Тина Крис. Её личный сонник

– Можно?

– Конечно-конечно, иди к себе, – ответила матушка. Я развернулась, чтобы выйти, и услышала голос девицы, сопровождающей меня:

– Матушка, она правда согласилась?

– Элиза, дорогая, она дала согласие, иначе здесь бы её не было.

Мне больше ничего не удалось услышать. Двери плотно закрылись.

Кто эта Элиза? Она называет мою названную маменьку «матушкой». Вот ведь загадка! Что здесь вообще творится? На что я согласилась? Уже даже выяснять не хочется, поскорее бы ночь и домой.

– Мисс Крис, – обратилась ко мне Элен, – Вам помочь?

Я повернулась к ней и решила, что сначала нужно позавтракать, а потом уже паутину зла распутывать.

– Элен, а на кухне позавтракать возможно?

– Конечно, мисс, Изольда будет очень рада Вас видеть.

Опять новое имя. Надеюсь, это знакомство будет более приятным, чем предыдущее. Заодно узнаю все местные сплетни: на кухне слухи обычно быстро собираются. А оттуда уже разносятся по остальным «инстанциям».

– Веди скорее, а  то слона готова проглотить,  – пошутила я.

Она странно на меня посмотрела и,  ничего не сказав, развернулась, чтобы пойти. Затем замерла на миг и, снова повернувшись, спросила:

– Мисс, Вам правда лучше?

– А почему ты спрашиваешь?  – вопросом на вопрос ответила я.

– Просто Вы в  последнее время изменились очень. Раньше жизнерадостные были и со слугами дружили, а потом вдруг стали приказы отдавать, чтоб слуг наказывали и избивали.

– Я сама приказывала или нет?

– Мисс Элиза передавала главному. Простите, мисс, я разболталась, Вы же голодная, пойдёмте со мной.

Дальше мы шли молча, я  размышляла над её словами. Теперь понятно, почему она испугалась при нашей первой встрече и попросила её не бить. Остаётся непонятным лишь то, что за игру здесь ведут хозяева и  кому понадобилось меня дискредитировать в глазах слуг.

Изольда оказалась милой старушкой, пухлой, но очень проворной.

– Девочка моя, ты так исхудала. Я  никогда не верила в то, что ты потеряла рассудок, – причитала она, суетясь передо мной на кухне. – Такая красавица стала. Вот бы Ваша матушка покойная увидела, гордилась бы Вами.

– Покойная матушка? – переспросила я.

– Ой, что это я? Вот ведь теперь хозяин осерчает, если узнает, что проболталась.

– Изольда! – остановила я её причитания. – Давай по порядку. Я не доложу хозяину о том, что ты сейчас расскажешь.

Изольда переглянулась с Элен и, глубоко вздохнув, присела на табурет напротив меня.

– Ваша матушка, графиня Эверт, единственная наследница покойного графа – Вашего отца…

– Изольда, прости, – прервала я её рассказ, – а кто мне тогда эти родственники?

– Дядя и  тётя, а  Элиза  – сестра двоюродная. Ваш дядя  – брат покойного графа. Они тогда на поминки папеньки приехали, так и остались. Вы ещё только-только родились, и молодая графиня – матушка Ваша – после родов плохо себя чувствовала и не смогла пережить трагедию, померла. Очень уж они любили друг друга, душа в душу жили, хоть и недолго. А дядя Ваш опекунство над Вами оформил и остался здесь с женой и дочерью.

Она что-то ещё продолжала говорить, но я  уже не слушала. Ведь оказалось всё так банально и просто наследство. Опекунство прекращает действовать после моей свадьбы. Потом сумасшествие и Кристина, т. е. я, снова в отчем доме и  дядя снова опекун. Только теперь уже до конца жизни. Бедная девочка, жизнь её ужасно сложилась. Так, пока у меня есть этот день, я могу что-то исправить в её судьбе. А может, получится написать её новую жизнь.

Окрылённая своими мыслями, я  быстренько попрощалась с кухаркой, перехватив булочку с сахарной посыпкой, побежала вверх по лестнице и влетела в комнату Крис.

Мне необходимо понять, как изменить паутину уже свершившихся событий. Оглядевшись по сторонам, я обратила внимание на её дневник, который сейчас лежал на тумбочке около кровати. Открыв его, перелистнула страницы, которые уже успела прочитать в своём настоящем. Я уткнулась в  эту личную книгу судьбы, посвятившую меня в  самую суть событий, – жизнь маленькой одинокой девочки, оказавшейся под пристальным присмотром названных папеньки и  маменьки, которые, откровенно говоря, никогда и  не скрывали своей ненависти к племяннице.

* * *

«В подвале дома есть холодные камеры, в  которых папенька часто меня закрывает.

Всё там меня очень пугает. Он часто усаживает меня в кресло, ужасно твёрдое деревянное кресло, и пристёгивает руки к подлокотникам. Я стараюсь не сопротивляться, ведь он говорит, что всё это из любви ко мне и чтобы победить мою болезнь, которая заставляет меня быть агрессивной по отношению к  окружающим. Потом он делает так, что я  забываю эти моменты. Когда сестрица рассказывает мне о  том, как я  себя веду, мне становится очень стыдно. Папенька говорит, что то, что живёт внутри меня, заставляет меня делать все те злые вещи. Я не знаю, что внутри меня, но оно очень пугает, поэтому я хочу помочь папеньке разобраться в этом… Он больно протыкает мою кожу длинной иглой и берёт много крови, после чего я не чувствую ног и рук и еле добираюсь до своей комнаты. Иногда мне помогает Элен. Однажды я упала прямо на лестнице и Элен помогла мне добраться до комнаты. Она меня жалеет, боится, но жалеет. Элиза рассказывает о страшных вещах, которые я могу сотворить. Однажды я проснулась, а в комнате всё 38 перевёрнуто, портреты порваны в клочья и мебель поломана. Я не понимаю, как на это мне хватает сил, потому всегда с облегчением вздыхаю и радуюсь, ведь я забываю о том, как всё творю. Сложно это, конечно, когда ничего не помнишь, но таковы особенности моей болезни.

Последний раз было особенно больно, и  я вспомнила, что Изольда частенько молится какому-то Богу. Решила тоже помолиться. Не знаю, услышал ли, но попробовала. Папенька не слышал, иначе наказал бы страшнее, чем просто пускание крови. Розги и ещё какие-то штуки в каменной темнице тоже лежат неподалёку от стола с инструментами.

Папенька запрещает верить: говорит, что всё это ересь, и вера делает людей слабыми. Но Изольда так искренна; она за меня часто молится, когда я  спускаюсь перекусить на кухню. Услышит меня её Бог или нет – я не знаю. Странно, конечно, но после молитвы становится легче, боль уже не так остро ощущается. Однажды даже показалось, что кто-то меня как будто коснулся, но это ветерок подул. Маменька всегда говорила, что у меня богатое воображение, что я всё детство выдумывала всякие небылицы. Мне ещё никогда так не хотелось излечиться, как сейчас. Я видела портрет того, кого мне суждено назвать мужем, и мне впервые захотелось жить дальше. После этого прошло не так много дней, а я всё время думаю о нём. Папенька теперь ещё чаще уводит меня в каменную тёмную комнату в подвале, но я не противлюсь. Ведь это мне во благо, чтобы я могла выйти замуж за моего герцога и жить долго и счастливо. Надеюсь, Бог меня услышит и поможет».

Я оторвала взгляд от дневника несчастной девочки, чья жизнь была кошмаром, устроенным дядей и его семьёй. Бог! Я всегда верила в Бога, с детства любила слушать историю о  мальчике, чьё предназначение  – спасение мира ценой собственной жизни. В моей вере Бог тоже, видимо, сейчас впервые проявился, поскольку оказаться здесь без вмешательства сверхъестественных сил я не могла. Другого объяснения не было. Опустив взгляд на дневник, я продолжила чтение.

«Сегодня папенька пришёл и сказал, что я выйду замуж за моего герцога, но потом я должна сделать что-то ужасное, и меня вернут домой. Если я буду упрямиться, он не будет давать мне лекарства, и я больше не смогу быть нормальной. Мне очень страшно! Если папенька перестанет давать мне действенное лекарство, я навсегда останусь чудовищем. Так называет меня Элиза, когда я  впадаю в  безумие. Так называет это состояние папенька.

Сегодня я  решилась спросить о  том, что я  должна сделать. Папенька сказал, что моё предназначение заключается в  помощи нуждающимся. Оказывается, у  меня есть тётушка и  дядюшка, которые находятся в  бедственном положении. После свадьбы с  герцогом (мой жених  – родной брат императора) я  должна уговорить императора передать родственникам мои титулы и все земли, принадлежащие моей семье. За это он будет всегда помогать мне: пожизненно выделит необходимую дозу лекарств, и  тогда, возможно, я смогу жить, а не сидеть как безумная в клетке. А ещё благодаря этой свадьбе мы породнимся с правящей династией, из-за чего моя сестра тоже сможет выгодно выйти замуж. Это всё не так уж и плохо: я смогу хоть ненадолго почувствовать себя счастливой, выйти замуж за любимого человека, помочь родным и сестре. Что может быть лучше для меня в моём больном положении?! Но если это у меня не получится, то я должна буду сделать что-то стоящее. Да, он так и сказал: «Единственное стоящее в моей жизни». Но о  том, что я  должна совершить, чтобы стать достойной дочерью своих родителей, он так и не сказал. Папенька дал мне время подумать, объяснил, что я  провинилась. Правда я, увы, не поняла, когда, и поэтому он закрывает меня в комнате, чтобы я подумала и не навредила себе. Не знаю, что мне делать… Помолюсь Богу ещё раз».

Глава 4

Замужество

Любовь ничем не владеет, и ею нельзя обладать,

поскольку любви нужна любовь.

Так! С этим явно что-то нужно делать!

Пока я размышляла о прочитанном, дверь в мою комнату распахнулась, и  на пороге появился тот, из-за кого мне вообще нужно что-то придумывать.

– Дорогая, – любезно начал он. – Так как твоя болезнь не утихает, а,  наоборот, превращается во что-то непредсказуемое и  неуправляемое, мной было принято решение выдать тебя замуж сегодня. Герцог уже едет. Элен поможет тебе привести себя в порядок.

В комнату тихонько вошла Элен, за ней ещё две девушки, которые внесли белое подвенечное платье, какие-то коробки, ленты, тесёмки и ещё груду всяких украшений.

– Сегодня ты уедешь с  герцогом в  его дом, но позже вернёшься, как мы договаривались,  – сказал он и  вышел, оставив меня в окружении смотрящих на меня во все глаза девушек.

– Мисс Крис, разрешите? Я должна помочь Вам переодеться, – и одна из них, не дожидаясь моего ответа, начала расшнуровывать корсет моего платья. Шнуровка была лёгкой, поэтому раздели меня быстро – чувствовался опыт.

На меня надели белое платье, усадили на мягкий пуф и что-то творили с моей причёской. Я отстранённо за всем этим наблюдала, поскольку меня волновал только один вопрос: где пройдёт моя ночь? Если в доме герцога, значит, шансов на пробуждение в моём настоящем у меня нет. Вот и помогла, называется, милой девушке, а сама себе помочь не в состоянии.

– Готово, – прервала мои размышления Элен.

В зеркале отражалось милейшее создание. Невинность и женственность сквозили во всём образе: от изгибов талии до лёгкости в причёске – я была одновременно и серьёзной, и утончённо соблазнительной.

Девушки оказались настоящими искусницами-мастерицами. Салоны красоты устроили бы бой за таких сотрудниц.

– Пора,  – сказал папенька, вошедший как всегда без стука.  – А  ты хороша!  – оценил он меня.  – Герцог будет счастлив такому сладкому плоду, – и он лукаво и некрасиво ухмыльнулся.

– Поспешим,  – поторопил он, подставив локоть для опоры.

Весь путь от комнаты до зала торжеств мы прошли молча. Убранство этого зала восхищало взор: канделябры, камины, зеркала и  стекла, фасадные окна, отражающиеся в  зеркалах. Зал был чрезмерно помпезен. Мне хотелось убрать из него все кричащие атрибуты мебели, добавить света и простоты.

Священник стоял в конце зала, а рядом с ним – мой будущий муж. Дорожка между скамьями: я в белом подвенечном платье, под руку с отцом, а в конце этого пути – любимый, красивый, надёжный жених. Не свадьба, а мечта…

Вот только всё немного иначе: я здесь не я, а отец – вернее, папенька – тоже не мой, а жених хоть и настоящий, но тоже не мой.

Мы дошли до конца прохода, и  папенька передал меня в руки жениха. Я не сводила с него глаз, а он на меня даже не смотрел. Священник что-то говорил, что-то спрашивал, я даже что-то ответила, но всё это время продолжала смотреть на него. Кажется, что я, как и та девушка, в чьём теле я оказалась, влюбилась в этого мужчину. Священник закончил говорить, и  мой теперь уже муж прикоснулся губами к моей дрожащей руке.

Как и  венчание, свадебный ужин также прошёл мимо меня. Я казалась себе глупой, юной, влюблённой дурочкой. Герцог встал из-за стола, остановив всех, кто последовал его примеру.

– Господа, дамы, – обратился он к гостям в зале, – нам с дражайшей супругой пора уезжать. Дела государственной важности не дадут нам пробыть с вами до конца этого вечера, но вы обязаны остаться и выпить за наш счастливый брак и наше здоровье.

После чего он помог мне подняться, и в этот момент моё тело перестало слушаться окончательно. Что-то происходило со мной! Я была обессилена, словно безвольная кукла: ходила, говорила – делала всё, что от меня хотели, но по ощущениям как будто не жила, а наблюдала за происходящим со стороны.

Супруг помог мне сесть в экипаж. Я смотрела из кареты на окно своей комнаты и внутри себя кричала от бессилия, потому что усну сегодня не в той постели, в которой проснусь завтра.

Мы отъехали на достаточное расстояние, когда герцог протянул ко мне руку и снял белую кружевную фату с гребнем, который держал эту красоту.

– Хоть и папенька Ваш советовал оставить гребень при Вас, чтобы вы были послушны и  не наделали глупостей, я не могу дальше наблюдать Вашу глупую улыбку, это выше моих сил. Между нами всё равно ничего быть не может, поэтому это не понадобится, – он отвернулся и спрятал гребень в карман.

Меня как будто ток прошиб  – так было здорово ощущать себя живой.

Что всё это значит? Почему я  ничего не чувствовала, кроме собачьего желания целовать ноги своего хозяина. Подстраховался папенька, подстраховался.

Вот уж никогда не думала, что моё замужество будет таким печальным.

Дорога до замка герцога заняла не больше пары часов, а  это значит, что он жил где-то рядом с  родительским домом. Вся дорога прошла в молчании.

Герцогский замок представлял собой массивное сооружение, больше напоминающее город-крепость. Размах и величие, вышколенные слуги, стражи, какие-то вельможи, разные господа и дамы с оголёнными декольте.

Дом, из которого меня сегодня увозили, по сравнению с  этим замком был игрушечным. Двор, в  который, стуча колёсами, въехал наш экипаж, был выложен тёмным кирпичом. Огни из окон и освещение вокруг замка напоминали праздник в большом городе, фейерверк красок и ярких впечатлений.

Когда экипаж остановился, и  мой муж подал мне руку, проявляя галантность, я совсем не ожидала увидеть застывших в поклоне мужчин и женщин в реверансе. Пока я переживала за свою жизнь и жизнь девушки, чьё замужество сегодня состоялось, я забыла о том, что мой новоиспечённый муж – брат императора.

Мы величественно шли по проходу между склоняющимися в поклоне молодыми и не очень людьми: женщины волнообразно застывали в реверансе и кокетливо опускали глаза.

Наше шествие произвело ошеломляющий эффект. Но на этом впечатления сегодняшнего дня не закончились. Лестница замка развела нас по разным сторонам, и ко мне подступили молоденькие камеристки. Они раздевали, разували меня, разбирали волосы, затем снова одевали, обували и  укладывали волосы. Всё это продолжалось около часа, но потом в комнату из смежной спальни вошёл мой супруг и хлопком в ладоши разрешил всем выйти.

На мне уже не было смиряющего мою волю гребня, но состояние моё было вряд ли иным. Я  была под впечатлением от недавно произошедших событий, стала молчаливой и не по характеру застенчивой. Только после того как мой муж скинул верхний халат, до меня дошло, к чему меня подготавливали и переодевали.

– Дорогая, – обратился ко мне супруг, – ты же не против, если я буду тебя называть «дорогая»? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Не могла бы ты пройти на свою половину супружеского ложе, людей нужно отпустить.

– Что значит «отпустить людей»? – спросила я, когда пришла в себя, залезая под одеяло. При этом я не скинула с себя ничего из того, во что сейчас была одета.

Вместо ответа герцог дёрнул за какую-то верёвочку, и шторки, разделяющие спальню надвое, раскрылись. Моему взору предстали всё те же люди, что встречали нас во дворе. Местный этикет сводился к тому, что все вельможи должны почтить и  поздравить чету своим присутствием в герцогской спальне: пожелать таким образом счастья молодым и оставить их в добром здравии исполнять супружеский долг. Я полулежала в поистине королевской кровати с  незнакомым мужчиной, который сегодня стал моим мужем. К нам по очереди подходили, смотрели, кивали в знак почтения порядка сотни людей. Вот это поворот. Теперь наверняка больше не буду испытывать страх перед большой аудиторией или чувство стеснения в  большой компании. Какая застенчивость может быть, когда сотня человек прошли через твою спальню, пожелав тебе счастья?

После того как за последней пожилой парой закрылась входная дверь, герцог повернулся ко мне со словами: – Ну что ж, давайте быстренько избавимся от этого, – и потянул тесёмку моего халата, что был завязан по самое горло.

Я инстинктивно дёрнула рукой в ответ, сжимая пальцами развязавшиеся тесёмки.

– Нет? – он удивлённо приподнял бровь. – Вы не желаете?! Что ж! – добавил он и, откинув одеяло, встал с постели. – Я, должен признаться, тоже имею иные виды на эту ночь. Спокойной ночи, герцогиня, – сказал он и, небрежно накинув ночной халат, покинул спальню.

Признаться честно, я тоже хотела по-другому провести эту ночь и уж точно не в этой постели и не в этом доме. Поступок герцога зацепил меня, до краёв наполнив смешанными чувствами стыда и  праведного гнева. Мне хотелось сделать что-то в ответ, сказать всё, что думаю, влепить пощёчину наконец. Вернуть своему образу гордое именование «леди», но всё, что я себе представляла, выглядело по-детски, а я имею честь быть замужем за взрослым и опытным мужчиной.

Хотя, честно признаться, возраст супруга был мне неизвестен. В сладких мыслях о мести, коварной и мучительной, по моему мнению, я заснула.

Когда я  попаду обратно домой  – неизвестно, а  в  этом настоящем нужно ещё попытаться выжить. Всё это завтра. Завтра я  придумаю план, и  он обязательно будет коварным и ужасным. Мужчина, оскорбивший меня своим пренебрежением, поплатится за это. Завтра обязательно будет лучше, чем сегодня. Сегодня я  устала. День был длинным и тяжёлым: я вышла замуж и от того, как я поведу себя, зависит моя жизнь и жизнь той, чьи мгновения я сейчас проживаю. Я не вправе судить о её жизни, ведь теперь я живу её жизнью.

Утро сложно было назвать радужным.

Слава Богу, конечно, что откровенных ритуалов не было и не нужно представлять простыни на всеобщее обозрение. Но вот начинать утро с молитвы и чтения священного писания здесь явно приветствовалось.

Моё утро началось с  визита священника, пришедшего помолиться за счастливую супругу и новую зародившуюся жизнь. Рассказывать ему про коварные планы и проведённую ночь я не стала. И вообще, пусть все считают, что счастливая возлюбленная пребывает в неге и блаженстве после ночи любви с их великолепным и любимым герцогом.

Кстати говоря, я не только его возраст не знаю, но и имя осталось на задворках моей памяти. Вплетённый в мои волосы гребень сделал своё дело: я вела себя как глупая курица и замуж выходила, не понимая своих действий.

После визита священника в  спальню подали завтрак, и  молоденькие камеристки занимались приготовлением всего того, что мне надлежало выбрать и надеть. По статусу мне полагалось выглядеть соответствующе: меня нарядили в шёлковое платье-сак голубого цвета, обильно украшенное оборками. Стомакер был отделан каскадом шёлковых бантов, в тон ему были и туфельки. Корсет я отказалась надевать, точно не смогу заставить себя носить его. Лиф платья был не особенно глубоким, и  потому я  осталась довольна своим видом. Девушки, по всей видимости, должны были сопровождать меня повсюду, потому вышли из спальни гуськом за мной и  медленным шагом двинулись в  ритме моих движений.

В мои планы не входило сопровождение, поэтому все коварные планы пришлось отложить на потом. Для начала нужно было избавиться от тихого преследования.

Насчитав трёх сопровождающих преследовательниц, я резко развернулась, не дав им опомниться, и начала раздавать указания:

– Ты, – указав на первую милую блондинку, – принеси в комнату свежих цветов.

– Ты,  – повернувшись ко второй, рыженькой,  – хочу свежевыжатого сока. К моему возвращению он должен стоять в комнате.

– И, наконец, ты, – я обратилась к третьей, тёмненькой.

Спасибо тому, кто выбирал моих камеристок, цвет волос у всех был как на подбор.

– Желаю что-нибудь почитать, выбери на своё усмотрение.

Все трое продолжали стоять, удивлённо взирая на меня.

– Я что-то не ясно сказала?! – тоном, требующим подчинения, переспросила их я.

– Но, герцогиня, нам велено сопровождать Вашу светлость… – она не договорила, так как я подняла указательный палец и, словно часовой стрелкой, повела им сначала влево, затем вправо.

– Если вы хотите продолжить здесь работать, впредь вы трое слушайтесь меня без колебаний, сомнений и без прекословий. Познакомимся мы с вами позже, а пока разрешаю исполнить то, что каждой из вас приказала ранее, – сказала я и, развернувшись на маленьких каблучках, двинулась в сторону лестницы.

Мои спутницы не решились ослушаться и, перешёптываясь о чём-то, разбежались в разные стороны.

Ура! Празднуя маленькую победу, я  двинулась вниз по лестнице. Если уж задумала что-то менять, то пора начинать. Тихоней я  никогда не была, характер тоже вроде бы имелся, постоять за себя всегда могла, поэтому, даст Бог, не пропаду.

– Ваша светлость, – услышала я обращение и повернулась. Я увидела высокого мужчину в военном мундире, он стоял внизу лестницы, склонив голову в знак почтения.

Поскольку сейчас я  в  статусе леди-хозяйки, я  решила, что будет достаточным, если я просто кивну в качестве приветствия.

– Ваша светлость,  – повторил он,  – Вы чего-нибудь изволите?

– Нет…  – и  я  замялась, так как не знала имени того, с кем веду беседу.

Осознав причину моей заминки, он продолжил:

– Меня зовут Батлер, и  я  управляющий, доверенное лицо герцога. Он уехал по государственным делам. Меня просил сделать так, чтобы Вы, Ваша светлость, не заскучали.

– Хорошо, Батлер, я  Вас услышала, но мне ничего не нужно. Мне бы хотелось побыть одной и  прогуляться по саду.

– Как пожелает Ваша светлость, – и он исчез за дверью, что располагалась рядом с лестницей.

Моё настроение в конец было испорчено. Вот тебе и коварный план мести. Уехал и  даже не зашёл попрощаться. Судя по тишине в замке, увёз всю свою сотню другую придворных дам и  кавалеров с  собой. Огорчённая, я  вышла через центральные двери на улицу. Воздух был поистине волшебным и сладким. До меня только сейчас дошёл смысл 48 произошедшего. Это был воздух – свежий, чарующий, сладкий запах свободы. Я была свободна. Замужем, но свободна. Только сейчас я поняла, что могу осуществить задуманное: помочь девице и провести время с пользой, ведь я со своим даром провидца оказалась здесь, значит, исполнив предначертанное, попаду домой. Настроение мгновенно улучшилось, и даже надвигающаяся туча не портила общего впечатления и наслаждения от лёгкости намеченного пути.

За приятными размышлениями не заметила, как на смену одной небольшой тучки пришло несколько и грянул гром. Капли дождя безжалостно полоснули лицо. Начался ливень, и беспощадный ветер колыхал деревья и рвал всё на своём пути. Оглянувшись вокруг, поняла, что ушла далеко от замка, и вокруг были лишь деревья и кусты.

– Ваша светлость, – послышался крик сквозь вой ветра. Глаза застилала дождевая вода, льющаяся водопадом. Я не могла ничего видеть в этом бушующем ветреном дожде.

– Ваша светлость,  – услышала я  приятный мужской голос где-то рядом. – Слава Богу, Вы живы и невредимы, – и  он накинул мне на плечи что-то тёплое и  на удивление сухое. Подхватив меня на руки, спаситель усадил меня перед собой на какого-то скачущего с невероятной скоростью коня. Я закрыла глаза и, как мне показалось, даже уснула, когда голос сзади тихим шёпотом заставил меня резко проснуться.

– Ваша светлость, мы приехали.

– Спасибо, – ответила я, чувствуя неловкость.

– Давайте я помогу Вам спуститься, – и он эффектно соскочил с коня и аккуратно меня подхватил.

– Как зовут моего спасителя?  – поинтересовалась я, укутываясь в непромокаемый плащ с подкладкой из меха.

– Себастьян, конюх герцога, – и он поклонился в знак приветствия.

– А я Крис. Давай так: на людях ты будешь звать меня «Ваша светлость», «герцогиня», ну или как там ещё нужно. А когда вокруг не будет никого, я для тебя просто Крис. Мне очень нужны друзья! Договорились? – и я протянула ему руку для рукопожатия.