История римских императоров от Августа до Константина. Том 7. Пролог к кризису III века

Главным достижением Севера в этом походе стало закрепление за Римом Нисибиса – ключевого пункта, служившего щитом против восточных варваров. Он оставил там сильный гарнизон под командованием римского всадника, даровал городу привилегии. Ясно, что Север хотел сделать Нисибис опорной базой для будущих кампаний, когда другие заботы отступят. Дион критикует его за расходы на содержание города, но дальнейшие события доказали, что Север лучше оценил его значение.

[По Диону, приведу ещё два малозначительных факта.]

Север, вознесённый успехами, считал себя превыше смертных в храбрости и умении, но был одурачен бандитом, разорявшим Сирию и Иудею, за которым император велел усиленно охотиться. Клавдий (так звали разбойника), переодевшись в офицера, явился к Северу во главе отряда всадников, приветствовал его, поцеловал и спокойно удалился, оставшись неузнанным.

Скифское войско (северные племена) готовилось вторгнуться в империю. Во время их совета разразилась ужасная гроза с молниями и громом, убившими трёх их главных военачальников. Охваченные суеверным страхом, они сочли это дурным предзнаменованием и отказались от замысла.

Примечания:

[1] СПАРТИАН, Нигер, 3.

[2] Именно так я перевожу слово novi, использованное оригинальным автором. Нигеру, чьё происхождение было скромным, было бы нелепо претендовать на исключение из должностей «новых людей» (hommes nouveaux). Также не похоже, чтобы слово novi само по себе могло означать «новых граждан» (nouveaux citoyens).

[3] Цернунте и Савария – города Паннонии. Последняя была родиной святого Мартина.

[4] Именно так Карбон характеризовал Суллу. См.: «Римская история», т. VIII, стр. 391.

[5] Терни в герцогстве Сполето.

[6] Дион относит назначение Альбина на титул Цезаря ко времени первых шагов Севера, ещё до того, как тот покинул Паннонию. Я следую хронологии Геродиана. Нетрудно согласовать этих двух авторов, предположив, что переговоры между Севером и Альбином начались в период, упомянутый Дионом, но завершились лишь тогда, когда Север уже овладел Римом.

[7] 1250 фунтов.

[8] 125 фунтов.

[9] Иначе Гераклея.

[10] Спартиан, так объясняющий события в «Жизни Севера», в другом месте («Нигер», 6 и 7) допускает, что существовал иной план соглашения, по которому Нигер был бы сопричислен к Северу, но в подчинённом положении. По его словам, срыв соглашения произошёл по вине Нигера, который не из-за отсутствия желания, но под влиянием корыстных советов некоего Аврелиана (искавшего выгоды в том, чтобы укрепить его в первоначальных притязаниях) отказался уступить. Это явное противоречие у Спартиана, и весь рассказ лишён правдоподобия. Поэтому я не упомянул его в основном тексте.

§ II. Разрыв между Севером и Альбином

Север, как я уже отмечал, примирился с Альбином и уступил ему титул Цезаря лишь для того, чтобы не иметь одновременно двух врагов на противоположных концах империи – в Сирии и в Британии. Когда же он победил Нигера и восстановил спокойствие на Востоке, одержав победы над варварами на этих границах, у него не осталось причин щадить единственного оставшегося соперника, и он задумал от него избавиться.

Не знаю, можно ли доверять свидетельству Геродиана и Капитолина, которые утверждают, что прежде чем прибегнуть к открытой силе, Север попытался пойти низким и вероломным путём убийства, отправив Альбину письмо, полное заверений в дружбе, с солдатами-убийцами, которым было приказано просить тайной аудиенции – якобы для сообщения важных дел – и заколоть его, как только он окажется вдали от своей охраны. Замысел убить полководца среди его войск, Цезаря в провинции, где его власть признавалась, кажется мне маловероятным; да и если бы Север был настолько зол, чтобы задумать такое, он был слишком умен, чтобы верить в возможность исполнения. Согласно тем же авторам, затея не увенчалась даже малейшим успехом. Альбин заподозрил неладное, велел схватить убийц и, вынудив их пытками признаться в своём поручении, предал их казни, после чего решил отомстить тому, кто их подослал. Впрочем, для разрыва едва ли требовались столь веские причины.

Я следую за Дионом, который просто говорит, что Север после победы над Нигером отказался признавать за Альбином прерогативы, связанные с титулом Цезаря, тогда как Альбин, напротив, претендовал даже на титул Августа. Этих немногих слов достаточно; ничего не добавляя к совершенно естественному ходу событий, они показывают, как война стала неизбежной между двумя честолюбцами, чьи притязания оказались столь непримиримы.

Правда, можно удивляться, почему Альбин так медлил с открытым выступлением. Но мы видели, что сначала он стал жертвой козней Севера, и неизвестно, как долго длилось это заблуждение. Когда же он прозрел, то, хотя и не предпринимал пока явных действий, всё же не терял времени даром. Тайно он старался приобрести друзей и сторонников в сенате, где его рекомендовали два важных обстоятельства: знатность, которую ему приписывали, и мягкость нрава, столь отличавшая его от сурового Севера. Он привлёк на свою сторону Галлию и Испанию, сосредоточив там значительные силы. Он даже обратил взор на восточные провинции, стараясь заручиться там поддержкой щедротами к городам, разорённым войсками Нигера. Наконец, когда он счёл себя достаточно сильным, чтобы больше не скрывать своих намерений, он сбросил маску и, ссылаясь, вероятно, на несправедливости Севера, велел провозгласить себя Августом. Наши историки не упоминают об этом последнем шаге, но он подтверждается монетами, на которых Альбин, что особенно примечательно, соединяет имя Септимия с титулом Августа, объявляя себя тем самым в одной надписи и сыном, и врагом Севера.

Север только этого и ждал. Его политика состояла в том, чтобы всегда сохранять видимость правоты, оставляя противнику роль агрессора. Он уже выступал в поход, как будто направляясь в Рим (и, если не ошибаюсь, прошёл большую часть пути), когда узнал об открытом мятеже Альбина. При этой вести он собрал солдат и, воспользовавшись прекрасным случаем обличить неблагодарность соперника, без труда добился, чтобы они объявили его врагом и выразили полную готовность идти на него войной. Император подкрепил их рвение щедрой раздачей денег.

Последовательность событий заставляет меня согласиться с г-ном де Тиллемоном, что именно на этом же сходе Север пожаловал титул Цезаря своему старшему сыну Бассиану, одновременно переменив его имя на Марк Аврелий Антонин. Это тот самый принц, которого мы обычно называем Каракаллой. Его отец, любивший демонстрировать глубокое почтение к памяти Марка Аврелия (хотя сам мало походил на него), желал дать тому особое свидетельство, передав своему наследнику имена этого мудрого императора. Что касается имени Антонина, известно, каким почитанием оно пользовалось в описываемую мной эпоху. Каракалле было тогда не больше восьми лет.

Место, где Каракалла был провозглашён Цезарем, известно нам из Спартиана. Север стоял тогда лагерем близ города Виминация в Мезии на Дунае. Весьма вероятно [1], как я уже отмечал, что там же войско Севера объявило Альбина врагом. С этого момента соперники перестали церемониться и открыто двинулись друг против друга: Север – из Мезии, Альбин – из Британии.

По-видимому, план последнего состоял в том, чтобы прорваться, если удастся, в Италию и добиться признания в Риме, где у него было много сторонников. Север, понимая, как важно помешать осуществлению этого замысла, отрядил часть войск занять альпийские проходы со стороны Галлии, а с главными силами поспешил навстречу, проявляя ту энергию, которую позволял его характер. Он подавал всем пример, мужественно перенося тяготы пути; никакие природные препятствия не могли его задержать; он бесстрашно шёл навстречу снегам и стуже; отдыхал лишь тогда, когда того требовала крайняя необходимость, – и такой пример действовал на всех сильнее любых увещеваний. Таким образом он успел опередить врага, уже завладевшего Лионом, и встретил его близ этого города у ворот Италии.

Между тем приготовления к новой гражданской войне встревожили Рим, и среди множества жителей мнения разделились в зависимости от интересов. Одни сенаторы, в том числе и Дион, оставались в стороне, выжидая исхода и готовые покориться победителю; другие, связанные личными узами либо с Севером, либо с Альбином, разделяли страхи и надежды обоих соперников. Народ, который война затрагивала непосредственно и который не мог от неё ждать никаких выгод, выражал своё горе и недовольство открыто и громко. Во время цирковых игр незадолго до сатурналий (что позволяет датировать это концом декабря), бесчисленные зрители наблюдали шесть заездов колесниц, почти не уделяя им внимания, поглощённые более важными мыслями. Перед седьмым заездом все, словно по уговору, воздели руки к небу и стали молить богов о спасении города. Затем раздались крики: «О царица городов! О вечный город! Что станется с тобой? Долго ли нам терпеть одни и те же беды? Долго ли будут длиться междоусобные войны?» После многих других подобных восклицаний они, однако, смолкли и вновь обратили внимание на зрелище.

Дион, человек суеверный, восхищается этим единодушием множества людей, говорящих на одном языке, и усматривает в этом нечто божественное: как если бы сходство чувств не должно было порождать и сходство выражений. Он приводит и другие мнимые чудеса: большое сияние на небе, которое было не чем иным, как северным сиянием; серебристую росу, выпавшую на площади Августа и сохранявшую свой цвет в течение трех дней. Но столь пустые замечания не должны нас задерживать.

Военные действия не были продолжительными. Произошло несколько стычек, несколько боев между отрядами двух больших армий; и люди Альбина довольно часто одерживали верх. Дион особо упоминает о сражении, в котором Луп, один из генералов Севера, был разбит и потерял много людей. Как только пролилась кровь, Север потребовал от сената – и получил – объявления Альбина врагом государства. Он поступил так же в отношении Нигера.

Мы находим у Диона любопытный факт, который, возможно, потерял бы часть своего удивительного характера, если бы автор изучил его более внимательно и проницательно. Я изложу его так, как передает наш автор. Некто Нумериан, преподававший грамматику в Риме, вздумал отправиться в Галлию и вмешаться в войну, которая его никак не касалась. Присвоив звание сенатора, он собрал несколько солдат, с которыми разбил кавалерийский отряд Альбина и совершил еще несколько мелких подвигов. Север, узнав об этом и считая его настоящим сенатором, направил ему полномочия и подкрепление, которые Нумериан эффективно использовал на службе у того, кому посвятил себя. Удивительно в этом приключении то, что этот грамматик-воин действовал без всякой корысти. Захватив у врагов семьдесят миллионов сестерциев [2], он отправил их Северу. После окончания войны он не потребовал никакой награды; не претендовал на то, чтобы официально получить звание сенатора, которое самовольно присвоил; и удалился в деревню, где провел остаток дней, живя на скромную пенсию, выплачиваемую императором. Таковы внешние обстоятельства дела, мотивы которого автор не сумел нам объяснить.

Война завершилась решающим сражением на равнине между Лионом и Треву. Обе армии были равны по численности, насчитывая по сто пятьдесят тысяч человек каждая, и возглавлялись своими императорами. Север, лично не участвовавший ни в одной из битв против Нигера, сам командовал своей армией в сражении против Альбина. Доблесть войск с обеих сторон была велика. Британские легионы, сражавшиеся за Альбина, ни в чем не уступали иллирийским; но Север считался более искусным полководцем, чем его соперник.

Победа колебалась и долго оставалась нерешенной. Левое крыло Альбина не оказало сильного сопротивления, вскоре было разбито и преследовалось людьми Севера вплоть до своего лагеря. На другом фланге события развивались иначе. Войска правого крыла Альбина вырыли на пространстве перед собой множество ям, прикрытых тонким слоем земли, и сделали это так, что поверхность почвы казалась ровной и не вызывала подозрений. Чтобы заманить врага в ловушку, они притворились робкими; ограничивались метанием дротиков издали и отступали после залпа. Хитрость удалась. Солдаты Севера, полные желания сразиться врукопашную и презирая противников, казавшихся трусливыми, наступали на них без всякой осторожности. Но внезапно они были остановлены препятствием столь же грозным, сколь и неожиданным. Достигнув места, где была скрыта ловушка, земля ушла у них из-под ног, и вся первая линия рухнула в ямы. Поскольку ряды были сомкнуты, вторая линия не успела остановиться и рухнула на первую. Те, кто следовал за ними, охваченные ужасом, резко отступили и опрокинули товарищей, находившихся позади. Таким образом, все левое крыло Севера пришло в ужасный беспорядок, и враги, бросившись вперед, учинили жестокую резню.

В такой крайней опасности Север поспешил на помощь своим с гвардией. Но сначала, вместо того чтобы исправить положение, он увидел, как даже его преторианцы были смяты и изрублены, а его конь пал под ним. Неудача разожгла его мужество. Он разорвал свой императорский плащ, обнажил меч и, собрав несколько беглецов, повел их обратно на врага, решив победить или умереть. Его маленький отряд рубил всех подряд, друзей и врагов. Это заставило многих бегущих развернуться; а победители, уже рассеявшиеся и потерявшие строй, с трудом выдержали удар, которого больше не ожидали.

Бой возобновился, но победа все еще висела на волоске. Лет, командующий кавалерией Севера, решил исход. До сих пор он бездействовал, имея, как говорят, коварный замысел дать двум соперникам уничтожить друг друга, чтобы затем занять место, которое оставит их гибель. Увидев, что удача начинает склоняться на сторону Севера, он осознал, какой опасности подвергает его преступная игра. Он двинулся в атаку и ударил во фланг войскам Альбина, которые уже сильно теснили спереди отряд Севера. Они не смогли выдержать этот новый натиск и, думая только о бегстве, укрылись в городе Лионе, как и их несчастный вождь Альбин. Север, полностью победив, стал благодаря этой славной победе единоличным властелином всей империи, уничтожив менее чем за четырех лет трех императоров – Дидия, Нигера и Альбина.

Битва при Лионе была очень кровопролитна. Наши авторы не оценили потери каждой из сторон; но они должны были быть значительными, даже для победителя; и Дион с горечью истинного гражданина отмечает, что кровь, пролитая с обеих сторон, была одинаково потеряна для Рима.

Спартиан сообщает нам месяц и день этого великого события – девятнадцатое февраля. Он не указывает года; и только путем сравнения с предшествующими и последующими фактами г-н де Тильмон относит его к 197 году от Р. Х., четвертому году правления Севера.

Город Лион был разграблен и опустошен победителями, которые подожгли его в нескольких местах и сожгли большую часть.

Альбин после поражения своей армии укрылся в доме близ Роны. Там, видя, что все потеряно и не имея права надеяться на пощаду, он пронзил себя мечом или приказал сделать это одному из своих рабов. Он еще дышал, когда прибыл отряд вражеских солдат, которые отрубили ему голову и принесли ее Северу.