Кто написал смерть?

Parvana Saba

Кто написал смерть?

ГЛАВА ПЕРВАЯ – Странный студент

Утро было чужим. Не холодным, не серым, не враждебным, просто чужим. Таким бывают лица попутчиков в метро: ты знаешь, что они существуют, но не хочешь их запоминать. Элина Даль стояла у окна, глядя на двор университетского кампуса. Под ним – асфальт, тонкий слой снега, вишневые листья, размятые шагами студентов. Ничего особенного. И всё же… как будто кто-то только что ушёл, оставив после себя след, которого не должно была быть.

В кабинете пахло кофе, бумагой и остатками её терпения. Первая пара. Поток, как всегда, шумный – литература теперь в моде, особенно после выхода сериалов с героями в свитерах и томными монологами. Но Элина не верила в моду. Она верила в конструкцию фразы, в напряжение между словом и молчанием, в паузы, которые говорят больше, чем диалоги.

Она повернулась, открыла ноутбук. Программа на сегодня – краткий анализ рассказов студентов. Обычная работа. Но в стопке напечатанных страниц, оставленных на краю стола, лежал один текст, который она перечитала дважды, не потому что был хорош, потому что – он был точен. Больно точен.

«Белая кость на ковре. Звук выключенного телефона. Женщина лежала лицом вверх, как будто просила прощения у потолка…»

Автор – Али Ревин. Студент второго курса. Никогда прежде не выделялся. Писал коротко, аккуратно, иногда сухо. Но этот рассказ был другим. Он был… реконструкцией.

В дверь постучали.

– Разрешите? – знакомый голос, без уверенности, но и без смущения.

– Входите, – сказала она, не поднимаясь.

Али вошёл. На нем – темное пальто, в руке – записная книжка, а на лице – вежливое равнодушие. Он не улыбался, но и не избегал взгляда.

– Вы просили подойти.

– Да, – Элина жестом указала на стул напротив. – Присаживайтесь.

Молчание затянулось почти на полминуты. Она наблюдала за ним: руки сложены, спина прямая, глаза не бегают. Не студент, а фигура. Как будто он пришёл не отвечать на вопросы, а поставить диагноз.

– Ваш рассказ,

– Да, – он кивнул.

– Это выдумка?

– А должна быть – правда?

Он говорил мягко, но без юношеской неуверенности. Словно знал: каждое слово весит больше, чем кажется.

– Вы описали… смерть. С подробностями, которые не встречаются даже в криминальной хронике.

– Я читал архивы. Старые протоколы.

– Где именно?

Он выдержал паузу, чуть наклонил голову – жест не защиты, скорее размышления.

– Интернет. Паблик "Забытые дела", телеграмм-каналы. Всё открыто.

– Всё?

– Почти всё. Детали я додумал. Воображение.

Она откинулась в кресле, скрестила руки. Что-то было не так. Не в тексте – в нём как раз всё было безупречно. Не в теме – о смерти пишут многие. Не в парне напротив. А в… несоответствии. Он говорил как свидетель. Писал как участник. А представился – как наблюдатель.

– Я могу задать вам ещё один вопрос, Али?

– Конечно.

– Зачем вы это написали?

Он ответил сразу.

– Чтобы вы это прочитали.

В эту секунду кабинет, казалось, выдохнул. Всё стало слишком ясным – и в то же время ничто не объяснялось. Он не моргнул. Он знал, что это звучит как вызов. А может, как исповедь. Элина не ответила. Только посмотрела в его глаза – и почувствовала, как внутри неё что-то слегка сдвинулось. Как если бы дверь, плотно закрытая на годы, вдруг отворилась. И за ней – не ветер, не свет, а нечто более живое. И страшное.

– Всё, вы свободны, – сказала она. Голос прозвучал слишком ровно.

Он встал, кивнул и вышел, не оборачиваясь.

Когда за ним закрылась дверь, Элина наклонилась к листу с распечаткой рассказа. Подчеркнутые фразы, её карандашные пометки, одно слово внизу, на полях – "Откуда?"

Но теперь ей хотелось написать рядом другое. "Кто?"

Кампус казался вымершим. Сквозь мутное стекло её окна проходили силуэты студентов: кто-то курил, кто-то разговаривал по телефону, кто-то тащил за собой портфель, не закрытый до конца. Слишком много людей, но ни одного – настоящего. И всё же один из них написал этот текст.

Элина встала, подошла к шкафу и достала старую папку – «особые работы». Там лежали рассказы, эссе, куски прозы, которые когда-то удивили её – по уровню, по интонации, по какой-то неуловимой… точности. Тонкая грань между наблюдением и проживанием. Теперь к ним добавился текст Али. Она не торопилась вложить его внутрь. Держала в руках, как вещдок.

За окном начинался снег. Не метель, не зима – пробный, неуверенный. Как будто небо сомневалось: стоит ли напоминать, как быстро остывает всё живое.

Элина выключила свет в кабинете, осталась в полумраке. Экран ноутбука мерцал, словно звал её обратно к обязанностям. Но она не вернулась. Осталась у окна.

Преподавать литературу – это всё равно что ежедневно вступать в бой с полуправдой. Большинство студентов не читает. Те, кто читает – делают это как тренировку. Почти никто не чувствует ткань фразы, её плоть и кость. Но иногда… очень редко… случается обратное. Тебе приносят текст, в котором слишком много чувств. Не литературных, а биологических. Он дышит. Он болеет. И тогда ты боишься не за него – за себя.

Она взяла рассказ, прошла в читальный зал. В это время дня он был пуст. Пространство между книжными шкафами, мягкие лампы, запах бумаги и старого лака. Место, где она обычно отдыхала. Сейчас – нет. Сейчас она искала подтверждение.

Открыла браузер, нашла ту самую историю: "Дело №328/М – смерть Виктории Г." Год: 2017.

Женщина найдена мертвой в собственной квартире. Ни следов взлома, ни борьбы. Лежала на ковре. Телефон был выключен. Окно открыто, хотя температура – минус восемь. Отмечено: «не характерная поза тела». Уголовное дело закрыто за отсутствием состава преступления. Формулировка: «суицид с особенностями».

А теперь – Али:

"…окно приоткрыто, как будто кто-то вышел, но не закрыл. Рука на животе, словно она пыталась удержать себя изнутри. Телефон – выключен. Без экрана, без финала."

Совпадений слишком много. Но можно ли верить себе, если ты сама – автор? Если у тебя в прошлом книга, которую назвали опасной? Если ты потеряла мужа именно после публикации?

Элина опустила голову на руки. Лоб коснулся холодной поверхности стола. Это был жест не усталости – поиска точки отсчета.

Когда она вернулась в кабинет, дверь была приоткрыта. Она точно помнила, что закрывала её. Внутри – никого. Только запах. Табачный дым. Кто-то курил. В помещении без окон. Без пепельницы.

Она проверила вещи: ноутбук на месте, бумаги – тоже. Только… на столе лежала записка. Узкий лист, вырванный из тетради.

Без подписи.

"Вы слышите слова, но не слушаете молчание."

Она держала лист, как хрупкий предмет. Шрифт – печатный, чёткий. Не Али. Точно не его стиль. У него – каллиграфия, старая школа, перо, чернила. А тут – машинальность. Как будто писали на автомате. Или – копировали.

Её рука дрогнула. Она сунула листок в карман пальто и села. И тут только заметила: на внутренней стороне ладони – грязная полоска. След от металла? Шкаф? Дверная ручка?

Нет. След от чужого пальца. Кто-то коснулся её руки.

Занятия закончились в шесть. В темноте здание университета выглядело как корабль, оставленный на мели. Подсветка коридоров, пустые аудитории, эхо шагов. Элина задержалась, будто надеялась, что ответы можно выждать, как дождь. Но тишина была окончательной.

Она собрала вещи, подошла к лифту. Он, как всегда, ехал слишком медленно. На экране, где обычно крутили новости, теперь транслировали студенческий блог – интервью с преподавателями. Звук был выключен, но она узнала себя. Кадры четырёхлетней давности. Она улыбается, говорит что-то о Чехове. Потом – кадр мужа. Он был тогда жив. Они ещё были вместе.

Кто-то монтировал это нарочно. Кто-то хотел, чтобы она вспомнила.

Лифт прибыл. Она вошла. В зеркале – женщина уставшая, но не сломленная. И где-то внутри неё уже оформлялось решение: она не оставит это просто так. Она узнает, кто на самом деле Али Ревин.

И кто она сама – в его истории.

ГЛАВА ВТОРАЯ – Второй рассказ

Утро следующего дня началось без привычной суеты. Всё было стерильно правильно: чай с лимоном, мягкий плед, тишина за окнами. Но внутри – что-то дрожало, словно в центре тела вибрировал неуловимый голос, едва различимый, как низкий частотный гул. Элина знала этот эффект. Это случалось, когда внутри реальности появлялась щель. Маленькая, почти неразличимая – но такая, в которую можно провалиться.

В почтовом ящике, среди объявлений о скидках и ненужной рекламы, она нашла тонкий конверт. На нём не было марки. Ни штампа. Только её имя, написанное от руки. Без отчества. Так её называли только в стенах университета.

Внутри – ещё один рассказ.

Он был напечатан. Чёрные буквы на сероватой бумаге, словно распечатано на старом струйном принтере. Названия не было. Ни имени, ни даты. Только текст. Отточенный. Без лишнего.

"Девушка зашла в подъезд ровно в 19:43. Шаги – быстрые, немного скошенные вправо: левая нога короче правой. На правой руке – красная царапина, свежая. Её никто не ждал. Квартира на третьем этаже. Дверь открылась сразу, как будто кто-то уже стоял за ней. В квартире – тишина. Через пятнадцать минут соседи услышат звук падающего тела. Через час – вызов в полицию.

В 21:04 дверь снова откроется. Вышедший человек будет одет в темную куртку, с капюшоном. Он оставит после себя только запах дешевого табака и невидимую нить воспоминания: лёгкий привкус страха на языке у той, кто живёт этажом выше."

У Элины дрожали пальцы. Это не было литературой. Это была фиксация. Почти медицинская.

Она проверила новости. И нашла.

"Погибла студентка филологического факультета. Предварительная версия – несчастный случай. Подозрения не выдвигаются."

Имя: Виктория С., курс третий. Занималась научной работой по современной прозе.

Викторию она знала. Красивая, хрупкая, вечно уставшая. Часто сидела с книгой на лестничной площадке между вторым и третьим этажами, словно не могла выбрать, идти ли выше.

Теперь – никуда не пойдёт.

Элина положила рассказ на стол. Села. И вдруг поняла: она не знает, чего боится больше – того, что всё это правда… или того, что это литературная игра, в которую кто-то её втянул без её воли.

Она открыла университетскую базу. Нашла данные Али Ревина. Всё как у всех: дата рождения, поступление, предметы, зачеты. Родители – неизвестно. Адрес – общежитие. Только вот… в разделе "текущие дисциплины" был странный пункт: «Проектная работа с куратором». Название темы не указано. Куратор – тоже.

Она распечатала файл, вышла из кабинета. Нужно было посмотреть в глаза этому парню еще раз. Но на паре он не появился. Как и на следующей. И его телефон, указанный в анкете, не обслуживался.

Она зашла в общежитие. Предъявила удостоверение, прошла мимо охранника. Комната 417. На двери – ни имени, ни наклеек, ни следов обжитости. Постучала. Тишина. Постучала снова. Никто.

Дверь оказалась не заперта.

Элина вошла.

Внутри – почти ничего. Кровать заправлена. Стол – пуст. Только на тумбочке лежала записная книжка. Маленькая, с темной обложкой. Она открыла её – на первой странице чётким почерком было выведено:

"Если вы читаете это – значит, всё идёт по плану."

ГЛАВА ТРЕТЬЯ – Блокнот

Тепло дня уходило медленно, оставляя в воздухе сухую вязкость пыли и ранневесеннего света. Каменные ступени университета под её ногами были как всегда серыми, но сегодня – словно подернуты чем-то невидимым, тонким, как налет пепла. Элина спускалась медленно, будто тянула за собой какую-то тяжесть – невидимую, неоформленную, но очень настоящую.

По дороге к общежитию она старалась не думать. Но мысли капали в голову сами собой, как вода из неисправного крана: кап-кап – «Если вы читаете это…», кап – «…значит, всё идёт по плану».

Кто писал? Зачем? Знал ли, что она придёт? Или просто хотел, чтобы она боялась?

Она не боялась. Пока. Это было не страхом. Это было чем-то другим. Напряженное ожидание, как перед грозой, когда небо еще светлое, но воздух уже пахнет чем-то тяжёлым. Настоящим.

Комната 417.

Она стояла у двери и слушала. Ни звука. Ни шороха. Ни дыхания за дверью.

Она постучала. Один раз. Второй. Тишина.

И тогда нажала ручку. Дверь поддалась почти с удовольствием, скрипнув чуть слышно, как будто отворялась не первый раз за день, а сотый.

Элина шагнула внутрь.

Комната встретила её стерильной пустотой. Всё казалось слишком правильным. Кровать заправлена, покрывало натянуто до прямой линии. На столе – ни единой бумаги. Только в центре – черная записная книжка, будто специально выставленная для неё. Никаких книг, ни фотографий, ни личных вещей.

Всё, что выдавало здесь человеческое присутствие, – это слабый запах дешевого табака, еще не выветрившийся. Она узнала его: его можно было учуять в коридоре, когда мимо проходил кто-то из курящих студентов. Плотный, резкий, с приторным оттенком жженой бумаги.

Она закрыла дверь. Ощущение усилилось: как будто она вошла не в комнату, а в замочную скважину чьей-то истории. И теперь – с другой стороны.

Подошла к столу. Присела. Взяла блокнот. Обложка из плотной бумаги, матовая, слегка шершавая. Без надписей. Ни логотипа, ни даже цифр. Только внутри – на третьей странице – строка:

"Она заходит в комнату, не зная, что наблюдают. Страх у неё в груди, но лицо спокойно. Её движения – выученные. Она ищет меня. Но я уже нашёл её."

Рука у неё чуть дрогнула. Как будто кто-то вслух проговорил её мысли за мгновение до того, как они возникли.

Она встала. Отошла от стола. Почувствовала, как ледяное чувство начало расползаться по позвоночнику, как вода, случайно пролитая на кожу.

Огляделась. В комнате было слишком тихо. Тишина, в которой не бывает птиц, шорохов, шагов за стенкой. Словно этот кусок пространства вырезан из жизни и запечатан под стекло.

Она подошла к креслу. Плед, небрежно накинутый на спинку, казался чужеродным – как будто его не трогали руками.

И всё же: на спинке – черная точка. Прожженная ткань. Очень маленькая, но не случайная.

Она присела. Провела пальцами – пальцы коснулись обожженного края. И тут заметила: под креслом – нить. Белая, тонкая, почти слившаяся с цветом ковра.

Потянула за неё. Ковер слегка приподнялся, и под ним обнаружилась флешка. Маленькая, старая. Без маркировки.

Дома она не включала свет. Как будто в темноте легче принимать решения. Или просто легче не бояться.

Но когда на экране ноутбука открылось окно с файлом "04.avi", в комнате стало еще темнее. Как будто сам файл был дверью – и за ней ничего хорошего.

Она нажала «воспроизвести».

Видео начиналось резко. Плохое качество. Камера – где-то высоко в углу. Пустое помещение. Стены – серые. Словно цоколь или подвал. Свет – тусклый.

В кадре – девушка. Сидит спиной к камере. Волосы тёмные, длинные. Руки на коленях.

Лампа мигает. Раз. Два. Девушка поднимает голову, поворачивает ее… и Элина узнаёт лицо.

Виктория. Та самая. Из статьи. Из рассказа.

Виктория смотрит в камеру. Губы шевелятся. Никакого звука. Только гул пустоты. Как будто сама тишина – это монтаж.

Элина всматривается. Виктория повторяет одно и то же. Несколько раз. Одно слово. Или фраза.

Она запускает программу – ту, которую раньше советовала студентам для практики по анализу видео. Распознавание по губам. Загружаются данные. Через минуту появляется результат.

"Он записывает всё. Даже когда ты думаешь, что одна."

Элина выключает видео.

На экране – её отражение. Тусклое. Бледное.

В квартире – тишина. И вдруг она понимает:

она не одна. Она никогда не была одна.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ – Подслушанные страницы

Утро началось раньше, чем следовало бы.

За окном ещё не рассвело, но Элина уже лежала с открытыми глазами, не в силах отделить остатки сна от реальности. Во сне всё было иначе – там не было Виктории, не было флешки, не было этой проклятой фразы. Там был берег, детство, мать, и тёплая рука, касающаяся ее лба. Всё исчезло, как только она открыла глаза.

Кофе варился сам по себе, как по инерции. Телефон молчал, ноутбук был закрыт.

Всё, что произошло накануне, казалось бы, должно было толкнуть ее к действию – в полицию, к ректору, к журналистам. Но вместо этого она открыла окно, впустила утреннюю прохладу и просто стояла, прислушиваясь к городу.

В такие минуты человек особенно уязвим.

Не потому, что снаружи опасность. А потому что внутри – сомнение.

“Может быть, всё это – случайность?

Может, флешку оставил кто-то из студентов?

Может, кто-то просто играет в больную игру?”

Только игра эта становилась всё серьёзнее.

В почтовом ящике её ждало письмо. Настоящее, бумажное, запечатанное в белый конверт без обратного адреса. Почерк – старомодный, аккуратный. Чернила – синие. И что-то было в этих завитках букв, в форме наклона, что вызвало у нее странное ощущение…

…будто это ее почерк. Только слегка искажённый. Как если бы она пыталась писать не своей рукой.

Она вскрыла конверт прямо в подъезде. Бумага – плотная, гладкая, пахнущая чем-то миндальным.

Первое предложение текста застыло в воздухе:

"Когда она подошла к зеркалу, то не узнала своего лица – не от страха, а от воспоминания."

Элина медленно опустилась на скамейку у двери, разворачивая лист.

Это был рассказ. Несколько страниц, написанных словно бы по нотам её собственного голоса. Описания, которые могли бы выйти из-под её пера. Интонации, которые она привыкла находить у себя. Повороты фраз – те, что она когда-то вычеркивала из своего первого романа, сочтя слишком интимными.

Но самое главное – абзац на второй странице:

"Она часто думала о той ночи, когда мать впервые оставила её одну в доме. Тогда ей было семь. Шум за стеной, хлопок двери, холод от выключенного отопления. И девочка, свернувшаяся клубком на полу, повторяла себе: ‘Не бойся, ты уже большая.’"

Эта сцена была в её неопубликованной рукописи. Её не читал никто. Ни издатель, ни даже подруга. Она сама убрала её, сочтя слишком личной. Но вот она – слово в слово.

У неё перехватило дыхание.

Это было не просто подслушано. Это было украдено изнутри. Из воспоминаний, из чувств, из того, что никогда не покидало её голову.

Она поднялась. Бумаги прижала к груди, как щит. В голове – гул, как в туннеле, когда поезд уже ушел, а ветер все еще шумит.

На обратной стороне последнего листа была надпись. Маленькая, почти незаметная. Напечатанная на машинке:

"Глава следующая: ты узнаешь, кто такой я. Но только если продолжишь читать."

Она посмотрела на дверь подъезда, на улицу, на проезжающие машины.

Мир был всё тот же. Люди шли по своим делам. Кофейни открывались. Почтальоны разносили утренние газеты. Но внутри неё всё уже было по-другому.

Не страх.

И не паника.

А то, что приходит после – когда понимаешь: ты уже внутри истории. Не наблюдатель. Не свидетель. А персонаж. Тот, кто был выбран.

Элина вернулась в квартиру и первым делом заперла дверь. Медленно, с щелчком, который раньше казался формальностью, а теперь – последним барьером между её миром и чьим-то чужим взглядом.

Она поставила чайник, но не включила его. Просто стояла, обхватив себя за плечи, как будто хотела вернуть себе ощущение целостности, удержать дыхание внутри.

На столе лежали страницы. Ровно, как досье. Чужое письмо, но как будто написанное из её черепной коробки.

Она снова читала его, и с каждым абзацем чувствовала, как нечто незаметное сдвигается в восприятии – слова начинали звучать не как рассказ, а как предупреждение, зашифрованное в художественной форме.

В углу текста – чернила потемнели. Или это ей показалось?

Вдруг зазвонил домофон.

Глухо, как будто сны позвонили в дверь.

Она подошла, не включая камеру. Ответила.

– Да?

Молчание.

Только в тишине – что-то живое. Дыхание? Или ветер?

Она не стала переспрашивать. Просто отключила связь.

Вернулась к письму. Поднесла его к свету. На внутренней стороне конверта, тонкими-тонкими чернилами, еле заметный штамп: A. D. 2:1.

Она не знала, что это значит. Пока. Но чувство, что это – ключ, не покидало.

Её взгляд упал на книжную полку. Среди сотен книг – одна, которой она не касалась уже десять лет. Серая, без корешка, старый экземпляр «Анатомии одиночества». Она когда-то писала диплом по этой книге. И в ней были пометки на полях. Очень похожие на почерк в письме.

Она достала её. Пыль поднялась легким облачком, обвила запястье, как чей-то невидимый след.

На странице 201 – под заголовком "Страницы, которые наблюдают" – был выделенный ею когда-то фрагмент:

"В какой-то момент текст начинает писать нас. Мы думаем, что читаем, но слова уже прорастают в нас. Мы произносим мысли, вложенные заранее, как скрипты в чужом спектакле."

Она сидела с книгой, как с полароидом из прошлого, в котором вдруг проявились детали, которых не было раньше.

Она чувствовала: наблюдение не физическое. Оно вербальное. Лингвистическое.

Её читали изнутри.

В тот вечер она пыталась работать. Открыла ноутбук, начала разбирать курсовые.

Но в одной из работ студентов, заметила странное: в середине эссе – фраза, написанная теми же словами, что она произносила вслух только вчера утром, глядя в окно:

"Кажется, я начинаю исчезать. Не в смысле быть, а в смысле звучать."

Она не писала это. Никогда. Но думала.

Ровно так.

Она достала черновик, который лежал у неё под стеклом письменного стола. Там – её собственные строки. Написанные год назад. О героине, которая замечала в чужих книгах свои мысли. Тогда это казалось интересной метафорой. Сейчас – документальным отражением реальности.

Элина встала. Подошла к зеркалу.

Посмотрела на себя. Ничего особенного. Но именно это и пугало.

Как будто кто-то очень искусно сохранил её лицо, но вычистил из него все следы событий последних дней. Она выглядела слишком спокойно.

И вдруг – почти случайно – она заметила: на стекле, в самом нижнем левом углу, как будто отпечаток пальца. Не её. У неё тонкие. Этот – крупнее, с искривлением.

Она вытерла. След остался.

В час ночи она проснулась от звука.

Не громкого. Почти беззвучного.

Как будто по её ковру кто-то прошёл босиком.

Но в квартире было тихо. Тишина густела, липла к коже. Она встала, открыла дверь в коридор. Никого. И тут – на полу, у двери – клочок бумаги. Как будто выпал из ниоткуда.

На нём – всего одна строка, напечатанная тем же шрифтом, что и в письме:

"Когда ты начнешь видеть смысл в случайном – ты поймёшь, что случайного нет."

ГЛАВА ПЯТАЯ – В зеркале между строк

Той ночью Элина не спала. Лежала на боку, свернувшись, как ребёнок, у которого отняли ощущение безопасного пространства, впитывала в себя темноту спальни и слушала город, будто он мог выдохнуть ответ.

Всё, что с ней происходило последние сутки, не укладывалось в привычную логику. Ни письмо, написанное ее собственным голосом, ни отпечаток пальца на зеркале, который невозможно было стереть, ни тот клочок бумаги, лежащий у двери, словно он вырос там, пророс сквозь паркет – тишиной и упрямо, как корень ядовитого растения.

Около пяти утра она встала. Тело чувствовалось чужим – не из-за усталости, а из-за какой-то странной смещенности, словно кости перестроились во сне, оставив после себя легкую вибрацию, как эхо непонятного сна.

На кухне было холодно. Не от температуры, а от воздуха, насыщенного чем-то… неуловимым. Она заварила чай, села у окна, положила ладони на подоконник, и вдруг поняла: ей больше не интересны версии. Версии, объяснения, логика – всё это казалось лишним. Был только факт: кто-то пишет её. Или думает её. Или, быть может, она – результат чужого текста.

Она открыла ноутбук. Не чтобы работать. Чтобы посмотреть. Проверить. Интуитивно зашла в почту, пролистала новые письма. И там – без темы, без имени отправителя – было одно:

"Вы читаете нас. Мы – вас. Встречаемся в библиотеке. Сегодня."

И всё. Никакого времени. Никакого адреса. Только библиотека. И странное, холодное ощущение, что она всё это уже где-то слышала. Читала. Или, быть может, сама написала.

Она собралась быстро, одевшись не по погоде – в легкое пальто, будто спешила не на улицу, а в пространство между снов. Путь до университета показался ей смазанным: улицы, прохожие, машины – всё двигалось мимо, как проекция, не имеющая веса.

В здании кафедры было пусто. Утро субботы.

Она спустилась в старое крыло – туда, где располагалась библиотека. Это место всегда казалось ей особенным: запах пыли и полированного дерева, приглушенный свет, шелест страниц, словно дыхание стариков, знающих слишком много.