Рождённая для мести: Проклятие Жеводана

Диана Суси

Рождённая для мести: Проклятие Жеводана

Глава 1. Время ведьм

Франция, Жеводан, 1764 год

Туман стелился по земле, цепляясь за корни деревьев, скрывая тропы, словно лес сам пытался спрятать того, кто в нём скрывался. Серебристая дымка струилась между вековыми деревьями, скрывая тропы, стирая границы между реальностью и сном. Говорили, что это дыхание самой земли. Говорили, что в таких местах живут те, кого боится свет.

Жюстин де Виллар знала, что стоит за этими словами.

Она жила здесь слишком долго, чтобы не слышать шёпоты, что ползли по деревне. Её дом стоял глубоко в чаще, куда редко заходили посторонние, а в воздухе витали запахи сушеных трав. Здесь её не искали – пока.

Но лес уже шептал об опасности.

Последние дни лес словно затаился. Птицы замолкали, стоило ей ступить на тропу. Охотники, обычно избегавшие её владений, теперь кружили ближе. Ветер доносил тревожные шёпоты, но не раскрывал их сути. Сегодня она заметила следы – человека. Кто-то подходил к её хижине, но не осмелился войти.

Жюстин перебирала травы, бросая в кипящий отвар нужные листья. Она привыкла к страху. Люди всегда боялись того, что не понимали. Они приходили к ней, когда были присмерти их дети, когда кожа покрывалась пятнами от лихорадки, когда молитвы не помогали. Она спасала их. И плата была проста: золото, если есть, скот, если нет. Она никогда не лечила бесплатно, зная, что у каждого своя судьба и свой путь. Если кто-то пытался откупиться от смерти, это не должно было быть даром.

Но в этом лесу страх перед ведьмой был сильнее благодарности.

Резкий стук в дверь пронзил тишину, как удар грома среди ночи.

Она привыкла к внезапным визитам – испуганным матерям, молчаливым вдовцам, мужам, несущим детей, чьё дыхание становилось тоньше ветра. Но этот гость не был похож на других.  Этот человек настойчиво барабанил в дверь, требуя ответа.

Жюстин вытерла руки о передник, пальцы невольно скользнули к ножу на поясе. Она шагнула к двери,по которой шли удары, заполняя пространство, вытесняя все мысли.

Рывком открыла её.

На пороге стоял мужчина. Тёмный плащ слипся от сырости, капюшон скрывал лицо, но в напряжённой позе читалось беспокойство. Из-под полы виднелось что-то тяжёлое – меч? Нет, кинжал.

– Ты Жюстин? – голос хриплый, усталый.

Она молчала.

Он сделал шаг вперёд, и лунный свет скользнул по его лицу. На скуле темнела высохшая грязь, в глазах отражалась тревога – старая, застывшая, как зарубцованный шрам.

– Они идут за тобой. – Его голос прозвучал глухо, как удар камня о землю. – Сегодня ночью.

Сердце сжалось, и внутри вспыхнуло странное чувство – не страх, а боль. Они решили забыть. Все.

– Кто?

– Деревенские. – Он сжал кулаки. – Священник внушил им, что ты опасна. Что ты… не человек.

Он не закончил.

Но ей не нужно было продолжения. Она знала, что сказал священник.

Жюстин вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разгадать тайну. Почему ему не всё равно? Почему он здесь?

– Почему ты решил меня предупредить?

Мужчина покачал головой, и в его взгляде мелькнула тень сомнения. Он что-то знал, но не решался сказать.

– Я здесь, чтобы ты успела уйти. Пока ещё есть время.

Тишина.

Жюстин смотрела на него, а в груди, за гневом, за страхом, за ледяным расчётом, поднималось другое чувство. Глубокое, разъедающее.

Разочарование.

– Если я убегу, мне придётся прятаться всю оставшуюся жизнь, – сказала она медленно. – Бегство – это признание вины. Нет, я не побегу. За мной нет вины.

Она столько лет жила среди них. Лечила их детей, держала их руки, когда они умирали. Они верили ей. Но стоило священнику прошептать слово, и вера обратилась в пепел.

Жюстин опустила взгляд.

– Они уже решили, кто ты. Их не переубедить.– сказал незнакомец

Жюстин посмотрела на него, и мужчина вздрогнул. В её глазах не было страха.

– Тогда мне остаётся только напомнить им, кто я.

Она повернулась и шагнула в темноту, оставив мужчину позади. Его голос донёсся приглушённо, но смысл уже не имел значения.

Жюстин брела через лес, почти не замечая под ногами корней. Гнев расползался по телу, как яд, сжигая последние капли жалости к тем, кто теперь вышел с факелами. Всего несколько слов священника – и годы её помощи оказались забыты. Неужели страх сильнее памяти? Она знала, что священник давно плёл вокруг неё сети, но надеялась, что прошлые заслуги перевесят страх. Теперь было поздно гадать.

Жюстин подняла голову. Над деревней поднимались первые огоньки факелов, танцующие в ночи, словно змеиное жало. Тёмные силуэты метались между домами, их движения были резкими, словно горел не только огонь, но всепоглощающая ненависть.

Жюстин шла быстро, бесшумно. В этих дворах она спасала жизни, но здесь же её готовы были предать.

Дверь дома старосты была заперта. Она не стала стучать. Просто толкнула её, заставляя скрипнуть на петлях.

В комнате мгновенно запахло тревогой.

Староста вскинул голову. В его глазах вспыхнул испуг, но он быстро взял себя в руки.

– Жюстин, – произнёс он медленно, пробуя её имя на вкус.

– Ты позволишь им сжечь меня?

Молчание.

– Ты слышала, что говорят, – наконец выдохнул он.

– Я слышала многое. – Она сделала шаг вперёд. – Я слышала, как твоя жена умоляла меня спасти её. Я помню, как твоя дочь умирала в горячке, а ты боялся дышать. Я спасла её.

Староста нервно провёл рукой по столу, избегая её взгляда.

– Думаешь, у меня есть выбор? – Его голос звучал глухо, но в нём сквозил страх.

Жюстин склонилась ближе, её голос был мягок, но в нём звучала сталь.

– Ты решаешь, староста. Если они сожгут меня, тебе придётся смотреть на этот огонь до конца жизни.

Он напрягся, его пальцы сжались в кулаки, но он не нашёл, что сказать.

– Они боятся тебя.

– Они боятся не меня, а того, что я знаю.

И в этот момент снаружи раздался глухой звук.

Стук.

Затем ещё один.

Кто-то собирался вломиться.

Глава 2. Суд над ведьмой

Глухие удары по двери разрывали тишину, словно нетерпеливые кулаки хотели проломить не только дерево, но и сам воздух. Староста резко обернулся, а Жюстин даже не шелохнулась.

– Они уже здесь, – тихо сказала она, не отводя взгляда от его лица.

Староста вздрогнул, его лицо побелело, как мел.

– Я… я не могу их остановить.

Жюстин усмехнулась.

– Ты даже не попробовал.

Дверь задрожала под новым ударом. Голоса снаружи, ещё недавно приглушённые, становились громче.

– Открывай, староста! Мы знаем, что она там! – раздался грубый, злой голос.

Ещё мгновение – и её выволокут на улицу. Прямо под факелы.

Жюстин шагнула к двери – не в страхе, а в вызове.

– Значит, пусть видят меня. Я приду к ним сама.

Мужчина уставился на неё в замешательстве, но не сказал ни слова, когда она распахнула дверь.

Снаружи стояли люди. Те, кого она лечила, спасала, те, кто не так давно засыпал ее благодарностью. Теперь их лица были другими. Испуганными. Злыми.

Вперед выступил священник, держа в руке крест.

– Ведьма. – Голос его звучал твёрдо, почти торжественно. – Ты больше не можешь прятаться в тенях.

Жюстин встретила его взгляд, бесстрашно, прямо.

– Я никогда не пряталась. С чего вы так решили.

Она знала – ночь ещё не кончена. Все только начинается.

Священник шагнул вперёд, его пальцы сжались на кресте так, будто он пытался сломать его силой своей веры.

– Ты прибегала к силам, что не от Бога, – сказал он громко, так, чтобы каждый в толпе услышал. – Ты совершала нечестивые ритуалы, и за это должна ответить.

Жюстин обвела толпу взглядом, ища в их глазах что-то большее, чем страх – хоть крупицу разума. В них читалось всё: страх, сомнение, гнев, но ни следа той благодарности, о которой она надеялась напомнить.

– Нечестивые ритуалы? – её голос был ровным, но в нём слышалось что-то острое, холодное. – Так ты называешь знания, которые спасли твою сестру от лихорадки, священник?

Тот замер, но быстро взял себя в руки.

– Дьявол умеет искушать, – процедил он. – Он даёт силу, но требует за неё души.

Жюстин усмехнулась, покачала головой.

– А когда я спасала детей от чумы? Где был твой Бог тогда? Или ты думаешь, что это тоже колдовство?

Она шагнула вперёд, прямо к толпе. Люди чуть подались назад – неосознанно, по инстинкту.

– Я была вам нужна, пока вас не стало пугать то, что вы не в силе понять, – продолжила она. – Но скажите мне, кто из вас может сказать, что я хоть раз причинила вред? Кто из вас видел меня за нечестивыми ритуалами?

Толпа замерла. Кто-то потупил взгляд, кто-то переглянулся с соседом.

– Это неважно, – вдруг выкрикнул мужчина из задних рядов. – В деревне стали пропадать дети! Это всё она!

Жюстин замерла.

Вот оно.

Ей не нужно было больше никаких доказательств – обвинение уже прозвучало. Они были готовы сжечь её, но им требовалась причина, которую можно было повторять друг другу, пока не исчезнут остатки сомнений.

Она сжала руки в кулаки.

– И кто сказал вам, что это моя вина? – спросила она спокойно.

– Охотники видели, как ты ходила в лес ночью, – вмешался другой голос, и Жюстин узнала его. Это был кузнец, человек, которого она когда-то лечила от страшного ожога.

– Конечно, ходила, – кивнула она. – Я собираю травы, это моё ремесло. Или теперь ночной лес – тоже доказательство колдовства?

– Довольно! – прервал её священник. Он говорил громко, властно, его голос, казалось, пронзал холодный воздух. – Ты предстанешь перед судом. Завтра утром.

Жюстин сжала зубы. Суд. Значит, они дадут видимость правосудия перед тем, как совершить убийство.

– А если я откажусь? – спросила она.

– Тогда мы сделаем это прямо здесь.

Она медленно выдохнула.

Выбор был очевиден.

Завтра утром её судят. Завтра утром они решат, жить ей… или сгореть на костре.

Жюстин медленно обвела взглядом толпу. Гневные, испуганные лица – они больше не видели в ней целительницу, ту, кто помогал им. Теперь они видели ведьму. Угрозу.

Жюстин смотрела на священника, чувствуя, как внутри пульсирует злость.

– Суд? – её голос прозвучал низко, почти хрипло. – Вы называете это судом? Это фарс. Решение уже принято, разве нет?

Толпа закипела, кто-то зашептался, кто-то неуверенно переступил с ноги на ногу.

Священник напрягся, но быстро взял себя в руки.

– Господь рассудит, чиста ты или нет.

Жюстин подавила смех.

– Господь? Или ты? – она сузила глаза. – Вы хотите крови, а не правды. Вы уже держите факелы, так чего ждёте?

Священник сжал зубы, его пальцы крепче вцепились в крест.

– Отведите её.

Жюстин не двинулась.

– Ну же, кузнец, мельник, – она посмотрела на них. – Вы первые готовы меня схватить? Я когда-то вытаскивала вас с того света. Неужели руки, что спасли вас, теперь достойны только верёвок?

Кузнец отвёл взгляд, но не сдвинулся с места.

Мельник замешкался, но священник гневно взглянул на него, и тот шагнул вперёд.

– Боишься, что если откажешься, ты будешь следующим? – её голос был холодным.

Мельник вздрогнул.

Священник махнул рукой, и двое мужчины схватили её за руки, но Жюстин не сопротивлялась.

– Правильно, тащите меня в клетку. Прятаться за запорами вы всегда умели лучше всего.

Её вели через площадь, и люди, которые ещё недавно искали её взгляд, теперь отводили глаза.

Жюстин шагнула за порог, не сгибаясь, не пряча взгляда. Её не вели – она шла сама.

Священник задержался у двери.

– Господь смилуется над тобой, если ты признаешься.

Жюстин усмехнулась, подходя ближе.

– А ты смилуешься, если я плюну тебе в лицо? Или лучше в душу, раз уж ты решил судить меня вместо Бога?

Священник сжал зубы и захлопнул дверь.

Темница поглотила её.

Но Жюстин не чувствовала себя побеждённой.

Она ждала.

Ночь ещё не кончилась.

Жюстин опустилась на грубый деревянный настил, холод стены пробрался под кожу, заставляя мышцы напрячься. Тьма заполняла комнату, лишь тонкие полосы света пробивались сквозь щели в досках и малюсенькое окно. За стенами доносились приглушённые голоса стражников, потрескивание факелов сливалось с ночным дыханием ветра.

Им нужно, чтобы ожидание смерти сломило меня.

Эта мысль была ясной, но страх уже не жил внутри. Гнев – да. Боль – возможно. Но страха не осталось.

Пальцы медленно скользнули по шероховатому камню, словно пытаясь найти в нём ответ. Обрывки мыслей вспыхивали и гасли: дом, оставленный позади, зелья, застывшие в кипящем котле, лес, что столько лет укрывал её. Теперь всё это – прошлое, которое сгорало быстрее, чем древесина в костре.

Нет. Пока ещё нет.

Закрыв глаза стала вспоминать древние слова, для нее это была своего рода молитва. Их шептала её приемная мать, когда ночи были слишком темны, когда опасность стучалась в двери.

Её губы беззвучно повторяли их, ритмично, размеренно.

Снаружи послышался звук – короткий, тихий, но отчетливый.

Шаги.

Жюстин подняла голову.

Шаги были мягкими, выверенными. Не деревенский мужик. Кто-то, кто привык к осторожности.

Кто-то осторожно подбирался к хижине.

Или, возможно, кто-то пришёл за ней.

Жюстин замерла, прислушиваясь. Шаги остановились у самой стены. В наступившей тишине она почти чувствовала дыхание человека у малюсенького окна.

Совсем тихий звук, как будто ноготь скользнул по дереву ставни.

Она напряглась, готовая к любому повороту.

– Тише, – раздался приглушённый голос.

Она знала этот голос.

Мужчина из леса. Тот, кто предупредил её.

– Ты безрассудна, – прошептал он, едва слышно.

Жюстин не стала отрицать.

– Если пришёл читать мне нравоучения, лучше уходи.

– Я пришёл, чтобы вытащить тебя отсюда, пока ещё можно.

Она усмехнулась.

– Я говорила тебе, что не собираюсь бежать.

Тишина.

– Ты думаешь, что сможешь переубедить их, – наконец произнёс он. – Но завтра утром они не будут тебя слушать. Костёр заглушитт любые слова.

Жюстин сжала пальцы.

– Мне некуда идти. Даже если выберусь, я буду беглянкой. Везде.

Снаружи послышался лёгкий скрежет.

– Тогда у тебя один выход. Но тебе придётся сделать выбор.

Она нахмурилась.

– Что за выход?

Он медлил, и она чувствовала, что его слова изменят всё.

– Если ты не можешь уйти… – тихо сказал он, – тебе придётся сделать так, чтобы они боялись тебя больше, чем костра.

Жюстин замерла, словно зверь, учуявший хищника в темноте.

Она знала, о чём он говорит.

Знала, что это значит.

И если она согласится, пути назад не будет.

Жюстин молчала, её сердце билось ровно, но в груди поднималась новая, тёмная решимость.

Чтобы спастись, ей нужно перестать быть жертвой.

Она приблизилась к стене, почти касаясь её пальцами.

– Ты предлагаешь мне стать чудовищем? – её голос был тихим, но в нём скользнуло что-то ледяное.

За досками послышался короткий смешок.

– Они уже считают тебя чудовищем. Разве не так? – его голос был приглушённым, но твёрдым. – Им нужен страх. Дай им то, чего они действительно боятся.

Жюстин прикрыла глаза.

Она вспоминала людей с факелами, их гневные, полные ужаса лица. Как легко они решили вычеркнуть её, забыть всё хорошее.

Они ждали ведьму?

Так пусть ведьма явится к ним.

Жюстин поднялась, её движения были плавными, почти грациозными – словно суд уже начался, и она готовилась произнести приговор.

– Как? – спросила она, ровно, без сомнений.

– Завтра на площади будет твой суд, – ответил он. – Ты знаешь, что они решат. Но если ты сделаешь всё правильно… суд закончится не так, как они ожидали.

– Мне нужны травы, – сказала Жюстин, её разум уже работал. – Определённые.

– Они уже ждут тебя, – спокойно ответил он. – Только скажи «да».

Тишина между ними была короткой.

Жюстин сделала глубокий вдох.

– Да.

Она выбрала свою дорогу. Теперь оставалось сделать так, чтобы никто не смел встать у неё на пути.

Глава 3. Наследие крови

Верёвки сковывали её руки, но не могли сломить взгляд.

Священник поднял крест, его голос звучал твёрдо, наполненный уверенностью:

– Ты ведьма, Жюстин. Мы знаем, что ты ходила в лес по ночам. Что ты там делала, если не совершала колдовские ритуалы?

В толпе прокатился ропот, кто-то переглянулся, кто-то сжал пальцы в кулаки.

Жюстин не ответила сразу.

Она подняла голову и посмотрела на священника.

– Я делала то, что делаю всю свою жизнь. Искала знания. Искала лекарство.

В толпе прокатился ропот, кто-то переглянулся, кто-то сжал пальцы в кулаки.

Жюстин медленно вдохнула.

– Ложь! – выкрикнул кто-то.

– Ты встречалась с нечистой силой! Мы видели!

Вы видели, как я собираю болотный мох, что светится в темноте! Он помогает при лихорадке. Вы видели, как я ищу редкие грибы что видны только ночью! Они спасли вашего старосту, когда я вывела из его тела яд. Или, может быть, вы забыли, как я приходила по ночам к вашим домам, когда ночью умирали ваши жены? Когда младенцы задыхались в колыбелях и вы ждали от меня помощь? Толпа на миг замерла.

– Ложь! – выкрикнул кто-то снова.

Жюстин усмехнулась.

Тогда спросите кузнеца, кто вытянул его с того света, когда его рука начинала гнить? Или спросите мельника, почему его жена ещё дышит? Может, она просто воскресла?

Кузнец отвел взгляд.

Мельник сжал кулаки, но не сказал ни слова.

Священник сделал шаг вперёд, его голос звучал звонко, но в нём сквозила восторженная жажда власти:

– А ты можешь поклясться перед Господом, что не говорила с волками? Что не слышала голосов, которые шептали тебе из темноты?

Толпа напряглась. Женщины перекрестились, кто-то всплеснул руками, ожидая её ответа, словно он что-то изменит.

Жюстин медленно подняла взгляд.

– Поклясться? – переспросила она с откровенным сарказмом. – А разве клятвы ведьмы что-то значат для вас? Или вам просто нравится, когда люди унижаются перед вами в страхе?

Священник не ответил, и тогда Жюстин усмехнулась.

– Давайте так, раз уж пошёл такой разговор. Может, я поклянусь, что по ночам не танцевала в лунном свете с духами? Или что не превращалась в ворона и не каркала вам под окнами? О, или, может, я должна отрицать, что не варила зелья из слёз младенцев?

Толпа зашумела.

Кто-то засмеялся, но смех быстро задушили шёпоты ужаса.

– Ты издеваешься! – выкрикнул кто-то.

Жюстин сделала невинное лицо.

– Что, правда слишком нелепа? Не укладывается в вашем маленьком мозгу, который питает только страх?

Она повернулась к толпе, смотрела каждому в лицо, запоминая, кто трусливо отворачивался, а кто жадно ждал её приговора.

– Вам нужна не правда, а красивая причина. Вы даже не пытались искать доказательства. Вам хватило слухов. Одного крика в ночи, одного мимоходного слова, и всё – вы вцепились в это, как псина в кость.

Священник побелел от ярости, но Жюстин не дала ему и рта раскрыть.

– Вы боитесь леса, потому что он не молится вашим богам. Вы боитесь тьмы, потому что не понимаете её. Вы боитесь меня, потому что я не стою перед вами на коленях, не плачу и не умоляю.

Она улыбнулась.

– А знаете, что самое смешное? Лес никогда не говорил со мной. Ни шёпотом, ни криком. Но вы… – она кивнула на толпу. – Вы орёте громче любых демонов.

Священник рванулся вперёд.

– Хватит! – его голос сорвался, почти пискнул от гнева.

– Боишься, что я скажу ещё что-то, что заставит их задуматься? – Жюстин приподняла бровь. – Не волнуйся. Им не привыкать затыкать уши, когда им удобно.

Огонь рванулся вверх, хватая воздух жадными языками. Толпа замерла, ожидая, когда огонь сомкнётся вокруг неё. Но Жюстин не чувствовала жара.

Она вспоминала.

Но не легенды, не чужие истории. Она вспоминала слова, услышанные когда-то в детстве, ещё не зная, что они предскажут её судьбу.

Однажды, глубоко в лесу, она встретила медведя. Она не успела даже испугаться – знала, что бежать бессмысленно. Он учуял её раньше, чем она его. Видела, как он напрягся, как шевельнулись его мощные лапы. Нападение было неизбежным.

И тогда произошло нечто странное. Страх не парализовал её. Он проснулся.

Она почувствовала, как внутри что-то сдвинулось, хлынуло по венам, заставило её сердце колотиться быстрее. Её тело начало меняться. Жюстин не помнила деталей – только горячий всплеск силы, обострённое зрение, звериный рык, вырвавшийся из её собственного горла. А потом – кровь.

Медведю не повезло.

А ей?

Её это ужаснуло.

С того момента она стала бояться себя. Она нашла травы, отвары, ритуалы заглушавшие зов, сдерживавшие пробуждение зверя. Никто не знал об этом. Кроме неё самой.

Но сейчас она не сдерживала себя.

Жюстин рассыпала травы, зажатые в кулаке, и прошептала слова, которых никто не понял. Её голос был тихим, но в этом шёпоте чувствовалась древняя сила. Теперь страх пробудится не в ней, а в них.

А сейчас, дорогой читатель, я хочу напомнить вам сцену, которая была на этой площади много лет назад. Тогда, как и сейчас, здесь собралась толпа. Люди стояли плечом к плечу, сжимая в руках факелы, с лицами, искаженными страхом и фанатичной верой в собственную правоту. Площадь видела это прежде, но те, кто собрался здесь сегодня, предпочли забыть.

Когда-то давно, в центре этой самой площади стоял мужчина, высокий, с тёмными волосами и светлыми, почти нечеловеческими глазами, в которых отражался свет пламени. Он не был одним из них, но был им нужен. Он жил в лесу, и люди звали его, когда умирала роженица, когда ребёнок задыхался в лихорадке, когда охотник приходил из чащи с разорванным боком и молитвы не помогали. Он никогда не отказывал, но и благодарности не требовал. Он не вмешивался в их жизнь, не просил хлеба, не приходил в гости. Оставался в тени, пока его не звала беда. И люди были ему благодарны. Пока испуг не стал сильнее, чем нужда в нём.

Ночью его увидели не таким, каким привыкли видеть. Не целителем. Не человеком. Огонь в костре треснул, когда его глаза вспыхнули в темноте. Лунный свет пролился на его фигуру, и он стоял на четырёх лапах, сгустком ночи среди деревьев. Тот, кто его увидел, не подумал о спасённых детях. Не вспомнил, как этот человек держал за руку его мать, пока смерть не отступила. Он увидел только зверя. А зверя надо было сжечь.

Его не победили в бою. Его победила хитрость. Вино, наполненное травами, парализующими тело. Ложь, сказанная устами тех, кому он верил. Когда он открыл глаза, он уже был связан. Мужчины сжимали факелы, женщины держали детей за плечи, не позволяя им плакать. Он не сопротивлялся. Он только смотрел.

– Ты демон, – сказал священник, не оставляя места сомнениям.

– Ты не человек.

Кто-то прошептал молитву.

– Ты не должен жить.

Пламя взвилось ввысь, но прежде чем огонь схватил его плоть, он заговорил. Его голос был спокоен.

– Вы заплатите за это.

Пламя дрогнуло.

– Вы боитесь меня, но бояться надо не меня. Бояться надо того, что идёт за мной.

Женщина зажала рот рукой, отводя взгляд.

– Когда вы снова потянетесь к факелам, когда кровь невинного вновь окропит эту землю, – вы поймёте. Но будет поздно.

Огонь поглотил его, но слова остались в воздухе.

Прошли годы. Люди забыли. Они передавали только сухие строки: «Когда-то в деревне сожгли демона». Но никто не вспоминал его слов. Никто не вспоминал, что именно он предсказал.

И вот теперь, десятилетия спустя, история повторяется. Толпа вновь собралась на площади. Факелы вновь дрожат в руках. В центре снова стоит тот, кто когда-то спас их жизни, но стал ненужным, когда страх взял верх. Они забыли предсказание.

Но предсказание не забыло их.

Жюстин.

Она никогда не знала его, но кровь, что текла в её жилах, помнила.

Её отец не просто предсказал этот момент – он оставил в ней часть себя, наследие, которое теперь пробуждалось.

Он предсказал её.

Жюстин закрыла глаза. Внутри неё что-то оборвалось, сломалось, превратилось в нечто новое.

Она не была просто жертвой этой деревни.

Она была той самой карой, что они сами навлекли на себя.

Толпа шумела, кричала, требовала крови, но Жюстин уже не слышала их голосов. Она слышала только огонь. Он жадно впивался в её кожу, пожирал платье, опалял лицо. Боль была адской, разрывающей, но она не кричала. Крик – удел слабых, удел людей. А она уже не была человеком.

Что-то внутри хрустнуло, сломалось, сдвинулось – её тело больше не подчинялось привычным законам. Её кожа не просто горела – она менялась, растягивалась, лопалась, уступая место тому, что жило внутри неё всегда. Верёвки лопнули, и она рухнула на колени. Слабость накатила волной. Огонь разрушил её тело, но он не убил её.