Черная вселенная

* * *

Закончив вводить данные для маршрута коптера, Звезда надел на спину кислородный баллон и вышел в общий коридор, кольцом проходящий по всему кораблю. По внешней стороне кольцевого коридора были двери в однотипные каюты и в небольшой спортзал. При такой гравитации космонавтам необходимо ежедневно заниматься физкультурой. Также одна из дверей вела в главную шлюзовую комнату, через которую можно было выйти наружу. Возле входа в шлюз была лестница на второй ярус, где располагались лаборатории. На третьем ярусе находились комната отдыха, столовая и кухня. Повара на «Гефесте» не было. Еду заготовили заранее на Земле и заморозили. По графику на завтрак, обед и ужин пища разогревалась и выдавалась автоматически. Капитанский мостик «Гефеста» был на четвертом этаже. Двигатель корабля скрывался за внутренней стенкой кольцевого коридора первого этажа, там же находились ядерный реактор и генератор магнитного поля, чтоб в течение длительного перелета у людей не развился гипомагнетизм – отрицательное воздействие на человеческий организм из-за изменений интенсивности магнитного поля. Вся жизнь на Земле существует в магнитном поле самой планеты, и в условиях его отсутствия человеческое здоровье ухудшается настолько, что спустя несколько лет космонавт может умереть. Общая площадь всех помещений «Гефеста» по технической документации равнялась трем тысячам двадцати пяти квадратным метрам.

Анатолий шел по коридору к шлюзу и нес в руках картографический беспилотник.

– Звезда, привет, – произнес выходящий из своей каюты сейсмолог Марк Самсонов.

– Здорова, Самсон, – ответил Толя.

Двадцатидевятилетний Марк, несмотря на молодые годы, был уже опытным космонавтом, побывавшим на Марсе, но, в отличие от Звезды, один раз. Практически весь экипаж «Гефеста» имел опыт внеземных работ. Марк готовился к выходу наружу для того, чтобы разместить сейсмологические датчики, и поэтому был одет сейчас, как и Толя, в оранжевый термостойкий комбинезон с перчатками, разработанный специально для погодных условий Тихой Гавани, а за спиной сейсмолога висел кислородный баллон. Кислородная маска была спущена на шею, защитные очки подняты на лоб.

– Ну как там? – спросил Марк.

– Противно. Холодно и мокро. Бери зонтик, – с улыбкой ответил Звезда.

– Американцев не видно? Вообще ничего? Даже следов приземления?

– Не-а. Так мы не там сели. Координаты не те. Вот иду с коптера искать их.

– Не те?

– Позже расскажу, ну или в отчете прочитаешь. Я сегодня сделаю и выложу. Через часа два.

– Еврин же с вами выходил?

– Да.

– Сказал что-нибудь интересное?

– Не. Ничего не сказал. Ходил все смотрел по сторонам и что-то там себе думал.

Толя обошел Марка и направился в сторону шлюза.

Дождь стих и сейчас слегка моросил. Снаружи уже были люди. Человек десять. Занимались кто чем: геологи вывезли из грузового шлюза буровую установку со встроенным в нее лазерным резаком и готовили машину к бурению, техники вдали, метрах в ста, установили прожекторы и раскладывали надувной модуль – на Тихой Гавани планировалось соорудить базу, постепенно достраивая ее по принципу базы на Марсе, только на Марсе из-за радиации было сложнее организовать поселение, в связи с чем колонисты там принимали таблетки, снижающие действие смертельного космического излучения, и стенки базы были сделаны из специального губчатого материала толщиной несколько метров, а тут, на Гавани, радиации нет, и смысл строений заключался лишь в том, чтобы укрыть людей от холода и от азотной атмосферы. Система надувных модулей – это временное сооружение. Следующие экспедиции начнут привозить сюда строительные материалы, из которых, как из конструктора, будут собираться каркасные ангары.

Толя махнул рукой одному из геологов, Геннадию Аронову. Матерый бородатый широкоплечий Гена скупо кивнул в ответ Толику и вновь уткнулся в сенсорный планшет, встроенный в буровую установку, которая находилась на гусеничной бурмашине. Бурмашина очень отдаленно напоминала КамАЗ.

Толик спустился по трапу на мокрую зеркальную поверхность и подошел к соплам под днищем «Гефеста». Зеркала в том месте, где стояли опоры корабля, остались невредимы и даже не потрескались, но само покрытие почернело из-за выброса ионизированного газа.

– Прочная штуковина, – тихо произнес Толя. Рация его была выключена, хотя по регламенту он был обязан включать ее и подключаться к общему голосовому чату, когда выходил из корабля. Толик об этом попросту забыл.

Звезда обошел «Гефест» и остановился на противоположной стороне от входного шлюза. Зеркала и в этом месте не были повреждены, если не считать копоти. Толику стало не по себе. Он огляделся, и мертвый зеркальный пейзаж начал сеять в разуме Звезды дурные мысли: а что, если мы не сможем отсюда улететь? Что, если пропадем так же, как и американцы, и останемся тут навсегда?

Тогда, будучи на корабле, после осознания, что «Спэйс Игл» исчез, вся команда поддержала решение Храмова продолжить полет и высадиться на Тихую Гавань, и мысли о тревоге перекрывались мыслями о покорении новых миров, о радости открытий, о славе. Ведь они первые среди россиян, кто ступит на планету в другой Вселенной. Все это было настолько романтизировано, что любая опасность воспринималась не как что-то смертельное, а как вызов, который непременно будет успешно пройден. И вот сейчас Звезда стоит спиной к «Гефесту» и рассматривает холодные зеркальные торосные гряды вдали, ближе к краю круга света, и понимает, что никакой романтики в этом путешествии нет. На Марсе он чувствовал себя как дома, да и до Земли от Марса было всего-то двадцать три дня, и то из-за того, что кораблю необходимо было половину пути набирать скорость, а вторую половину пути тормозить. А здесь они были отрезаны от внешнего мира огромным расстоянием. Здесь, чтобы связаться с родной планетой и получить обратный ответ, потребуется восемь месяцев. Толя поднял взгляд к небу. Оно выглядело ненастоящим, будто это не небо, а идеально черный купол, которым накрыли область вокруг корабля.

Звезда поежился. В груди возникло неприятное ощущение волнения. Картограф вспомнил про рацию и включил связь, но в эфире была тишина – трое техников, раскладывающих надувной модуль, общались на своей отдельной частоте, чтоб не забивать эфир, и к общей частоте могли подключиться по сигналу.

– Марк? – произнес Толя.

– Да? Что? – почти сразу ответил сейсмолог.

– Да так, ничего, просто проверяю связь.

Кроме Марка и Толи на этом канале сейчас еще были Гена со своим помощником Андреем и астробиолог Юлия Никитина. У тридцатидвухлетней девушки это вторая инопланетная экспедиция. Ранее она была на Марсе вместе с Толиком. Они хорошо ладили, можно сказать, даже дружили, притом что оба не имели вторых половинок. Это был редкий случай дружбы между мужчиной и женщиной.

– А ты где? – спросила Юля.

– За «Гефестом», – ответил Звезда, – иду коптер запускать.

– Чего тебе отсюда не запускается?

– Да… я решил посмотреть… не знаю. Сейчас вернусь.

Анатолий резво зашагал обратно. Когда он увидел возле трапа Юлю и Марка, а в десяти метрах правее у буровой хмурого Гену с помощником, ком в груди Звезды мгновенно рассосался.

Девушка подошла к Толику. Черные волосы Юли вылезали из-под капюшона и налипали на мокрые щеки. Он взглянул в ее неестественно большие карие глаза и улыбнулся.

– Я образцы воды вышла взять, – сказала Юля. В руке у нее была пластиковая колба размером с письменную ручку.

– А когда будут результаты? – спросил Толя.

– Ну… может, через минуту, – ответила Юля.

– Серьезно? То есть мы сейчас узнаем, есть ли тут жизнь?

– Я уверен, что есть, – сказал Марк.

– Да, – с улыбкой произнесла биолог, – капля земной или марсианской воды кишит жизнью, которую можно рассмотреть в обычный микроскоп. Я не удивлюсь, если тут будет такая же картина. Я скорее удивлюсь, если в воде мы ничего не найдем. Это будет нехороший знак.

– Ну так давай иди скорее. Мне вот не терпится узнать, обитает ли тут кто.

– И мне, – добавил сейсмолог.

– Ну… – Юля замялась, – если капля все же окажется стерильной, это не будет говорить о том, что на всей Гавани нет жизни. Это будет значить, что жизнь отсутствует лишь на ее поверхности.

– Давай иди, не томи, – торопил ее Толик, – по рации сообщи сразу, как глянешь там в свой микроскоп, договорились?

– Да, – усмехнулась Юля, – договорились.

После того, как выяснилось, что материя в Черной Вселенной отличается от материи нашей Вселенной, страх заразиться чужеземными вирусами, если, конечно, они тут существуют, отпал. Ученые-вирусологи Земли единогласно решили, что опасаться инфекции нет смысла, потому что ни один вирус, способный жить в условиях Тихой Гавани, не сможет прижиться в человеческом организме по огромному ряду причин, которые можно свести к одному тезису – у гипотетической жизни на Гавани и жизни на Земле должна быть разная биохимия.

Девушка присела на корточки и набрала из лужи воды в колбу.

– Ну вот и все, – сказала она, поднимаясь, – полевые работы закончены.

– Лентяи вы, биологи, – Толик махнул рукой, – все в своих лабораториях сидите, задницы отращиваете.

– У меня вообще-то задница подтянутая, – улыбнулась девушка.

– Ладно, ладно, шучу я, – Толя отошел на пару шагов в сторону от «Гефеста» и поставил коптер на зеркало. Девушка за это время поднялась по трапу. Толик стоял спиной к ней. В руках он держал пульт.

– Жди моего сообщения, звездный человек, – услышал Толя голос Юли из рации.

– Давай-давай, биологиня, смотри там в оба. Чтобы не пропустила ни одну инфузорию.

Как только Звезда включил коптер, тот сразу поднялся на несколько метров и завис, ожидая, пока Толя активирует программу маршрута съемки. Спустя пару секунд маршрут был подтвержден. Заработал лидар, и коптер взмыл на двести метров вверх, скрывшись во тьме.

– Гена, – Толик стоял, запрокинув голову, и всматривался в тусклую, еле уловимую взглядом лампочку лидара.

– А-а, – протянул геолог шаляпинским басом.

– Твой бур возьмет такую твердую поверхность? Там зеркала даже не треснули под весом «Гефеста». Видал?

– Видал. Не треснули, – невнятно бубнил Гена, – похоже, что не возьмет, но все равно попробуем. А вот лазер точно возьмет. Но лазером глубоко не залезем.

Поняв, что спутникам требуется поправка на искажение времени, Толик предположил, что, зная ошибку в координатах, можно вместе с программистом попробовать изменить программу, вычисляющую координаты, и сделать ориентирование по спутникам, если уж не точным, как на Земле, то хотя бы более-менее сносным, таким, чтоб координаты давали ошибку в сто-двести метров. Такой точности достаточно, чтоб ориентироваться на Тихой Гавани и чтоб в случае дальней поездки можно было без труда вернуться к «Гефесту». Храмов эту идею поддержал и внес изменения в порядок задач для Толи и одного из программистов.

К нему Толя и направился. Стоя в шлюзе, он услышал голос Юли:

– Звездный человек, прием.

– Ну что там?! Есть что?!

– Ничего нет. Стерильно.

– Эх… жаль.

3. Поездка во тьму

Марк Самсонов был полноват и неуклюж, но обладал идеальным здоровьем, что компенсировало его проблему с лишним весом при отборе кандидатов в сейсмологи сначала на Марс, а потом и на Тихую Гавань. Вместе с одним из техников, Сашей Мишкиным – ровесником Марка, по совпадению таким же полным и неуклюжим, они сидели в ровере, готовясь к первой в этой экспедиции дальней поездке. Мишкин на Марсе не был, но был два раза на Луне и три раза на МКС-2.

Четырехместный ровер имел сзади багажник, в который Марк погрузил сейсмоприемник. По плану им было необходимо отъехать от «Гефеста» на пять километров и установить там датчик, чтобы показания его как можно меньше зашумлялись различными движениями команды, такими как топот от шагов или работа бурмашины Гены.

Мишкин сидел за рулем. Он завел бесшумный электродвигатель и нажал на педаль. Ровер плавно набрал скорость десять километров в час. Машина не имела крыши, но имела лобовое стекло. Сейчас Марк и Мишкин были в общем голосовом чате только с Максимом Храмовым. Видеокамеры располагались впереди на капоте и сзади на крышке багажника ровера, а также на груди у космонавтов. Камеры транслировали изображения на планшетный компьютер Храмова, сидящего в своей каюте.

– Мы выехали, – произнес в чат Мишкин.

– Хорошо, – ответил Храмов.

Ровер миновал размытую границу купола света «Гефеста». Фары машины освещали путь спереди и сзади, а местность сбоку можно было рассмотреть, только если повернуться и подсветить панораму нагрудным фонарем.

– Тревожно тут как-то, – Марк обернулся и увидел позади в желтом свете «Гефест», возвышающийся над плато. По правую руку в нескольких метрах начиналась торосная гряда, вдоль которой ехал автомобиль, а слева, как и спереди, зеркальная равнина уходила во тьму. У Мишкина на поясе висела кобура с пистолетом.

– Тут всем не по себе, – произнес Мишкин, – Костик сказал, что, когда они отошли от «Гефеста» и зашли в темноту, он почувствовал что-то в теле. Какое-то покалывание.

Константин – один из техников, собирающих в данный момент надувной модуль.

– Это он тебе лично сказал? – спросил Храмов.

– Да, он сказал, что сообщит об этом Пельчеру.

Иосиф Пельчер – главный врач на «Гефесте». Старый вредный педант. Настоящий профессионал своего дела! Врач до мозга костей. Лысый, сутулый и щуплый, но в свои шестьдесят лет все еще занимался бегом. Мог пробежать марафон. Всего тут было трое докторов: один широкого профиля – терапевт, как раз таки Пельчер, второй хирург, а третий психиатр.

– Только первый день работ, но я чувствую, что сегодня на собрании будет много докладов, – сказал Марк.

Мишкин свернул чуть левее, чтоб отдалиться от торосов. Техник ощущал дискомфорт от того, что ехал вдоль бесчисленного множества углублений и проходов в этот зеркальный лабиринт. Его богатая фантазия непроизвольно рисовала образы неземных хищных созданий немыслимых форм, которые выпрыгивают из лабиринта, хватают космонавтов своими когтями или щупальцами и утаскивают во тьму. Нервное напряжение тревожило всех участников экспедиции, но особенно волнительно сейчас стало Марку и Мишкину. Фары дальнего света били метров на двести. Равнина раскинулась вдаль, насколько можно было увидеть. Отражение света тянулось желтой полосой по плато, будто линия солнца на морской глади. Кристальные торосы справа скрылись во тьме. Сзади виднелся светящийся «Гефест», и это немного успокаивало. Автомобиль разогнался до тридцати километров в час. Брызги воды летели из-под колес.

Через два километра Мишкин ударил по тормозам, резко повернув руль в сторону.

– Воу! – воскликнул Марк. – Ты чего?!

– Что у вас?! – тут же раздался голос Храмова.

Техник в последний момент увидел впереди расщелину, которую из-за зеркальной структуры было сложно идентифицировать, – в отражении стелящийся по плато свет фар уходил прочь от ровера, и лишь небольшое преломление этой полоски света спасло жизнь двум космонавтам. Мишкин смог остановить автомобиль в нескольких метрах от замаскированного разлома!

– Обалдеть! – произнес техник, вылезая из транспорта.

Марк только сейчас заметил трещину.

– Да что у вас там!? – Храмов был на взводе.

– Разлом! – крикнул Мишкин. – Еще бы миг – и все! До свидания! Александр Мишкин только что спас нам жизни! Максим, запишите это там где-нибудь.

Техник, делая робкие шаги, подошел к разлому. Замер в метре от него и несколько секунд вглядывался, пытаясь осознать его размеры. Марк тоже вышел из ровера, но к краю подходить не стал.

– Глубокий, – протяжно произнес Мишкин, а потом затараторил: – Не могу даже примерно сказать глубину из-за эффекта зеркального коридора. Ширина… тоже непонятно… где-то… метров шесть, может, семь. Протяженность огромная, разлом уходит в обе стороны за пределы видимости.

Марк осознал, что только что заново родился.

– Я бы не углядел, – сказал сейсмолог.

– Жуть какая, – тихо сказал Мишкин, – его вообще не видно было…

Техник повернулся к Марку и нервно захихикал. Марк улыбнулся в ответ, подняв брови, покачивая головой из стороны в сторону.

– Надо срочно сообщить всем про опасность подобных разломов, – произнес Мишкин, – сказать, чтобы соблюдали скоростной режим – не более десяти километров в час, и чтобы глядели в оба!

Пришлось свернуть вправо почти на девяносто градусов относительно намеченного маршрута. Проехали еще около километра вдоль расщелины. Ехали медленно, километров восемь в час. От траектории пути взгляд не отводили ни на миг. Марк все это время сидел, наклонившись вперед, вытянув шею, и, напрягая зрение, высматривал перед ровером возможные ловушки.

– Тормози, – спокойно произнес сейсмолог, – дальше не поедем. Тут установим.

Из багажника ровера Марк вытащил сейсмоприемник – индикатор колебаний среды. Сейсмоприемник представляет собой виброчувствительный элемент с усилителем, расположенным в герметичном корпусе с размерами двадцать на двадцать сантиметров. Обычно сейсмоприемники вставляются в грунт, но в условиях Тихой Гавани его пришлось расположить на специальной тонкой металлической раскладной плите площадью чуть больше квадратного метра.

Пока Марк, сидя на корточках, несколько минут возился с датчиком, Мишкин не переставал вертеться, будто выискивал что-то лучом во тьме.

– Готово, – сказал сейсмолог. Мишкин молчал. Марк распрямился и вдруг обратил внимание, что вокруг все затихло настолько, что казалось, будто они сейчас находятся в отрытом космосе. Сейсмолог медленно огляделся. Вокруг лишь пустота. Вдали все так же сиял спасительный свет «Гефеста».

– Поехали обратно? – Мишкин повернулся к товарищу.

Марк опустил взгляд и посмотрел на свое кривое отражение.

– Да, поехали, – ответил он и, не поднимая взора, сделал шаг в сторону ровера и тут же замер. Сердце его бешено заколотилось, адреналин выделился в кровь, в висках начало пульсировать. Марк не поверил своим глазам, когда увидел, что в момент шага отражение его на миг застыло, буквально на полсекунды, а потом догнало физическое тело.

– Прием, – тихо и взволнованно произнес сейсмолог.

– Да, – ответил Храмов.

– Я не знаю, засняла ли это камера, но только что мое отражение замерло в зеркале, когда я двигался, – Марк старался говорить спокойно, хотя внутри у него бушевали эмоции.

– Ты уверен? – Мишкин помахал рукой своему отражению. Задержек он не заметил.

– Уверен, – сказал Марк.

– Я сейчас отмотаю запись назад и посмотрю, может, там что видно было, – сказал Храмов.

Мишкин вытянул руку вперед, не сводя взгляда с ее отражения, и резко дернул ею в сторону. Отражение руки так же резко дернулось вслед за настоящей рукой.

– Точно уверен? – спросил техник.

– Точно!

– Может, показалось? – продолжил Мишкин. – Из-за стресса вполне может быть.

– Нет! Не показалось! – сказал Марк и сделал быстрый шаг влево, глядя в зеркало под собой.

– А сейчас отстает?

– Нет, не отстает.

– На записи не видно отражения, – сказал Храмов.

– Я на сто процентов уверен, что отражение отстало от моего движения! – голос Марка дрогнул. – Я четко это видел! Задержка была почти на секунду!

– Ты понимаешь, что даже во Вселенной с другими законами физики отражение не может отстать от твоего движения? – сказал Мишкин.

– Не знаю я… – нервно ответил Марк.

– В этой Вселенной другие фундаментальные параметры, – сказал Храмов, – но даже если предположить, что отражение и правда отстало, то я не могу даже представить, какие настройки надо изменить, чтобы вызвать такой оптический эффект.

Марк и Мишкин стояли и дергали руками в стороны, всматриваясь в зеркала.

– Поезжайте обратно, – сказал Храмов, – этот случай мы обсудим с Евриным сегодня на собрании. Может, он даст какой-нибудь компетентный комментарий.

4. Невероятные свойства материала

Гене на бурмашине далеко отъезжать от «Гефеста» смысла не было, ведь узнать, возьмет ли бур зеркальное покрытие, можно прямо здесь и сейчас. Этим он и его помощник и занялись. Гена стоял в двадцати метрах от корабля и жестом руки показывал Андрею, сидящему за рулем, место, куда тому необходимо подъехать. Андрей сдавал задом к намеченной Геной точке. Когда машина оказалась где надо, Гена подошел непосредственно к самой буровой установке, расположенной сзади. Управляя ею с помощью сенсорного экрана, он разложил четыре выносные опоры, которые выдвинулись, словно ноги из-под панциря черепахи, и уперлись в зеркальное покрытие, приподняв транспорт на несколько сантиметров.

– Хоть немного-то должно пробурить, – тихо произнес басом Гена, поправляя кислородную маску на черной косматой бороде и глядя на то, как поднимается в вертикальное положение огромное сверло с алмазной коронкой на конце.

Геолог ткнул толстым пальцем в сенсор и запустил процесс бурения.

На самом деле на Тихой Гавани не все члены команды «Гефеста» испытывали нервное напряжение. Гена не испытывал. Гена вообще никогда не нервничал. Не нервничал, не расстраивался, не злился, не грустил и практически никогда не радовался. Практически. Иногда все же мог улыбнуться. Про Гену говорили, что он человек-робот, хотя небольшая палитра эмоций у него все же имелась, но выражал он ее очень скупо. Точнее сказать, совсем не выражал. Даже если случалось какое-то чрезвычайное происшествие, Гена, глядя чернющими глазами из-под чернющих густых бровей, мог произнести лишь что-то типа – «ого» или «ну и ну». Так было, когда они садились на Марсе и сработали не все парашюты посадочной капсулы. Посадка была жесткая – капсула врезалась на критической скорости в поверхность Марса (благо были воздушные мешки снаружи), а далее катилась. Все люди в капсуле орали от ужаса неминуемой смерти, а Гена молчал, и только когда спускаемый модуль остановился, сделав перед этим какое-то невероятное количество кувырков, Геннадий тихо произнес свое «Ну и ну», а потом под звуки одышки коллег тихо добавил: «Значит, не сегодня». Видимо, он тогда говорил про смерть.

Гена имел невероятное самообладание, почти самурайское. Но все же однажды в школе в девятом классе (тридцать лет назад) его смогли довести до грубости. Пятеро одиннадцатиклассников, которых Гена уже тогда перерос на голову, регулярно подшучивали над ним, скорее даже дразнили, причем не по-дружески. Генка – нос картошкой, дылда, переросток и все в таком духе, хотя он всего-то был ростом метр девяносто, а нос… нос и правда был как картошка, но на его большой голове такой нос смотрелся уместно. Оскорбления длились долго, полгода точно, и Гена все это время не реагировал на провокации. В какой-то момент старшеклассники придумали ему кличку Крокодил, и тут Гена тоже не особо обиделся. Подумаешь – крокодил Гена. Инцидент произошел, когда эта пятерка пристала к Генке на его свидании. Он был влюблен в одну девочку, имя которой не имеет значения, и угораздило же этих пятерых идиотов Гену сильно разозлить в тот день. При даме терпеть насмешки Генка не смог…

Как рассказывали очевидцы, все случилось быстро. Одного парня Гена схватил за шкирку и швырнул в сторону так, что тот катился и кувыркался не хуже посадочного модуля, в котором в будущем Генка будет катиться и кувыркаться по Марсу, терпя крушение. Второму Гена ударил кулаком по лбу. Причем специально по лбу, потому что Гена понимал – если такой колотушкой ударить в лицо, то можно сломать что-то на лице, и не только нос, а сами лицевые кости. Гена этого не хотел. И как только тот парень не стал дурачком после такого удара – загадка. Хулиган потерял сознание, а оставшиеся недоброжелатели рванули в разные стороны. Одному Генка успел поставить подножку, запустив того в непродолжительный полет. У летуна даже слетел один кроссовок, он так и пришел домой без него. После этого Гена ни разу не дрался.

Гена мог бы стать идеальным воином Средневековья или более ранних периодов истории. Без труда он бы выжил в воинском походе, в то время как многих бы скосили голод, холод или кровавый понос, вызванный какой-либо инфекцией, что на самом деле уносило больше жизней бойцов, чем раны, полученные непосредственно в самом бою. Гена смог бы вместе с войском Ганнибала пересечь Альпы и захватить Рим, а потом тихо произнести что-то вроде «ну все, можно и домой».

Гена не пил и не курил. Жил в скромной квартире на окраине Москвы. На зарплату космонавта-геолога он мог позволить себе любую машину, но ездил на автобусе, говоря всем, что ему и так нормально.

С невозмутимым выражением лица, сложив руки на груди и слегка задрав нос, Гена сейчас стоял и смотрел, как сверло крутится словно волчок. Гена выглядел гордо, будто у них что-то получалось, но на самом деле не получалось ровным счетом ничего: сверло не углублялось в поверхность планеты ни на миллиметр.

– Ладно, – сказал Гена и выключил бур, а после чуть поднял его. Сел на корточки возле места неудачного бурения.