Черная вселенная

– Что там? – спросил Андрей.

– Там отсутствие скважины, – монотонно ответил Гена своему молодому помощнику, проводя рукой по невредимому зеркалу. Андрей по поведению чем-то напоминал Гену – ходил с таким же хмурым видом и почти всегда молчал. Толик в шутку за спиной называл Андрея мини-Гена, потому что тот был в полтора раза меньше Генки по габаритам.

– Что дальше делаем?

– Будем резать.

Лера Зотова катила глубинный георадар, похожий на газонокосилку, в сторону бурмашины. Тридцатисемилетняя девушка-геофизик зондировала зеркальную субстанцию под поверхностью. По Лере нельзя было сказать, что она имеет отношение к науке. Эта стройная пышногрудая блондинка выглядела, скорее, как модель и уж точно не как геофизик.

Волны георадара проникали вглубь до сотни метров и рисовали однородную структуру твердой материи. Лера остановилась возле Гены. Геолог выдвинул из-под буровой машины консоль с лазерной головкой, которая при помощи системы линз фокусировала луч лазера. Головка отъехала на край консоли и опустилась, коснувшись зеркала. Лера с Андреем молча стояли возле лазерной установки и с нетерпением ждали, что же будет дальше. Гена дал команду лазеру, и луч под небольшим углом (чтобы, если вдруг зеркало отразит его, не повредить установку) мгновенно врезался в поверхность. В области контакта засияло так, будто работала сварка. Все трое отвели взгляд. Головка лазера проехала в сторону, прочертив линию разреза длиной пять сантиметров. Гена выключил лазер.

Троица тут же села возле почерневшей линии.

– Получилось, – сказал Гена.

– На сантиметр вошло! – воскликнул Андрей.

– А что толку? – спросила Лера. – Зондирование показывает, что этот материал уходит вглубь на десятки, а то и сотни метров. А может, вообще вся планета – это сплошной кристалл.

– Есть у меня одна идейка, – ответил Гена и поднялся.

– Андрюха, подъезжай-ка вон к тому нагромождению, – произнес геолог, указывая на торосную гряду.

Гена, Лера и Андрей стояли возле кромки торосного леса – такое название придумал Гена только что. У этого рельефного образования действительно было некое сходство с лесом – многие из кристаллообразных структур имели вытянутую форму и возвышались на два-три метра над поверхностью. Если зайти подальше в этот зеркальный лес, то выйти обратно станет проблематично.

Бесконечное количество людских отражений в оранжевых комбинезонах стояло сейчас напротив троих исследователей и двигалось с ними в унисон. Лера подняла руку и помахала ею. В каждой грани отражения Леры сделали то же самое движение. Она завороженно и одновременно с неприязнью разглядывала свои искаженные копии. Андрей всматривался в глубь лабиринта и никак не мог понять, где там дальше проход, а где поверхность тороса. Изображения рябили и мельтешили, лучи света неугомонно скакали, отражаясь от граней. Этот пейзаж дезориентировал, обманывал мозг.

Гене было плевать на отражения, на лабиринт, на надуманных демонов, скрывающихся там, или в зеркалах, или бог еще знает где. Гена хотел срезать себе кусок тороса и забрать его в лабораторию на изучение.

Он направил головку лазера на конец выступающего горизонтального зеркального отростка и запустил резак. Отросток был толщиной сантиметров пять и имел множество граней. Лазер разделался с ним меньше чем за минуту, и, когда кусок тороса упал на поверхность, Гена, Лера и Андрей от удивления раскрыли рты, хотя этого не было видно под кислородным масками.

Отрезанный кусок зеркального кристалла перестал отражать свет и почернел! То, что было зеркалом, стало настолько черным объектом, что казалось, в пространстве появился фрагмент пустоты!

5. Мы все в серьезной опасности

На «Гефесте» люди жили по земному времени. Собрание Храмов устроил перед ужином в восемь часов вечера. Первый исследовательский день для многих космонавтов подошел к концу, но не для всех: к примеру, врачам еще предстояло снять ряд медицинских показаний со всех членов команды для наблюдения за их здоровьем в условиях планеты с гравитацией чуть ниже земной. Показания врачи должны снимать два раза в сутки. Гена планировал еще повозиться с отрезанным черным куском – были у него мысли, что еще можно сделать с этой штуковиной. До собрания они с Альбертом Ивановичем успели провести некоторые эксперименты, о которых Еврин вскоре расскажет коллективу. Толик с программистом все еще работали над изменением расчетов программы ориентирования, а еще Звезда каждые полчаса изучал новые участки построенного лидаром плана местности и, можно сказать, вручную (своими глазами) искал на нем объект, похожий на «Спейс Игл». Искусственный интеллект тоже сканировал снимки лидара, но Толик роботу не доверял, потому что было уже много случаев, когда тот ошибался.

Сейчас все тридцать семь членов экипажа уселись на стулья за столы в столовой – это было самое большое помещение на «Гефесте». Столовая выглядела так: полукруглое помещение радиусом, равным радиусу «Гефеста», а именно семнадцати с половиной метрам, с выкрашенными под светлое дерево стенами и серым полом, на котором были закреплены раскладные пластиковые столы и стулья, имитирующие деревянные. За стеной в другом полукруге находилось техническое помещение, где располагались кухонное оборудование, склад еды, генератор кислорода и система очистки воды для повторного использования – да, фактически, космонавты пьют мочу, а вернее, извлеченное из мочи H2O. Стену эту экипаж шутливо называл стеной подаяния, потому что из специального окна, расположенного в ней, выезжали емкости с пищей.

Храмов вышел к стене. Он оглядел команду – люди развернули стулья так, чтобы быть лицом к руководителю. Еврин сидел на стуле, но не за столом. Сидел в стороне от всех, возле стены подаяния, там, где она стыковалась с внешней стеной корабля. Большинство людей уже переоделись в хлопковые темно-серые комбинезоны, в том числе и Храмов с Евриным. На «Гефесте», можно сказать, было два командира: первый – капитан корабля Максим Храмов, и второй – отвечающий за все, что касается научных исследований, – Альберт Еврин.

– Тянуть не будем, начнем, – сказал Храмов, – Альберт Иванович…

– Да, – быстро и деловито произнес Еврин. Он встал со стула и медленно пошел вдоль стены, сложив руки за спиной. На аудиторию он не смотрел. – Перейдем сразу к сути, – продолжил физик. – Первый исследовательский день принес много новой информации. В том числе и такой, какую никто не мог даже представить. Но обо всем по порядку. Первое, что лично меня удивило, это… Хотя, впрочем, пусть Юля сама все расскажет.

Девушка сидела между Толей и Геной. Она встала и произнесла:

– Многие из вас уже знают, что те образцы воды, которые я исследовала, оказались абсолютно стерильными. И я хочу выразить беспокойство по этому поводу. Условия на Тихой Гавани складываются таким образом, что на ней должна быть жизнь.

– Подожди, – перебил ее Храмов, – с чего ты это взяла? Может, в этой Вселенной вообще не может быть жизни из-за ее фундаментального строения.

– Нет, Максим, – она отрицательно помахала указательным пальцем, – все химические элементы этой Вселенной отличаются от элементов нашей Вселенной, но между собой они взаимодействуют практически так же, как аналогичные им элементы взаимодействуют друг с другом у нас дома. Да, здесь температура замерзания жидкостей иная, и это, пожалуй, самое яркое и видимое различие в химии и физике наших Вселенных, но я, как астробиолог, как кандидат биологических наук, заявляю, что на данном уровне осведомленности о химии материалов Черной Вселенной можно уверенно сказать, что жизнь тут должна быть. Но ее нет.

– Может, есть какие-то скрытые параметры, которые мы еще не поняли? – спросил Марк.

– В теории такое можно представить, но без каких-либо указаний на это мы не можем брать во внимание твое утверждение. Наоборот, все указывает на необходимость наличия жизни на Гавани – здесь есть жидкая вода, здесь нет радиации, а химические элементы взаимодействуют между собой так же, как и в нашей Вселенной.

– Ты в разных местах брала воду? – спросил Мишкин.

– Конечно. Я взяла несколько образцов из луж неподалеку от корабля, несколько из расщелин и у подножия скал. Вся вода стерильна. В Солнечной системе жизнь обнаружена везде, где есть жидкая вода. Даже в пещерах Луны живут бактерии! И в таком случае возникает закономерный вопрос: а почему Гавань – стерильная планета? Почему ее дождевая вода стерильна? Если наличие жизни в мирах с подходящими для нее условиями это стопроцентный факт, то почему тут мы ничего не видим? Я считаю, и меня это очень настораживает, что здесь происходят какие-то процессы, которые либо не дают жизни появиться, либо регулярно убивают ее на этапе формирования. Все, что я озвучиваю, это лишь мое личное мнение. Мнение астробиолога и химика. Можете задавать вопросы.

– Марк прав: скорее всего, есть какие-то параметры, которые все портят, – произнес программист.

– Да? Например? – Юля покосилась на него.

– Не знаю…

– Юля, ты сгущаешь краски, – сказал врач Иосиф Пельчер. – Может, тут нет чего-то, что убивает жизнь, а просто жизнь не появилась? В принципе не появилась. Никогда ее не было.

– Если мы видим среду, в которой должна быть жизнь, а жизни нет, и при этом мы утверждаем, что она просто не появилась, должна быть причина тому, что она просто не появилась. Жизнь не может просто не появиться там, где для нее есть условия. Это правило. Это давно было доказано: Марс, Луна, Европа, Энцелад…

– Что, если в устройстве здешних молекул и атомов есть что-то, что не позволяет сложиться в живую материю? – предположил Храмов.

– У нас есть множество данных об атомах и молекулах этой Вселенной, – сказала Юля, – все эти лаборатории возле выхода из прохода, космический коллайдер… нет, ничто не противоречит возникновению жизни из материи этой Вселенной. Я допускаю, что могут быть скрытые параметры, но на данный момент все указывает на то, что тут должна быть жизнь. Если окажется, что нет никаких фундаментальных параметров, мешающих ей возникнуть или, возникнув в другом месте, поселиться здесь, то мы в серьезной опасности. Ведь если здесь есть что-то, что стерилизует планету, то это что-то уничтожит и нас. И знаете, можно, конечно, сказать, что нет никакой проблемы… что тут просто что-то не так с законами физики и поэтому нет никаких микроорганизмов… что мы просто не знаем, что конкретно тут не так, и, приняв эту точку зрения, рискнуть… но ошибка в этом случае будет стоить нам жизни. Куда разумнее предположить, что на планете работает система очистки от жизни, и в этом случае быть наготове.

– Если тут есть что-то, что уничтожает жизнь, то как ты собираешься быть наготове? – спросил Храмов.

– Я пока не знаю. Но я искренне считаю, что мы можем умереть здесь в ближайшее время.

– Просто потому, что ты не нашла в воде микроорганизмы? – спросил Мишкин.

– Да, – сказала Юля. – Этот факт выстраивает цепочку рассуждений, приводящую к тому, что есть большой шанс погибнуть тут.

– Безосновательно! – воскликнул Марк.

– Я высказала свое мнение не на пустом месте. Основания есть, и я их озвучила.

– Делать такие громкие заявления, основываясь лишь на том, что дождевая вода стерильна, нельзя! – возмущался сейсмолог. – Да и что ты предлагаешь? Завершить миссию и улететь?

– Была бы моя воля, – Юля посмотрела на Храмова, – я бы улетела прямо сейчас.

– Глупости! – усмехнулся Марк.

– В каком именно месте мое рассуждение является глупостью?!

– Тихо, тихо, – вмешался Еврин, – давайте не будем переходить на повышенный тон. Я бы хотел поддержать Юлю и сказать, что отсутствие жизни меня тоже тревожит. Но также я считаю, что делать вывод, говорящий о нашей скорой смерти, пока что рано. И уж тем более не имеет смысла улетать.

– Никто не собирается улетать, – Храмов улыбнулся, – это даже не обсуждается.

Юля села. Толя посмотрел ей в лицо – вид у девушки был недовольный, озабоченный.

– Чего это на тебя нашло, биологиня? – тихо спросил Звезда.

– Не знаю, но я чувствую, что случится беда, – шепнула она.

– Чувствуешь? – Толик усмехнулся. – Юля, ты же ученый. Как ты можешь так говорить? Это не по-научному.

– Не могу объяснить, но после того, как мы высадились тут, что-то изменилось во мне, я не знаю, что со мной.

– Невроз. Не иначе как невроз, – уверенно сказал Толя.

Девушка вздохнула.

– Нормально все будет, Юлька, просто не волнуйся, – попытался произнести шепотом Гена, но вышло у него, как обычно, громко, басово и раскатисто.

– Спасибо, Гена. Потрясающий совет, просто восхищаюсь им, – с иронией ответила биолог.

Храмов встретился взглядом с Марком.

– Стерильная вода, конечно же, вызывает вопросы, но сегодня случилось еще кое-что, – сказал Максим.

Марк рассказал про задержку движения отражения. Этой теме не уделили особого внимания, потому что, кроме слов Марка, не было никаких подтверждений феномена. Психиатр сделал отметку об этом событии. А вот информацию о том, что сейсмодатчик зарегистрировал сейсмическую активность планеты, аудитория приняла с интересом. До собрания Марк никому не рассказал об этом.

– …активность слабая, – говорил Марк, – по шкале Рихтера один балл. Без датчиков это невозможно ощутить. Я думаю, что расщелина, в которую мы чуть не провалились, увеличивается.

– Если есть сейсмоактивность, значит, тут должны быть литосферные плиты, – сказал Еврин.

– Если есть литосферные плиты, – начал Толик, – то должна быть мантия, магма… в целом строение Гавани должно быть таким же, как и строение каменных планет нашей Вселенной.

– Но почему все покрыто этой твердой зеркальной материей? – спросила Лера. – Первые геофизические исследования показали, что однородная структура уходит вглубь до ста метров. Но потом я поэкспериментировала с частотой волн радара, и выяснилось, что однородность сохраняется и на глубине нескольких тысяч метров! Эти зеркала – это и есть литосфера?

– Тысяч?! – спросил Гена.

– Тысяч! – закивала Лера. – Я сама была в шоке. Сквозь такую твердую поверхность низкочастотные волны очень хорошо распространяются.

– На сколько тысяч ты заглянула? – спросил Гена.

– Две с половиной тысячи метров, – сказала Лера, – и это не значит, что толщина этого покрытия равна двум с половиной тысячам метров, это значит, что дальше я просто технически не могу зондировать.

В столовой ненадолго повисло молчание, но вскоре заговорил Марк:

– Внутреннее строение Гавани мы можем узнать.

По плану Марка было расставить сейсмодатчики на одной линии, так, чтоб расстояние между ними было тысячи километров. В идеале, чтобы узнать внутреннее строение, датчики надо ставить на диаметрально противоположных концах любой каменной планеты, но теперь это оказалось трудновыполнимым. Ранее планировалось, что США, Россия и Китай высадятся на максимальном удалении друг от друга и каждая команда расставит свои сейсмоприемники возле места посадки, а после уже сейсмологи будут изучать общие данные. Но все пошло не по плану. Тем не менее, даже если расставить десятки датчиков на линии длиной несколько тысяч километров, можно многое узнать о слоях Тихой Гавани. Марк все это озвучил только что, и Храмовым было принято решение, что Марк вместе с Мишкиным (техник прекрасно управлял разведкоптером) завтра полетят ставить сейсмодатчики. Разведкоптер развивает скорость двести километров в час. За десять часов реально пролететь в одну сторону две тысячи километров.

– Давай в расщелину лидар опустим? – произнес Гена и посмотрел на Толю.

– Можно попробовать, – ответил картограф, – если она метров пять в ширину, то легко.

– Больше пяти, – сказал Мишкин, – я думаю, метров семь.

– Да, – сказал Еврин, – идея хорошая.

– Можно после ужина это сделать, чего тянуть? – предложил Толя.

– Так и поступим, – сказал Храмов, а потом добавил: – Что там с поиском американцев?

– Лидар отснял три процента намеченной площади, – ответил Толя, – заняло это… примерно… часа четыре.

– Н-да… – протянул Храмов, – долго, ну ладно… Найдем.

В зале снова все замолчали.

– Гена, – вскоре произнес Альберт Иванович, – покажи всем отрезанный фрагмент.

Тучный геолог подал вес тела вперед и встал со стула. Все это время черный кусок тороса лежал у него на коленях. Сейчас он держал его в руке.

– Вот, – Гена поднял над головой неизвестное науке вещество.

– Это что? – спросил один из техников.

– Это вы на улице нашли? – спросил врач.

– Я отрезал лазером кусочек от кристалла, – сказал геолог.

– Почему он черный? – спросил программист.

– Почернел, – сухо ответил ему Гена.

– Я считаю, что зеркальные структуры как-то связаны между собой, – сказал Еврин. – Что я имею в виду? Вся эта зеркальная материя является одним целым. Вы спросите – чем «целым»? Понятия не имею. Но похоже на то, что в этой субстанции протекают какие-то процессы, делающие ее светоотражающей, то есть зеркальной, и, как только мы отсоединили фрагмент от общего целого, связь нарушилась и в этот фрагмент перестало поступать нечто… не знаю что… какие-то токи, какая-то энергия, позволяющая веществу быть зеркалом. После того, как Гена отрезал кусок, этот кусок стал поглощать свет практически полностью. Сейчас мы смотрим на черный осколок, но мы не видим его. На самом деле мы видим лишь ситуацию вокруг него и за счет этого можем обнаружить это идеально черное тело. Понимаете, о чем я? Свет не отражается от этого объекта, следовательно, объект невидим для нашего глаза.

– Какие можно сделать выводы? – спросил Храмов.

– Планета не случайно покрыта светоотражающим веществом. Да не просто светоотражающим, а светоотражающим при определенных условиях – под условиями я имею в виду этот самый неизвестный нам ток. Иначе говоря, было два целенаправленных действия, чтобы покрыть планету зеркалами. Первое действие – покрыть ее твердой материей, которая в своем естественном состоянии не отражает свет. Второе – пустить по этой материи некую энергию, меняющую ее поглощающее свет свойство на противоположное, то есть на отражающее. И все это в мире, где нет излучения. Зачем зеркала там, где нет света? Это выглядит очень странно. Все равно что носить с собой зонт от дождя там, где не существует воды в принципе.

– Но ведь раньше тут были звезды, а значит, было и излучение, – заметил Толя.

– Все верно, но невообразимое количество триллионов лет прошло с тех пор. Зачем кому-то или природе поддерживать эту зеркальную структуру целую вечность? Очевидно, что на это идет какая-то энергия, без которой все почернеет так же, как и отрезанный фрагмент. Никакая эволюция и никакой разум не будут так себя вести без причины.

– Откуда может браться эта энергия? – спросил Храмов.

– Я думаю, что все ответы лежат глубоко под поверхностью Тихой Гавани, – заявил Еврин.

– Может ли этот зеркальный биом, да простят меня биологи за это выражение, оказаться формой жизни? – спросил Пельчер. – Ведь это выглядит так, будто от дерева оторвали листок, который вскоре начал умирать.

– При рассмотрении фрагмента в сканирующем микроскопе мы наблюдаем углеродную атомную структуру, такую же, как у алмазов, – сказал Еврин, – это не может быть жизнью.

6. Спуск в разлом

После собрания все члены команды поужинали. Толик с Геной смели свою порцию быстрее всех – так им не терпелось отправить лидар в расщелину. Гена даже позабыл, что хотел попробовать испытать фрагмент тороса на предмет компрессионного сжатия под геологическим прессом.

Еврин, держа в руках стакан воды, подошел к столику, где сидели Звезда, Гена и Юля.

– Готовы? – спросил ученый.

– Да, собираемся, – Толик встал из-за стола.

– Я с вами поеду, – произнесла Юля, быстро пережевывая котлету.

* * *

Храмов остался на «Гефесте». Как и прежде, он видел на экранах монитора все изображения с камер космонавтов и транспорта. В этот раз поехали на «Бобре» – гусеничном планетоходе, похожим на уазик-буханку, созданном для перевозки людей. «Бобер» мог вместить в себя двенадцать человек и имел закрытую обогреваемую кабину. В данный момент телеметрия на компьютер Храмова поступала с шести источников – с двух камер «Бобра» (с передней и задней) и с камер Толи, Гены, Юли и Альберта Ивановича. Микрофон Максима пока что был выключен.

Толик разогнался до пятнадцати километров в час. В расщелину он не боялся провалиться, потому что перед «Бобром» в пятидесяти метрах летел коптер с лидаром и сканировал поверхность. Возле руля на экране монитора транспорта отображалась карта – полоска местности шириной семьдесят метров. Такой безопасный способ передвижения по Гавани придумал Звезда.

Видя, что впереди ровное плато, Толик увеличил скорость.

– Если мы упадем в расщелину, мы не узнаем, что в ней, – намекнул Гена. Он сидел справа на переднем ряду.

Сейчас они снова общались в общем голосовом чате.

– Почему не узнаем? – улыбнувшись, спросил Звезда. – Как раз таки узнаем.

– Очень смешно, – недовольно сказала Юля.

– Прибыть в параллельную Вселенную, чтобы помереть в ней, провалившись в пропасть по неосторожности, это очень глупо, – снова намекнул Гена.

– Ага, – сказал Толя, – согласен.

Толя все улыбался. Радовался сейчас непонятно чему. Хотя для него это было естественное состояние. Этот человек вообще никогда не унывал.

– Я бы тоже порекомендовал снизить скорость, – настойчиво произнес Еврин.

– Хорошо, – ответил Звезда, – как скажете.

– Лучше бы я за руль сел, – тихо сказал геолог.

– Гена, давай ты мне тут не будешь вот это вот свое, ладно? – Толя покосился на друга.

– Ничего я не «вот это вот», не «свое», – недовольно пробубнил Гена.

Геолог посмотрел направо – вдали было видно кромку лабиринта торосов.

– Надо бы еще сходить вглубь этого торосного нагромождения, – сказал Еврин, – посмотреть, что там, может, какие новые структуры есть.

– У меня в план попала огромная часть этого леса, – сказал Толя, – я могу вам прислать.

– Да, пришли пожалуйста, как вернемся. Но план планом, а самим сходить все же необходимо.

– Почему спутниковый лидар не отобразил на карте планеты эту расщелину? Она же длиной сотни метров, а то и километры, – спросила Юля.

– Узкая слишком, – ответил Толик.

– На обычной спутниковой съемке линейные объекты видно, – сказал Гена, – мы на практике в университете дешифрировали космические снимки.

– На обычной видны, а на скане лидара нет, – сказал Толик, повернувшись к Гене.

– Звезда, ты вперед смотри лучше, – произнесла Юля.

– Спокойно, у меня все под контролем, как и всегда, – Толик скрутился так, что встретился взглядом с Юлей, сидящей позади.

– Да, да, как и всегда, – тихо сказал Гена, – особенно как тогда на Марсе, когда в яму улетели… Тут, мол, гравитация низкая, давай разгонимся и прыгнем… И ка-а-ак…

– Гена! – перебил его Толик. – Язык твой – метла. Давай ты лучше помолчишь.

– Альберт Иванович, – произнесла Юля, – по вашему мнению, может ли отсутствие жизни быть связано с этими зеркалами?

– Интуиция подсказывает мне, что так оно и есть, – решительно ответил Еврин. – Я думаю, что это покрытие искусственно созданное и не имеет никакого отношения к естественному формированию планеты. Под зеркалами – настоящие слои Тихой Гавани. Зеркала – это какой-то нарост. Раньше, вероятно, на планете была жизнь, а зеркала заместили ее собой, и если мы сможем добраться до поверхности Гавани, то выясним это наверняка. А может, жизнь там все еще есть – хотя бы бактериальная в грунте.

– Как технически возможно закрыть планету зеркалами? – спросил Толик.

– Может, что-то запустило процесс их роста, – выдвинул гипотезу Еврин.

– Но зачем? – спросил Гена.

– Давайте продолжим рассуждать в ключе, что это вышло не случайно, а сделано намеренно кем-то. Каким-то разумом. Представьте, как далеко может уйти эволюция сознания за триллионы лет! – тут Еврин возбудился и повысил голос. Он всегда возбуждался, когда заводил разговор о сверхразуме. – Если в этой Вселенной сохранилась цивилизация и этой цивилизации сейчас триллионы триллионов лет, то куда могла завести эволюция сознание подобных существ?! – повторил он. – Если мы за несколько сотен тысяч лет прошли путь от пещерных людей до созданий, сумевших построить компьютеры, космические корабли, коллайдеры, то что же может случиться с разумом за неимоверно большее время?! Кстати говоря, еще сто пятьдесят лет назад мы ездили на лошадях! Можно еще дальше пойти рассуждать – посмотрите, что стало с жизнью на Земле всего за один миллиард лет! Она из бактерий превратилась в нас! Нашей Вселенной всего чуть меньше четырнадцати миллиардов лет, но мы уже смогли достичь таких высот! Что будет с человечеством через триллионы триллионов лет?! (Тут Еврин совсем перевозбудился и начал жестикулировать.) Каким станет наш разум в бесконечно далеком будущем, если мы не вымрем?! И в таком случае можно ли будет нам нынешним понять наших далеких потомков? Понять их технологии, их мотивы. Зачем они нарастили зеркала на целой планете?