Полоса тёмная. Полоса светлая. Жизнь

– Упс, – голос за спиной был виноватым. – Паш, так выходи. И поторопись.

Пашка сглотнул, а наверху что-то угрожающе заскрипело – и лифт вздрогнул.

Пашка метнулся к щели, зацепился мокрыми пальцами за края двери. Наверху снова заскрежетало, лифт под ногами ощутимо дёрнулся и качнулся.

Не выдержал «катания» – вдруг ясно понял Пашка. А значит…

Парень тихо взвыл от осознания того, что с ним будет, если лифт оборвётся, и судорожно начал выскребаться из щели. Он не надеялся, что кто-то выйдет и поможет ему, время рабочее, никого из соседей дома нет. Только сам.

Модные ботинки с тонкой подошвой отчаянно скользили по мокрому и уже наклонному полу, не давая надёжной опоры. Пашка цеплялся за скользкие керамические плитки пола на площадке, пытался раздвинуть двери…

А лифт стонал и скрипел в недрах шахты над его головой.

Пашке удалось выбраться почти наполовину, когда он услышал за спиной вздох. Парень обмер, разом понимая: всё.

Конец.

– Пока, Паш, – голос покойницы был холоден и равнодушен. – Ты не успел.

Пашка не успел даже закричать, когда рухнувшая вниз кабина лифта разрезала его пополам.

Санёк нервничал. Мобильник Пашки недоступен, сам он не звонил, а ведь встреча должна была состояться уже час назад. Санёк ещё раз посмотрел на время. Мобильник не врал. Санёк вздохнул и поехал к приятелю домой.

У Пашкиного подъезда его встретили «скорая», менты и небольшая толпа соседей. Люди молчали, только женщины тихо всхлипывали. Санёк вышел из машины и подошёл к одной из них.

– Что тут у вас?

Женщина посмотрела красными от слез глазами. Санёк узнал её – Пашкина соседка из квартиры напротив. Богатая старая хрычовка, как они называли её между собой, владелица сети бутиков, но как её зовут на самом деле – Санёк не знал.

– Ты, кажется, Пашин приятель? – женщина промокнула глаза платочком.

Санёк сглотнул, чувствуя, как неприятно засосало под ложечкой. Мля, неужто их вычислили?! Вот мля! Знал же, что добром это всё не кончится! А всё Пашка, сука, скучно ему было простых шлюх трахать! Вот и получил острых впечатлений…

– Почти, – он нервно улыбнулся. – Учимся вместе…

– Нет больше дружка твоего, – женщина поджала губу, ничуть не веря в «учёбу». – Умер.

– К-как умер? – Санёк растеряно заморгал. – Когда?!

– Час назад, – женщина снова промокнула глаза. – Лифт оборвался, и его… господи… – она всхлипнула, не убирая платка от глаз. – Пополам его…

Санёк, больше не слушая её причитаний, медленно отошёл к машине.

У него был шок.

Пашка… Умер… Лифтом пополам…

Санёк нервно содрогнулся и закурил. Он не жалел приятеля, но на душе было как-то нехорошо.

Затушив сигарету, Санёк сел в машину и повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, замки на дверях вдруг сами защёлкнулись, а в зеркале салона отразилось бледное и злое лицо вчерашней «муклы».

– Теперь твоя очередь кончать, ка-азёл.

Напуганный и разом всё понявший Санёк не успел ничего ответить, как машина сама по себе рванула с места.

Гаянэ

– Гаянэ, тебя хочет видеть матушка.

Голос одной из послушниц за спиной заставил девушку вздрогнуть и обернуться.

– Иду.

Послушница, вся сплошь в чёрном, коротко поклонилась и ушла.

Гаянэ в последний раз бросила взгляд на суровые вершины гор, уже начавшие покрываться осенним снегом, где особенной красотой выделялся Казбек.

Галерея монастыря, прилепившегося к отвесному склону Джуты, нависала над глубоким ущельем, по дну которого, в темноте, гремел один из притоков великого Терека.

Несмотря на холодный пронизывающий ветер с гор, она всё чаще приходила сюда и смотрела в мрачную глубину ущелья, слушая далёкий рокот ледяных вод.

Гаянэ спустилась по каменной лестнице внутрь монастыря и по каменному коридору направилась в келью настоятельницы, высеченную прямо в склоне горы. Попадавшиеся ей навстречу монахини и послушницы вежливо склоняли головы в поклонах. Гаянэ кивала им и спешила дальше. Хотя настоятельница в последнее время и благоволила ей, но гневить матушку не стоило. Остановившись перед низкой дверью кельи, Гаянэ тихо постучала.

– Входи, дитя.

Гаянэ открыла деревянную дверь и вошла в скромную келью настоятельницы.

– Благослови, матушка.

Девушка опустилась на колени, не забыв осенить себя распятием на божественный лик в углу, перед которым горела лампада.

– Бог с тобой, дитя, – настоятельница осенила её крестом и протянула руку для поцелуя.

Гаянэ слегка коснулась губами сухой пергаментной кожи, старясь сдержать внутреннюю дрожь: в последнее время ей были неприятны намёки настоятельницы, которая явно чего-то от неё ожидала. И всё чаще Гаянэ замечала, как косятся на неё монахини и как шепчутся за спиной послушницы.

Но сегодня что-то в отношении к ней настоятельницы изменилось.

– Сядь, дитя, – настоятельница указала на лавку рядом с собой. Гаянэ послушно поднялась с колен и села рядом.

– Что-то случилось, матушка?

Девушка всматривалась в коричневое, покрытое морщинами лицо. Хотя настоятельница была в самом расцвете лет, когда женщины в аулах рожают самых красивых дочерей и отважных сыновей, на вид ей можно было дать намного больше.

Десять лет назад, когда дядя отдал Гаянэ в этот монастырь, желая, чтобы из шестилетней сироты воспитали достойную невесту, настоятельница и в самом деле почти заменила ей мать. Но с годами она становилась все строже и суровей, и те тёплые чувства, которые Гаянэ испытывала к настоятельнице поначалу, сменились замкнутостью и недоверием.

Однако сейчас настоятельница была чем-то встревожена.

– Ты знаешь, что твой дядя отдал тебя нам на воспитание, Гаянэ, – настоятельница смотрела куда-то вдаль, словно перед ней не было никакой каменной стены, но девушка на всякий случай кивнула.

– Я надеялась, что ты останешься у нас, и со временем станешь моей преемницей, – матушка вздохнула и перевела взгляд на Гаянэ. – Но Господь распорядился иначе. В России настали смутные времена. Царь свергнут, новая власть рушит храмы и святыни, убивает священников и всех, кто родом выше крестьянина. Твой дядя решил забрать тебя у нас.

Гаянэ вздрогнула от этого известия. Вот на что намекала настоятельница, и вот почему за её спиной шептались. Видеть вновь дядю, о котором у неё остались пусть смутные, но не самые хорошие воспоминания, девушка хотела так же, как и принять постриг. И это не укрылось от внимательного взгляда настоятельницы.

– Не бойся, дитя, – настоятельница накрыла ладонь девушки своей. – Твой дядя просил не говорить тебе, но я тебя успокою. Он нашёл тебе мужа, это уважаемый и не бедный человек, тебе очень повезло. Русские ещё не скоро доберутся до их аила, ты будешь в безопасности.

Гаянэ покорно кивнула, но вместо радости на неё навалилась безнадёжная тоска. Конечно, она догадывалась, что её однажды ждёт замужество, но вот так сразу, жить с незнакомым мужчиной, который раза в три старше её…

Нет! Она этого совсем не хочет!

Она подняла взгляд на настоятельницу, но та поняла все по-своему.

– Мне тоже жаль расставаться с тобой, дитя, – настоятельница ласково взяла ладони девушки своими. – Я очень хотела, чтобы мы с тобой были близки. Но теперь ступай. Сегодня твой последний день у нас. Скоро вечерняя молитва, мы все должны подготовиться.

Гаянэ кивнула, дала настоятельнице осенить себя крестом и поцеловать в щеки и торопливо покинула келью. Душа девушки была в полном смятении, но одно Гаянэ знала точно: жить с нелюбимым старым мужем она не станет.

Час до вечерней молитвы Гаянэ провела в душевных терзаниях и вступила в общий зал, где собрались все сестры и послушницы, в полном смятении. Каменные стены зала освещали масляные светильники, а перед алтарём горели свечи.

Но состояться молебну было не суждено.

Настоятельница только успела объявить, что завтра Гаянэ покидает их обитель, как раздался шум, и в распахнувшиеся двери стали быстро входить люди в военных мундирах. С ними было двое мужчин в черных кожаных куртках с нашивками на воротничках.

– Всем стоять! – один из мужчин в чёрной коже, брюнет с небольшими усиками, остановился у алтаря. – Вы все арестованы по обвинению в антисоветской пропаганде. Всем разойтись по своим комнатам. Быстро!

Гаянэ ничего не понимала, а её уже подхватил под локоть белокурый и голубоглазый военный в такой же чёрной кожаной куртке.

– Идём, – он потянул девушку к выходу. Онемевшая от испуга, Гаянэ покорно пошла за ним. Военный вывел её в коридор.

– Где твоя комната?

Гаянэ покорно показала направление, тщетно пытаясь поймать платок, который укрывал волосы. Платок из настоящего шелка – подарок дяди к совершеннолетию, – сполз на плечи, и косы рассыпались по плечам и спине.

– Ты не монашка? – военный остановился, поднял подбородок девушки двумя пальцами и заглянул ей в лицо. Теперь Гаянэ смогла рассмотреть этого человека как следует.

Длинное, обветренное лицо, с пролёгшими складками от когда-то перебитого носа к сухим поджатым губам. Старый белый шрам на левой щеке, льняная прядь, упавшая на высокий, с продольными морщинами лоб. Брови сурово сведены, а под ними совсем не должные находиться на таком лице светлые глаза совершенно невероятной, небесной голубизны.

Эти глаза настолько поразили Гаянэ, что она слишком поздно вспомнила, что приличной девушке нельзя смотреть на незнакомого мужчину и, тем более, позволять ему касаться себя.

– Нет, – она поспешно отвела глаза и попыталась освободиться. К её удивлению, русский не стал её удерживать. Гаянэ накинула платок на голову.

– Как тебя зовут? – в голосе военного, до этого сухом и безразличном, появилось что-то новое.

– Гаянэ.

Девушка чувствовала себя совершенно неловко под его взглядом. Вся её гордость, которая должна была сейчас ей помогать, куда-то делась.

– Я Николай, Николай Громов, – ей показалось, что он попытался улыбнуться, но посмотреть она не решилась. – Идём, я провожу тебя.

Они вышли на галерею. Мимо деловито прошли несколько солдат, они здоровались с её провожатым, обращались к нему уважительно, и двое из них задержались, о чём-то докладывая Громову по-русски.

Гаянэ, кутаясь в платок, остановилась возле арки галереи. Солнце уже скрылось за пиками гор, и ущелье внизу поглотила кромешная тень. Девушка вздохнула. В последний раз она любуется этим видом. Рядом неслышно остановился Николай.

– Красиво, – он смотрел на горы. – Тебе нравится?

– Нет, – она ответила неожиданно резко даже для себя. – Я ненавижу эти горы.

– Почему? – судя по тону, русский был искренне удивлён. – Ведь это твоя родина, твой дом.

– Мой дом не здесь.

Гаянэ подошла к самому краю галереи. Она сама не понимала, почему разговор с русским вызывал у неё странные чувства. К счастью, на галерею вышел брюнет, который командовал в общем зале.

– Капитан! – брюнет позвал Громова.

Тот дёрнул щекой, но подошёл. Гаянэ не слышала, о чём они говорили, но по взглядам, которые бросал на неё брюнет, было понятно, что речь идёт о ней.

– В чем дело, Котовский? – Громов, нахмурившись, остановился перед лейтенантом. Тот заметно улыбнулся.

–А она хороша, капитан, – Котовский покосился на стоявшую девушку. – Настоящая красавица. Прямо княжна Тамара.

– Вы за этим меня позвали, лейтенант? – Громов нахмурился ещё больше, и Котовский поспешно стёр улыбку с губ.

– Мы допросили настоятельницу, она от всего отнекивается, но это пока. С ней поработают, и она все расскажет.

– Хорошо, – Громов кивнул, покосился на девушку. Ему не нравилось, какие взгляды бросал в её сторону Котовский. – Что-то ещё, лейтенант?

– Да, капитан, – лейтенант вновь позволил себе улыбку. – Настоятельница сказала, что эта красотка была здесь на воспитании, и завтра за ней должны приехать родственники. Наверняка она замешана во всей этой истории. Надо её задержать и как следует допросить.

– Не думаю, – Громов задумчиво тёр подбородок. – Она слишком юна и невинна для этих игр.

– Юна и невинна? – Котовский засмеялся. – Бросьте, капитан! Или вы забыли как…

Договорить он не успел, так как девушка неожиданно забралась на парапет.

– Я никуда с вами не пойду! Я вас ненавижу! – она смахнула смуглым кулачком слезы. – Будьте вы прокляты! Я лучше умру!

Громов кинулся к девушке, но она отпустила арку и прыгнула вниз. Туда, где гремел горный поток.

–Гаянэ! Нет! Гаянэ! – и Громов, сам до конца не понимая, что делает, одним прыжком перемахнул парапет и полетел в пропасть вслед за девушкой.

Котовский и несколько солдат подбежали к парапету и, склонившись, пытались разглядеть хоть что-то в темноте и глубине ущелья.

Ответом был только глухой рокот горного потока.

– Боже… – солдаты сняли фуражки, некоторые украдкой крестились.

Котовский несколько мгновений молча дёргал себя за ус, потом обернулся к склонившим головы солдатам.

– Никто ничего не видел, всех приезжих сразу ко мне. Всё, расходитесь. Нет, стоять. Ещё раз увижу или услышу подобное мракобесие, пойдёте под трибунал! Всем ясно? Всё, свободны!

Солдаты ещё мгновение глядели в пропасть, а затем разошлись по монастырю.

***

Громов сам не понимал, каким чудом ему удалось не разбиться, выбраться на берег, да ещё и вытащить сумасшедшую девчонку.

С трудом карабкаясь по камням, стуча зубами от холода, он тянул бесчувственную девушку прочь от ледяной воды.

Найдя более-менее сухое место, защищённое от ветра и брызг, он нарвал сухой травы и веток кустарника, достал из кожаной сумки, висевшей через плечо, засунутый в жестяную коробку коробок спичек, разжёг небольшой костёр, подтащил девушку поближе к огню.

Затем стянул с себя промокшую одежду, выжал её и развесил сушиться возле огня. В мокрых подштанниках было холодно, но оставаться в мокрой одежде – это верная смерть.

Пока он прыгал возле костра, разгоняя кровь и согреваясь, девушка пришла в себя, закашляла, открыла глаза, потянулась к огню. Он помог ей сесть, укрыл тёплой подсохшей курткой.

Предлагать ей раздеться, чтобы высушить одежду, он даже не стал: все равно бесполезно. Достал из сумки флягу со спиртом, глотнул сам, протянул девушке. Она недоверчиво покосилась на него, но взяла флягу, глотнула, закашлялась. Он забрал флягу, сел к огню. Гаянэ куталась в его куртку, с мокрых кос капала вода.

– Где твои родственники?

Громов избегал лишний раз смотреть на озябшую и сжавшуюся в комок девушку. Сейчас перед ним была не гордая недотрога, а просто юная беззащитная и несчастная девчонка, которая наверняка ничего не знала о мире, кроме своего монастыря.

– В Джунхаре живёт мой дядя, – Гаянэ смотрела только в огонь. Глоток спирта разогнал кровь, но она не понимала, зачем этот русский её спас. Единственным объяснением было то, что он хочет её арестовать. Что с ней будет дальше, Гаянэ представляла очень смутно, и это её пугало.

– Завтра пойдём туда, – Громов оделся, подбросил в огонь несколько веток низкорослого кустарника. Гаянэ удивлённо вскинула на него глаза.

– Вы не арестуете меня?

Громов немного помолчал, но вместо ответа Гаянэ услышала новый вопрос.

– Настоятельница сказала, что ты была её доверенной. Это так?

– Нет, – Гаянэ заметно вздрогнула, что не укрылось от опытного взгляда Громова.

– Тогда почему она так сказала?

Гаянэ ещё сильнее сжалась под его курткой.

– Она… она просто хотела, чтобы я… чтобы я стала её… – с каждым словом голос девушки звучал всё тише, а под конец вовсе сошёл на шёпот.

Но Громов услышал. Опустившая голову Гаянэ не видела, как нахмурились брови, а на скулах заиграли желваки. Громов тихо выругался по-русски.

– А твои родственники? Они знали?

Гаянэ покачала головой.

– Они хотят выдать меня замуж. Мой дядя нашёл мне богатого и знатного жениха.

– И кто он? – Громов с трудом старался говорить с деланным равнодушием.

– Я не знаю, – Гаянэ вновь покачала головой и только теперь осмелилась посмотреть на своего спасителя.

Русский ворошил веткой угли в костре. Блики огня ещё больше углубили его морщины и заострили черты лица, и на секунду Гаянэ показалось, что это горный орёл обернулся человеком и сидит сейчас у огня. А Громов бросил ветку в огонь и лёг на землю.

– Спи, – он закрыл глаза и отвернулся. Девушка послушно легла, закутавшись в его куртку.

Больше они не разговаривали.

Путь до Джунхара занял неделю.

Громов больше ничего не спрашивал, только молча вёл Гаянэ какими-то горными тропами, время от времени заставляя девушку укрываться в скалах, а сам уходил вперёд.

Гаянэ понимала, что русский хочет добраться до Джунхара незамеченным, но она не могла понять, почему. А Громов с мрачным упорством вёл её к намеченной цели. Гаянэ не подозревала, какие тяжёлые мысли одолевали бывшего капитана НКВД.

Громов не сомневался, что он уже объявлен дезертиром и врагом народа, как и ни в чём не повинная девушка, к которой он изо всех сил старался остаться равнодушным. В её невиновность он поверил сразу, сердцем чуя, что Гаянэ не лжёт, но вот доказательств у него не было никаких. Более того, он не сомневался, что возле Джунхара наверняка оставлена засада, так как Котовский ни за что не поверит в их гибель, пока не увидит трупы. Жаловаться было не на что, он сам его так учил.

И если у Гаянэ ещё оставался шанс спастись с помощью замужества с влиятельным человеком, то у него шансов уйти от трибунала не было никаких. В приговоре Громов не сомневался ни секунды. И тем острее была странная боль и решимость идти до конца.

Громов совсем не удивился, увидев чёрные фигурки солдат, обходивших дозором голые виноградники Джунхара. Устроившись на камнях, он довольно долго наблюдал за ними, прежде чем вернулся к Гаянэ.

– Где твой дом?

Они укрылись в камнях на окраине долины, в которой расположился аул. Девушка довольно долго всматривалась в серые, слившиеся со скалами дома.

– Вон тот, ближе к окраине.

Громов кивнул, запоминая направление. Путь, который он наметил, пролегал по виноградникам к задней стене дома. Начинало темнеть.

– Пора, – он стал спускаться к дороге. Гаянэ с лёгкостью горной серны следовала за ним.

Через виноградники, разделённые плетёными изгородями, они не замеченными добрались до глиняного забора у задней стены дома. В густых сумерках, накрывших долину, Громов помог перебраться девушке, а затем перелез сам.

В темноте раздалось глухое ворчание караульного пса. Громов успел только чертыхнуться про себя, а затем услышал слабое повизгивание и шёпот девушки:

– Сюда, здесь дверь.

Громов на ощупь шагнул вперёд, наткнулся на шершавую стену, провёл рукой.

– Сюда.

Шёпот девушки сопровождал звук волочившейся по земле железной цепи, но пёс не лаял. Похоже, он каким-то своим звериным чутьём понял, что Гаянэ своя, и поднимать тревогу не стал.

В темноте раздался звук открывающейся двери, Громов шагнул на скрип и почувствовал, как его руку крепко сжали тонкие пальцы. Осторожно ступая, он шагнул в дом.

Теперь их вела Гаянэ. Девушка шла в женскую половину дома.

Но, видимо, их везение кончилось. Во дворе послышались громкие гортанные голоса, залаял пёс, хлопнула дверь.

Гаянэ торопливо толкнула его в какую-то комнату. Громов почувствовал под ногами мягкое, догадался, что это ковры.

– Прячься! – горячий шёпот девушки заставил Громова оглядеться. В бледном свете показавшейся из-за горы луны он разглядел, что комната имела выход на балкон, вдоль стен были ниши, украшенные коврами. На стенах и полу тоже многочисленные ковры и подушки. Громов, не рассуждая, кинулся к нише возле балкона. Едва он скрылся за ковром, как у входа в комнату раздались мужские голоса.

Затем раздался голос Гаянэ.

– Дядя…

– Что? Что я вижу?! Гаянэ! Негодная девчонка! Ты здесь?!

Громов осторожно выглянул из-за ковра.

В свете принесённых кем-то светильников, он увидел, как девушка пятится под напором невысокого полного грузина. Дядю девушки сопровождали ещё двое мужчин.

И без того стройная, как лоза, Гаянэ рядом с этим толстяком казалась хрупкой девочкой-подростком. Пока толстяк продолжал кричать и возмущаться недостойной племянницей, опозорившей его честь, не давая девушке и слова вставить в своё оправдание, двое других мужчин: высокий с длинной бородой и второй, ничем не примечательный, расположились на коврах и подушках.

Тем временем дядя, продолжал разоряться.

– Вы только поглядите на этот позор моего рода! Бедная моя сестра! Какое счастье, что она этого не видит! Я так заботился об этой девчонке, отдал столько сил на её воспитание, нашёл ей такого достойного жениха, почтенного Абу Галима, а она! Она сбежала с каким-то русским! Какой позор! – толстяк едва ли не рвал на себе волосы.

Гаянэ молча стояла, опустив голову и сжав ладони в маленькие кулачки.

– И после этого всего ты ещё осмеливаешься переступить порог моего дома, негодная! – толстяк размахнулся, чтобы ударить девушку, но неожиданно вмешался один из гостей, сидевший спиной к Громову.

– Постой, уважаемый Вано, наши друзья наверняка захотят узнать про этого русского, – невысокий встал и одним движением выхватил из-за пояса наган, направив его на вздрогнувшую Гаянэ.

– Говори всё, что знаешь! – неожиданно грозный крик заставил Гаянэ попятиться.

– Я ничего не знаю! – голос девушки дрогнул, а по лицу потекли слезы.

– Не лги!

Уважаемый Вано наградил племянницу оплеухой.

Громов скрипнул зубами.

– Ты целую неделю согревала постель этому русскому шпиону, а теперь говоришь, что ничего не знаешь?!

– Не знаю, не знаю! – девушка упала на колени, закрыв лицо руками. Невысокий снова сел, положил наган рядом. Всего в шаге от Громова.

– Уважаемый Вано, а ведь мы можем это проверить, – голос невысокого стал совершенно отвратительным. Настолько, что даже уважаемый Вано вздрогнул от подобного предложения. И попытался возразить.

– Но она…

– Ты ничего не теряешь, уважаемый Вано. Если она невинна, то думаю, великодушный Абу Галим примет её в свой дом служанкой, а если нет… – невысокий снова встал и шагнул к девушке, положив руки на пояс. – Я сам могу проверить её.

– Не подходи! – Гаянэ вскочила дикой кошкой, её всю трясло. – Не прикасайся ко мне! Я лучше умру!

Громов не выдержал.

Одним движением он откинул ковёр и схватил брошенный наган.

– Убери от неё руки, мразь! – наган смотрел прямо в лоб своего бывшего хозяина.

Невысокий крякнул, толстяк и седобородый медленно поднимали руки, при этом толстяк осторожно отступал к двери. Громов не сомневался, что он собирается звать на помощь. Гаянэ, повинуясь его жесту, отступила ему за спину.

– А вот и наш герой-предатель, – невысокий замер, услышав, как сухо щёлкнул предохранитель.

– Уходи, – Громов процедил сквозь зубы, не сомневаясь, что девушка его послушает. Но вместо этого он ощутил, как она сжала его вторую руку.

– Я без тебя не уйду.

И пока растерявшийся Громов соображал, что делать, невысокий не упустил возможности воспользоваться случаем.

Он резко кинулся вперёд, намереваясь вырвать наган, но Громов успел первым. Курок сухо щёлкнул, раздался выстрел, пуля вошла точно в лоб невысокого.

Гаянэ взвизгнула, а следующая пуля пробила плечо седобородого. Тот тонко закричал и упал, зажимая рану рукой. Бывший капитан НКВД прицелился в толстяка, но девушка повисла у него на руке.

– Не надо, не стреляй! Он мой дядя!

Громов выругался по-русски, а толстяк проворно метнулся за дверь. Громов повернулся к девушке, которая смотрела на него огромными от испуга глазами.

– Проклятье! Бежим!

Он сунул наган за пояс, схватил Гаянэ за руку и потянул к балкону. На улице уже раздавались крики солдат и уважаемого Вано.

Беглецы чудом успели перебраться через ограду до появления преследователей. Солдаты бежали к дому Вано со всех сторон, в чёрных куртках, блестевших в свете фонарей. Почти полная луна предательски выдавала беглецов.

Громов потянул перепуганную девушку за руку, и они побежали через виноградники.

Прорваться к горам, как надеялся Громов, им не удалось.

Котовский был хорошим учеником, грамотно расставил людей, и теперь их отжимали к дороге, ведущей в аул. Они бежали через виноградники, преследуемые, словно дикие звери, под крики «Стой!» и сухой треск выстрелов.

Громов с разбегу проломил очередную изгородь, когда понял, что девушки рядом нет. Он оглянулся: она лежала на земле в десяти шагах позади.

– Гаянэ! – он кинулся к ней.

– Беги, – она села, держась руками за лодыжку. – Я больше не могу.

– Я без тебя не уйду. – Он подхватил Гаянэ на руки, понимая, что шансов у них все меньше и меньше. Погоня буквально висела за плечами. Громов слышал приближающиеся шаги солдат, их крики, за спиной метались огни фонарей. Он никогда не лгал себе, но сейчас заставил себя поверить, что у них ещё все может получиться.