Колесница Аполлона

– Ты говорила его бабка тут, в Ленинграде?

– Это какая-то другая. Может даже умерла! А ему икону или несколько оставила – сбивчиво объясняла раскрасневшаяся подруга Анфисе.

– Он что, верующий?

– Думаю, нет. Вообще ничего не поняла.

И действительно, на следующий день Юрка раньше всех появился в еще пустых коридорах института, постоял немного в задумчивости и пошел наверх курить. Его уже несколько раз ловили за этим занятием, наказывали, заставляли подметать всю лестницу, но это его нимало не расстраивало. Именно там и нашли его девочки.

– Ой, ой! – опередил он их. – Привет! Совсем забыл про ваше письмо. Вот увидел вас и вспомнил. Но были важные дела. Сегодня обязательно скажу бабушке, и завтра пойдем.

– Неделю из-за тебя потеряем! – сердито хмурилась Анфиса.

– Завтра пойдем, обещаю.

И действительно, на следующий день они вчетвером, еще и с Димой, уже шли домой к Юрке. Раньше им не доводилось там бывать. Уже совсем на подходе, Дима развернулся и, манерно раскланявшись девчонкам, пошел в другую сторону. Видно было, как Света расстроилась, уж было открыла рот, чтобы как-то задержать его, а его уже и след простыл.

– Он тут неподалеку живет. Мы с ним с детства дружим, даже в одну школу ходили, – пояснил Юра.

Почему-то Анфиса представляла себе бабушку Юры похожей на Лилию Францевну или, в крайнем случае, на Ангелину Ивановну, непременно в костюме, в очках, с кружевным воротничком. А бабушка выглядела совершенно иначе – круглолицая, приветливая, в большом ситцевом переднике, волосы повязаны газовой косынкой поверх бигуди. Родители, как говорил Юра, уже больше года были в длительной командировке во Вьетнаме, поэтому бабушка успешно замещала их в выполнении родительских обязанностей.

– Проходите девочки! Чай пить будем, я блинов напекла, – и бабушка расставляла на столе большие чашки с красными маками.

Видно было, что Юрка совершенно растерялся и очень смущался. Дома он стал совершенно другим человеком, чем в институте.

– Сажай наших гостей, Юрочка. Юра редко кого-то приглашает, чаще сам где-то болтается. А мне грустно тут, радуюсь, когда кто-то приходит, – хлопотала вокруг стола бабушка.

– Мы по делу Марья Ивановна, – решила сразу перейти к просьбе Анфиса, немножко неуклюже пристраивая на угол тесного стола коробку «Белочки».

– Не стоило, зачем? – смущенно глядя на коробку, перебила ее хозяйка. – Потом, все сделаем. А пока ешьте блинчики с черничным вареньем. Мы чернику сами собирали.

– Еще скажи, что я собираю, – смущенно бубнил Юра, но с удовольствием макал блин в хрустальную розетку с вареньем.

Выпив чай, бабушка аккуратно вытерла руки об передник и спросила девушек:

– Так что вас ко мне привело? Какое дело?

– У нас есть старое, дореволюционное письмо, но оно на французском языке. Очень просим, переведите его, пожалуйста, – к концу своей фразы Света сделала жалобное лицо, а Анфиса развязала тесемки зеленной картонной папки и извлекла оттуда пожелтевший лист, сложенный вчетверо.

Марья Ивановна водрузила на нос очки и стала, шевеля губами про себя, читать письмо, а потом широко улыбнулась и сказала:

– Понятно, клады искать вздумали? Только вот клады-то уже все давно найдены. Пишите, сейчас задиктую, – у девочек лица вытянулись, они не могли скрыть своего огорчения по поводу того, что их раскусили, а Юра при этих словах встрепенулся и перестал жевать. Он один остался у стола и продолжал уничтожать уже невысокую горку блинов.

– Клады?… – задумчиво повторил он.

Анфиса достала из той же папочки чистый лист и приготовились писать.

– Оленька, дорогая! – начала диктовать Марья Ивановна. – Прошло уже столько лет, как мы уехали, и главное, что нас здесь, на чужбине, постоянно преследует – это неизбывная тоска по России и вечная, унизительная нужда. Все мы работаем, как можем. Ты же понимаешь, если бы у нас был выбор, то мы, несомненно, бы остались. Но выбора не было.

Сразу перейду к делу: у меня огромная просьба – отправь нам наше фамильное столовое серебро. Если ты не помнишь то, потайное, место в подвале, то попроси Трофима, он поможет найти, он точно знает. Надеюсь, что наш верный Трофим еще жив? Себе возьми сахарницу и чайные ложечки в память о нас.

Все любезно согласился провести Анатоль, который передал тебе это письмо. Он – русский, наш друг, ему можно доверять.

И еще – Юлечка спрятала в своей комнате, в каминной вытяжке, свою старинную шкатулку. Помнишь ее, серебряная, с колесницей Аполлона? Там памятные и дорогие ей вещи, если удастся найти – тоже передай с Анатолем.

Кланяюсь вам, Елена Львовна Бельская,

14 ноября 1929 г.

В комнате все затихли, глядя на Марию Ивановну, одна Анфиса торопливо дописывала последнюю строчку письма.

– Какая грустная история! Наверное, за эти годы и ее участники состарились и умерли, а клад, если не раскопала эта Ольга, то наверняка уже нашли. Я тут недавно слышала о найденном огромном кладе с серебром. То ли монеты, то ли посуда… – морщила лоб, пытаясь вспомнить, бабушка Юры, – Может, это было серебро Юсуповых, точно не помню. Надеюсь, вы не собираетесь клады искать? Здесь и адреса-то нет… Лучше сосредоточьтесь на учебе.

После последних слов она строго посмотрела на замершего в задумчивости Юрку.

– Спасибо вам огромное, Мария Ивановна! Нет, конечно, не собираемся искать, – лукавила Анфиса, бережно убирая в папочку ветхий листик. – Просто интересная история, стало любопытно, что там в письме. Почему она писала своей служанке на французском? Непонятно… Вряд ли она знала французский.

– Может, не хотела, чтобы письмо по дороге было прочитано случайными людьми?

Посидев еще немного, девочки засобирались домой.

– Уже темно, нам пора, – бормотала Света вставая.

– Юра, проводи девочек, – подталкивала к двери уже полусонного Юру бабушка. Из коридора открывался вид на кухню и еще в две комнаты. Юра был один из их немногих знакомых, у кого была отдельная квартира. Большинство ленинградцев жили в коммуналках или в общежитии. В общежитии ютились и все приехавшие из области или других городов.

На улице стало очень морозно, снег громко скрипел под ногами, а изо рта вырывались клубы пара.

– Не обидитесь девчонки, если я не пойду с вами дальше? Не боитесь? Мне к Димке нужно зайти, он меня ждет, – притопывая ногами от холода, спросил Юра.

– Расскажи, что там за бабка у тебя с иконой? – любопытствовала Света.

– Это я так всем сказал, что родственница, а на самом деле – мне просто предложили икону по дешевке, а я купил. Там, в деревне не понимают ее ценности. Икона старая – ХVIII век вроде, – разоткровенничался парень.

– Облапошил народ? Что, продавать будешь? – с осуждением спросила Анфиса.

– Да, продавать. Тоже мне, честные нашлись! Некогда, потом поболтаем! – и, усмехнувшись добавил. – Пока, кладоискательницы!

Под фонарями снег блестел как осколки елочных игрушек, которые в детстве Анфисы наклеивали на вату под елкой. На улице было безлюдно, и девушки прибавили шагу. Говорить было слишком холодно, мороз обжигал нос и горло. Только на эскалаторе метро Света спросила, заглядывая в лице Анфисе:

– Возьмешь меня на поиски клада?

– Вот фантазерка! С чего ты решила, что я буду искать клад? Ты слышала – Мария Ивановна сказала, что все уже найдено, и вряд ли мы что-то найдем? – Анфиса сняла шапку и стряхивала с нее подтаявший снег прямо себе на сапоги.

– Ага, значит, все-таки будем искать?

– Я этого не говорила! – рассердилась Анфиса, она не терпела, когда на нее кто-то давил. – Во всяком случае, сначала надо прочитать все о купцах Бельских, выяснить, где они жили в Петрограде, накануне революции. Придется порыться в библиотеке. А дальше будет видно.

– Можно, ты это сделаешь? Я ненавижу библиотеки! Никогда там ничего не могу найти! Как только туда попадаю, сразу хочу есть, или уйти. Тоска! – усмехнулась Света.

– Да, я после сессии этим займусь.

– Может не стоит откладывать?

– Знаешь, что? У меня тоже долг по начерталке! Пока все не сделаю, не смогу вырваться.

– Ладно, пока. Завтра увидимся, – уныло сказала Света. И дальше они пошли в разные стороны – Свете нужно было проехать еще одну станцию до общежития, а Анфиса пошла на выход.

Подходя к дому, она увидела перед входом знакомую фигуру – бабушка, притопывая ногами, ходила взад-вперед у парадной, похлопывая руками по плечам. Брови и край мохерового шарфа, у ее лица, были покрыты лохматым инеем.