Пять жизней одного шпиона. Жизнь вторая

– Ты меня напугал. Рявкнул, как на матроса, – Люда примирительно начала разговор, и продолжила – У тебя такое, лицо было, аж страшно стало. Казалось, убьёшь, если не сделаю.

– Вот и не доводи до этого. Сказал – делай, и не спорь. Не нравится, надо было выходить за гражданского. Я повторяю только один раз, – остановившись, он взял за подбородок жену – Повторится, что-либо, подобное в Балтийске, зразу окажешься в Минске, или того хуже в своей Каменке. Мне там воспитанием твоим заниматься некогда будет, – Люда своим врождённым чутьём почуяла, что с мужем спорить не надо, плохо кончиться может. Почуять, то она почуяла, а вот к сведению не приняла, а зря.

Приехали в Минск. Город напоминал осаждённую крепость. Куда не глянь, везде милиция. Утром Егор и Толик отправились к Дому Правительства, что бы проститься с Петром Мироновичем Машеровым. Вход на площадь Ленина с перекрёстков Свердлова и проспекта Ленина перекрывала шеренга милиционеров, за ней в двух десятках шагов стояла шеренга солдат срочников. Перед «ментами» шумела толпа народу. На площадь никого не пропускали: «Вот тебе раз! Что делать» – подумал Егор. В этот момент на милицейскую шеренгу вышел пожилой, седой дядька в плаще и словно не замечая их, шёл вперёд. Милиционер схвати его за плащ и толкнул назад. Плащ расстегнулся, на груди дядьки блестел иконостас из орденов и медалей. Толпа замерла. Слегка качнулась назад и в мгновение с рёвом бросилась на милицейскую шеренгу. Менты словно зайцы врассыпную. Толпа выскочила на площадь и рванула к Дому Правительства. На пути толпы стояла шеренга солдатиков-срочников. Не добежав пяти шагов до солдат люди резко остановились, будто натолкнулись на невидимую стену. Так молча и стояли солдаты и люди. В то время в Белоруссии солдат был святым для своего народа. Егор взял отца за локоть и вывел из толпы.

– Пошли за мной. Кода-то я тут лазил. На военный парад пробирался, – через мединститут, через заборы и стенки Егор, Толик и ещё два мужика прибившихся к ним, вскоре всё-таки оказались на площади, но это им не особо помогло. От очереди людей желающих простится с Машеровым, их отделяла цепь курсантов Минской школы милиции. Курсанты стояли, плотно сцепив руки борцовским замком на груди. Егор с отцом шли вдоль шеренги курсантов и вдруг удача. В одном из курсантов Егор узнал своего знакомого, они накануне познакомились на свадьбе Олега Саватеева с Галкой троюродной сестрой Егора. Курсант тоже узнал Егора и Толика. Он всё понял. Расцепив цепь пропустил их к очереди. Так они в 10 часов оказались в очереди. Мимо гроба прошли только в 3 час ночи. Подходя к телу, Петра Мироновича Егор вспомнил, когда он в последний раз воочию видел его.

Перед самым выпуском из училища киномехаников, Егора привлекли по старой памяти к спортивному параду посвящённому Дню освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков 3 июля. Парад проходил на стадионе «Динамо». Репетиции там же. Во время одно из них пошёл дождь. Егор и остальные знаменосцы завернулись во флаги и пережидали непогоду. Рядом мокли колоны детей из младших классов. Они ежились от дождя, но деваться было некуда. На стадионе собраны тысячи детей. Егор увидел, как в трёх шагах от него через строй детей осторожно пробирается Пётр Миронович Машеров в сопровождении своего шофёра. Шофёр Машерова, был его боевой товарищ, они вместе воевали в партизанах. Судьба! Они вместе воевали, вместе и погибли. Этот водитель был за рулём «Чайки», когда она на скорости 140 км/час влетела в самосвал с картошкой. Навстречу Машерову спешил руководитель парада. Они, остановились в трёх метрах от Егора, и он слышал, весь их разговор.

– Почему проводите репетиции во время дождя? Я же запретил.

– Петр Миронович дождь только пошёл и сейчас, похоже, кончится. Мы не можем спрятать такое количество детей в один миг, да и прятать их некуда, – оправдывался руководитель парада.

– Где горячее питание. Я же распорядился. Вы же знаете, я обязательно приеду и проверю.

– Должны уже быть, – закрутил головой начальник и вдруг радостно почти закричал, указывая рукой на ворота – Вот они! Петр Миронович! Заезжают, – на стадион въезжали три цистерны с горящим какао и машины – автолавки. Горячий какао с молоком и пряники, ватрушки, коржики, пончики раздавались в это день, всем детям бесплатно в любом количестве. Стоит упомянуть, что при подготовке к этому параду его участники дети получали в день талонов на питание на сумму 75 копеек и стограммовую шоколадку в придачу. Та по настоящему, с отеческой любовью власть заботилась о детях. Петр Миронович и руководитель пошли, дальше по стадиону. Больше Егор Машерова живым не видел. Встретились вот теперь при таких обстоятельствах. Мужики, старики, молодёжь в очереди на прощание, плакали, не стесняясь своих слёз.

Люди шли всю ночь и всё утро. Вплоть до выноса гроба с телом из Дома Правительства. Поток людей властям, удалось остановить только хитростью, они полностью оцепили площадь кольцом солдат. Поражало, то, что люди шли сами, и не только шли. На Минск двигались колоны автобусов с зажжёнными фарами со всей республики. Власти не то, чтобы организовывали это, наоборот, на местах всячески пытались отговорить людей или помешать им. Не действовало. В момент захоронения Машерова, Егор был на вокзале, вдруг произошло невероятное событие. Загудели заводы и фабрики. К ним сразу присоединились тепловозы и электрички с вокзала. Вмиг остановился весь общественный транспорт и все автомобили. Пассажиры выходили на улицу из автобусов и троллейбусов. Водители вышли из машин и стоя у открытой дверцы, давили на клаксоны. Город утонул в автомобильных гудках. На пять минут встала вся столица Белоруссии. Это была жуткая, и захватывающая картина. Так народ прощался со своим любимым руководителем Республики.

Молодые Каминские в Балтийске.

Собрав два чемодана, молодая семья Каминских отправилась в сопровождении отца Толика и дядьки Костика в Балтийск. Как и положено жене моряка, она следовала за своим мужем. Егор снял комнату в финском домике на берегу Балтийского моря. Море. Дюны, Домик у моря. Романтика как в романе, а в жизни дом никакой, щели в палец, от ветра шторы полощут, а впереди зима. Печка в комнате. Титан в маленькой ванной. Кухонька без газа, только электроплитки и хозяева – алкаши в соседней комнате, согласились за 30 рублей в месяц. За такие деньги в Минске можно было снять отличную квартиру. В Балтийске очень трудно снять жильё, практически невозможно. С работой для женщин совсем дело – «шварк». Расположились в комнате. Протопили Печь. Из обстановки стол, две табуретки и конечно главное для них – одноместная кровать. То, что она такая узкая ни Егора ни Люду не расстроило, даже наоборот. Ночь они провели прекрасно тесно прижавшись, друг к другу так спасаясь от холода. Печь одно название. Остывала через час после окончания её топки. Они были безмерно счастливы, наконец, вместе и им ни кто не мешал наслаждаться друг другом.

На «Стрельце» Егор отправился доложиться командиру о прибытии из отпуска. Голод выслушал его и спросил.

– Ты знаешь Машеров погиб.

– Мы с отцом ходили проститься с ним в Дом Правительства. Наша семья ему многим обязана.

– Садись! Рассказывай всё подробно, что там было в Минске, – оживился командир. Егор подробно, в деталях поведал офицеру всё, от штурма шеренги ментов, до прохождения у гроба в три часа ночи и о том, как погиб Машеров, со слов его приятеля курсанта школы милиции и о том, как минчане простились в момент захоронения. Командир внимательно слушал, матроса ни разу не перебив. Затем встал. Вскочил и Егор. Командир открыл сейф. Достал две рюмки и бутылку коньяка. Налил рюмки. Одну протянул Егору, второю взял сам. Молча выпили, не чокаясь за упокой души Петра Мироновича. Голод жестом показал Каминскому: «Иди». Егор ушёл.

Вскоре и с капитаном 3 ранга Голодом случилось несчастье. Его выпившего после ресторана жестоко избили и забрали партбилет. Хулиганов нашли и осудили. Голоду пришлось уйти на пенсию. В нападении на него оказался замешан первый помощник Маслов. Надо сказать, что это была уникальная сволочь, но более обстоятельный разговор об этой отрыжке Сталина, ещё впереди. В знак скрытого протеста со «Стрельца» ушли многие моряки, в том числе и Каминский и Шаврин. Калягин остался, а подхалима и жополиза Чигрина отправили на чекушку, где он и проторчал все три года.

ОИС «Николай Зубов».

Каминский Егор и Шаврин Володя оказались на ОИС «Николай Зубов». Командовал судном капитан лейтенант Ганин, толковый и демократичный офицер, вот замполитом служил старший лейтенант Волков. Тот ещё перец. Справедливости ради стоит сказать, что замполиты поголовно на флоте пятое колесо в телеге, но этот и среди них выделялся. Его основное занятие в нерабочее время – изучение работ Ленина. Дело конечно полезное, Егор сам время от времени штудировал Ленина, чтобы хорошо выглядеть на политзанятиях. Можно молоть любу чушь, только предварительно скажи из какого тома Ленина ты это взял, а кто проверит, там десятки томов. Так вот Волков жил на судне без семьи, без женщины, без друзей и только с Владимиром Ильичом. За глаза ребята называли замполита «Додиком». На судно пришли и мотористы с выпуска Каминского, среди них был довольно недалёкий парень. Однажды он поспорил о чём-то с парнями из команды. Стояли на юте судна. Один из спорящих и говорит этому мотористу.

– Не веришь? Спроси у Додика, – и показал на стоящего в стороне замполита. Моторист большого ума парень подходит к старшему лейтенанту Волкову и обращается к офицеру.

– Товарищ Додиков. Разрешите наш спор.

– Как ты меня назвал? – ошарашено переспросил Волков.

– Додиков – удивлённо отвечает моторист. Все на юте упали со смеху. Не удержался даже командир судна каплей Ганин. Волков обижено ушёл в каюту. Моторист растерянный и ничего не понимающий остался на палубе.

В другой раз «Николай Зудов» швартовался кормой к стенке. С берега решили подать бросательный, чтобы с его помощью завести швартовый на пал, а ребята на судне уже шпилем подобьют корму судна. Бросательный длинный метров 50 капроновый прочный фал, на конце которого закреплена лёгость, мешочек с песком. Положено мешочек с песком, на самом деле бронзовая болванка. При подаче бросательного со стенки или борта корабля подают команду: «Держи бросательный». Все внимательно наблюдают, куда он летит. После его падения хватают фал, к которому на обратном конце закреплён швартовый и вытаскивают этот швартовый трос куда следует. Швартуется «Николай Зубов». Со стенки команда: «Держи бросательный». Летит лёгость. Волков с криком: «Держу» бросается к лёгости, когда она ещё в воздухе широко раскинув руки, и пытается поймать бронзовую болванку весом этак в 400 грамм. Поймать её ему естественно не удалось, а вот лёгость угодила старлею прямо в лоб. От этого удара он потерял сознание и грохнулся на палубу. Когда, подбили «задницу» к стенке, обтянули швартовые и закрепили их на кнехтах, со стенки спросили.

– Что там у вас за идиот ловил, бросательный. Цел, то хоть?

– Замполит наш – ответили с судна «Николай Зубов».

– Тогда понятно. У замполитов головы чугунные и бестолковые. Ничего такому не будет, – сделали заключение на стенки. Вот такие моряки из замполитов.

Среди матросов «Николая Зубова» стоит вспомнить Сашку Мокшина и некого Пазыку. Оба были выпуском на год старше Каминского и Шаврина. Мокшин сильный парень, с хорошо развитой мускулатурой увлекался карате и боксом, но самоучка. Узнав, что Каминский в прошлом боксёр. Притащил перчатки и позвал Егора побоксировать на навигационную палубу. Там моряки оборудовали на время стоянки у стенки, подобие спортзала. Понятное дело Мокшин не противник Каминскому. Егор в свою очередь, очень щадяще боксировал, не хотел портить отношение со старослужащим, да и не порядочно с его стороны, бить не опытного товарища. Дабы прекратить это не нужный раунд Егор провёл несколько точных, но не сильных ударов. Саша понял, что не стоит продолжать. Здесь на палубу поднялся Пазыка. Это был невысокого роста черноволосы паренёк, ровесник Егора и к тому же белорус из какой-то белорусской деревни. Как и большинство маломерок, с ущемлённым, самолюбием и говнистым характером.

– Это что такое. Молодые! Какие перчатки. Вы что нюх потеряли. Люлей давно не получали? – включил годка недомерок. Егор снисходительно смотрел на него. Не хотелось сразу обострять отношение. Получить по шее этот щавлик, возомнивший себя боссом ещё успеет. Неожиданно вмешался Мокшин.

– Чего ты раскудахтался? – накинулся он на Пазыку – Одевай перчатки и вставай вот с ним, -Саша показал на Егора, – он тебе быстро навешает.

– На фиг мне твои перчатки, я без них сейчас отпизжу его, – не унимался петушок. Егор сбросил перчатки и пошёл на недомерка. Терпение лопнуло, но за корешка вступился Мокшин.

– Брось Егор. Не надо – Егор остановился, поднял с палубы перчатки и спустился в отсеки судна. Придёт время и Каминский поставит на место этого мелкого петушка.

Через несколько месяцев «Николай Зубов» собрался в Мозамбик. Каминского и Шарина перекинули на «Гигрометр», как не имеющих виз.

ГиСу «Гигрометр» – школа настоящего моряка.

ГиСу «Гигрометр» та ещё коробка. В отличие от школы коммунизма «Стрельца» и плавказармы «Николай Зубов». «Гигрометр» морской трудяга. Командовал судном капитан лейтенант Белоусов тот ещё весельчак. Отличался постоянными пьянками и залётами. Экипаж «Гигрометра» был очень дружен. Душой команды являлся боцман Демьяныч, по мнению молодых матросов, старик. Правда этому старику не было и пятидесяти, но по мыслям молодёжи уже отжил своё. Демьяныч обладал специфическим морским юмором. Помимо поговорок типа того, «Нам татарам всё равно, что водка, что пулемёт, абы с ног валила» или «Нам татарам всё равно, что Крым, что крематорий, абы тепло было», в его арсенале находились подколки. Тащит матрос по палубе, что-нибудь тяжёлое. Демьяныч: «Брось! А-то уронишь!». Боец стоит и вникает, что ему сейчас боцман сказал, или: «Ну парень, так у тебя же все пятки сзади». Матрос, начинает рассматривать свои пятки, не понимая, что с ними не так, пока до него не доходит шутка Демьяныча. Кроме этого, благодаря боцману Демьянычу Егор и Володя в полной мере освоили особенности профессии матроса гидрографического судна.

Постановка и смена буёв и навигационных знаков во время шторма, та ещё работёнка и несравнимое не с чем удовольствие.

На палубе раскладываются: буй шесть метров длинной и массой до пяти тонн, якорь лягушка три тонны, метров тридцать якорной цепи более пятнадцати тонн общей массой. Всё это хозяйство скрепляется надлежащим образом. Якорь выводят за борт и подвешивают на стальном тросе закрепив на глаголь-гаке. Потом буй поднимают краном, так же крепят на тросе с глаголь-гаком и выводят за борт. Цепь раскладывают на палубе шлагами, не допуская её перехлёстывания. Весит эта цепочка немало и так просто её не поднять и не разложить, только с помощью абгалдеров, стальных крючком с ручками служащих для растаскивания якорь-цепей. Матросы словно обезьяны, прыгают среди этой груды металла, напрягая все силы. Когда всё готово. Судно выходит в точку установки навигационного знака. Теперь слаженная работа командира, штурмана и боцманской команды на палубе. Штурман дает обратный отсчёт до точки сброса по громкой связи. Отсчёт «Ноль». Командир «Сброс!». Первым ударом по глаголь-гаку, сбрасывают буй. Устройство глаголь-гака позволяет отдать крепление груза под нагрузкой. Только буй коснулся воды, второй матрос отдаёт якорь-лягушку, подвешенную за бортом, у специальной калитки сделанной в фальшьборту судна. Эта калитка оборудована мощными стальными валиками. В неё проводят концы цепи. Один конец предварительно крепят к хвостовику буя, второй к якорю-лягушке. Буй на воде, якорь пошёл, увлекая за собой цепь. Цепь словно огромный удав с нарастающей скоростью и грохотом, извивается по палубе. Вот тут, как говорил Демьяныч: «Хавайся!». Попадёшь в шлаги цепи, и за борт вылетит большая котлета. Хоронить будет нечего. Последним аккордом являлся конец сдвоенной цепи при скорости свободного падения, он будто хлыст бьёт по бору. Летят осколки краски, искры во все стороны. Удар сравним с выстрелом пушки. Буй поставлен. Тот ещё цирк.

Боцман Демьяныч шутил: «Не знаю, какими вы станете матросами, а каскадёрами вы у меня буде отличными, если конечно хотите дожить до конца службы». Так-то оно звучит и нечего, но добавьте качку, ветер и волны, заливающие палубу, и этот цирк уже приобретает другие нотки.

Если постановка буёв то ещё удовольствие, то съёмка их граничит с самоубийством. Буй ещё надо поймать. Даже в штиль это сделать не просто, не то, что в качку. Буй в море, на цепи прикреплён к якорю лежачему на дне. На трёх метровой высоте на буе закреплены рымы из толстой стали. Нужно зацепить этот рым отпорником, типа пожарного багра, только морской. Легко сказать зацепить. На минуточку буй болтается в море и судно на ходу идёт к этому бую. Более тысячи тон водоизмещением корабль, это не телега, сразу не остановиться. Никакой силы и не у кого не хватит держать буй и подтягивать его к борту. Только быстрые и ловкие действия матроса позволят выполнить эту операцию. Порой повторять подход приходилось до десятка раз. Наконец буй заарканили. Его мгновенно крепят тросом к кнехту на палубе. Затем заводят на гак крана и вынимают краном из воды. Кран поворотный. Буй кладут на палубу и сразу расклинивают. Одновременно крепят цепями к специальным рымам в палубе. Он круглый и начни эта пятитонная дура кататься по палубе, всё и всех передавит. Приходит очередь цепи. Её с помощью крана, матросов с абгалдерами и ещё какой-то, матери выводят в калитку. Калитку закрывают сверху роликом и начинают краном, насколько позволяет вынос его стрелы выбирать цепь. Выбрали часть цепи, закрепили, опять перецепили и эта песня хороша, начинай сначала. Звено цепи с кулак, руками не взять, вмиг останешься без пальцев, культуристы на тренировки столько тяжестей не поднимают, сколько приходится матросу перетаскивать по палубе. Выбрали цепь. Открывают верх калитки и вытаскивают на палубу якорь-лягушку. Всё задача выполнена, а если на море волнение и необходимо срочно, например подготовка высадки десанта морской пехоты, поменять несколько буёв за день. Эти парни работали, на грани человеческих возможностей. Они и жили на грани человеческих возможностей. Кто имеет право читать им мораль. Выходи с ними в море, бок о бок поработай, и если останется желание почитать мораль, милости просим, но это вряд ли. Да, они пили как черти, но и женщин они любили как черти, так же, на всю катушку, как и работали в море.

Ледяной поход «Гигрометра».

Командир «Гигрометра» каплей Белоусов, однажды зимой, желая прогнуться перед командованием и загладить очередной залёт, перегрузил судно, взяв лишний вес в виде аккумуляторных батарей для буёв. Их следовало доставить в Таллин. Вышли в море. Взяли курс на Таллин. Поднялся шторм и приличный шторм баллов в семь. Судно перегружено, оно не идёт на волну, а таранит её. Волна заливает судно, вода доходит до ГКП, просачивается в ходовую рубку через щели в дверях. Егор, стоя на руле и вцепившись в штурвал, видел, как при очередном ударе волны они уходят под воду. Кто-то мрачно пошутил на мостике при очередном погружении: «Переходим на подводное глиссирование». Злой морской юмор. Но это были только цветочки. Ягодки ждали «Гигрометр» впереди. Шторм немного стих, судно перестало нырять, но окреп ветер. Началось оледенение корабля. А вот тут, уже пиздец, который не лечится. Брызги воды оседают на надводной поверхности судна и превращаются в лёд. Масса льда нарастает в геометрической прогрессии. Если на палубе, лежит шкерт, толщиной со шнурок, то через час это уже глыба льда через которую не перелезть. Первыми обрываются и ломаются антенны. Подать сигнал SOS не возможно, да и без толку. Кто бы, не пошёл на выручку кораблю, попавшему в оледенение, разделит его участь. От оледенения нет защиты и спасения. Пытаются рубить лёд топорами. Помогает, какое то время, только вопрос у кого больше сил у экипажа или стихии. Теперь попробуйте помахать топором на ледяной и скользкой как стекло палубе. Как показывает практика, такие действия заканчиваются массовыми переломами у команды от падений. В итоге корабль гибнет ещё быстрее. После антенн, лееров, тросов в ледяные глыбы превращаются спасательные средства. Катера, шлюпки, спасательные плотики, всё превращаясь в одну огромную ледяную глыбу. Надводная часть корабля напоминает айсберг. В итоге метацентрическая высота перемещается вверх, корабль совершает «оверкиль», переворачивается вверх килем. Команда вся внутри в братской могиле. Спастись при оледенении за всю историю мореплавания, удалось только одному моряку. После того, как корабль перевернулся, он каким-то чудом выполз на днище и примёрз к нему. На его счастье ветер вскоре стих и пришедшие в район бедствие спасатели, сняли счастливчика с корпуса до того как корабль пошёл на дно, а благодаря богатырскому здоровью он выжил.

«Гигрометру» оставалось одно, идти в Вентспилс и если святой батька Николай на их стороне у них будет шанс увидеть своих родных и близких. Только для этого нужно встать практически бортом к волне. На море нет времени гадать на кофейной гуще. Решение надо принимать мгновенно и главное правильное решение, в случае ошибки исправлять его будет уже не кому. Сменили, курс и пошли в Вентспилс, надеясь на Бога.

По судну дали команду: «Всей команде, кроме вахтенных, собраться в кают-компании с индивидуальными средствами спасения». Значит, спасательными жилетами. Нужно было проверить их состояние, но учитывая, в каком ситуации оказался «Гигрометр» эта команда прозвучала зловеще. Кают-компания имела форму подковы. Все собрались. Сидели. Беседовали. На судне служили две женщины. Кок и матрос-буфетчица. Они как всегда вбежали в кают-компанию последними и уже за командиром, так не положено, но что взять с женщин. Зашёл замполит, за ним командир за командиром – женщины. Все в кают-компании встали, как положено по Уставу. За углом в кают-компании беседовал главный механик, он же, на флотском жаргоне «дед» и электромеханик. О чем они говорили, история умалчивает, но последняя фраза прозвучала в полной тишине и была она: «Ну, всё пиздец». В этот момент в кают-компанию влетает буфетчица. Что она видит. Команда вся стоит по стойке «Смирно» в спасательных жилетах, а дед заявляет, что всем конец. Девка побледнела, как сама смерть. Села на палубу и смотря на командира заявила.

– Остановите, я сойду.

– Куда ты сойдёшь, дура! Это, тебе, что телега. Кругом море – в сердцах вырвалось у командира. Буфетчица зарыдала и закричала

– Я молодая! Я жить хочу! У меня ещё мужика не было! – вот когда узнаешь сокровенные тайны девушки. Вовка Шаврин поднял её с палубы и говорит.

– Я тебе Наташа как то предлагал. Ты мне отказала.

– Я согласна! – рыдала, кричала буфетчица. Рыдала правда уже в объятиях Шаврина. Командиру это надоело.

– Всё хватит. Шаврин тащи ей в каюту, но не для лишения девственности, а успокой. Займешься, этим если живые останемся. Всем по боевым постам. Идем в Вентспилс.

Егору стало жалко Наташу: «Надо же утонет в компании стольких мужиков и не узнает, каково это», – но потом и сам испугался, представил себе, его жене Людмиле скажут, что они все погибли. Она стоит несчастная, одна в пустой комнате в чужом городе. Да жуткая картина. Мрачно, но Егору себя не было жалко. Какое-то равнодушие. Утонули и утонули. Служба такая. Идиотизм и только.

В порт Вентспилс «Гигрометр» входил, словно огромная льдина. Два часа никто из команды не мог выйти из корпуса судна, Пока люди со стенки не прорубили туннель и не открыли дверь. Только на третьи сутки удалось избавиться от льда. Кстати, буфетчица Наташа отдалась Вовке уже в Вентспилсе, как встали в порту. Вовка говорил, так страстно отдалась, будто занималась сексом не первый раз в жизни, а последний. Правильно, с такой службой чего тянуть, можно так и пойти на корм рыбам девственницей. Шторм, оледенение – отличное средство от женской фригидности. Кстати спустя несколько месяцев после Польши, выпивали в компании Егор, Шаврин, Калягин, Люда, невеста Сергея Таня, ещё кто-то и Вовка болтун поднял, тост за ледяной поход в Вентспилс. Выпили. Егор и Калягин вышли по делам. Люда наехала на Шаврина, с вопросами о ледяном походе, он лучше ничего не придумал, как в красках рассказать ей ту историю. Когда до неё дошло, что тогда случилось и чем это могло закончиться. Она, впервые в категорической форме поставила условие мужу, что он по окончании срока службы уйдёт с флота: «Я не хочу стать вдовой моряка. Я эту форму морскую уже ненавижу». Как быстро приходит прозрение и отрезвление, ещё недавно кипятком писала при виде жениха в морской форме. За право носить морскую форму нужно платить высокую цену и порой эта цена – жизнь.

Бедная, но счастливая жизнь молодых Каминских.