Наглая ложь. Повесть о людях со звездами

Биографию свою Адель, как и Остап Бендер, тщательно скрывал и, как и Остап Бендер, сообщал из нее одну главную особенность: «Русский язык для меня не родной». Несмотря на эту проблему (а по национальности он был помесью испанского еврея с немцем), то ли еврейская жадность, то ли испанская гордость мешали ему принять на работу корректора и статьи он просматривал сам. Результат был ужасающий! Мало того, что запятые и прочие знаки препинания бывали просто пропущены или стояли совершенно невпопад, но иногда статью заполняли феерические опечатки.

Одной из таких ошибок стала некая «эротическая капитель» (вместо «канители»). В комментариях долго пытались понять, что автор имел в виду, и как должна выглядеть колонна с таким навершием. Редакция гордо отмолчалась, как обделавшийся на балу интеллигент, а после тихо исправила текст. В таком состоянии Адель подошел к дню своего «триумфа».

В один прекрасный день Егор разместил на сайте проходную для себя статью, посвященную Пастернаку и его тяжелой судьбе в СССР под гнетом коммунистического режима, после чего отправился отдыхать перед новой, уже привычной, поркой на ТВ. Как говорится, «…ничто не предвещало беды…».

Вскоре ему позвонили, чтобы кое о чем сказать…

Слегка обеспокоенный, он прервал отдых и обратился к компьютеру. Стоило ему прочесть свою же статью в его же журнале и седые и не только седые волосы его стали дыбом, он просто не поверил своим глазам. Можно было сгоряча подумать, что на сайт журнала проникли ольгинские хакеры, но проверка показала, что он САМ своими руками написал:

«…Стихотворение Шекспира „Гамлет“, переведенное Пастернаком…»

За сим следовали отлично известные всем, хоть немного знающим Пастернака, строки:

«…Гул затих. Я вышел на подмостки…»

Статья эта получила мощнейший резонанс. Тысячи людей пеняли Аделю на вопиющую неграмотность, уверяли, что он не знает не только Пастернака, но и Шекспира. Издевательски предполагали ему формулу «Я эту пастернаку не читал, но одобряю!» «Пастернак я знаю отлично, он в салате хорош!»

Не прекращались и звонки. Не прошло и часа, а Адель почувствовал себя не только Пастернаком, а прямо таки Мандельштамом в ЦДЛ на заседании о разборе его творчества. Каждый его друг не преминул произнести монолог, в котором заявлял, что он, конечно, друг, но… Вскоре Адель стал близок к тому, чтобы пойти путем Есенина и лишь отсутствие инвентаря помешало этому трагическому происшествию.

Ближе к вечеру поток звонков и комментариев поутих, но под конец дня ему позвонили из театра, в котором он когда-то работал, чтобы сказать, что и туда тоже звонили узнать, действительно ли там работал режиссер Адель. Не забыли и спросить, с чего вдруг такой интерес к его весьма скромной персоне.

Уже было выпито лекарство аптечное (несколько капель) и лекарство народное (грамм двести), а впереди маячило то самое ток-шоу на ТВ и в этот момент позвонили оттуда напомнить. Весь истрепанный сегодняшними событиями, Адель рявкнул в трубку на вопрос о темах:

– Ни Пастернака, ни Шекспира!

– Чего-о? – изумились в трубке.

Адель моментально повесил трубку, и тут только до него дошло, что если кто-то в городе и не знал о его досадном ляпсусе, то теперь и эта последняя вероятность, пожалуй, утрачена.

Но голод не тетка. Поразмыслив, Адель взял себя в руки настолько, насколько это было возможно, перезвонил на телевидение и со всем согласился. В конце концов, быть идиотом за деньги лучше, чем быть идиотом бесплатно.

Этот эфир казался ему бесконечным. В каждом случайно брошенном взгляде ему виделась ехидная усмешка, в каждом слове угадывался тайный подвох, в перерывах ему казалось, что за спиной шепчутся именно о нем и его нелепой ошибке.

Ведущий тоже заметил его нервозность: на невинный вопрос о здоровье Адель ответил невпопад, как, впрочем, и на все вопросы в этом эфире, и еле досидел до конца, каждую секунду ожидая, что вот сейчас, сейчас всплывет эта помесь Шекспира с Пастернаком и его засмеют не только в этом зале, но и по всей стране.

Лишь дома он, наконец, смог вздохнуть спокойно и порадоваться, что его журнал не какой-то там «Нью-Йорк цайтунг», а малоизвестная заштатная контора. Эта минута славы была ему даром не нужна, и он, было, вычеркнул ее из истории недрогнувшей рукою, но тут ему позвонил еще один его друг – старый диссидент Вениамин Егорович Заднепроходский.

Человек этот, очень гордый и обидчивый, более полувека боролся с советской властью. Особенно гордость его отмечалась в его фамилии, которая составляла немалую часть его гордости. Фамильной.

Фамилия его была дворянской, и он особенно подчеркивал, что происходила она от его казацких предков из Сечи, ходивших за Днепр. Сколько раз ему приходилось подчеркивать, где именно ставить ударение и рассказывать историю происхождения фамилии, представить невозможно. Всякий раз, когда ему снова приходилось предъявлять документы, история повторялась, несмотря на то, что в полиции и прочих службах уже отлично знали этого героя борьбы за свободу. Он даже поставил в паспорте ударение на третьем слоге, но ему тут же напомнили, что это порча паспорта и ударение пришлось стереть.

Методы его борьбы иногда удивляли даже привычную ко всему советскую власть. Один из них привел к появлению у диссидента прозвища Сортирная Правда.

Пользуясь нехваткой туалетной бумаги и относительно свободным доступом в учреждения в СССР, Вениамин Егорович по ночам прослушивал западные голоса через наушники, потом распечатывал все услышанное на машинке через копирку на маленьких листках бумаги и проходил под видом посетителя в различные учреждения, где в туалетах подкладывал свои пропагандистские листки, часто удаляя туалетную бумагу, когда она была.

Так он действовал и в других общественных местах: в кино, театрах, на вокзалах, в универмагах…

Ввиду скромности его деяний, в КГБ внимания на это почти не обращали до тех пор, пока Заднепроходский не попался сам, совершенно невероятным образом.

В крупном киноцентре ожидался показ нового шедевра с участием зарубежных гостей и под это дело, разумеется, в туалеты положили новую финскую туалетную бумагу. Вениамин был так занят борьбой, что оказался не в курсе данного события и, проведя свою акцию, при выходе из «комнаты медитаций» неожиданно столкнулся с уборщицей, от столкновения с которой у него из-за пазухи хлынула замененная на прокламации финская туалетная бумага. Уборщица схватила «сортирного вора» за рукав и заголосила, на ее крик набежали работники, намявшие Венечке бока и порвавшие пиджак, а после обнаружения бумажек, оставленных им на замену, милиционер вызвал сотрудников из нешутливого ведомства, которые потом очень смеялись над гордым дворянином. На допросе в доме, из окон которого, как говорят, был виден Магадан, Вениамин Егорович не скрывал ничего, так как утаивать убеждения считал недостойным себя, но в тюрьму так и не попал.

Уже в ельцинское время он убеждал всех, с кем его сталкивала судьба, а кого-то и не один раз, что на фото, где стоят демонстранты с плакатом «УЗНИКИ СОВЕТСКИХ ПСИХУШЕК ГОЛОСУЮТ ЗА ЕЛЬЦИНА», именно он держит этот плакат. Через пять минут спора с ним соглашался любой скептик.

После многих лет упорной борьбы, завершившихся внезапной победой над СССР, поверив, наконец, в приход великой власти свободы, Вениамин Егорович обратился в суд с тем, чтобы за долгие страдания по политической части ему была предоставлена отдельная квартира. Но суд, новый, некоммунистический свободный и независимый суд, отказал ему, порекомендовав воспользоваться долевым строительством или ипотекой и заработать на квартиру. Для закаленного тунеядца советских времен это было настоящим оскорблением. Пришлось ему и дальше ютиться в комнате деревянного барака на окраине столицы, где телефон и туалет были общими на несколько комнат. Адель из сочувствия к мукам диссидента как-то подарил ветерану войн против СССР свой старый мобильник и платил за него.

Сегодняшний день Заднепроходский тоже посвятил борьбе. С утра он нарисовал на своих темно зеленых сапогах черным маркером «СВОБОДУ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫМ» и отправился гулять по московским улицам. Смысл его протеста был в том, что люди должны глядеть себе под ноги, а значит, наверняка прочтут его призыв.

Вдоволь напротестовавшись и порядком устав, он добрался до дому и поставил сапоги в общем коридоре, где они стали источать аромат совсем не райский. По дороге Заднепроходский встретил кое-кого из соратников. Слухами земля полнится, и сейчас Вениамин, прослышавший про беды Аделя, звонил с тем, чтобы приободрить Егора Макаровича.

– Егорушка! Да что ты паришься! – хрипел он в трубку, – мне еще не такое рассказывали!

После этого вступления он рассказал Аделю историю, которая должна была показать Егору, что бывают случаи и похлеще. Выслушаем и мы эту историю.

История, рассказанная Заднепроходским или Серик Малеев, который уже не в школе и у которого не все дома

В Казахстане, как и во всем остальном мире, благодаря прежде всего, неустанной заботе западных благотворительных фондов, проживает много людей, пекущихся о прекрасном будущем России не менее чем российские либералы; среди таких людей, объединенных, в основном, любовью к посещению западных посольств и консульств, был и блогер Серик Малеев.

После 2014 г., когда ситуация на Украине стала накаляться, забота о России на Западе и, соответственно, у либеральных блогеров, многократно возросла, и Малеев, разумеется, после соответствующего указания, принял решение тоже усилить свою борьбу.

Но одно дело решить, а другое дело – что-то сотворить, тем более что никакого повода что-то написать, сидя в Казахстане, у Малеева не было. Украина далеко, Россия, конечно, ближе, но туда надо ехать, а ехать неохота, так как и в Казахстане хорошо, да и денег жалко. А с другой стороны, писать что-то надо, потому что денег мало, а заплатят только за работу…

Поразмыслив таким образом, Серик подумал, подумал, напряг все свои таланты, да и накатал статью, в которой смешались Путин, ДНР, ЛНР, Украина и прочие люди и места, о которых он имел лишь самое общее представление.

Он заклинал россиян от ошибок, пугал последствиями, давал им шанс, а в конце статьи, чтобы показать, кого выдвигает российская пропаганда в качестве героев, выложил иллюстрацию, на которой были бородачи в кожанках на фоне нацистских флагов. Бородачи представляли донецких и луганских предводителей, приехавших в Москву.

Неожиданно даже для него статья получила самый широкий отклик: первым делом все указали Малееву на то, что фотографию он самым наглым образом спер с презентации Американской нацистской партии, которая, уж наверно, не имеет отношения ни к России, ни к ЛДНР.

Но и это было бы ничего, если бы Малеев не призывал обратить особое внимание на человека в середине снимка. Дело в том, что на фото было ДВА человека! Что курил или пил Малеев при написании сего опуса, осталось загадкой.

История сия развеселила Аделя, успокоила и навсегда отвлекла от тревог. С легким сердцем он лег спать.

А вот сон его был не столь легок.

Сон Аделя

Снилось ему, что он стоит у Спасских ворот с караваем на рушнике в руках. Солнце напекало голову, стояла тишина. Рядом стояли священник ПЦУ и католический ксендз. Ожидание было торжественным, томительным и напряженным, радость теплилась в груди. Но вот заслышался отдаленный рев моторов и с Васильевского спуска показались мотоциклисты в кожаных куртках, забормотали священники, ударили колокола, а радость его подкатила к горлу. Рука Аделя дрогнула и каравай предательски упал на брусчатку. Священники быстро подхватили краюху и, отряхнув ее от пыли, положили обратно на рушник.

Мотоциклисты подъехали ближе, их рогатые каски радовали глаз своей формой и цветом, хотя было странно, что они и в кожаных штанах, в металле.

– Дорогие освободители… – начал срывающимся голосом Егор, но к горлу подступил комок и он не смог продолжить.

Передний мотоцикл остановился прямо у его ног, с него слез здоровенный толстяк, подошел, отщипнул кусочек каравая, попробовал, сплюнул.

– Ну что, милашка, – ласково обратился он к Аделю, – в Европу хочешь?

– Хочу. – Это вырвалось прямо из глубины души Аделя.

– Это, милашка, так легко не дается. – Он ласково похлопал Аделя по щеке теплой, пропахшей маслом ладонью, – Это надо заслужить. Сегодня к восьми подойдешь в комендатуру. Платье красное, белье кружевное, черное, чулки черные, туфли красные, каблук, – он оглядел Аделя, – средний. Усы сбрить, прическа – каре. Духи – Шанель. Он еще раз оглядел Аделя, вздохнул, похлопал его по плечу. – Эпиляция.

Адель замер с открытым ртом, только и успев сказать:

– А-а-а… – Европеец проникновенно взглянул ему в глаза:

– Не бойся, милашка, вазелин у нас есть. Давай, быстро, быстро.

Оба священника торжественно благословили Егора на эту святую жертву.

***

Адель разом проснулся, в постели он был один.

– О господи! – Только и сказал он – Что за кошмар!

Он перевернулся на другой бок и заснул снова. До утра он проспал без снов.

Разбудил его звонок Голяева. Таинственным голосом Александр попросил режиссера явиться к нему в гости вечером для важного дела.

Второй Дюма

Хотя среди писателей принято говорить, что во всём надо быть первым, но, во-первых, дано это далеко не каждому, а во-вторых, проторенной дорогой идти куда удобнее.

Про Ефима Боленова нередко говорили, что он второй Дюма. Это с одной стороны льстило, а с другой весьма подъедало. Почему второй? И почему Дюма! Тем более что Дюма и так было двое – отец и сын. Второй второй, как Бурухтан?

Быть первым куда почетнее, а особенно под своей фамилией. Хотя ведь и Боленовых пруд пруди даже среди писателей. Впрочем, был отличный способ стать первым, достаточно было вернуться к отцовской фамилии. Голденмахеров среди писателей и поэтов не значилось и путаницы бы точно не возникло. Но это была не фамилия, а настоящая скороговорка, ломающая язык.

Вернеру с его короткой, простой в произношении фамилией было куда как легче. Впрочем, и с Вернером его кое-что роднило: врать они оба умели легко и безоглядно, Хотя у Вернера, пожалуй, вранье было куда как веселее и беззаботнее, да и куда наглее, тем более что разоблачителей он просто не замечал, а в крайнем случае считал завистниками.

Разок Боленов собрал всю свою наглость и попробовал высечь Вернера в блоге. Битый час он ехидно рассказывал про все ляпы в самой популярной книге Вернера: не тот самолет в музее, не тот пистолет, не та улица, не та школа, не тот музей, полярная ночь летом на Северном полюсе…

Ответом ему было ужасное падение рейтинга и разговор с Вернером. Тот просто, ощерясь, сказал Ефиму, потрепав по щеке: «Фима, завидуй молча!». Это стало хорошим уроком. Итак, Боленов оставался Боленовым, уверяя всех, что к давшему ему столь заковыристую изначальную фамилию еврею у него личная неприязнь.

С Дюма этого представителя ордена куртуазных маньеристов (все время в уме проскакивает «либеральных онанистов») роднили курчавая шевелюра, чревоугодие и вытекающая из этого округлость форм, а также потрясающая литературная плодовитость… Поговаривали, правда, что и плодовитость его тоже происходит из методов Дюма, а именно из усердной помощи литературных секретарей или, как их чаще называют, литературных негров. Но и Дюма и Боленов горячо отрицали эти инсинуации.

Поклонники Боленова нередко могли найти своего кумира мирно спящим на ресторанном диване после обильных возлияний, за Дюма все же такого непотребства не замечалось. Что ж, богема есть богема. Отдадим ему должное: на асфальте в собственных нечистотах его не находили.

Как и большинство российских либеральных оппозиционеров, Боленов был специалистом во всём, даже в том, о чем услышал в первый раз. Даже разговор о треминенции резвиевых координат Самонокла в разрезе пердимоноклевого преломления аквимистанта (не вздумайте гуглить, я это только что придумал) не избежал бы длительного обсуждения с его стороны. В дискуссии главным его талантом было умение после неудобного вопроса устало покачать головой, воздеть очи к небу, как бы призывая Господа простить этих недоумков, и вопрошая Его, за что именно он, Боленов, обречён на это испытание, а потом тяжело вздохнуть и изложить свое мнение с видом отца, в сотый раз объясняющего ребенку, что не все коричневое есть шоколад.

Что ж, на фоне прочих либеральных диспутантов это было совсем неплохо. Обычно методы их сводились к уходу от темы, ответу вопросом на вопрос с уходом от темы, а в крайнем случае обвинению оппонента в фашизме. Но это была уже крайняя мера при полном отсутствии аргументов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.