Полоса тёмная. Полоса светлая. Жизнь

Оанаро Эррэдт

Полоса тёмная. Полоса светлая. Жизнь

ПОЛОСА ТЁМНАЯ

Эскалатор

Торговый центр закрывался. Последние покупатели спешили к выходу, нагруженные яркими фирменными пакетами, продавщицы закрывали жалюзи на витринах, кто-то сдавал выручку хозяевам. Любовь Петровна любила эти минуты.

Да, она простая уборщица торгового центра, куда съезжается за покупками не только весь город, но и люд из соседних областей, но ведь не в этом главное. А главное, что скоро она сможет остаться наедине с собой, выкинуть все мысли из головы и временно забыть о проблемах. Только приятная, расслабляющая тишина, нарушаемая гулким эхом; ведро с мыльной водой, новомодная швабра в руках, резиновые перчатки до локтей, в кармане чуть тесноватого халата тряпка для протирания поручней и боковин центрального эскалатора первого этажа. При мысли об этом чудовище Любовь Петровна невольно вздрогнула. Всё устраивало на новой работе: зарплата – хорошая добавка к пенсии, относительная чистота (не считая весны и осени) вверенного ей пола, тишина во время работы. Только вот эскалатор пожилая женщина не любила.

Даже больше – она его боялась. Конечно, она проходила технику безопасности, когда устраивалась сюда через старую знакомую, знала, что после окончания рабочего дня все эскалаторы в здании отключаются. Даже больше: она неоднократно ездила на этом чудовище – в присутствии других людей непонятный, гнетущий страх отступал и прятался где-то в глубинах сознания, но всё-таки…

– Пора, девочки! Пора, кого ждём? – сорокалетний лысеющий Василий Николаевич, менеджер среднего звена – как он себя называл, вышел из своего кабинета и помахал в воздухе руками, разгоняя вверенный ему персонал по рабочим местам. "Девочки", возраста от тридцати до тридцати с большим "хвостиком" и, прямо сказать, огромными "хвостищами", подхватили рабочий инструмент.

– Люб, ну что, пойдём после работы ко мне, почаёвничаем? – Машка, точнее Мария Романовна Косых, шла рядом с Любовью по гулкому холлу гипермаркета. Без покупателей здание казалось больше раза в два. – Про мужиков своих расскажешь, а?

– Голова сегодня что-то болит, – идти к Машке и делиться очередной порцией неудачной семейной жизни совершенно не хотелось. – Давление, наверное.

– Да, давление, – тут же подхватила новую тему подруга. – Таблетки-то пила?

– Какие? – растерянно переспросила Любовь Петровна. За годы работы инженером на заводе она настолько привыкла к имени-отчеству, что даже мысленно себя называла также.

На горизонте показался проклятый эскалатор, в обрамлении двух художественно оформленных каменистых горок с искусственной зеленью и ручьём. Мытье зелени раз в неделю тоже входило в её обязанности, но женщина предпочла бы каждый день протирать все эти пластмассовые листья и цветы, лишь бы не прикасаться к железному чудовищу.

– Да от давления, – Машка махнула рукой. Стеснения от размера одежды она не ощущала – халат болтался на ней, почти как на вешалке. – Странная ты какая-то сегодня. Ладно, побежала я.

Подруга, громыхая (и как эй это удавалось?) пластиковой шваброй, исчезла в недрах магазинного исполина. Любовь Петровна облегчённо вздохнула, поставила ведро на тёмно-серые плитки пола и начала привычное занятие.

Через два часа все цветы были перемыты, полы тоже – и оставалось последнее. Любовь Петровна всегда оставляла ЭТО на самый конец работы.

Железное чудовище молча смотрело на неё. Всего пятнадцать ступеней, глянцевые боковины стен и пара резиновых поручней. Но Любовь Петровна испытывала нечто близкое к ужасу, когда оставалась с ним один на один. Пожилая женщина в который раз пыталась разобраться в своих чувствах, но не находила ответа. На других эскалаторах в этом же центре сколько раз ездила, в метро каждый день, – и ничего, никакого страха. А этот…

Монстр. Голодный железный монстр, с рядами мелких квадратных зубов, который затаился и ждёт удобного момента, чтобы…

– Люб, я уже закончила! – Машка в сопровождении характерного грохота показалась из-за поворота. – Ты идёшь?

– Нет, – отмахнулась Любовь Петровна. – Мне ещё этот остался.

– А-а, – подруга понимающе закивала головой. – Ну, я тогда пойду, к Алке забегу…

– Да, иди, – женщина выжала тряпку и теперь набиралась мужества. – Иди.

– Ты себя чувствуешь-то как? – Машка не спешила уходить. – Может, я помою?

– Нет, нет! – торопливо начала отказываться Любовь Петровна.

Дружба дружбой, но за такую "помощь" придётся рассчитываться из зарплаты, а у Ольги кредиты, и Пашка, бестолковщина, чужую машину разбил… А благоверный даже не почешется лишний раз детям помочь…

– Иди, Маш, я сама, – в последний раз отказалась Любовь Петровна и решительно поставила ногу на первую пластину эскалатора.

Женщина заканчивала работу на верхних ступеньках, радуясь, что на сегодня кошмар с мытьём чудовища почти закончен, когда в железном чреве под её ногами что-то негромко заурчало и дрогнуло.

Парализованная внезапным ужасом, Любовь Петровна даже не подумала о том, чтобы шагнуть вперёд и оказаться на твёрдом полу. Наоборот, она судорожно вцепилась в резиновый поручень, трясущимися губами читая молитву, а зубчатая лента начала движение вниз.

– Господи, нет, господи, господи… – бессмысленной скороговоркой повторяла женщина.

Она боялась оторвать взгляд от резиновой ленты и взглянуть на приближающийся пол. Ей чудилось, что там, между ступенями и серыми плитками, разверзается почти огнедышащая дыра-пасть, и монстр утробно рычит, предвкушая добычу. Перед глазами в один миг пронеслась вся бестолковая жизнь: обычное "совковое" детство, школа, институт, замужество, работа инженером на заводе, рождение Ольги и Пашки, крах СССР, безработица, кризис, нищая пенсия, вечно недовольный муж, дети, приходившие к ней только за деньгами…

Разве этого она хотела? Об этом мечтала? В один миг пришло понимание, что целая жизнь была потрачена впустую.

И вот теперь пришло время расплаты.

– Господи, господи, господи! – Любовь Петровна от обиды и страха обрела голос. Ей же ещё жить и жить, столько всего сделать можно! Да вот хоть собой, наконец, заняться или пуговки у халата перешить!

– Нет, господи, нет!

Ступени под ногами выровнялись, подвозя её к стыку между зубчатой лентой и железным началом пола, и замерли. Не веря своим глазам, женщина слабо улыбнулась, отпустила мокрую тряпку, влажно шлёпнувшуюся рядом с разношенными рабочими туфлями, и облегчённо вздохнула.

– Спасибо, господи…

Кошмар закончился, и мысли о зря прожитых годах показались ей смешными. Что только в голову с перепугу не придёт! Хорошая у неё жизнь, все так живут – и она будет. А под халат надо просто кофту потоньше надеть, чтоб не жало…

Любовь Петровна не успела сделать спасительный шаг, когда пластина ступени под её ногами вдруг исчезла, и женщина по щиколотки провалилась в железные недра, на доли секунды замерев на оси бегунков. Влажные подошвы мягких туфель тут же соскользнули с гладкой опоры, и женщина, охнув, упала вперёд, опрокинув стоявшее на исправной ступени ведро и упершись руками в мокрый пол. От резкого движения пуговицы с треском отлетели от халата и звонко раскатились по ленте эскалатора и каменным плиткам, приглушённо падая в мыльную лужу.

– Господи… нет…

– Лю-уб! – донеслось откуда-то издалека. – У тебя там что?! Николаич спрашивает!

Любовь Петровна не успела ответить.

Железный монстр торжествующе взрыкнул, пришёл в движение – и следующая ступень смачно впилась металлическими зубами в ноги закричавшей женщины.

Монстр жрал, а в холле эхом звенел истеричный женский визг.

Василия Николаевича утешало только одно: торговый центр не работал. Всё остальное было очень скверно.

В холле первого этажа, возле эскалатора в окружении двух искусственных каменных горок, трудились эксперты следственной группы. Яркая пластмассовая зелень возле входной площадки была покрыта засохшими бурыми пятнами и ошмётками плоти, как и сам эскалатор. В месте стыка ступеней и пола зияла дыра.

Следователь нервно мял в пальцах сигарету, психолог говорил с женщиной лет сорока пяти, которая захлёбывалась слезами. В холле показался один из сотрудников администрации торгового центра с папкой в руках. Стараясь не смотреть в сторону работающих экспертов, сотрудник протянул затребованное "Личное дело Герасимовой Любови Петровны".

Следователь сунул измятую сигарету в карман, взял документы. Администратор, стоявший тут же, неподалёку, совершенно бледный и то и дело вытиравший лоб с крупными бисеринами пота, сглотнул, в очередной раз дёргая уже почти распущенный узел галстука.

– Как же… – он растерянно смотрел на сурового следователя. – Выключено же было…

– Разберёмся, – следователь убрал "Дело" в кожаную папку. – Жень, ну что там?

– Фарш, – один из экспертов выпрямился, стянул тонкие латексные перчатки. – Абсолютный. Не знаю, каким образом, но смололо, как в мясорубке. Похоже, серьёзная техническая неисправность, точнее пока не скажу. Здесь спецы нужны. Я даже пуговицу из него извлечь не могу, зажевало намертво…

– Го… го… гос… поди! – у свидетельницы случился очередной приступ истерики. – Лю… Лю… ба!

Следователь обменялся взглядами с уставшим психологом. Тот перенаправил рыдающую женщину к администратору и подошёл к старшему.

– Говорит, потерпев… – психолог оглянулся на эскалатор и подавил рвотный позыв. – Погибшая на давление жаловалась. Может, приступ или ещё чего, пятьдесят семь лет тётке было. Голову обнесло – вот она и попыталась за что-нибудь ухватиться. И случайно кнопку включения нажала.

– Не повезло ей, – рядом остановился эксперт. – Бывает.

– Родственников известить надо, – следователь глубоко вздохнул. Он не сомневался, что имеет дело с банальным несчастным случаем. Опять куча писанины, дома не раньше полуночи, жена снова ворчать будет…

За спинами людей беззвучно вздрогнула железная лента, застрявшая между зубцов пуговица выпала на ступеньку, покатилась и, никем не замеченная, упала в недра эскалатора.

Крик

Я иду.

Каждый шаг – боль. Каждый шаг – крик.

Мой путь длинен. Очень длинен. Но я иду. Этот коридор скоро закончится. Я уже прошёл целую треть. Там, за ним, будет легче, я знаю. Там моё горящее тело будут остужать ветер и дождь. Мысли о прошлом не причиняют боль. Они помогают идти.

Я иду.

К тебе.

Ты убил меня. Убил подло и жестоко. В ночную смену пожаловался на проводку, завёл в эту комнатушку в подвале, где давно никто не бывает, и оглушил. Оглушил и связал, чтобы насладиться моими страданиями. Проводка была в порядке, теперь я знаю. Теперь я многое знаю. Я не сержусь и не испытываю ненависти к тебе. Я даже готов простить тебя за мою смерть.

Но ты привёл сюда моих детей. Питера, Молли и Эдит. Трёх, четырёх и пяти лет.

Ты сказал, что папа приготовил им сюрприз. Фейерверк. Они поверили тебе, ведь тебе верил я. Я считал тебя другом, дети звали тебя «дядей». Ты был вхож в нашу семью как друг, как брат. Только Анна не любила тебя.

Я был не прав, что не слушал её.

Зависть грызла тебе душу. Ты завидовал тому, что я был счастлив с детьми. Ты знал, как я переживал уход Анны. Но ты завидовал. Ты жил не хуже меня, но завидовал моему дому. Ты завидовал мне, считая, что я сплю с соседкой, призывно собирающей боярышник возле моего забора.

Но я не спал с ней. Мне не было до неё дела. У меня была семья. Дети.

Ты решил убить нас.

Ты ошибся.

Шаг – боль. Шаг – крик.

Мой крик, моя боль навсегда вплавились в камни этого коридора. Он кричит вместе со мной. Ты завёл детей ко мне в камеру, ты оставил там свою адскую смесь и поджёг разлитый бензин. Ты незаметно вышел, пока дети пытались понять, почему я не встаю.

Только за одно я могу сказать тебе спасибо: ты не закрыл дверь. Не из человеколюбия, нет. Чтобы взрыв уничтожил все следы и камеры наблюдения. Ты всё продумал. Всё подвёл под несчастный случай. Ты знал, что дети никуда не уйдут от меня. Но ты ошибся. Я очнулся и успел всё понять. Я не мог убежать, но криком гнал детей.

Господи, велика милость твоя. Я благодарен тебе за то, что ты принял души девочек в свой Сад. Я благодарен тебе, что Питер чудом остался жив. Анна забрала его. Она приехала сразу, как только ей сообщили о пожаре и взрыве. Ты не знаешь, как я был счастлив видеть презрение и отвращение на её лице в ответ на твоё лицемерное горе. Она не поверила тебе. Анна знала, что я никогда не возьму детей на работу.

Соседка не стоит даже обрезка ногтя с её мизинца.

Питер придёт в себя. Я знаю, я верю. Но я надеюсь, что он никогда не вспомнит, как я шёл по коридору и кричал, сгорая заживо.

Шаг – боль. Шаг – крик.

Твоя мерзкая душонка удовлетворена. Ты спишь с моей соседкой, и тебе тепло рядом с ней. Твоя совесть спокойна, и ты счастлив.

Я ненавидел тебя и желал тебе смерти, и Господь не принял мою грешную душу. Но Дьявол вложил в моё горящее, искалеченное тело подобие жизни.

И я иду.

Иду, чтобы сомкнуть горящие пальцы на твоей шее. Чтобы увидеть твой страх.

Я иду услышать твой крик.

Куда приводят мечты

Заливистый девичий смех эхом гулял по пустому подъезду. Троице на первом этаже не было дела до того, что на часах четыре утра.

– Ой, Пашка, ты тако-ой клёвый, – пьяная девушка лет пятнадцати, в розовой короткой курточке и таких же розовых облегающих брючках, ухватилась за руку довольно ухмылявшегося кавалера. Пашка и его приятель Санёк незаметно обменялись многозначительными взглядами.

– Оль, тебя дома не потеряют?

Оля перестала смеяться и сердито надула губки. С Пашкой и Саньком она познакомилась часа три назад в ночном клубе, где решила впервые в жизни потусоваться и подцепить богатого ухажёра, которого планировалось перевести в женихи, а затем и в мужья. А как ещё воплотить в жизнь все те мечты со страниц модных журналов простой школьнице из «совковой» семьи?

Только так.

Удача ей улыбнулась ярко и ослепительно. Долго и тщательно подбираемый гламурный образ сработал на все сто. Пашку и Санька Оля заметила сразу.

Несмотря на ухоженную внешность, лоск и дорогие шмотки, они не были похожи на пару и с интересом поглядывали на других девушек.

Поэтому Оля старательно обстреливала этих двоих взглядами, надувала губки и всячески показывала, какая она классная девчонка. Парни подошли примерно через полчаса активного «обстрела». Ей нравились оба, но Пашка в этой паре главнее, и потому Оля считала себя его девушкой. Иначе зачем бы он угощал её даже не пивом, а мартини? И тачка у него оказалась такая классная…

А ещё у него была отдельная квартира в новостройке в одном из спальных районов.

Лучше Пашки ей не найти.

– Конечно, нет, я уже взрослая, да и вообще предки на выходные на дачу свалили. Могу хоть до утра гулять!

– Может, тогда ко мне? А то холодно тут, – Пашка демонстративно поёжился и слегка приобнял Олю за талию. Такое внимание пьяной девушке очень польстило. Как наяву, она видела романтический ужин при свечах, шёлковые (по-другому и быть не могло!) простыни на огромной кровати, а утром…

При мысли об утре и возможном признании Пашки в вечной любви сердце сладко замирало, и в голове плыл розовый туман.

– Пойдём, – промурлыкала пьяная и довольная Оля, вешаясь на руку кавалера. Санёк поймал новый взгляд приятеля и нажал на кнопку лифта.

Лифт приехал бесшумно и быстро. Ольга удивилась, когда Санек зашёл в лифт вместе с ними, хотя лифт оказался просторным и три человека не ютились в нём, прижимаясь к стенкам.

– Паш? – она недоумённо посмотрела на кавалера. Тот ободряюще улыбнулся.

– Санька нас до квартиры проводит.

– А-а, – пьяная Ольга снова уткнулась носом в кожу Пашкиной куртки. Лифт ехал очень мягко, только на табло наверху мигали цифры этажей. Три… пять… семь…

На цифре «восемь» табло вдруг мигнуло и замерло. Ольга вздрогнула. В мозгу появилась тревожная мысль «застряли». Нет, конечно, она уже не боялась как в детстве, что лифт вдруг сорвётся и упадёт, но просидеть здесь остаток ночи вместо романтического ужина совсем не хотелось.

– Паш… – она не успела посмотреть на потенциального жениха, когда почувствовала, как её голову крепко прижали рукой к коже куртки.

– Расслабься, сучка, – жарко дыхнуло возле уха. – Потрахаем и отпустим.

Оля не успела ничего ответить, когда поняла, что с неё грубо стягивают брючки, а затем пришла боль.

– Паш, что с ней делать будем? – Санёк, застёгивая ширинку, кивком головы показал на съёжившуюся в углу лифта избитую девушку.

Одежда на ней местами порвана и окровавлена, лицо превратилось в сплошной синяк, а на розовых брючках красовались длинные полосы крови. Девушку трясло, она еле слышно стонала и закрывала голову руками.

– Кончать, – Пашка сплюнул и достал из кармана недорогой складешок, купленный специально для таких случаев. – Нет шлюхи – нет проблем.

Санёк кивнул, и пнул девушку ботинком, стараясь не запачкаться в крови.

– Эй, сучка, слышь, щас твоя очередь кончать, – он заржал над своей шуткой.

Оля умоляюще посмотрела на своих мучителей. В глазах всё расплывалось, она не видела лиц, только пятна. Голоса двух насильников оглушали её, и в голове звенело. Ей было очень плохо и больно, но она хотела жить.

– Ннеее на…до… – говорить получалось с трудом. – Я ни…кому…

– Само собой, не скажешь, – ухмыльнулся Пашка, рывком поднял умоляющую о пощаде девушку за воротник курточки и с маху несколько раз вогнал нож в её тело.

На следующий день на страницах газет появилась заметка об очередном жестоком преступлении, раскрыть которое, скорее всего, не удастся из-за отсутствия улик.

Прочитав заметку, довольный Пашка бросил газету в сторону.

Все просто отлично. Они не оставили никаких следов, и, когда всё поутихнет, развлечение можно повторить. Выбрать другой спальный район, найти подходящий дом и…

Телефон на столе негромко пискнул, напоминая о запланированной встрече. Пашка оделся, проверил перед зеркалом, как он выглядит, и вышел в подъезд.

Лифт гостеприимно распахнул двери.

В отличие от вчерашнего, этот сверкал зеркальной панелью во всю стену и хромированными поручнями, как и следовало лифту элитного дома.

Пашка с удовлетворением разглядывал себя в зеркале, пока цифры на табло неспешно мигали, сменяя друг друга. Стильный, пользующийся неизменным успехом у женщин, сын богатых родителей, ни в чем не знавший отказа, Пашка был весьма доволен жизнью.

Делами дочерней фирмы, подаренной любимому сыну на совершеннолетие, занимался отец, и Пашка прожигал жизнь как мог. Тусовки, ночные клубы, дорогие и не очень шлюхи…

Но недавно им с Саньком захотелось чего-то особенного. Остренького. Эта «мукла» подвернулась очень кстати. Будь она действительно гламурной кисо, всё прошло бы как обычно: клуб, машина, довести кисо до дому. Только идиот будет избивать и жестоко насиловать дочь богатых родителей. За это Пашку самого в асфальт закатают, и папик не поможет.

А вот таких «мукл»… Они с Саньком уже обработали трёх таких дурочек, и не собирались останавливаться.

Цифра на табло мигнула, и лифт замер. Пашка собрался выходить, но двери не открывались.

– Что за… – он недоумённо посмотрел на табло. Горела цифра «восемь».

– Вот, мля, застрял!

Пашка повернулся к щитку, чтобы вызвать диспетчера.

«Па-а-аша-аа…»

– Что?! – Пашка вздрогнул и нервно оглянулся, хотя понимал, что в лифте он один. Но голос вчерашней муклы прозвучал, как живой. – Что за…

«Ты та-акоой смешной…»

– Что за ху…ня?!

Пашка разразился потоком мата, заняв позицию посреди лифта и нервно оглядываясь по сторонам. Но в зеркалах отражалась только его злое и испуганное лицо.

«Фу, Паш, как негламурно…» – в голосе явно прозвучали капризные нотки. Пашка трясущейся рукой стянул с головы кепку и вытер мокрый лоб.

– О… О-оля..?

«Ой, ты помнишь, как меня зовут?» – обрадовался голос, а затем по лифту прокатился отголосок девичьего смеха. – «С тобой так весело, Паш!»

Пашка почувствовал, что волосы на голове начинают шевелиться. Он не верил во всякую мистику, и смеялся над всеми этими экстрасенсами, но сейчас происходила явная чертовщина. Пашка яро перекрестился и поплевал через оба плеча. Что ещё положено делать в таких случаях, он не помнил.

Лифт вздрогнул, и табло мигнуло. Семь… шесть… пять… четыре… три… Пашка облегчённо вздохнул, вытирая лоб и надевая кепку.

Глюк… Но жуткий… Нет, в следующий раз надо что-то другое придумать…

Лифт замер.

«Поднимемся, Паш?»

Обмерший от ужаса Пашка не успел даже сглотнуть, как лифт с неожиданной скоростью рванул вверх. Цифры на табло мелькали как сумасшедшие; вцепившегося в поручень Пашку ощутимо придавило вниз, а в голове билась только одна мысль: остановить этот чёртов лифт и вызвать диспетчера!

Но дотянутсья до заветной кнопки на другой стене лифта он не мог: пальцы судорожно вцепились в поручень, и он боялся отпустить единственную надёжную опору.

Лифт резко замер.

Съёжившийся на полу Пашка затылком врезался в поручень, сердце бешено колотилось, в глазах потемнело от перепада давления. Кнопка. Он должен нажать кнопку. Трясущейся рукой парень потянулся к заветному щитку.

«А теперь – вниз!» – радостно объявил голос.

Пашка заорал. Следующие пару минут он орал не преставая, матерясь, зовя на помощь и просто вопя от страха. Лифт мчался вниз с такой скоростью, что перепуганного Пашку отрывало от пола. Что будет, если лифт не остановится, парень боялся даже представить.

Лифт резко замер. Пашка вновь ударился лицом о поручень, до крови прикусил язык, разбил нос и упал на пол. Лифт стоял.

– О…О-оль… – Пашка приподнялся на трясущихся руках, неловко вытер сочащуюся с разбитого носа кровь и сплюнул кровью же на пол кабины. Не до чистоты уже.

– Ннне наддооо бббольше, а?

«Не бойся, Паша»,– ласково ответил голос. – «Покатаю и отпущу».

Пашка вздрогнул и затравленно огляделся. На табло горела цифра «два». ДА! Это ШАНС! Парень метнулся к щитку и кулаком ударил сразу по двум кнопкам: «аварийная» и «вызов диспетчера».

– Диспетчер слушает, – прошелестел голос в динамике.

– Помогите! – Пашка врезал ладонями по зеркальной стене вокруг щитка, оставляя кровавые полосы. – Выпустите меня отсюда!

– Говорите! – в голосе появились недовольные нотки. – Диспетчер слушает!

– Спасите меня! – Пашка орал в динамик так, что звенело в ушах. – Она меня убьёт!!

–Алло! Говорите! Опять эти уроды богатые с жи… – конец фразы заглушило негромкое потрескивание, и динамик замолчал. Пашка в отчаянии откинулся на стену, сполз вниз и взвыл.

«Ты чего, Паш?»

Пашка вздрогнул, и дёрнувшаяся рука наткнулась на что-то твёрдое в кармане брюк.

Мобильник! Ну конечно, идиот! Как он мог забыть?!

Пашка воровато огляделся и торопливо достал чудо современной техники. Засветившийся экран показал полную антенну. Пашка не выдержал и захохотал от счастья.

Вот оно, спасенье! Так, где же номер аварийки…

– Неа.

Голос прозвучал сбоку настолько явственно, что Пашка невольно повернул голову. Повернул, чтобы в очередной раз испытать ужас.

Из зеркала на него смотрела Оля. Опухшее от побоев лицо, растрёпанные волосы, залитая кровью одежда, на бледной синюшной коже живота – чёрные провалы от ударов ножа.

– Ггг…гос… ппо… ди… – Пашка выронил из онемевших пальцев мобильник.

Покойница в зеркале посмотрела себе под ноги и наступила на упавший телефон окровавленным сапожком. Раздался треск. Пашка боялся повернуть голову, но сумел покоситься в сторону телефона.

На полу лежали обломки.

Сидеть стало тепло и мокро.

– Не бойся, Паш, – покойница в зеркале растянула распухшие губы в подобие улыбки. Выглядело это настолько жутко, что Пашку затрясло окончательно.

– Прокатимся ещё разок – и отпущу.

Пашка не успел ответить, да и не смог бы. Лифт дёрнулся и с обычной скоростью поехал наверх. Покойница в зеркале смотрела на табло, а Пашка боялся даже пошевелиться.

Лифт плавно остановился. Пашка с трудом оторвал взгляд от зеркала и опасливо посмотрел на табло.

Пятнадцатый этаж. Его. Неужели…

Пашка проглотил кровавую слюну.

– Пппрости, О-о-оль, – слова выталкивались из горла с трудом. Распухший язык болел, усложняя и без того трудоёмкий процесс. – Я бббольше не бббуу…

– Угу, – задумчиво протянула покойница, не сводя взгляда с табло. – Иди.

Двери лифта начали открываться.

Пашка не верил своим глазам. Обошлось! Эта сука его отпускает!!!

Он торопливо пытался подняться, оскальзываясь в собственной луже, но что такое кровь и моча по сравнению с жизнью! Ему только выбраться, а там…

Двери лифта замерли, оставив щель ровно настолько, чтобы с трудом протиснутся. Вместе с ними замер и Пашка.