущаяся душа даже ректора представила) и рассказать, что Мазитов мне угрожает, шантажирует, и объяснить почему. Тогда я подставлю Аринку, хотя, возможно, все же удастся приврать и обстряпать все так, что мы обе останемся в белом. Есть, конечно, Аня Цуркан, и я в страхе соврала Мазитову: она на самом деле ни черта не решенная проблема, но может, удастся заполучить ее как союзницу? Ерунда, какой ректор встанет на сторону несчастных первокурсниц, ставя под удар репутацию замдекана и вуза в целом? Нас тихо сольют на ближайшей сессии или вовсе осудят за клевету.

Второй возможный вариант – уйти самой из этого дурацкого института. Я ненавижу экономику, ни черта в ней не понимаю и считаю эту сферу деятельности самой скучной. Но в Арслане всего два вуза: наш, технолого-экономический, и второй, «педюшник». В принципе, а почему бы и нет? Цена обучения там наверняка ниже, пошла бы на какой-нибудь филологический: читать я люблю, английский хорошо знаю, испанский начала изучать, перед тем как все рухнуло. Перевестись – и дело с концом. Даже в рамках крошечного провинциального городишки можно начать все заново. Я бы сразу покончила и с Аринкиными тайнами, и с Мазитовым, и с Максом. Одно «но»: мой придурок-папаша не согласится. Он промониторил все специальности обоих вузов и пришел к выводу, что экономика и бухучет из них самая перспективная, и только за это он согласен платить. Ха, а год назад собирался отправить меня в МГИМО, лицемерный ублюдок.

Сижу и мысленно проговариваю диалог с отцом на тему моего перевода. Я не говорила с ним полгода и собиралась не разговаривать всю оставшуюся жизнь. Но что поделать, планы меняются. Ладно, может, Мазитов перебесится, успокоится и забудет обо всей этой дрянной истории, о нашем участии в ней, об Аринкиной смерти…

Звенит звонок, курс притихает и садится на места, но ненадолго: препода все еще нет. Марька протягивает мне шоколадный батончик. Я смотрю на «КитКат» и понимаю, что не ела со вчерашнего дня. Благодарю Марьку и разрываю обертку. Марька улыбается, довольная оттого, что ее жест пришелся кстати.

Вот что ей тоже от меня надо? Не верю в искреннее сопереживание, хоть убейте. Искоса поглядываю, как она листает лекционную тетрадь. Симпатичная, ей даже к лицу эти десять (или сколько, пятнадцать?) килограммов лишнего веса. Придают такую приятную полноту. Чистая кожа – редкость для промышленного региона, где нефтебаза стоит в черте города, округлые щечки, большие серые глаза – даже слишком большие, что называется, навыкате. Пострижена только нелепо – то ли каре на ножке, то ли отросшая стрижка под мальчика, и одевается стремно. Причем всегда ходит в одном и том же: широкая блуза с орнаментом и затертые джинсы, огромный тряпичный рюкзак – недохиппи какая-то, ей-богу. Но самое ужасное в ней то, что она есть в Аринкином списке.

Перед глазами снова бегут страницы.

Мазитов Ринат Амирович

Эмма Свиридова (художница)

Марина Чуркина

Дима Суханкин

Ваня Щербаков…

Марька об этом, понятно, не знает. Но у нее должно хватать причин, чтобы, мягко говоря, недолюбливать Аринку, ну и меня как ее неразрывную часть.

Мы с Аринкой никогда не были приятными особами, если дело не касалось противоположного пола. Мне-то в принципе по барабану, кого обливать холодом, но вот Аринка была милой исключительно с парнями. На девчонок она в лучшем случае не обращала внимания.

На первом же знакомстве студсовета с первашами Аринку благодаря ее бойкости, смазливости и тому, что она успела познакомиться с приличной частью старшекурсников, назначили старостой всего потока и одновременно старостой нашей группы. Марьку это сильно обидело. Позже проявились ее лидерские замашки, она не раз старательно упоминала, что была старостой на протяжении всей учебы в школе и не прочь проявить свой организаторский талант и тут, в институте, хотя бы в рамках группы. Нет, она не пыталась подвинуть Аринку – кишка тонка, Марька старалась к нам притереться, подружиться. Как-то раз она откровенно заявила, что у старосты должен быть зам и она рада предложить свою кандидатуру. На что Аринка, смеясь, заявила, что ее единственным замом по жизни являюсь я, Настя Нагаева. В общем, все попытки Марьки подружиться с нами наталкивались на колкости и насмешки.

Посему я сижу и задаюсь вопросом: какого черта ей от меня надо? Чтобы я как официальный Аринкин представитель передала ей должность старосты?

Радостный щебет стоит вокруг Жени Лебедевой. Эта девица считает себя Аринкиной соперницей. Как и все, вначале она пыталась с ней подружиться («красавицы должны держаться вместе»), за что была высмеяна Аринкой и послана подальше. После чего Женя объявила нам холодную войну и всюду пыталась перейти Аринке дорогу. Выбила себе место старосты своей группы, окружила себя «фрейлинами» (королеве, мол, положен двор), мило щебетала с мальчишками и копила поклонников. Но Аринке она все равно всегда и во всем проигрывала: с обязанностями старосты не справлялась и вечно косячила, училась посредственно, подруги о ней сплетничали, а в коллекции поклонников не было ни одного по-настоящему ценного экспоната (как мы думали до поры до времени). Но на вид она и впрямь была симпатичной: блондинка со стройной фигурой, наряженная в стильные шмоточки.

Нахожу ее в кругу товарок, и мой внутренний монолог осекается: сегодня Женя выглядит на удивление плохо. Волосы собраны в небрежный пучок, на лице нет косметики, отчего оно кажется голым, будто кожу содрали. Она надела джинсы и простой свитер с вытянутыми локтями. Несмотря на бойкую болтовню своих подружек, она сидит молча, будто не с ними, и, кажется, погружена в какие-то нелегкие думы. Что это с ней? Неужто печалится об Аринке?

Женя поднимает глаза и ловит на себе мой взгляд. Тут же испуганно краснеет и практически ложится на парту, скрываясь от взгляда за спины других девчонок.

Я уже не раз замечаю за ней эту странную реакцию. С чего бы ей меня бояться? Думает, что я начну ее обличать в ненависти к умершей Аринке? Ну, к счастью для Жени, Аринка только смеялась над ней и никогда не воспринимала как серьезную соперницу.

Преподавательница возвращается, и все разочарованно замолкают. На лекции мне сосредоточиться не удается, мысли мечутся от Мазитова к Женечке, от Вани к Суханкину и всякий раз замыкаются на Аринке. Поведению Жени я очень быстро нахожу единственное объяснение и решаю проверить его.

После лекции, едва прозвенел звонок, я хватаю вещи и быстро выхожу из аудитории, на ходу запихивая тетрадку в сумочку. Марька все еще упаковывает в пенал свою многочисленную канцелярию, и у нее нет возможности меня догнать. В коридоре я встаю у двери, притаившись за одной из створок, и пропускаю однокурсников, сама оставаясь незаметной. Едва в проходе показывается Женин свитер молочного цвета, хватаю Лебедеву за рукав и вытаскиваю из-под защиты фрейлин. Она возмущенно ойкает, но потом видит меня и осекается. Фрейлины секунду стоят в замешательстве, но быстро принимают ожидаемое решение: бросить свою королеву на произвол судьбы. Ах, как же приятно думать, что я – судьба и сейчас буду учинять произвол.

Мы стоим напротив друг друга, я все еще сжимаю в горсти рукав ее свитера. Она находит в себе силы возмутиться:

– Ты что, совсем того? – и выдернуть руку из моих цепких лапок. – Что вытворяешь?

– Поговорить с тобой хочу, – спокойно отвечаю я. Лебедева округляет глаза и как будто оседает.

– О чем это? – Голос слегка хрипит, и ей приходится кашлянуть.

– Что ты знаешь об Аринкиной смерти?

Мой вопрос словно ударяет ее по лбу – она отшатывается. В какой-то момент мне кажется, что сейчас Женечка поскачет от меня, как испуганная газель, заслышавшая в зарослях поступь львицы-охотницы. Но ни наш институт, ни даже этот город не похож на бескрайнюю саванну, так что бежать ей некуда. До нее это постепенно доходит, и она приближается ко мне, сверля тревожным взглядом. Пытается понять, как много правды мне известно.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты видела ее в тот день, в воскресенье. Так ведь? Ты что-то знаешь, и я хочу знать, что именно!

Плохо, Настя, ой как плохо! Мы же с тобой полпары этот диалог репетировали и договорились, что не будем швыряться неопределенностями вроде «ты что-то знаешь», иначе она поймет, что это не более чем предположение.

Но, кажется, Женин умишко не способен к аналитическому мышлению, по крайней мере, в данную минуту. Она бледнеет так сильно, что приходит мой черед пугаться – вдруг она сейчас рухнет в обморок? И мне придется тащиться в медпункт аж на первый этаж.

– Я… я… – лепечет она еле слышно, – ничего не видела. Я не могу ничего сказать. Пожалуйста. – Ее голос звучит умоляюще и, что самое странное, искренне. – Пожалуйста, оставь меня в покое.

Она пятится назад, словно желая убедиться, что я не брошусь на нее с победным криком, и через пару шагов разворачивается и уходит нетвердой походкой.

«Пожалуйста, оставь меня в покое» – так и шелестит в моих ушах. Она сильно испугана, и мне ее даже жаль. Я, кажется, знаю, что она видела, но выбить из нее подробности не помешает. Ей все равно негде скрыться, так что я еще вернусь, Женечка Лебедева.

Как же круто ощущать себя угрозой.

* * *

Когда я прихожу домой, то время уже приближается к четырем часам.

Мамы нет, может, ушла в магазин, может, к соседке. Переодеваюсь в спортивный костюм, перешедший в разряд домашней одежды, натягиваю на голову тонкий капюшон – в квартире снова ужасный дубак. Ловлю отражение в зеркале и нахожу, что оно трагикомично: к капюшону серой спортивной кофты пришиты длинные заячьи уши, нежно-розовые внутри. Глядя на собственный образ, думаю, что он отражает теперешнюю суть: меня как будто вывернули наизнанку: из девушки с душой ребенка я словно превратилась в уставшую, потрепанную судьбой сорокалетнюю разведенку с внешностью тинейджера.

Ставлю на плиту чайник и сажусь на любимое место у окна – то самое, где я сидела, замахивая рюмки, пока тело Аринки остывало в снегу у подножия Кричащей Башни. Это было позапрошлой ночью, а кажется, что прошла вечность.

Макс с фингалом, Дашка и пропавший дневник, свадебное платье, курьер в красной вязаной шапке, Ключница, баксы, кольцо с бриллиантом, Аринкин список… Эта круговерть событий как будто затмевает взор и никак не дает мне разглядеть главное: Аринка умерла. Бесконечные встречи, загадки, вопросы отвлекают меня от самого важного: я просто не могу осознать, что ее нет, все кончено. Что я – снова! – выбита из привычного русла и выброшена куда-то за его пределы.

Время самых коротких дней в году. Мы постоянно бродим в темноте, в лучшем случае – в сумерках. Буквально два дня назад Аринка – живая, радостная и полная надежд! – вышла из дома и отправилась на свидание. Они должны были встретиться на аллее у Вечного огня – Свечки, как его называют местные. Что было потом, я точно не знаю. Она не писала мне эсэмэски, а звонить во время свидания ей, видимо, было неудобно, да я и не ждала. Самое важное мы всегда обсуждали лично.

Я предполагала, что мы встретимся в понедельник, она поделится со мной впечатлениями, мы сдадим зачет и примемся обсуждать планы на Новый год.

Намечалась большая вечеринка – других форматов празднования Аринка не признавала. Я тоже ждала этого вечера – мы должны были собраться у Ваньки. Не только мы вчетвером, но и большая компания их друзей. Никогда раньше я не была дома у Ваньки, меня охватывал приятный трепет от перспективы провести новогоднюю ночь в его доме и его компании. Рядом с ним. Предстояли приятные хлопоты – мы с Аринкой составляли меню, рассчитывали деньги, должны были приехать с утра к нему и заняться приготовлением салатов. Весь день хозяйничать на его кухне! Даже если в компании и были другие девчонки – разве превзошли бы они наши позиции хозяек праздника? Мы отвечаем за сервировку, за горячее, знаем, где взять чистые тарелки…

Я представляла, как Ванька заметит меня, покоренный моим аристократизмом и глубиной внутреннего мира.

Мой отец говорил, что аристократизм у меня в крови. Шутил, что таких, как я, в революцию расстреливали за один лишь излом бровей. Я же не вижу в себе особого изящества. По-моему, во мне пара килограммов лишнего веса, ноги коротковаты и форма глаз далека от идеала. Всегда мечтала быть повыше своих ста шестидесяти трех сантиметров и весить не больше пятидесяти. Волосы, конечно, моя гордость – темные, густые, да и на свою мордашку в зеркале мне в основном приятно смотреть: карие глаза, пусть и не идеальной формы, но достаточно большие, округлые (невольно вспоминаю Мазитова и его обращение – кукла!), нижняя губа заметно толще верхней, отчего кажется, что я всегда чем-то обижена. Аринка говорила, что это мило.

Мечтаю и снова ухожу из реальности. Теперь Новый год я встречу дома, в компании матери, соседки и ее пятнадцатилетнего сына, который будет пялиться на мою грудь и переключать канал на какой-нибудь «Матч ТВ».

Пытаюсь сосредоточиться на Аринке, ее смерти и принятии, но мысли скачут, начинает свистеть чайник и вдобавок звонит телефон. Марька.

– Настя, привет! Ты чего так быстро из института убежала? – застрекотала трубка. – Мы с девочками хотели кое-что обсудить. Можно мы к тебе придем?

Невольно окидываю взглядом нашу убогую квартиру и понимаю, какой диссонанс случится у девчонок, приди они сюда. Они привыкли думать, что я девочка из состоятельной семьи. Осколки былой роскоши в виде норковой шубки (когда я однажды явилась в ней в институт, это вызвало столько ахов и восторга, что Аринка со слезами на глазах умоляла больше никогда ее не надевать), последнего – пока еще! – айфона, платьев от дизайнеров, чьи имена мои одногруппницы слышали только в зарубежных фильмах, создавали приятную для меня иллюзию. И она улетучится, как только они увидят, в какой обшарпанной клетушке я живу.