Вампиры. Тени прошлого

Он отдыхает в большом каменном гробу, он долго ждал ее… наконец, она пришла и вызвала его теплотой своего молодого душистого тела.

Для того чтобы достигнуть вечного существования, надо умереть для людей.

Так с ней и случилось. Но на вторую же ночь Дракула силою своего могущества заставил ее встать и жить между людьми, как бы по-прежнему.

Она так много говорила о прелести быть вампиром, что мозг мой больше и больше начал тускнеть и все пошло кругом.

Точно сквозь дрему я вспомнил, что в старинной книге сказано, что вампир не дает тени, не любит зеркал, не пьет, не ест, спит на закате солнца. И, к ужасу моему, я находил у Риты все эти приметы! Или я их сам заметил, или о них сообщил мне Карло. Силы совершенно меня оставили.

– Ты согласен, милый, отдайся мне, не бойся, – шептала она. – Я отдыхаю в моем гробу, и я заставлю Карло поставить твой гроб рядом с моим.

При этих словах я рванулся и вскочил:

– Нет, я не хочу! – вырвалось у меня.

Она зло засмеялась.

– Не хочешь, тем хуже для тебя; тебе нет возврата к жизни. Не воображай, что ранки на твоей шее нанесены тебе сучком шиповника; о нет; это я ночью положила на тебя свою печать. Ты погиб. Ты можешь только выбирать: смерть, настоящую смерть, с червями и холодом могилы, или бессмертную жизнь вампира. Я до ночи даю тебе время на размышление. Ночью я приду. Ты не спрячешься, не уйдешь от меня – не пытайся. Выбирай, моя любовь и бессмертие или ты, в недалеком будущем, скелет, с провалившимися глазами и дырою вместо носа.

В это время возле нас раздались голоса; это были слуги, посланные Карло за Ритой.

Нам ничего не оставалось, как взяться под руку и идти в замок.

В удобных местах я все косился, ища тени от "неё", от Риты, все еще надеялся на что-то.

Тени не было.

В замке я провел несколько неописуемых часов. "Вурдулак", Рита, не спускал с меня глаз; Карло невыносимо ревновал, сам я не знал, что предпринять, как спастись; ум мой мутился; я пробовал молиться, но не находил слов.

Вся прошлая жизнь в моем воспоминании, и какой она мне показалась прекрасной, а будущее?

Сколько ждет меня интересной работы, открытий; быть может, любовь, но не эта проклятая, а святая, чистая… Я готов был рыдать, а тут Карло, с его резкими речами, и взгляд "его", Риты, говорящий:

– Ты мой, исхода нет!

Наконец, я не выдержал и бросился бежать. Я не только забыл хлыст и перчатки, но даже мою шляпу.

И вот я пишу, торопясь исполнить последнее: открыть глаза Карло, а там… да помилует меня Бог.

Я решился погибнуть: вампиром я не буду. Скоро полночь! Луна сияет.

Мать моя, благослови меня, не дай мне в последнюю минуту жизни изменить себе и согласиться на мерзкое существование вампира..

111 день

Альф покончил собой. Он не стал кровососом, решив свести счёты с жизнью.

Прочти я письмо Альфа тогда, многое стало бы на свои места. Но в тот момент я оставался в неведении. Люди умирали один за другим – в том числе близкие Риты. Со стороны казалось, что ей всё равно.

115 день

В деревне погребальный звон не стихал, как будто сама смерть поселилась рядом. Этот гул тревожил, пробуждал воспоминания из детства и наводил ужас. Кругом вставали страхи, как теневые фигуры в темноте. А тут ещё этот доктор со своими рассказами о вампирах.

Бедный старик! Он окончательно потерял рассудок. Теперь он словно призрак бродит по замку, появляясь неожиданно, источая стойкий запах чеснока. На каждой поверхности, где только можно, он рисует пентаграммы – знак, связанный с древними заклинаниями против нечистой силы.

Особенно сильно он уделяет внимание моим комнатам и вещам. Сперва я пытался спорить, но потом сдался – лишь бы он перестал украшать мою спальню букетами чеснока. Теперь у нас негласное соглашение: пусть разрисовывает стены, только бы не приносил своих «подношений».

С Ритой он теперь враг. Раньше старик ухаживал за ней, почти рыцарски, и она относилась к нему ласково, как к другу семьи. Теперь же она не переносит его, испытывает почти ненависть. Я думал, что это одна из причин, почему Рита стала всё чаще есть одна, у себя в комнате.

Я списывал на эту же причину и её отказ принять мой подарок. Вещь была сделана на заказ, по её собственному желанию, и получилась на удивление красивой: тонкая золотая цепочка с пентаграммой, инкрустированной бриллиантами. Камни играли, как капли утренней росы. Но Рита даже не взглянула на неё.

127 день

Недавно Рита, оглядываясь, вошла в мой кабинет, схватила тяжёлое пресс-папье и с силой швырнула его в большое зеркало. Стекло разлетелось вдребезги.

Затем она столкнула китайскую вазу с подставки, и та с грохотом упала на пол. Когда вбежали слуги, Рита спокойно сказала:

– Передайте хозяину, что я случайно столкнула вазу, и она разбила зеркало.

136 день

На днях я взял в руки латинскую книгу, которую забрал из лесного дома Альфа. Это был труд «О ламиях». Бессонница не оставляла меня в покое, и я начал читать. Без рассказов старого доктора я бы вряд ли что-то понял.

Но всё равно – вампиры? Как в это можно поверить, тем более обвинить в таком Риту? Я пытался искать объяснения: может быть, болезнь, может, стресс.

В книге было сказано, что наибольшей опасности подвергаются близкие вампира люди. Если бы это была правда, я должен был бы умереть первым. Но я жив. Никто не приходит ко мне ночью… кроме кошмаров.

Но той ночью… Я услышал крик. Или мне показалось? Вероятно.

Вскоре я заметил огромную чёрную кошку, крадущуюся у моей двери. Она испугалась меня и скрылась в темноте коридора. Откуда она взялась? В замке нет таких животных. Может, забрела из леса…

137 день

Ну и ночь выдалась! Сейчас солнце светит ярко, как будто издеваясь, но я всё ещё не могу отделить кошмар от реальности… а может, они уже слились?

Вчера ночью в мою комнату заглянула огромная чёрная кошка. Я только успел взять перо, чтобы записать свои мысли, как дверь с грохотом распахнулась, и влетел доктор. На нём был засаленный халат, на голове венок из чеснока, а в руках – тот самый знаменитый осиновый кол, который он таскает с собой повсюду.

– Кто-то был здесь! – выпалил он, заметно возбужденный, и принялся рыскать по комнате. Он заглядывал под кровать, открывал шкафы, смотрел за портьеры и даже в печке попытался найти что-то.

– Ушёл! – наконец заключил он.

– Кто ушёл? Кого вы ищете? – спросил я, пытаясь сохранить спокойствие.

– Его! – бросил он, указывая на вырезанную пентаграмму на пороге моей комнаты. – Сюда не сунется, ага! Я двери-то чесночком намазал, а он в окно! Чёрной кошкой шмыгнул, вверх… А я за ним… эх, старые ноги не поспели!

Старик тяжело опустился на стул, глубоко вздохнул, но, казалось, не собирался останавливаться. Из обрывков его слов я понял, что ночью он запер капеллу и часами караулил «его» – по его словам, это был вампир, и не кто иной, как моя Рита.

Будь передо мной не старик, я бы вышвырнул его из комнаты, несмотря на всё его безумие. Это уже переходит все границы! Но пока я соображал, как его утихомирить, он вдруг вскочил и схватил меня за руку:

– Идём! «Он» наверняка у итальянца. Засосёт беднягу, если не поспешим!

Сопротивляться было бесполезно. Я неохотно последовал за ним. Мы поднялись на третий этаж, где находилась комната итальянского художника, и крадучись приблизились к двери. Старик приоткрыл её, и я замер, глядя на картину, которая предстала передо мной.

В комнате, залитой лунным светом, на груди художника полулежала Рита. Они словно слились в поцелуе. Моё дыхание перехватило. Я не мог двинуться с места.

Когда я, наконец, нашёл в себе силы крикнуть, Рита подняла голову. Её лицо обернулось ко мне в свете луны. Её глаза горели странным сладострастным блеском, а по губам струилась свежая кровь.

– Видишь?! – закричал доктор и кинулся вперёд с колом.

В этот момент порыв ветра резко распахнул окно, занавеска взвилась в воздухе и ударила старика, сбив его с ног. Я поспешил ему на помощь, но тут же осознал, что луна скрылась за облаком, погружая комнату в кромешную тьму.

Я с трудом нащупал свечу и зажёг её. Свет слабо осветил помещение. Риты больше не было. Никого не было. Старик, охая, поднимался с пола, а художник мирно спал на кровати.

Я был готов всё списать на галлюцинацию, пока старик не подошёл к художнику и, приподняв его за плечи, спокойно произнёс:

– Засосала.

Я шагнул ближе. Художник был мёртв. Его лицо побледнело, руки обвисли, как плети, а на вороте ночной рубашки виднелись следы свежей крови.

Господи, что же это? Как всё это понять? Неужели Рита… не мёртвая? Неужели она… вампир? Нет! Это старик с его сумасшедшими идеями затуманил мой разум. Но в то же время я знаю, что я здрав, разумен… Хотя разве не считают себя такими все сумасшедшие?

А дальше…

139 день

Я чувствую, как сомнения разрывают мой разум, не оставляя ни минуты покоя. Они сильнее любых мук ревности, терзают меня до предела. Я осознаю, что нахожусь на грани безумия – стоит ли доверять тому, что я вижу, или же всё это плод моего уставшего воображения?

141 день

На счастье, из Рима вернулся старый Петро. Я едва узнал его: похудевший, с усталым лицом, он выглядел ещё старше, чем прежде. Но в его глазах горела странная решимость, а голос звучал твёрдо.

– Господь помиловал меня, а святой отец благословил на борьбу с тьмой, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Я ничего больше не боюсь, мой господин. За вас я готов бороться с любой нечистью. Мы справимся, не унывайте.

Петро быстро освоился в замке. Он провёл день в деревне, чтобы узнать о последних событиях, а вечером за ужином рассказал мне о своём пребывании в монастыре.

– Там было спокойно, как в раю, – сказал он, и в его голосе слышалась грусть. – Я мог бы остаться там навсегда, но моё сердце рвалось сюда. Я боялся за вас, мой господин. Слава Богу, я не опоздал.

Старик был осторожен в словах, но я чувствовал, что он пытается завести разговор о матери. Когда он наконец спросил напрямую, я не стал скрывать правды.

– Да, я знаю, – признался я. – Доктор рассказал мне.

Лицо Петро потемнело, он задумчиво произнёс:

– Так вот она, причина его безумия… Несдержанная клятва. Но куда он исчез? Вы знаете?

– Он всё ещё здесь, в замке, – ответил я.

Петро нахмурился, но перешёл к главному:

– Господин, я вернулся, чтобы уничтожить упырей. Это моя миссия.

Его слова не вызвали у меня возражений. Петро заверил меня, что наша семья в безопасности, по крайней мере пока.

– Склеп вашей матери, он в горе – с ним всё в порядке. Запечатано надёжно. Видимо, старый граф «отмолил» её. Это счастье, господин. Ведь представьте только: вонзить осиновый кол в сердце собственной матери… – Он замолчал, покачав головой.

Но я видел, что его беспокоит не только это. Петро осторожно завёл разговор о Рите.

– Я слышал, она была тяжело больна, но оправилась. Люди говорят, что она стала ещё прекраснее. Это… странно.

Его слова меня насторожили.

– Ты её видел? – спросил я.

– Нет, пока не имел чести, – ответил он.

Я чувствовал, как сомнения вновь подступают ко мне. Мне хотелось поделиться с Петро своими страхами, рассказать о тех странностях, которые я замечал за Ритой, но я не мог решиться. Что, если это всего лишь плод моего воображения? А если он решит, что и я схожу с ума, как доктор?

К тому же доктор уехал в город, и мне не хотелось будоражить Петро раньше времени. Я решил пока молчать, отложив этот разговор на потом. Возможно, молчание – это единственный способ сохранить хоть крупицу здравомыслия.

142 день

По нашему обычаю, после обеда мы с Ритой, хоть и обедаем раздельно, совершаем прогулку по тропе над обрывом. Прежде эти прогулки были для нас особенными: каждое мгновение было наполнено словами, чувствами и общением. Но теперь мы словно отбываем ритуал, который давно утратил смысл. Вместо откровений – натянутые фразы о погоде.

Вчерашняя прогулка не стала исключением. Мы шли молча, бросая друг другу случайные замечания, когда на площадке появился Петро. На нём была старинная парадная ливрея, туфли с большими серебряными пряжками. Его седые волосы были аккуратно зачёсаны, а в руках он держал небольшой свёрток.

Я сразу понял, зачем он пришёл. Старик хотел представиться своей будущей госпоже.

– Рита, – обратился я к ней, указывая на Петро, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей.

Рита снисходительно кивнула, едва удостоив его взглядом. Петро с низким поклоном подошёл ближе, протягивая ей руку для приветствия. Но, к своему ужасу, я впервые заметил перемену, произошедшую с руками Риты. Прежде нежные и розовые пальцы, с изящными ноготками, теперь стали длинными, бледными, а ногти – твёрдыми и острыми, словно когти.

Когда Петро попытался коснуться её руки, Рита резко отдёрнула её и холодно заявила:

– Я не хочу!

Старик замер, растерянный и смущённый её поведением. Вместо того чтобы отступить, он попытался вручить ей свёрток.

– Я принёс это для вас, – сказал он. – Сам святой отец благословил их.

На этих словах лицо Риты исказила злоба. Она отпрыгнула в сторону, словно от огня, и прошипела:

– Убирайся прочь, дурак! – После чего быстрыми шагами направилась к замку.

Петро остался стоять, бледный и растерянный. Его руки дрожали, бумага свёртка порвалась, и из неё выскользнули янтарные чётки с маленьким крестиком.

Я смотрел на эту сцену, и моё сердце сжалось. Всё, что происходило, наполняло меня страхом и пониманием. Разве могла Рита, в её теперешнем состоянии, принять чётки, благословлённые святым отцом? Конечно, нет.

Я шагнул к Петро, пытаясь его успокоить.

– Отдай их мне, старина, – сказал я, забирая чётки. – Мне они скоро пригодятся.

Но старик был убит случившимся. Его голос дрожал, когда он произнёс:

– Милый Карло… что же это? За что? Почему?

Я посмотрел на него и тихо ответил:

– Мужайся, Петро. Это значит только одно: ты опоздал. Старый граф Дракула сделал своё дело. Он погубил ту, кто освободил его.

В моей голове эти слова звучали, как приговор, и, возможно, как последнее предупреждение.

После долгих моих рассказов и своих собственных наблюдений Петро, с его проницательностью и знанием мира нечисти, пришёл к страшному заключению: Рита – вампир, и её необходимо уничтожить.

Я слушал его выводы, чувствуя, как холодный страх впивается в мою душу, но, несмотря на это, где-то в глубине сердца всё ещё теплилась надежда. Надежда на то, что это ошибка, игра моего измученного воображения, может быть, галлюцинация или даже обострённый психоз.

Петро видел мои сомнения, мою борьбу с самим собой, и, чтобы развеять их, он твёрдо решил доказать мне правду. Он не оставил мне выбора, кроме как взглянуть в лицо реальности, какой бы страшной она ни была.

145 день

Петро стал следить за Ритой. Он был уверен, что её вампирский сон происходит в гробу, скрытом в капелле. Не зря она так бережно охраняет это место. Для него это стало истиной, и он уже не сомневался. Сегодня ночью мы решили окончательно подтвердить его подозрения.

148 день

Вчера, когда солнце стало клониться к горизонту, и, по мнению Петро, вампиры должны были укрываться в своих могилах, мы с ним отправились в капеллу. В коридоре было тихо, и только наш шаг эхом раздавался в пустом пространстве. В капелле царил мрак. Последние лучи заката проникали через высокие окна и окрашивали стены в багряный цвет, подсвечивая засохшие розы на полу и тёмный катафалк в центре. Вся атмосфера наполнялась зловещей тишиной.

Петро, с его неизменным сосредоточением, расставил два стула, обвёл круг мелом и начал произносить тихие слова, из которых едва можно было уловить смысл. В центре круга он начертил пентаграмму. Время тянулось, и полумрак, наступивший в капелле, сгущался, становясь всё более зловещим. Гроб, подсвечники, аналой – всё это сливалось в единую мрачную картину.

Петро время от времени осторожно клал руку мне на колено, как бы подбадривая, успокаивая. Я же сидел, закрыв глаза, ощущая тяжесть в воздухе. С каждым мгновением становилось всё труднее выдохнуть.

Когда я открыл глаза, капелла была залита холодным светом луны. И всё вокруг стало как бы нереальным, фантастическим. Лунный свет придавал всему, что окружало, призрачный вид, а даже засохшие розы казались живыми, их запах наполнил пространство.

Петро снова коснулся моего колена, его жест был настойчивым. Я посмотрел в сторону двери, которая только что была закрыта, а теперь стояла настежь. В проёме появился силуэт – это был старик. Высокий, седой, в чёрном бархатном одеянии, с золотой цепью на груди. Без сомнений, это был старый граф американец.

Моё сердце пропустило удар. Я едва верил своим глазам. Если бы не мрак, я бы поклялся, что передо мной – портрет, который когда-то висел в лесном доме моего отца, перенесённый в эту капеллу.

Старик, не спеша, подошёл к гробу, отодвинул крышку. Внутри, в голубом платье с розами на груди, лежала Рита. Она открыла глаза, и её лицо озарила счастливая улыбка. Она протянула руки к старику.

– Пора, милый, – сказала она. – Ты мой учитель, ты сделал меня могущественной, я люблю тебя.

Она приподнялась и вскоре стояла на ногах. Рита с улыбкой продолжала:

– Зачем ты хочешь, чтобы я жила с ними днём? Мне лучше с тобой в темном склепе. Эти люди мне противны. Я чувствую их присутствие.

Она тревожно оглядывалась вокруг, как будто что-то её настораживало. Старик успокоил её:

– Полно, они не смеют сюда явиться!

Мы с Петро сидели в затаённом дыхании, замерев. Рита подняла голову, и её взгляд был направлен прямо в сторону хоров, где мы прятались. Я заметил в руках Петра маленький ковчежец с облатками.

– Уйдём отсюда, уйдём, – сказала Рита, обняв старика. И, с лёгкостью, как будто не касаясь пола, они понеслись к окну. Лунный свет, словно отражаясь от их тел, на мгновение заслонил пространство, а затем всё снова вернулось в привычную светлую ясность.

Мы увидели только пустой гроб и закрытую дверь. Всё это выглядело так нереально, как сон, из которого не хотелось бы просыпаться.

– Будем ждать, – сказал Петро. – Летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.

Время тянулось мучительно медленно. Я чувствовал усталость, мои ноги стали тяжелыми, а голова как будто налита свинцом. В воздухе витал тяжёлый запах тления, словно рядом разлагается труп.

Скоро на востоке показались первые лучи солнца. Риты всё не было. Но на окне сидела большая чёрная кошка. Я уже собирался встать, но кошка, словно невидимая тень, прыгнула в капеллу. И это была не кошка. Это была Рита.

Она шла к гробу, её глаза горели каким-то жутким алым огнём, а на губах играла кровавая пена. Мгновение – и она исчезла.

– Пора уходить, – сказал Петро, хватая меня за руку. – Нам нужно быстрее уйти отсюда.

– Да, да, – прошептал я, – и правда, пора.

Едва я дотащился до своей постели, как рухнул, будто убитый.

149 день

Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.

После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.

Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита. Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.

– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.

– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.

– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.

Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов. Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.

– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.

– Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.

– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.

– Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.

Рита взяла ключ и еще колебалась; Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.

– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита.

Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.

– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.

Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.

– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!

– Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.

– Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с св. облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.

Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через четверть часа и пойдем.

Я буду держать кол, Петро ковчежец и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?

Я согласился.

Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.

Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.

И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении:

Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаз а…

Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят…

Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви… я чувствую нежные руки… запах роз… скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…

«Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут… кто, куда, зачем?

Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…

Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками.

Жарко и душно.

Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.

В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат.

Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:

– Ударь, сильнее ударь!

Я повинуюсь, поднимаю руку и… вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая губки шепчут: «Карло».

«Бей, бей», – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток… черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.

Слышу отчаянный крик, злобный хохот… и теряю сознание.

Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:

– Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.

Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.

– Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.

– Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда же такая непогодь? – сказал Петро.

– Да, не иначе, как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.

Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с св. облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя выхода, вызвала бурю.

Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.