Полная версия
Вера Петрук
Северина и Адский Кондор
Глава 1
Когда Грач сообщил, что меня выпускают по амнистии как ветерана боевых действий, я уже давно была взрослой девочкой и в сказки не верила. Четыре года в колонии строго режима могут даже фею заставить поверить в то, что сказок не бывает. Феей я никогда не была, а вот Ведьмой быть приходилось. Тот, кто в отделе придумывал позывные, страдал плохим чувством юмора, но коллеги, отдел, начальство и работа – все это осталось в прошлом. Между ним и настоящим пролегла бездна, на дне которой маячило убийство, которое я не совершала, и месть, которой я жаждала, как вампир, пролежавший в могиле четыре года без капли крови.
Вообще-то, любой, кто знал меня в прежней жизни, сказал бы, что Ведьма и убийство – синонимы, но моего Егора убила не я. Для мира я всегда была невидимкой с новым паспортом каждые полгода. Тех немногих, кто знал меня раньше, в свое будущее я звать не собиралась. Когда настанет великий день мести, ответит каждый.
– Ну, как ты, Ведьма? – спросил Грач, услужливо открыв передо мной переднюю дверь минивэна. Мог бы и подождать с вопросами. Тюрьма еще возвышалась за нашими спинами злым роком, разбившим мою судьбу на осколки.
Мне никогда не нравился этот дурацкий позывной – «Ведьма». У других агентов встречались имена посолиднее. Кобры там, анаконды, а уж пауков – и не перечислить. Мне всегда хотелось иметь «паучий» позывной. Например, я могла быть Аргиопой – это паук-оса, или, если начальство хотело избежать банальности, то Коричневая Вдова – тоже ничего. Черных вдов и каракуртов в нашем мире было много, но Коричневых Вдов, кажется, еще не встречалось. Тоже неприятное насекомое со смертельным исходом случайной встречи. Но после неудачного знакомства с главным, и его случайно брошенного «Вот же ведьма!», прозвище за мной закрепилось, а потом стало рабочим. Я тогда глупая была, только что из тренировочного центра, где меня научили всему, но только не острить с начальством. «Перед этим я бессильна», – вынесла вердикт моя наставница по кличке Жало, которая до сих пор снилась мне в кошмарах. В общем, я потом даже заявление писала с просьбой сменить позывной, но начальство оказалось злопамятным, так я Ведьмой и осталось. Похоже, ей и умру.
– У меня имя есть, – мрачно буркнула я, глядя в боковое зеркало, как с бешеной скоростью исчезают высокие заборы, дозорные башни и серая коробка тюремного здания. Грач никогда не умел водить машину нормально – только, как идиот, на огромной скорости. Все, кому не посчастливилось с ним ездить, обычно сразу вспоминали, успели ли они написать завещание.
– Расслабься, детка, – хмыкнул этот придурок, с которым мы никогда не ладили. – Вдохни и выдохни. Страшное позади. Ты свободна и еще не старая, впереди будущее.
Я схватилась за руль, навалившись на Грача плечом, а потом перехватила управление и второй рукой. На такой скорости любое неловкое движение руля – и мы в кювете, но я лишь крепко вцепилась в оплетку, не дав Грачу совершить непоправимое. Колеса все равно черпнули кромку, гравийное крошево с хрустом забарабанило по днищу, а Грач, хоть и работал в прошлом каскадером, побелел так, будто увидел мертвого таракана в откушенном пирожке. В следующую секунду я вернулась на свое место и поправила ремень безопасности – мало ли. Самой стало страшно, но я хотя бы проснулась – часы показывали половину пятого утра.
– Вот же… ты, что творишь, бешеная? – в сердцах воскликнул он, но хотя бы сбавил скорость, и дальше мы поехали нормально. Значит, тоже испугался.
– Не детка, не Ведьма и не бешеная, – медленно произнесла я. – Северина.
– Да понял я, – фыркнул он. – Рин, в самом деле, ты совсем в своей тюрьме озверела.
– Не зарекайся, – предостерегла я его. – На такой работе, как у тебя, «своя тюрьма» может появиться у каждого. И глазом моргнуть не успеешь.
С Грачом разговаривать не хотелось, от него воняло предательством и обманом, но назад в бетонный мешок я не хотела. В общих чертах условия моего освобождения мне назвал адвокат, Грач должен был сообщить лишь детали. Однажды меня уже выкинули на мусорку за ненадобностью, однако мир вдруг вспомнил, что Ведьма, оказывается, еще могла пригодиться. Прямо о моем возвращении не говорили, но намеки я понимала. Соглашусь на все, поступлю по-своему.
– Ты не обижайся, против тебя такие улики выкатили, ничего поделать было нельзя, – почему-то стал оправдываться Грач. Я привыкла молчать, в одиночных камерах насиделась, ему же молчание было невыносимо. – Ты ведь понимаешь?
Я все понимала. Имелась масса вариантов, но начальство не захотело возиться с моим делом. Я уже тогда собиралась уходить со службы, и, будучи не на самом хорошем счету, не была достойна того, чтобы помнили о моих былых заслугах.
– Все нормально, – не понятно кого успокаивал Грач. За окном брезжил унылый зимний рассвет, снег еще не выпал, и было заметно, что серая полоса бурьяна, бесконечно тянувшаяся вдоль дороги, его удручает. Я же наоборот ловила каждую деталь, которую выхватывали из темноты фары. Все восхищало – побуревшие метелки полыни, черные силуэты деревьев, индиговое небо и бледнеющие звезды. Даже мороз, проникающий в открытое окно, и двойная сплошная на асфальте – и те были в радость. Глаза не могли насытиться миром, и я понимала: неважно, что от меня потребуют за свободу. Соглашаться придется. Не могло же быть так, что я, действительно, попала под амнистию, и Грач по доброте душевной встречал меня из тюрьмы. Или могло?
– Ты бы окошко прикрыла, не лето, – буркнул Грач, но, видя мое настроение, спорить не стал и лишь застегнул куртку.
– Годик тихо полежишь на дне, – наконец, перешел он к делу. – А потом, может быть, и вернуться захочешь. Я ведь тебя знаю. Таким, как ты, без работы нельзя. А с тюремным «стажем» кто тебя еще возьмет?
Значит, решили по-хорошему. Все эти фразы «вдруг захочешь» и «может быть» указывали на то, что принуждать меня пока не собирались. А вот в целый год отдыха верилось мало.
– У нас руководство сменилось, – выдал тайну Грач. – Такой бардак сейчас творится. Ты как раз отдохнешь, а мы порядок наведем. Я, знаешь, неожиданно, в начальники попал, так что ты со мной дружи, я теперь не последний человек. А что? Не век же мне в поле работать. Ты вот у нас еще молодая. Сколько тебе?
Грач прекрасно знал, сколько мне лет, но я была не в том положении, чтобы с ним острить. Язык пришлось прикусить, а ведь столько всего хотелось ему рассказать. Например, о его брюхе, которое он нажрал за четыре года, что я провела на нарах, и о его бегающих глазах, которые, как и раньше, выдавали его страх передо мной. Интересно, почему он не отправил шестерку, а предпочел встречать и терпеть меня сам?
– Кадров не хватает? – все-таки не выдержала я.
– Что?
– Я говорю, тюрьма не красит, так?
Грач странно на меня посмотрел и включил радио. Там играло что-то непонятное, из современного. Девушка старалась петь, но получалось у нее плохо, да еще и акцент портил дело. Говорила, вроде, по-русски, но буквы то ли картавила из-за дефекта речи, то ли специально произносила на иностранный манер. Грачу нравилось, он даже закивал в такт песни, мне же от такой «музыки» стало тоскливо.
– Скажи что-нибудь про мои волосы.
– Седину надо закрасить, – бросив на меня быстрый взгляд, выдал Грач.
– Они длинные!
Он фыркнул, я тоже. Грач даже представить не мог, каких усилий мне стоило сохранить длину волос там, где каждая сучка стремилась их отрезать. Но мои длинные волосы нравились Егору, и я поклялась, что короче они не станут.
Я знала, что никогда не выглядела на свой возраст. В тридцать я легко выдавала себя за старшеклассниц, но тюрьма оставила на лице свое клеймо. И дело было даже в не сломанном носе и не в морщинках, заплясавших вокруг глаз. Придется приложить титанические усилия, чтобы изменить сам взгляд.
– Ничего, пластику тебе сделаем, – Грач кивнул на мой нос, по-своему истолковав молчание. – Можем, вообще, новое лицо сшить. Ты даже не представляешь, какие у нас сейчас деньги и возможности. Просто огромные! В отделе такие люди работают!
Но тебе зачем-то понадобилась списанная со счетов Ведьма, подумала я и поймала свое отражение в боковом зеркале. На меня взглянуло бледное лицо с большими черными глазами. В тюрьме я сильно потеряла в весе, на лице только глаза и остались. Медведка, старшая по камере, говорила, что сломанный нос мне идет. Она же мне его и сломала, когда я отвоевывала свое место в тюремном мире. Было обидно уберечь нос за все годы обучения в центре, потом работы, где приходилось сталкиваться с любителями разбивать чужие носы, но проиграть какой-то бичихе, у которой оказался хороший удар левой. Медведка своих недостатков не скрывала, а ее честность сделала нас лучшими подругами. Ирония судьбы. Подруг у Ведьмы раньше не водилось.
– Давай другую музыку, – не выдержала я.
– Что хочешь? – равнодушно спросил Грач, не собираясь переключать радио.
– Ламбаду.
– Смеешься? Нельзя быть настолько старой.
Я усмехнулась – мне теперь можно было многое. За спиной оставался бетонный мешок и мои друзья – Дашка Несчастная, Королек, рыжая Сабина и, конечно, Медведка. Из моего отряда под амнистию больше никто не попал. Они обещали писать. Ну, хоть кто-то.
Кончался ноябрь, но зима в этом году началась рано и, кажется, собиралась лютовать. Морозы стояли крепкие.
– Открой бардачок.
В свете фар блеснул указатель. Тридцать километров до аэропорта. Кажется, скоро мы с Грачом попрощаемся. Я надеялась – навсегда.
– Лесогорск, – прочитала я название города на билете. – Это где? На Севере?
– Дальний Восток, – буркнул Грач. – Ты только без фокусов. В сеть не выходи, телефоном не пользуйся, мы тебя, если что, сами найдем. В общем, тебе и без меня известно, что значит тихо лежать и не отсвечивать. Никто не знает, что ты вышла. И никто не должен узнать. Там, в бардачке, еще конверт лежит, в нем твои новые документы, в том числе, на квартиру. Да, мы помним твои заслуги, поэтому сняли тебе однушку на год. Все оплачено. Банковская карта будет ежемесячно пополняться, назовем это пенсией. В Москве, понятно, на эту сумму ты не прожила бы, но в Лесогорске будешь королевой.
Вот же, гады, молча выругалась я. Тотальная слежка, значит. «Жучки» будут даже в унитазе.
– Меня бы кто-нибудь на год отпустил, – покивал своим мыслям Грач. – Да еще каждый месяц деньги кидал на карту… Эх, Ведьма, я тебе завидую. Можно с утра до вечера сериалы смотреть, в игры играть… Главное – не спиться.
Он захохотал, но я веселья не поддержала. До аэропорта мы доехали в молчании.
– Северина, – напряженно окликнул он меня, когда я вышла на мороз и сунула руки в карманы куртки, которую последний раз одевала четыре года назад.
– Я не буду мстить, – заверила я его.
– Слова твои по ветру летят, – пропел Грач фразу из известной песни. – Только сунься к Корнеевым, крошка, и ты дашь мне повод вспомнить, почему я тебя ненавижу.
Я кивнула и подхватила свою легкую сумку. Вещей у меня было немного – как всегда. Спасибо за предупреждение, гад, но у тебя пока нет причин беспокоиться. Раньше злобы во мне было столько, что однажды она полыхнула и сгорела, едва не подпалив меня саму. Теперь в меня ничто не вселялось – ни скорбь, ни ненависть. В чем-то Грач был прав. Нужно время. А потом я созрею и воспряну, как феникс. Раз уж наш чертов волшебный мир решил вернуть Ведьму назад.
Глава 2
Я бросила ключи на столик у двери, вынула наушники, стянула теплые кеды и, все еще тяжело дыша после пробежки, побрела в ванную. Как страшный сон, вспоминались тюремные прогулки в каменной клетке двора. Маленькие площадки камер не располагали к тренировкам с интенсивным движением, но выручала йога и статичные силовые упражнения. В спортзал водили раз в месяц, да и то при условии хорошего поведения, чем я не отличалась. Движение – как же мне его не хватало.
Лесогорск встретил двадцатиградусными морозами в ноябре, но я все равно заставила себя бегать два раза в день – утром по району, вечером ездила на стадион в другой конец города и возвращалась уже пешком. Грач не солгал. Город был той еще дырой, но после камеры я чувствовала себя в раю. Возможно, через полгода душа запросит большей свободы, ведь я понимала, что одно заточение сменили на другое – с повышенным комфортом, но прошла неделя с моего заселения в однушку, выбранную агентством, и я все еще пребывала в эйфории.
Квартира находилась в спальном районе, в пятиэтажной хрущевке, в меру разбитая, но хотя бы без насекомых или плесени в ванной. В моей жизни было столько «убежищ», что все они казались на одной лицо с разницей в стилях, местоположении и стоимости убранства. Пожила и в дешевых, и в богатых интерьерах, но ни разу в настоящем доме. В настоящем доме должны быть живые цветы, кот или рыбки в аквариуме – то, что являлось недостижимой роскошью лично для Ведьмы, которая всегда была на работе. Даже тюрьма не смогла отучить меня от рабочих мыслей. Вряд ли что-то изменится в моем ближайшем будущем. Ни кота, ни кактус в новой квартире я заводить не рискнула. Грач врал, как дышал. Никто не оставит меня здесь на целый год в покое. Свободу придется отрабатывать, и эта мысль засела во мне болезненной занозой. Ведь возвращаться в прошлое я не хотела.
Итак, меня встретили большая кровать с чистым бельем (которое я все равно несколько раз перестирала), мягкое кресло у окна, пустой книжный шкаф, маленькая уютная кухня с двумя табуретками и круглым столом, а также холодильник, в котором кто-то заботливый оставил масло, сыр и хлеб – все просроченное, что говорило о том, что моего прибытия ждали давно. Батареи грели исправно, с маленького балкона открывался вид на автостоянку и темную полосу леса, начинающуюся сразу за площадкой с машинами. За деревьями поднимались горы. Все правильно, я же в Лесогорске. В городе уже выпадал снег. С трассы его убрали, а на тротуарах, по всем правилам, он превратился в наледь, которую дворники будут долбить, наверное, в феврале.
Следящие «жучки» я обнаружила сразу, один в прихожей, другой на кухне – как-то слишком скромно, но, возможно, моя персона не стоила больших усилий. Трогать их я не стала и, вообще, решила не нарываться и не привлекать внимание. Меня также снабдили телевизором и ноутбуком с оплаченным интернетом – судя по всему, через него со мной и свяжутся, когда придет время. Зная, что каждое движение в сети будет отслежено, я для вида сделала закладки в браузере на новостных сайтах, и на том отношения с ноутбуком и интернетом завязала.
Зато познакомилась с местными магазинами, которых в районе было целых два – один продуктовый, он назывался «Еда и водка», второй – алкомаркет от известной сети. Кто бы сомневался, эти даже в тундре торговые точки имеют. Меня, разумеется, сразу заприметили местные бабки, и, чтобы избежать нежелательных сплетен, я придумала слезливую историю, которую и выдала одной старушке – мы с ней оказались соседками. На следующее утро со мной здоровалась вся скамейка у подъезда. В их глазах я стала пусть и глупой, но преданной женой, которая, не выдержав разлуки с мужем, переехала поближе туда, где он работал вахтовым методом на лесопилке. С моих слов, встреча должна была состояться со дня на день. Недалеко от Лесогорска, действительно, работала частная лесопильная компания, которая собирала рабочих со всей страны.
Из реакции старушек я поняла, что тюрьма не настолько отпечаталась на моей внешности. Выдавать себя за молодую все еще получалось. К тому же сразу после заселения я устроила себе экстренный курс домашнего салона красоты: привела в порядок прическу, закрасила седину, сделала маникюр и приобрела необходимую косметику, потому что хороший грим – это половина маскировки. Все девушки в нашем тренировочном центре дополнительно проходили «курсы красоты», как у нас их называли в шутку. Жало была уверена, что красивым лицом, сладким голосом и точеной фигуркой можно добыть не меньше информации, чем с помощью пыточных орудий, кулака, ножа, пистолета или химии. Мне эта часть курса никогда не нравилась, но сдала я ее на отлично – из принципа.
«Такая красивая, молоденькая, сдался ей этот мужик, который годами на вахте пропадает. Можно подумать в столице работы нет. В такую даль потащился, и жену бросил, козел».
«Вот именно! Из самой столицы за ним прилетела!»
«Нового мужика ей надо, глядишь, и детки пойдут».
Пару раз купив бабулькам на лавке карамелек и окончательно наладив внешние связи, я занялась внутренней обороной. Если я собиралась провести в своей однокомнатной норе хоть немного времени, ее следовало обезопасить.
Купив все необходимое в хозяйственном магазине, где пришлось выстоять очередь с хмурыми мужиками, я смастерила небольшую сигнализацию, выведя сигнал на браслет. Несколько веревочных ловушек под окнами на кухне и в спальной, а также небольшой шокер у входной двери сделали мои ночи спокойнее. Я также провела косметический ремонт, купив шпатлевку и тщательно замазав все трещины, которых в стенах старого дома имелось достаточно. И хотя моими соседями со всех четырех сторон были пенсионеры, я предпочитала перестраховаться. Не проснуться однажды из-за ядовитого газа, пущенного через трещину в стене из соседней квартиры, – опасность в моем мире вполне реальная.
Напоследок я закупила с десяток ножей, хотя так и тянуло поискать кого-нибудь из местных авторитетов и разжиться огнестрелом. Но привлекать внимание криминала или моих добрых освободителей не хотелось, поэтому я ограничилась холодным оружием. Мне особенно понравился тяжелый японский нож для суши, похожий на тесак. Руку им сразу не отрежешь, но пару пальцев отрубить можно легко. Я спустила на него приличную сумму со своей карты. Оставшийся месяц придется питаться скромно, но нож того стоил. Повздыхав по своему любимому мачете, оставшемуся в прошлом, я прикупила несколько легких ножей для метания, заточила их, насколько возможно, затем увидела на рынке многолезвийный складной нож, забрала его тоже и по части холодного оружия успокоилась.
Подумав, я намешала из бытовой химии и кухонных специй несколько видов боевых смесей, которые разлила в бутылочки из-под зеленки и йода и спрятала в ванном шкафчике над раковиной. В магазине для дачников купила штыковую лопату и два топора – один колун, другой полегче, и спрятала все это добро за входной дверью. Напоследок я собрала аварийный комплект, который вышел дешевле японского ножа, но не уступал ему по значимости. В аварийный комплект, который я упаковала в рюкзак, чтобы он всегда был под рукой, вошли спички, свечи, кремень, лупа, иглы и нитки, рыболовные крючки с леской, компас, фонарик, набор батареек, метровая катушка медной проволоки для ловушек, гибкая складная пила, пара моих заточенных ножей. Продовольствием решила себя не утяжелять, но от банки сгущенки отказаться не смогла. В нескольких аптеках города я собрала походную аптечку, которую уложила на дно рюкзака, и была особенно довольна тем, что удалось разжиться скальпелем. Пусть и без ручки, но при необходимости ее всегда можно сделать из дерева. В пакет я включила анальгетики, кишечные успокоительные, антибиотики, антигистаминные, таблетки для стерилизации воды, лейкопластыри и бинты, а также презервативы – на всякий случай. Как отличные емкости для воды они были незаменимы.
Взглянув на аварийный рюкзак, я вспомнила былые дни в тренировочном центре и то, как подобные рюкзаки не раз спасали мне жизнь. Так уж повелось, что начальство не только дало мне прозвище, которое бесило, но и распределило в группу, которую в агентстве в шутку называли «олдскульной» – по той причине, что в век цифровых технологий нас тренировали так, будто за окном – старый добрый двадцатый, и вероятно, его начало. Были группы, участникам которых едва ли не чипы в голову вживляли, а были такие, как моя.
Сначала мы сдавали экзамен по выживанию в дикой природе, а кто выживал, тот переходил на другой уровень, где нас обучали уже всему остальному. Тех, кто не выжил, помнили их чуть более везучие одногруппники, например, я. Я помнила всех троих девушек, не выбравшихся из африканской саванны, и пятерых мальчишек, которые сгинули во льдах Арктики.
Я отработала пятнадцать лет, что должна была агентству по контракту, а в последний год встретила Егора и поняла, что на службе не останусь. Долгое время я думала, что со мной разобрались свои же, избавившись в нашем излюбленном стиле, но на второй год тюрьмы заключила, что не являлась такой уж значимой фигурой, и меня просто «отпустили». Начальство умыло руки, притворившись, что ничего сделать не может. Зачем возиться с той, от которой больше нет пользы? В тени мы жили при жизни, должны были остаться там и после смерти. Какое-то время тюрьма казалась мне именно гибелью, чертой, из-за которой не возвращаются.
Налаживание быта на свободе заняло меня дней на пять, после чего я снова стала его слышать. Голос Егора не оставлял никогда, выручая, когда я сходила с ума в одиночных камерах.
Уделив большую часть времени тренировкам, я постаралась занять себя кулинарией и рукоделием. За последние четыре года я научилась неплохо вязать и собиралась продолжить сие медитативное и крайне полезное занятие. Грач намекнул, что работать я не должна, но в местной газете мне уже приглянулось одно объявление. Требовался вахтер в школу на сутки через трое. Зарплата едва бы покрыла стоимость моего японского ножа для суши, но устраивалась я туда не ради денег. Некоторые правила стоило разок нарушить – для проверки системы надзора. Нужно было узнать, как пристально за мной наблюдали.
В первую неделю своей свободы я не шуршала – вела себя, как мышь, которую подстерегал за стенкой кот. Бегала, отжималась, тягала гантели, которые чудесным образом нашла на мусорке. Готовила себе вкусности, однако к своему полусреднему весу борцовской категории вернуться не смогла. Вязала, смотрела новости, читала, но большую часть дня гуляла, исходив Лесогорск вдоль и поперек. Составила два плана эвакуации из города и задумалась о покупке велосипеда.
Иногда сидела с бабками, рассказывала им о своем несуществующем мужике и собирала сплетни. К концу недели я знала, чем живет семья мэра, где тусуются жены местных директоров, и сколько любовниц у начальника ЖЭУ. Жаловаться старушки тоже любили. Особенно их доставали водители, паркующие машины близко к их скамейкам, а также наркокурьеры, делающие летом закладки в их клумбах с петуниями. Где прятали аналогичный товар зимой, бабки не знали, но подозревали мусорные контейнеры, которые в зимние месяцы вывозились редко, притягивая внимание крыс и маргиналов. В общем, Лесогорск жил теми же проблемами, что и любой другой город, разве что масштабы происходящего в нем были поменьше. К примеру, новостроек здесь возводилось всего четыре, и борьба девелоперов с жителями, бунтующими против появления высоток напротив их окон, шла тяжело. Казалось бы, пригород рядом – иди и застраивай пустырь, но девелоперы хотели развивать именно исторический центр, втискивая стальные и стеклянные коробки между двухэтажными и пятиэтажными зданиями советской эпохи.
Впрочем, изюминка у Лесогорска тоже имелась.
Глава 3
– Еще у нас дьявол есть, – с восторгом рассказывала баба Глаша. – Он иногда в полную луну приходит. Этот дьявол как-то нариков из нашего подъезда погнал, а то ведь жизни не было. Ксения Валентиновна померла, а внук ее притон в квартире устроил. Они даже дом как-то едва не сожгли, подпалили что-то на кухне. Участковый наш совсем с ними замучился, не знаю, что бы мы сейчас делали, если бы не дьявол. Он на новогоднюю ночь к ним в окно вломился и всех переломал. Страшно! Кузьминишна его видела. Как черт, говорит, безумный. Всю шайку из окон побросал прямо в снег, а потом ногами их топтал, кровищи было – море. Хорошо, милиция вовремя приехала, иначе поубивал бы всех. Хоть и наркоши, да молодые парни, у них вся жизнь впереди.
– Не милиция, а полиция, – нравоучительно поправила ее баб Варвара. – И жизни у нариков нет. Закончилась она с первой их таблеткой дизайнерской.
Старушки с Лесогорске были просвещённые, в теме.
– Да уж, лучше бы дьявол их сразу поубивал, – поддакнула Кузьминишна. – Они месяц свои переломы в больничках полечили, а потом за прежнее взялись, только на другой квартире уже. Эту, к счастью, продали. Хорошая пара, тихая там живет. Правда, ремонт долго делали, но оно и понятно, все стены, небось, провонены были.
– А что, много бандитов-то в Лесогорске? – спросила я.
– Ой, много, – обрадовалась интересной теме Кузминишна. – Фабрика пианино у нас была, а как Союз рухнул, так она и закрылась. Но здание стоит, большо-о-е! Вот там все наши бандюки и живут. Там они все сидят.
– А полиция?
– Да мало ее у нас. Кто тут работать будет? Таких дурочек, как ты, прости Господи, немного. Нормальные мужики в столицу едут и семьи потом забирают. А, может, тебе бросить своего дурня? Зачем тебе юродивый, который ради лесопилки такую женщину оставляет?
