Сети «Севера»

– Прости, мама, – шепчу я, мой голос тонет в шуме города, я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, боль от порезов вспыхивает, как ток. – Но тут только лезвия. И я иду прямо на них.

Я сижу в подвале, сканер гудит, как уставший дрон, его корпус покрыт царапинами, экран мигает, показывая карту из файла, что дала фигура на складе. Это сети, но не те, где я обычно копаюсь, воруя крохи данных для барыг. Это глубже – тёмный океан кода, где брандмауэры "Севера" ждут, как акулы, их алгоритмы острые, как зубы, готовые разорвать любой байт, который тронет их. Секция ноль – ядро системы, которая видит каждый мой шаг, каждый бит, что я трогаю. Я хмыкаю, мой смех звучит глухо, но внутри всё сжимается, как будто кто-то сдавил рёбра. Самоубийство? Может. Но долг банде, трущобы, псы на рынке – это тоже смерть, только медленная, как ржавчина, что жрёт стены моего подвала.

Я вспоминаю старика из сетей, его глаза, горящие, как неон в центре, синие с золотыми искрами, его татуировка-молния на шее, его голос: "Ты потерян…" – Нет, старик, – шепчу я, мой голос дрожит, но в нём решимость, которой я не чувствовал раньше. – Я ещё здесь. И я найду твою правду. Или сгорю, пытаясь.

Я отключаю сканер, его гудение стихает, прячу его в рюкзак, его лямка цепляется за шрам на плече, боль отдаётся в руку, как ток. Руна в импланте мигает ярче, чем раньше, её свет пульсирует, как сердце, которое не сдаётся, она тянет, как магнит, как голос, который я не хочу слышать, но не могу игнорировать. Я стискиваю запястье, пальцы сжимают кожу, как будто я могу её выдавить, но она остаётся, её свет режет глаза, как неон, который горит за стеной.

Глава 4: Лезвие правды

Я сижу в тайнике, прижавшись спиной к холодной стене заброшенного дома, её бетон, покрытый трещинами, как старческая кожа, холодит через куртку, пропитанную потом и кровью. Щель в стене, узкая, как лезвие, завалена мусором – рваные мешки, гниющие доски, куски пластика, покрытые серым налётом, – это единственное, что отделяет меня от дронов, которые гудят снаружи, их низкий гул проникает сквозь стены, как шёпот смерти. Красные лучи сенсоров шарят по переулкам, их свет режет смог, как раскалённые ножи, выхватывая из темноты куски ржавого металла и граффити, которые кричат: "Север – это конец". Трущобы никогда не были убежищем, но сейчас это всё, что у меня есть, мой единственный щит против системы, которая видит каждый байт, каждый шаг, каждый вздох.

Вонь в тайнике тяжёлая, как смог, – гниющие доски пахнут сыростью и плесенью, их запах смешивается с едким привкусом синт-еды, остатки которой валяются в углу, её упаковка, покрытая грязью, блестит, как ядовитая лужа. Я дышу через рукав, но это не помогает, запах проникает в лёгкие, как код, который нельзя стереть. Имплант в запястье мигает зелёным, его свет тусклый, как надежда, которой у меня нет, но руна, застрявшая в нём с того взлома, горит ярче, чем после секции ноль, её синие линии пульсируют, как вены, как будто насмехаются надо мной. Фрагмент данных, который я вытащил из архива "Севера", крутится в голове, как заевшая запись, его слова острые, как осколки стекла: "Проект Север… эксперимент… контроль… 2052…" Что это значит? И почему "Север" так хочет меня найти? Я чувствую его взгляд, невидимый, но тяжёлый, как бетон, который сжимает меня со всех сторон.

Кровь из носа всё ещё пачкает куртку, её тёмные пятна блестят в свете импланта, как чернила, которые не высыхают. Откат после взлома был жёстким, шунт трещит, его провода впиваются в виски, их концы горячие, как угли, но он держит, пока. Рюкзак открыт, его содержимое разложено на полу: запасной чип, его корпус покрыт царапинами, батарея, её контакты зеленеют от окиси, кусок синт-еды, завёрнутый в пластик, его поверхность липкая, как пот. Еда на вкус как пластик, её химический привкус горчит на языке, но голод не выбирает, я жую медленно, каждый кусок царапает горло, как код, который не хочет загружаться. Прислушиваюсь, уши ловят каждый звук: гудение дронов то ближе, то дальше, их низкий гул отдаётся в стенах, как барабан, который отсчитывает время до моей смерти. Они ищут, знают, что кто-то копался в сетях, знают, что я видел секцию ноль, но пока не нашли. Сердце колотит, его стук отдаётся в груди, как молот, руки дрожат, пальцы холодеют – не от страха, а от напряжения. Или всё-таки от страха? Я не знаю, где проходит грань.

– Ищи начало… – шепчет голос старика в голове, его слова, как треск в эфире, вгрызаются в сознание, как вирус, который я не могу удалить. Начало чего? И почему я? Почему "Север" выбрал меня, или это руна выбрала меня, или старик, или духи, о которых шепчутся на рынке?

Воспоминания лезут в голову, как код, который не стереть, их строки острые, как лезвия, режут глубже, чем я хочу. Мне 16, мы с Дэном сидим в подвале, таком же вонючем, как этот, его стены покрыты плесенью, потолок капает, лужи на полу блестят, как ядовитые зеркала. Дэн сидит напротив, его волосы, слипшиеся от грязи, падают на лицо, он отбрасывает их назад, его имплант мигает, как сломанная вывеска, зелёный свет дрожит, как его смех. "Мы их порвём, Кай! Найдём правду!" – орёт он, его голос звенит, как колокол, глаза горят, как у мальчишки, который верит в сказки, его пальцы стучат по сканеру, код бежит по экрану, как река. Мы были глупыми, думали, что "Север" – это просто система, которую можно взломать, как ID-чип. Первый шлюз, первая ловушка – "Север" поймал нас, как крыс, его брандмауэр сжёг наши соединения, как огонь, Дэн не успел рвать связь, его имплант заискрил, его крик, полный боли, до сих пор звучит в ушах, как эхо. Его нашли в канале через два дня, с выжженным имплантом, глаза пустые, как у мёртвой рыбы, кожа серая, как смог. Сбежал только я, его кровь осталась на моих руках, не буквально, но в памяти, как пятно, которое не отмыть. С тех пор я доверяю только себе, но что, если старик прав? Что, если я потерян, как Дэн, как все, кто трогал "Север"?

– Хватит, – шепчу я, стискивая зубы, челюсть ноет, как плечо, я прогоняю мысли, но они цепляются, как вирус. Не время для слабости, не время для прошлого, но Дэн не уходит, его смех, его крик, его пустые глаза – всё это часть меня, как руна, как "Север".

Надо расшифровать фрагмент, понять, что я вытащил из секции ноль, понять, почему "Север" так хочет меня стереть. Я подключаю имплант к сканеру, его провода холодные, но концы искрят, когда я вставляю их в разъём, экран вспыхивает, зелёный свет режет глаза, строки кода бегут, как река, их буквы и цифры дрожат, как живые. Данные рваные, но читаются, их слова острые, как осколки: "Проект Север… эксперимент… контроль… 2052…" Контроль? Над кем? Над нами? Холод пробирает, как будто кто-то вылил на меня воду из каналов, хотя в тайнике жарко от вони, пот стекает по вискам, солёный, смешивается с кровью на губах. "Север" следит за каждым шагом, его сенсоры в каждом углу, его код в каждом импланте, но эксперимент… это что-то большее, что-то, что началось до меня, до Дэна, до всех нас.

Я думаю о матери, её лицо всплывает в памяти, как голограмма, которая вот-вот погаснет. Она умерла, кашляя от смога, её лёгкие горели, как код под откатом, но до последнего она верила в тепло, её руки, худые, как ветки, сжимали мою, её голос, слабый, как шёпот, звучит в голове: "Ты найдёшь его, Кай. Ты найдёшь тепло." Тепло? Здесь? В Москве, где всё либо ржавеет, либо горит неоном, где каналы пахнут кислотой, а люди – страхом? Если "Север" – эксперимент, то кто я в этой игре? Пешка, которую он двигает? Или баг, который он не может стереть? Я смотрю на руну, её свет пульсирует, как сердце, которое не сдаётся, но я не знаю, чьё это сердце – моё или "Севера".

Руна вспыхивает ярче, её синий свет заливает тайник, экран сканера глючит, строки кода сжимаются, как будто кто-то сдавил их, сознание соскальзывает, как по льду, я не подключаюсь, но вижу. Сети. Синие потоки, холодные, как лёд, текут вокруг, их поверхность дрожит, как вода, но в них эхо, которого нет в реальном мире, низкий гул, как крик, который не слышен. Старик стоит в центре, его фигура соткана из пикселей, борода, длинная, как провода, глаза, горящие, как огонь, синие с золотыми искрами, его татуировка-молния на шее светится, как маяк.

– Кай… – шепчет он, его голос – как треск в эфире, его слова бьют, как ток, отдаются в голове, как молот. – Код – это цепь. Но цепь можно сломать. Ищи начало.

Я пытаюсь ответить, открыть рот, но слова застревают, как код в брандмауэре, сознание вышвыривает меня назад, тайник кружится, вонь мусора и гниющих досок бьёт в нос, едкая, как кислота, кровь снова течёт из носа, её вкус металлический, как провода, которые я жую вместо еды. Глюк? Нет, это не глюк, это руна, она живая, она знает больше, чем я, её свет пульсирует, как насмешка, как вызов. Дрожь в руках не унять, пальцы холодеют, как будто я держу лёд, а не сканер. Что, если руна – не баг? Что, если она – память? Или… бог? Я хмыкаю, мой смех звучит глухо, тонет в вони тайника, в трущобах богов нет, но старик… он не просто код, он что-то большее.

– Духи в коде… они видят… – шепчу я, вспоминая слухи, которые слышал на рынке, слова нищих, их голоса, полные страха, их глаза, пустые, как каналы. Может, это правда? Может, "Север" не просто следит, а играет с нами, как с марионетками, а духи – это те, кто сопротивлялся, кто сломал его код?

Я вспоминаю ещё одно воспоминание, его строки всплывают, как код, который я не могу остановить. Мне 18, я сижу в переулке, прячусь от дронов, их лучи скользят в метре от меня, я только что продал первый украденный чип, его кредиты в кармане, но я не рад, я напуган, потому что видел её – девушку с красной прядью, её звали Лин, она была хакером, как я, но лучше, её имплант мигал, как звезда, её глаза горели, как огонь. "Ты либо ломаешь "Север", либо он ломает тебя, Кай," – сказала она, её голос был твёрдым, как сталь, но в нём была боль, как будто она знала больше, чем говорила. Она исчезла через неделю, её нашли в канале, как Дэна, но слухи говорили, что она копала слишком глубоко, что она видела духов, что она оставила метку в сетях, метку, которая всё ещё там. Что, если моя руна – её метка? Что, если Лин всё ещё в коде, как старик, как духи.

Надо двигаться, дроны не уйдут, их гул становится громче, как барабан, который отсчитывает время до моей смерти, а сидеть в тайнике – прямой путь в каналы, где вода, чёрная, как код, растворит всё, даже кости. Я думаю о Техе, его слова о голосах всплывают в памяти, как обрывки кода, он знает слухи, может, слышал что-то про "духов", про старика, про Лин. Если старик – один из них, Тех даст зацепку, или хотя бы намёк, куда копать дальше. Я проверяю переулок через щель в стене, её края острые, как лезвия, мусор воняет гнилью, но снаружи пусто, только тени шевелятся, как призраки, лучи дронов дальше, их свет скользит по стенам, но не достаёт меня. Я пробираюсь к рынку, держась теней, шаги тихие, ботинки скользят по грязи, её поверхность покрыта масляными пятнами, которые блестят, как ядовитые звёзды.

Неон вывесок режет глаза, их свет синий и пурпурный, буквы мигают, как код, который не остановить: "Импланты – стань лучше!" Лучше, как же, в трущобах "лучше" – это дожить до завтра, не попав под луч дрона, не став пустышкой, которую "Север" стирает, как ошибку. Переулки пусты, только шорох крыс, их лапы царапают асфальт, да граффити на стенах, их буквы вырезаны ножом, кривые, но острые, как правда: "Север лжёт", "Код нас убьёт". Я хмыкаю, мой смех звучит глухо, я согласен, но что, если правда хуже? Что, если "Север" не просто лжёт, а переписывает нас, как код, который он может стереть?

Рынок гудит, несмотря на ночь, его шум – как рой дронов, голоса торговцев режут воздух, их крики хриплые, как у ворон: "Нейрошунты! Чистые, без отката!" – орёт один, его лицо покрыто татуировками, линии мигают, как неон, его глаза пустые, как у пустышек. Толпа давит, локти людей впиваются в рёбра, запах жареной синт-еды бьёт в нос, её химический привкус смешивается с вонью пота и сточных вод, которые текут в канаве вдоль рынка, их пена белёсая, как больная кожа. Женщина с татуировкой "Духи" на шее стоит на ящике, её татуировка светится синим, линии пульсируют, как код, она орёт, её голос пронзительный, как сирена: "Конец света близко! Духи видят нас! Они знают правду!" Её глаза дикие, полные безумия, её пальцы дрожат, покрытые грязью, как будто она копалась в каналах.

Нищий сидит у палатки, его тело сгорблено, как старое дерево, имплант вместо правого глаза мигает красным, его линза треснула, из-под неё сочится масло, чёрное, как смола, он бормочет, его голос дрожит, как сигнал с помехами: "Духи… они в коде… мой брат видел старика, а наутро его нашли мёртвым… в канале… с выжженным имплантом…" Я замираю, холод пробирает до костей, как будто кто-то вылил на меня воду из каналов. Старик? Мой старик? Я делаю шаг к нищему, его запах – смесь грязи и синт-еды – бьёт в нос, я наклоняюсь, мой голос хрипит от пыли: "Какой старик? Где твой брат его видел?"

Он отползает, его руки дрожат, он прячет лицо, его голос становится тише, как шёпот: "В сетях… он говорил… старик с молнией… он знал его имя… он знал всё…" Нищий замолкает, его глаза, один пустой, другой мутный, смотрят в пустоту, как будто он видит каналы, где его брат растворился. Я отступаю, сердце колотит, как молот, толпа шумит, кто-то шепчет за моей спиной, его голос низкий, как гул дрона: "Север переписывает людей… импланты стирают тебя… мой сосед вчера говорил сам с собой, а утром – пустой, как дрон…" Я оборачиваюсь, но шептун исчез в толпе, его слова остаются, как заноза, вгрызаются в сознание, как код.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.