Спроси Андреа

Руки мамы дрожали, когда она закончила разговор, а затем набрала номер моего отца.

Мои родители разошлись, когда я училась в пятом классе. Отец переехал в Орегон к своей девушке, Сэнди. После этого я видела его примерно два раза в год. Мы были не особо близки. И все же, когда он сразу же ответил на звонок, чувства радости и грусти были настолько сильны, что у меня практически закружилась голова.

– Мариса? Полиция ищет ее? Она вернулась домой? – спросил он до того, как мама начала говорить.

Лампочка над кухонным столом быстро замигала, на что мама подняла голову и нахмурилась. Она повернула выключатель и встала, чтобы вылить кофе в раковину в полумраке кухни.

– Они почти ничего не делают, – ее голос дрогнул. – Я собираюсь зайти к ней на работу, кофейня открывается в шесть. Вчера вечером мне не удалось ни с кем связаться.

Мой отец тихо выругался, затем прочистил горло и сказал:

– У меня самолет в десять. К полудню должен быть на месте. Мари, мы найдем ее, обязательно найдем. Тебе удалось попасть в ее ноутбук? Посмотри, может, она стала сомневаться, стоит ли идти в университет или еще что.

Я слышала в его голосе отчаяние. Надежду, что, возможно, случившемуся можно найти какое-то простое объяснение. Что, даже поведя себя так безответственно, я где-то в безопасности.

Они оба хорошо меня знали. Я всегда приходила домой.

Мама покачала головой.

– У меня не получается. Не могу выяснить, какой у нее пароль.

– Не переживай, там ничего нет, – сказала я. Но даже пока произносила эти слова, она уже схватила листок бумаги, чтобы записать «1025» и «Микки». Микки – так звали таксу, которую мы завели, когда мне было пять. А 1025 – это ПИН-код, который я выбрала для совместного с мамой банковского счета, когда училась в начальной школе. Мой настоящий пароль состоял из комбинации букв и цифр, которую я придумала, слушая припев песни Бритни Спирс. Родители никогда не догадались бы о таком варианте.

Положив трубку, мама села за кухонный стол и уставилась на свой телефон. Я тоже сидела и смотрела, ожидая, что он зазвонит.

Не похоже, что прояснение обстоятельств случившегося помогло бы мне вернуться.

Просто я хотела, чтобы меня нашли, так же отчаянно, как этого хотела мама.

И мечтала, чтобы полиция выследила Джеймса.

– Спроси Кена о любителе горячего шоколада. Его зовут Джеймс. – Я понимала, что она меня не слышит, но не могла молчать. Я точно знала, что никто не видел, как я садилась в машину к Джеймсу, однако все лето он по меньшей мере три или четыре раза в неделю заходил в кофейню.

«Кен считал его милым. Он хотел, чтобы ты пригласила его на свидание», – напомнила я себе, когда отчаяние навалилось на меня в темной кухне, словно свинцовое одеяло.

Глаза мамы медленно наполнялись слезами. Я решила, что мы с ней оказались под одним и тем же одеялом.

* * *

На парковку «Дейли Гринд» мы въехали ровно в 5:58.

Я сидела на сплющенной обертке от сэндвича, которая пролежала на сиденье не меньше месяца. Пока мама вела машину, по радио заиграла песня в стиле кантри, в которой пели о семье и Боге, и мама снова заплакала. А когда она припарковала машину и вытерла глаза рукавом толстовки, я вдруг поняла, что преследую ее.

На тротуарах и дорогах почти не было людей. Один одинокий бегун. Кто-то стоял в тусклом свете уличного фонаря перед магазином печенья напротив торгового центра. Темная фигура, перебегающая перекресток возле автобусной остановки. Я гадала, живы ли они? Или теперь, став мертвецом, я могла видеть и других умерших. Все ли превращаются в призраков, когда умирают, или я аномалия? Суждено ли мне было через некоторое время исчезнуть? Был ли у меня выбор? Или такова была моя личная вечность? Место между адом и раем или же сам ад? Что произойдет, когда они поймают Джеймса? А что будет, если не поймают? Оставалась ли я здесь потому, что у меня были незавершенные дела?

Я отогнала эти мысли и сосредоточилась на необходимости следовать за мамой к входной двери.

Как я и надеялась, Кен уже пришел открыть кофейню. Услышав стук в запертую дверь, он подошел к стойке и заглянул в холл. Увидев старый красный «Бьюик Сенчури» моей мамы, который я иногда брала на выходные, если она не работала в хосписе, он растерялся, но поспешил открыть дверь.

Не успел он даже закончить фразу: «Привет, вы мама Скай?» – как она разразилась слезами и сообщила, что я не вернулась домой.

Кен не оставил ее стоять там. Повернул табличку на входной двери и обратился к тому, кто находился в зоне для сотрудников.

– Эй! Если что, обслужи, ладно? Я на пару минут. – Затем проводил маму к удобному зеленому креслу в углу комнаты, которое не было видно со стойки. Там обычно работали настоящие фрилансеры, и там же мы иногда заставали целующихся после школы подростков.

Сев перед ней, он аккуратно сцепил руки, как в тот раз, когда в выходные я забыла почистить эспрессо-машину и она засорилась.

– Расскажите, что случилось.

* * *

Когда мама поведала Кену о том немногом, что знала, он забеспокоился. Я не пришла домой, не отвечала на сообщения и звонки, а полиция не спешила меня искать. Кен достал свой телефон и показал, что накануне вечером я не ответила и на его сообщение. Я прочитала текст.

«Хорошей дороги. Если сексуальный любитель шоколада спросит о тебе, я отправлю его к тебе в общежитие».

Меня словно окатили ледяной водой.

Мама нахмурилась.

– Что за сексуальный любитель шоколада?

– Да, – вставая, сказала я. В висевших над входом светильниках замигали лампочки, а кофемашина для приготовления эспрессо хаотично замерцала. – Это он, мама.

Кен посмотрел на лампочки.

– Один из наших постоянных клиентов. Мы шутили насчет него. Я часто прикалывался, что ей надо пригласить его встретиться или написать свой номер телефона на его стаканчике, но она отказывалась.

Мама помрачнела.

– Как думаешь, он имеет какое-то отношение к случившемуся?

Кен покачал головой.

– Он вел себя мило, но она так и не решилась пригласить его куда-то.

Свет замерцал так сильно, что Кен повернулся и внимательно посмотрел на лампочки.

– Простите, кажется, у нас вот-вот перегорит лампочка. Я могу выключить свет… – Он встал, однако мама покачала головой.

– Нет, он мне не мешает. Пожалуйста, скажи, может, у тебя есть какие-то идеи, куда она могла отправиться после работы? Возможно, она упоминала какое-то место?

Я заставила себя сосредоточиться на маленьких пакетиках сахара и только что появившихся палочках для перемешивания кофе, которые Кен разложил для сегодняшних посетителей. Я знала, свет мигает из-за меня. Если я хотела, чтобы мама с Кеном поговорили, мне надо было успокоиться. Потому что иначе, расстроившись еще сильнее, я рисковала взорвать что-нибудь на кухне или кассе. Тогда Кену действительно придется прервать разговор.

Слушая их вполуха, я заставила себя посчитать пакетики со стевией, потом с сахарозаменителем. Насколько Кену было известно, я собиралась пойти на автобусную остановку, чтобы, как обычно, поехать домой.

Затем я услышала, как он добавил:

– Но мы можем проверить записи с камер наблюдения.

Свет снова замерцал, и я почувствовала прилив волнения.

– Да! – крикнула я, и тут лампочка над нами хлопнула и погасла.

Кен виновато нахмурился.

– Хреновая проводка. – Затем резко посмотрел на маму. – В смысле, проводка барахлит.

Мама не обратила внимания ни на его слова, ни на то, что помещение погрузилось в полумрак.

– Мы можем сейчас посмотреть записи с камер наблюдения? Пожалуйста, я знаю, что тебе нужно работать, но ты ведь понимаешь, что для нее не характерно пропадать вот так.

В ее глазах снова заблестели слезы, и Кен напрягся. Положил руку маме на плечо.

– Знаю, она не стала бы так поступать. И никаких проблем, я попрошу Эми подменить меня. – Он указал на комнату за спиной. – Пойдемте.

Глава 10

Меган

Горный хребет Окер, штат Юта

Годом ранее

Моя одежда менялась.

Я поняла это, когда заметила кед на обочине дороги. Посмотрев на свои ноги, я увидела, что на мне уже не кораллового цвета кеды, в которых я ходила в ресторан «У Грейси», а старые балетки в серую полоску. Удобная обувь, в которой я ходила по квартире перед сном.

Я больше не щеголяла в серых кюлотах и темно-синей укороченной толстовке, которые теперь, грязные, лежали рядом с моими костями.

Их сменили спортивные штаны и футболка с Джоном Ленноном. Одежда, в которой я в одиночестве слонялась по дому.

Я понятия не имела, в чем причина. Лишь знала, что мне больше не хотелось ходить в тех кедах и наряде, который я тщательно выбирала для свидания.

Если я представляла себя в своем пушистом халате, то внезапно оказывалась одета в него.

Несколько минут я провела за этим забавным занятием. Примерила свое старое школьное платье для выпускного. Туфли на высоких каблуках, которые купила в прошлом году, но так ни разу и не надела. Даже купальник. Но учитывая, что поблизости не было зеркала или кого-то еще, кто мог бы оценить мой наряд, я оставила штаны и футболку с Ленноном.

На секунду я подумала о том, чтобы остаться обнаженной. Но даже несмотря на мой статус, мне было не совсем комфортно быть голым призраком. Не говоря уже о том, что мое настоящее тело теперь имело совершенно неприглядный вид. Наличие одежды неким образом подбадривало меня, поэтому я осталась в одежде.

Пусть я больше не носила коралловые кеды, но они стали новым эпицентром моей жизни.

Большую часть времени я проводила на грунтовой дороге, где из-за небольшой горки камней и палок на пыльной обочине выглядывал выцветший край кеда.

Во время дежурства я то погружалась в воспоминания, то выныривала из них, внимательно прислушиваясь к любому звуку, который мог сигнализировать о приближении машины.

Сначала я боялась, что воспоминания закончатся. Но чем дольше плавала в этой дымке, тем больше понимала, что теперь мне была доступна своего рода огромная библиотека разных моментов. Книга моей жизни с совершенно ясными образами и словами. Единственный прекрасный подарок, который остался у меня.

На второй день моего бдения шум движения неподалеку отвлек меня от воспоминаний, в которых я наблюдала, как в возрасте двух лет впервые увидела гусеницу. Я и не подозревала, что способна заглянуть настолько далеко в прошлое. И быстро поняла, что могу в деталях вспомнить даже самый далекий момент. Я наблюдала за маленькими черными крапинками на спине гусеницы и за тем, как ритмично двигались ее ножки-присоски по веточке в траве. Так же ясно, как и все остальное, я все еще ощущала тот трепет, который испытала тогда. Маленькими пухлыми пальчиками, грязными от крекеров, которые я только что запихнула в рот, я потянулась к гусенице.

– Нежнее, Меган, – сказала стоящая рядом со мной мама. Солнечный свет, проникавший сквозь листья нашей большой катальпы, превратил ее волосы в золотые ленты, когда она взяла веточку, по которой карабкалась гусеница, и осторожно вложила ее в мою протянутую ладонь.

Когда я вернулась на грунтовую дорогу, где лежал коралловый кед, рядом со мной приземлилась блестящая черная ворона с маленьким серым камешком в клюве. Забыв о гусенице, я наблюдала, как ворона подпрыгнула ближе к куче камешков и палочек, а затем положила свою ношу поверх моей обуви.

– Спасибо, – сказала я ей.

Она подняла голову, изучила свои сокровища, а затем, довольно ворча, расправила крылья и взмыла ввысь. Она приземлилась на одной из высоких сосен в нескольких ярдах от меня, в том месте, которое выглядело как большая свалка палок, но, скорее всего, было гнездом.

Через три дня та же ворона снова посетила свою сокровищницу с блестящей красной ягодой. Если бы я не видела, как она аккуратно укладывает свои богатства, приняла бы все это за мусор. Но понимание, что все это было аккуратно разложено ясноглазой блестящей черной птицей, поднимало мне настроение.

Поначалу я переживала, что она может снова сдвинуть мой кед. Каждый раз, появляясь рядом, она возилась со своей маленькой коллекцией, передвигая на несколько дюймов веточку или снова беря в клюв один из камешков, чтобы затем аккуратно положить его на маленькую горку. Но шли дни, камешков становилось все больше, а потом появилось нечто, похожее на часть высохшего рыбьего хвоста, и я поняла, что она просто решила устроить здесь свою собственную шкатулку с сокровищами.

Поэтому, продолжая периодически погружаться в воспоминания, я стала ждать, что еще принесет черная птица.

* * *

На седьмой день ожидания я услышала вдалеке звук автомобиля.

Когда он проехал мимо меня и моего кеда, я задействовала все эмоции, на которые была способна, надеясь, что все получится так же, как с койотами и орлом. Что водитель – судя по выцветшей камуфляжного цвета одежде, охотник – что-то почувствует и хотя бы остановится.

Но он даже не замедлился.

Задний откидной борт его побитого коричневого «Субурбана» попал в колею, и в те несколько секунд, когда мне удалось рассмотреть его испещренное морщинами, покрытое темной с проседью щетиной лицо, я увидела, как он засовывает в рот жвачку.

Так что я ждала, все дальше погружаясь в воспоминания, например, о вечеринках, на которых присутствовала, и о книгах, которые читала. О разговорах, которые вела. Об ощущении, как меня укладывали в постель, и даже снах, которые я видела, пока спала ночью. О своем первом поцелуе. О том, как я научилась завязывать шнурки. О записях в дневнике. О руке, сломанной в летнем лагере в шестом классе. Как я тайком выбиралась из спальни на втором этаже, чтобы в десятом классе встретиться с Ноланом, моим первым парнем. О времени, когда моя бабушка Рози – или «боббэ Рози» – приехала погостить на неделю, пока мама лежала в больнице, где ей делали операцию на спине.

Как однажды, пока мы слушали радио, и она рассказывала мне истории о детстве мамы, которые тогда я слушала вполуха, а теперь внимала каждому слову, учила меня печь хлеб хала.

Тогда я видела ее в последний раз. Через три месяца бабушка Рози умерла от аневризмы, о которой знала с двадцати лет.

– Когда твоя мама была маленькой, она умоляла меня не убивать пауков, хотя сама ужасно боялась их, – говорила бабушка Рози. Ее подбородок был испачкан в муке. Глаза у нее были такие же, как у меня, только при смехе из-за более глубоких морщин были едва видны. – Она стояла с чашкой в одной руке и листом бумаги в другой и дрожала, как лист, когда крайне осторожно перекладывала паука на бумагу и в чашку.

Я наблюдала за тем, как маленькая я смеялась в конце истории. Я тоже ненавидела пауков. Но мама все равно собирала их, а не давила в салфетке, и я любила ее за это.

Бабушка Рози захихикала еще громче.

– Однажды она поймала большого старого паука. Огромного, размером с четвертак. Он был слишком тяжелым для бумаги, и пока она несла его к двери, упал прямо на перед ее рубашки. Никогда раньше не слышала, чтобы ребенок издавал такой звук. Она застыла на месте и кричала до тех пор, пока я не сняла его.

Я наблюдала за тем, как ерзаю на высоком табурете, пока бабушка выливает тесто из миски и начинает рассказывать мне о том, как важно насыпать муку на руки, а не в тесто. Я увидела, как ее улыбка слегка дрогнула, когда я спросила, можно ли мне посмотреть телевизор, пока она месит тесто. Но потом морщинки в уголках ее глаз стали отчетливее, и она кивнула.

– Да, конечно, бобелле[9]. Иди и смотри свое шоу. Мы закончим позже.

Пока десятилетняя я спешила наверх, чтобы посмотреть «Сабрину – маленькую ведьму», я взрослая гадала, где же бабушка Рози. Она умерла более десяти лет назад. Интересно, была ли смерть для нее подобна моей для меня?

– Я скучаю по тебе, бабушка, – прошептала я.

В воспоминании поднимаясь по лестнице, я услышала ее ответ:

– Я дождусь, когда ты будешь готова.

Резко прекратив предаваться воспоминаниям, я моргнула, глядя на тихую пыльную дорогу перед собой. Неужели это всегда было частью воспоминаний? Что-то, на что я не обратила внимания, когда мне было десять? В тот момент я упускала множество деталей.

Тем не менее прозвучало так, словно она обращалась ко мне.

Не к десятилетней мне.

А к Меган, стоящей на обочине дороги, рядом с пыльным, усеянным пятнами крови кедом.

Меня пронзила волна воодушевления, за которой последовал ужас.

Что это значило?

Отчасти мне хотелось вернуться к воспоминаниям, чтобы узнать. Выяснить, смогу ли я поговорить с боббэ. И понять, сможет ли она ответить.

Но та часть меня, которая сидела на обочине дороги посреди леса, не была готова узнать это. Потому что та часть, которая думала, что бабушка может разговаривать со мной, не смогла бы пережить разочарование, если бы оказалось иначе.

Мне хотелось немного порадоваться этой возможности и только потом проверять ее.

И тут я услышала звук другой машины.

Гул вдали. Приглушенные звуки ударов по колдобинам.

По мере приближения звука я обратилась к бурлящим во мне эмоциям. Удивлению и надежде, потому что услышала бабушку и подумала, вдруг она не умерла так, как умерла я. Ужасу, приведшему меня сюда. Ярости, которую я почувствовала, когда вспомнила, как заснула в его

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Американская кантри-певица, киноактриса, филантроп (прим. ред.).

2

Идиотка (исп.). (Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.)

3

Лепешка из кукурузной муки с начинкой из сыра, моркови, свинины или чего-либо другого.

4

Кег и гроулер – сосуды для хранения пива (прим. ред.).

5

Люблю тебя, милая (исп.).

6

Американский фэнтези-телесериал, транслировавшийся на канале CBS с 2005 по 2010 г. (прим. ред.).

7

Дура (исп.).

8

Я тебя люблю (исп.).

9

Бобелле – ласковое прозвище лиц женского пола, примерно переводится как «милая».