Юлия

Идею Юля одобрила и занялась готовкой, неосторожно звякнув кастрюлями.

Саша, не поднимаясь с пола, потянулся за лежавшей на табурете книжкой. Мальчик увлекался приключениями Алисы Кира Булычёва.

Мать крутилась возле плиты, сын читал. Лампочка в стареньком абажуре мягко освещала кухню, создавая атмосферу тепла и уюта. За окном кружил снег.

Дверь открылась, вошёл помятый и взъерошенный отец, одарил домочадцев хмурым взглядом.

– Чего это вы разошлись. Я только к утру задремал, а вы меня вознёй своей разбудили. Выходной же, чего не спится.

– Пап, мы тихо, – подался вперёд Саша, – мы праздничный завтрак готовим, к конфетам.

– Ах да-да, как же это я забыл. У нас же конфеты, праздник, – кривая усмешка исказила лицо, – а почему столько кастрюль на плите. Вы гостей ждёте?

– Не ждём, – включилась в разговор Юля. – Просто у нас продуктов мало осталось, вот мы и решили…

– Что ты за хозяйка, – перебил её Рома, – не можешь даже вовремя элементарные продукты купить, – у нас ведь не деликатесы, простая еда. Тебя даже на это не хватает.

– Пап, -вступился за мать Саша, – так даже лучше. – У нас будет, как в ресторане – разнообразное меню.

– Ах, как в ресторане, – с издёвкой протянул отец, – что там в нашем меню? Каша ячневая с гарниром из каши овсяной под соусом «Пусто»? Ты откуда про рестораны знаешь? Что, мать о счастливой жизни песни поёт?

– Ром, ну не надо, хватит, -миролюбиво протянула Юля, – у нас сегодня праздничный завтрак, с конфетами. Ты помнишь, какой вчера день был? День нашего знакомства. Восемь лет прошло. Помнишь, как мы первый раз гуляли? Ты мне про художников-графиков рассказывал, а потом…

Рома не дал договорить:

– Что толку вспоминать, что было давным-давно, ещё и Сашке голову забивать чем попало. Было и было. Ушло. Сейчас всё совсем по-другому, – злость сквозила в голосе отца.

– Ром, ну как же чем попало? Это же наша история, история нашей семьи, – попыталась смягчить слова мужа Юля. – Для Саши это важно.

– Что важно? – вспылил отец, – что его мать не может вовремя продукты купить, или что не умеет деньги расходовать, так, чтобы на всё хватало. Он на полу уже третий год спит, а ты праздновать собралась. Неужели за это время не могла скопить на кровать? Или скажешь, что это я виноват? Ну, конечно, удобно устроилась. Обвинять-то гораздо легче, чем самой пахать. Вот теперь узнаешь, каково это работать, гроши зарабатывать, а их ещё и разбазарят куда ни попадя…

Голос Ромы повышался, в нём появилась визгливость. Он не мог стоять на месте и беспокойно крутился из стороны сторону, взмахивая руками. Саша вжался в угол и, вытаращив глаза, наблюдал за отцом.

Юля оторопела от неожиданной ярости супруга.

– Ром, Ром, успокойся. Тебе нельзя волноваться. Посмотри, Саша напуган, – попыталась образумить она мужа.

Вода в кастрюльках закипела, крышки забренчали, но Юля боялась к ним обернуться. Её взгляд был прикован к мужчине. Роман покраснел, глаза выпучились, зрачки заняли всю радужку. Он перестал крутиться напрягся и медленно пошёл на Юлю, шипя так яростно, что видно было, как летит слюна:

– Вот, ты даже варить толком не умеешь, у тебя пар вовсю от кастрюль идёт, а ты не шевелишься. Что, хочешь посуду сжечь? Кто тебе на новую даст? Ты сама не заработаешь, ты же не знаешь, что такое работать. Вот какой праздник? Вот бежать мне от тебя надо было восемь лет назад, бежать без оглядки. Дура. Ты всю мою жизнь искалечила. Я повёлся на твою внешность, а где она теперь? Кикимора лучше выглядит. Ты даже за собой следить не можешь. А я тебе деньги давал. Куда девала? Наивной притворялась, неопытной. Да от тебя сына изолировать надо. Мать называется. Для ребёнка еды нет, спать не на чем, конфеты – праздник. Ты, ты…Убить меня хочешь? – завизжал вдруг Рома.

У Юли в руках был нож, она чистила картошку, и так и стояла с ним. Она обернулась, выключить плиту, не ожидая, что Рома в этот момент прыгнет на неё. Не успела она сообразить, как Рома схватил за руку с ножом:

– Ах ты… – мужчина вопил ругательства, – ты… меня жизни лишить хочешь. А потом на моей могиле плясать будешь, с любовниками обжиматься. Отдай нож, я сам тебя …

Юля поначалу старалась отвернуться, освободиться, или хотя бы откинуть нож. Супруг наваливался на неё, прижимал к столу, всё сильнее выкручивая руку.

– Рома, Рома. Хватит, больно, – кричала она, – здесь Саша. Пусти.

Она теперь боялась выпустить из руки нож, не сомневаясь, что муж тут же схватит его.

Тут Рома придавил Юлю так сильно, что она почти легла на стол.

– Папа! Отпусти! Папа! Папа! – подскочивший сын, сначала потянул отца сзади, а потом попытался вклиниться между родителями.

– Ах ты… – ругательство досталось мальчику, – на её стороне? Вырастил на свою голову предателя. И ты отца ни во что не ставишь?

Но отчаянные попытки мальчика принесли успех. Рома отпустил Юлю, чтобы откинуть сына. Юля швырнула нож в угол, соскользнула со стола, больно ударившись боком и метнулась к Саше.

– Ах вы… вот я сейчас…– мужчина пнул ребёнка и женщину и бросился к плите. Схватил кастрюлю с кипящей водой и плеснул. Юля успела закрыть собой Сашу.

Женщине показалось, что одежда на спине стала холодной и жёсткой, как лёд, а потом кожу пронзила нестерпимая боль. Она закричала. Откуда-то взялись силы, чтобы поднять сына и вытолкать в комнату, потом выскочила из квартиры и бросилась по лестнице вниз, крича о помощи. Рома, отыскав нож, бросился за ней.

Пожилой мужчина возле лифта ругнулся: мало того, что лифт ходит только до седьмого, так он ещё сломался. Придётся на свой восьмой пешком подниматься.

Наверху хлопнула дверь и по подъезду разнеслись брань, крики и топот.

–Помогите! Помогите! – услышал он женский вопль.

– Ах ты… не уйдёшь, убью – неслось следом.

– Папа! Мама! Мамочка! Папа!

Юля торопилась, не разбирая ступеней: быстрей, на улицу, там она убежит, или кто-нибудь поможет ей. Нога подвернулась, женщина обо что-то зацепилась, пытаясь найти опору и опрокинулась.

Спешащий навстречу мужчина торопливо достал телефон, вызвал экстренную службу, а сам поспешил наверх. Разборок он не боялся. Долгое время увлекался борьбой, для своих лет сохранил хорошую форму.

Кто скандалит, он понял сразу: соседи по этажу. Соседи, на его взгляд, были странноватые. Нелюдимые. Никогда не улыбнутся, слова приветливого не скажут. Нет, хозяйка-то ещё ничего, мальчишка вежливый, а вот хозяин…

Соседка лежала боком на лестнице, уткнувшись лицом в руки, носок одной ноги застрял между стойками перил. Она не шевелилась, под головой образовалось красное пятно.

Мужчина перемахнул через неё и бросился на поспешно спускающегося соседа. Тот неуклюже шлёпал одним тапком, потеряв где-то другой, и не переставал браниться.

Повалить психопата и выбить нож не составило труда. Рому перевернули на живот, заломили руки, сели верхом. Он ругался, чертыхался, кричал, что ему больно.

Защитник стянул с себя кашне, связал ненормальному руки, потом повозился, вытягивая из брюк ремень. Им ещё раз перехватил безумца и сцепил со стойками. Рома вопил и дёргался.

Связав соседа и надавав тому тумаков, мужчина наконец посмотрел на посеревшего от страха мальчонку, бежавшего следом за отцом, а теперь стоявшего чуть поодаль, ухватившись за перила обеими руками.

– Да…сынок, вот так переплёт…– сказал с сочувствием, – мамку сейчас трогать нельзя. Подождём пока врачи и полиция приедут. И этот, – он кивнул на не прекращающего громко ругаться и дёргаться Рому, – пусть здесь подождёт. Надеюсь, перила не своротит.

– А…мама… – тихо начал Саша и замолчал.

И столько горя, муки было в двух словах ребёнка, что заступник не выдержал:

– Ты спустись к ней, спустись, посиди рядом, поговори. Может…услышит она. Да… Ещё сынок, родственникам надо позвонить. Тети-дяди, бабушки-то, наверно, есть? Телефоны знаешь? Погоди, у меня в кармане бумажка есть и ручка, напишешь?

Мальчик кивнул. Дождавшись бумагу, не обращая внимания на сквернословящего отца, запрещающего писать, нацарапал номер бабули и медленно прошёл к матери, не отрывая от неё взгляд.

Саша опустился на колени, склонился над Юлей и заплакал. Тихо, горько.

– Мама, мамочка, прости меня, мамочка, – шептал он и гладил её по плечам.

6. Травмы тела и души

Юле казалось, что она гуляла в поле. Подул ветер, пригнал чёрные тучи. Загрохотал гром, засверкали молнии. Одна ударила недалеко от Юли. У Юли закружилась голова, она упала.

А молнии били всё ближе и ближе. Пошёл ливень, спине стало больно от колотящих струй. Размокшая земля стала затягивать её.

Юля испугалась, вскочила и побежала, увязая в жиже. Скорее, скорее. Вон там впереди нет бури, там совсем светло.

Свет манил её теплом, покоем. Там так хорошо. И ноги уже не застревали в грязи. Она почти летела.

Внезапное беспокойство застопорило движение. Она услышала неясный зов, плач. Он тревожил, мешал бежать, сковывал. Юля остановилась и оглянулась.

Молния настигла её. Боль пронизала тело.

***

Скорая и полиция подъехали одновременно. В подъезде толпились вышедшие на шум жильцы.

Юлю осмотрели. Полиция дождалась вердикта врача и занялась Романом и свидетелями.

Женщину стали поднимать, чтобы переложить на носилки. В этот момент она очнулась и застонала.

– Потерпи милая, потерпи. Сейчас мы тебя аккуратно на носилки и в больницу. Там уже ждут. Потерпи, – ласково приговаривала пожилая врачиха, помогая незнакомым хмурым мужчинам уложить Юлю.

Что с ней? Почему так больно? Мелькнувшее было непонимание вытеснило ужасом. Она всё вспомнила и дёрнулась.

Врач внимательно наблюдала за ней, и увидев, как гримаса боли сменяется страхом тут же сказала:

– Ты о сыне беспокоишься? Так он здесь. Мальчик…– позвала она оглянувшись.

Подошёл Саша. Лицо его болезненно осунулось. Он хлюпал носом и то и дело вытирал льющиеся без остановки слёзы.

– Не плачь, – собирая остатки сил, едва слышно проговорила Юля, – не плачь. Ты у меня молодец. Жди меня. Мы уедем. Только ты и я. Как мечтали. Я обещаю. Обязательно позвони бабуле, она приедет, поживёт с тобой. Всё будет хорошо. Я обещаю.

***

В больнице Юля расслабилась, беспокойство ушло. Появилась уверенность, что всё плохое закончилось, что всё наладится. Она не просто поверила, она срослась с этой мыслью и не сомневалась, что будет по-другому.

В больнице её навестила свекровь. Плакала и причитала, как такое могло случиться. А потом, пряча глаза, спросила:

– Юль, а ты можешь, ну, заявление забрать, или другое написать, что не винишь Рому? Ему срок дадут. Но он ведь не со зла такое натворил, не специально. Болен он. Ты с ним теперь, наверно, разведёшься. А как же сын-то без отца. Хороший, плохой, но он отец. А Рома без вас как будет? Он ведь любит и тебя и Сашу. Вот подлечат его, и снова всё хорошо будет. Юль, ты подумай.

Юля слушала сбивчивый монолог женщины и удивлялась себе. Раньше, она тут же бы с ней согласилась, поддержала бы, что ребёнку без отца нельзя, и что надо всеми силами стараться находить компромиссы, терпеть ради семьи. А теперь её не трогали эти слова. Она твёрдо знала, чего хочет для себя и сына и не испытывала вины за то, что Роме там места не было.

Но вот так высказать женщине всё, что думает по этому поводу, не смогла.

– Я подумаю, – сказала тихо и закрыла глаза. Визит свекрови утомил, и Юля решила, что имеет полное право показать это.

Свекровь покивала своим мыслям, тяжело вздохнула и ушла.

Юля подумала, как и обещала. Она попыталась представить себя на месте Роминой матери. Чувства женщины стали понятны. Юля даже заколебалась, возникла неловкость за своё бессердечие, нежелание посочувствовать и помочь.

На всякий случай спросила у следователя, когда тот пришёл к ней повторно:

– А я могу заявление забрать?

– Да вы что! – эмоционально воскликнул мужчина, – Юлия Михайловна, вам жалко стало супруга? От таких людей подальше держаться надо, если дорожите своей жизнью и жизнью сына, а не жалеть – и уже сухо добавил, – нет, не можете.

У Юли гора с плеч свалилась: её вины перед свекровью нет.

Неожиданно её навестила подруга. Та, которая была на свадьбе. Оказывается, новость о Романе Васильевиче и Юле докатилась до института. Юля смутилась: вот ведь прославилась.

– Ты не переживай, что все узнали, – успокаивала подружка, – все тебе искренне сочувствуют. Привет передают. Я там по делам была, ну, и когда узнала обо всём, сказала, что тебя обязательно навещу. Так вам с Сашей мат. помощь передали, продуктов собрали. Я всё твоим отнесла.

Разговор с подругой поначалу вызывал стыдливость и неудобство. Но девушка говорила с юмором, доброжелательно и так просто, что Юленька оживилась. Ей показалось, что она глотнула свежего воздуха.

Подружка работала художником в небольшом местном издательстве.

– Я – одна из первых о новинках узнаю, ну и читаю, конечно. И вот прямо нос от гордости задирается, когда вижу свою работу в магазине. Иду потом и думаю: сейчас в лужу какую-нибудь свалиться – самое то, чтобы не «звездеть», – девушка рассмеялась, сказав нелепое слово.

– А у меня тоже книжка есть. Самодельная, – и Юля рассказала о том, как они с Сашей рисовали истории.

– А давай ваши истории в издательстве покажем? Может понравятся. Напечатают.

Юля вытаращила глаза: неужели их выдумками может кто-то заинтересоваться?

– Я обязательно на работе поговорю, – продолжала подружка, – и расскажу тебе потом. А ты, на всякий случай, попроси своих уже сейчас всё найти и в папочку собрать.

За несколько дней до выписки Юле позвонил незнакомец.

– Лев Григорьевич, – бодрым голосом представился мужчина. – Мне ваш телефон дал…– он назвал владельца художественной лавки.

– Я купил ваш рисунок. Это именно то, что я так долго искал. Понимаете, я работаю с людьми, помогаю добиваться поставленных целей, справиться с тем, что мешает. И мне не всё равно, как выглядит мой кабинет. Давно хотел украсить его чем-то необычным, но соответствующим проблематике работы. Ваша картина заставляет задуматься. Мне понравилось. Но одной мало. Я бы хотел заказать у вас несколько рисунков и обговорить темы. Вам интересно моё предложение?

Женщина не верила своим ушам: её работу купили и хотят ещё. Она немедленно согласилась, попросив перезвонить ей через неделю, если он не передумает.

– Ну что вы, – протянул Лев Григорьевич, – я обязательно перезвоню.

Травмы тела медленно, но заживали, а травма души… Юля много размышляла над случившимся и пришла к выводу, что по-другому не могло быть. Она сама во всём виновата. Она закрывала глаза на очевидное, она выдумывала то, чего не было, но чего так хотелось. Она боялась причинить неудобство кому-то за счёт себя. Ей стало стыдно. Стыдно перед самой собой и перед сыном. Как перестать винить себя? Тут вдруг ей пришло в голову, что надо попросить прощения у себя самой.

– Прости меня, – сказала она беззвучно и прислушалась к себе. Она старалась сосредоточиться на себе, своих ощущениях, не обращать внимания на больничную обстановку.

Юля искала отклик внутри. Сначала она чувствовала тревогу, страх, а потом разлилось умиротворение.

Сын с бабулей приготовились к её возвращению. Навели чистоту, сварили куриный бульон, картошку, открыли солёные огурчики.

Саша не отходил от Юли ни на шаг и рассказывал, рассказывал. Про школу, про игры у психолога, про то, что его пригласили в кружок художественного слова и сказали, что у него хорошо получается рассказывать стихи, и скоро ему дадут роль в спектакле, который покажут на выпускном у старшеклассников. Мать слушала, одобрительно кивала, с удивлением поднимала брови и смеялась.

Юля ещё в больнице, как только почувствовала себя лучше, позвонила в школу, поговорила и с Сашиной учительницей, и с директором, попросила помочь сыну.

Бабуля хлопотала у плиты и строила планы на весну и лето, нисколько не сомневаясь, что её поддержат.

Юленька смотрела на дорогие лица, на яркое весеннее солнце за окном, и ей казалось, что, наконец-то, она проснулась.

Часть 2. Юлия. 1. Болезнь

Юля вышла из кабинета врача и села на кушетку. Что с ней происходит? Что за болезнь у неё такая непонятная. Всё болит.

Любая еда вызывала спазмы и тошноту. В голове завёлся «барабанщик», и стучал не переставая. В груди давило так, что сбивалось дыхание. В пояснице, казалось, организовали склад кирпичей, и они своей тяжестью мешали, а бывало, не давали двигаться.

Она прошла обследование. Нашлись некоторые отклонения, связанные с её длительной диетой, с былыми травмами, но, как объяснила врач, это лечится, и не должно вызвать устойчивых повсеместных бол и медикаментозную непереносимость.

У Юли началась какая-то непонятная реакция на лекарства. Через три дня приёма любого препарата лицо и горло отекали, вылезала сыпь, поднималась субфебрильная температура, кружилась голова.

Однажды ей показалось, что останавливается сердце. Это случилось ночью. Юля очень испугалась, вскочила с кровати, открыла настежь окно и начала медленно дышать, стараясь успокоиться и расслабиться, думать о сыне.

А не так давно её увезли в больницу на скорой. Заболел живот, да так сильно, что разогнуться невозможно было. Сказали: аппендицит. Провели лапароскопию. И ничего. Всё в порядке.

Врачи разводили руками: показания были, мы сделали, как положено. И никто не мог объяснить, что с ней происходит. Хорошо, хоть домой на второй день отпустили. За Сашей тогда соседка присматривала.

–. Юль, привет, – женщину выдернули из невесёлых мыслей, – надо же, где встретились. Ты чего, заболела? – на Юлю с интересом смотрела полноватая шатенка средних лет. – Я тоже болела. Ангиной. Вот больничный пришла закрывать.

– Здравствуйте, Анна Ивановна, – Юля приветливо улыбнулась.

Анна присела рядом.

– Как дела-то у тебя? Какая-то ты невесёлая.

Юля вздохнула: как у неё дела? Да она сама не понимает. А как про это рассказать… Хотя, может Анна Ивановна дельное что скажет. Биолог всё же. В школе вместе работают.

– Понимаете, Анна Ивановна, болею я чем-то, а чем никто понять не может, все анализы отличные. И смотрят на меня, как на симулянтку, будто выдумываю всё. А я есть ничего не могу, спать перестала, – и Юля доверительно рассказала о своих ощущениях.

– Ох, бедняжка, – посочувствовала Анна Ивановна- может, это на нервной почве у тебя? Ты вот кажешься такой спокойной, на детишек голоса никогда не поднимешь, улыбаешься всегда. А может у тебя внутри негатив копится? Успокоительные надо попить, и всё восстановится.

– Нет, в школе мне нравится, с детьми нахожу общий язык. С Сашей проблем нет. Не нервничаю я. А лечиться ничем не могу. Аллергия на все приписываемые лекарства. Пробовать, подбирать…слишком дорого получается.

– Знаешь, все болезни, кроме простуды, из головы, – очень серьёзно сказала Анна, – к психотерапевту тебе надо.

– Ну, не знаю, -протянула Юля, – может, и надо. Только вот туда точно не пойду. Не хочу, чтобы в моей душе копались.

– Знаешь, Юля, – женщина понизила голос, – у меня телефон есть на такой вот крайний случай, – она порылась в сумке, нашла кошелёк и вынула оттуда мятый листочек.

– Вот. Если хочешь запиши. Это Аглая Петровна, – и помолчав добавила, -шаманка.

Юля непонимающе уставилась на Анну Ивановну.

– Да ты не бойся, – усмехнулась та, – Аглая Петровна вреда не причинит. Я её давно знаю. Она мне, в своё время, помогла. Знаешь, тогда ещё не было такой быстрой и точной диагностики, как сейчас. Так вот, силы стали у меня уходить. А я молодая, ничего не болит, и первичные анализы вроде бы хорошие. Врачи только плечами пожимали. Мне вот по знакомству адрес Аглаи и дали. Я к ней приехала, а она на меня посмотрела и говорит: «Вовремя ты. Осы гнездо внутри тебя вьют. Сейчас гнездо выкинем». Я про ос не поняла. А она меня в разные стороны подёргала, постучала по мне, помяла, ну, как массаж, что-то поговорила, водой напоила и сказала ещё раз прийти провериться: не осталось ли ос. А знаешь, что потом оказалось? Когда все анализы получила? Рак. А Аглая ещё предупредила: «Лечение тебе назначат, но ты не соглашайся, попроси повторное обследование, а там видно будет». Когда, после Аглаиного лечения, анализы пересдала, врачи вновь плечами пожали: куда всё делось.

Юля слушала очень внимательно. Пожалуй, стоит переписать телефон. На всякий случай.

Из больницы шла не спеша, наслаждаясь весенним ароматом талого снега, треньканьем синиц, суетой улиц. Вот если бы не её непонятная болезнь, как бы она наслаждалась своей жизнью.

Сейчас надо зайти за Сашей в Центр детского творчества. Это далековато от их дома, надо несколько раз переходить дорогу, и поэтому она провожала и встречала сына с занятий – побаивалась пока отпускать одного. А когда сама не могла, просила соседку.

Соседка у них хорошая, на бабулю похожа, только помоложе. С Сашей всегда выручала: встретить-проводить, покормить, присмотреть. Юля ей тоже помогала по-соседски: то продукты принесёт, то окна помоет, а то и конвертик на праздник подарит.

В Саше проснулся талант рассказчика, и он захотел заниматься в кружке актёрского мастерства. Мальчика не брали, говоря, что ещё мал и не справится с заданиями.

Юля проявила неожиданную настойчивость, и добилась, чтобы сына приняли. В благодарность она предложила помощь в оформлении сцены и изготовлении декораций к спектаклям.

Саша увидел мать издалека и помчался навстречу, размахивая сумкой для сменной обуви.

– Мам, маам! Представляешь, меня в спектакль включили. По-настоящему. Мы ко Дню победы спектакль готовим, ну, помнишь, я рассказывал, говорил ещё, что мне сказали дублёром быть на всякий случай. Так вот, тот, который основной, совсем плохо справляется и забывает всё. А я всё выучил и рассказал всё правильно. Меня хвалили. Сказали, что теперь я – основной, и на меня вся надежда, – выпалил мальчик, едва добежав до матери. Он искрил радостью и счастьем.

Юля постаралась переключиться со своих мыслей на сына. Она похвалила, подробно расспросила, как всё происходило, выразила уверенность, что и в дальнейшем сын будет настойчиво идти к мечте, и предложила устроить по поводу этой маленькой победы праздник:

– Саш, смотри, вон то кафе со смешным названием «Ели, ели и запели». Помнишь, мы в него заглянуть думали? Давай там поужинаем? А потом зайдём за продуктами, а ещё конструктор покажешь, про который рассказывал, а то я не очень поняла, что это такое.

Саша с воодушевлением читал меню и рассуждал, чего ему хочется больше сейчас, а что попробует в следующий раз. А Юля, посмотрев на аппетитные фотографии, вздохнула про себя. Она обойдётся картофелем на пару и зелёным чаем.

– Мам, а ты чего так мало себе заказала? Это я лишнего навыбирал, дорого, да? Давай, я к официанту сбегаю, скажу, что передумал, – забеспокоился мальчик, услышав выбор матери.

– Саша, – Юля смотрела на него очень серьёзно, – у нас есть деньги. У нас всегда теперь будут деньги. Ты сделал хороший заказ, всего в меру. Просто я есть не очень хочу. Ну, а пирожное или пицца вечером – для меня вредно. А тебе можно и нужно всё, ты растёшь.

От своих слов Юля почувствовала сначала удовлетворение, а потом укол вины и сожаления за то, что она лишала себя и сына простых радостей, стараясь не разочаровать супруга. Хорошо, что бывшего.

***

Три года назад, когда Юлю выписали из больницы, она первым делом подала на развод, а потом и на лишение Романа Васильевича отцовства. Переживала, сомневалась, но всё же решилась.

Роме дали срок.

Бабуля поддержала: «Правильно. Оставь все несчастья на месте. А вещи свои и Сашины в узел смотай. Потом сожжём, за огородом». Юля опасалась даже случайных встреч с ним в дальнейшем и возможных претензий на сына, боялась, что он будет преследовать их.

Квартиру оставили свекрови, забрав только рисунки. Свекровь расстраивалась, что Юля предъявит права на имущество, но Юля отказалась от всяких притязаний, лишь бы побыстрее убраться, и никогда больше не вспоминать и не видеть этого дома.

Со Львом Григорьевичем, тем неожиданным покупателем картины, пожелавшим приобрести ещё парочку подобных, встретилась, обговорили заказ. Оба остались довольны встречей.

Юля, соскучившись по любимому делу, выполнила работу быстро и получила хороший гонорар. А Лев Григорьевич порекомендовал её своим знакомым. Появились ещё заказы.

Подружка показала Юлины рисунки в издательстве, их одобрили, сказав, что детям такое понравится, и обещали опубликовать.

Пока устраивали все дела, закончился учебный год, и Юля с сыном уехали к бабуле.

С родителями, особенно с матерью, отношения оставались натянутыми. Не могла мать простить ей замужества, и к Саше относилась прохладно, говоря, что он копия Романа. Саша, слышавший излияния своей бабушки, нервничал: