Египтянин

Покачивая бедрами, Вероника выступила вперед и взяла протянутую руку Грея. Ее стройную фигуру обтягивали красный пуловер и черная юбка-карандаш.

– Журналист-расследователь, – поправила она. – Внештатник.

«Прелесть какая», – подумал Грей. Вероника смотрела на него, словно ожидая, когда он тоже что-то скажет о себе, но Грей лишь кивнул доктору Исту. Журналистка покосилась на президента фирмы. Ее лицо было под стать фигуре: тонкое, породистое, с небольшим заостренным подбородком и умными голубыми глазами. Губы выглядели шаловливо и намекали на присущую их обладательнице широкую гамму чувств. Это уравновешивало остальные черты лица и делало женщину более досягаемой.

Доктор Ист повел их прочь из кабинета. В коридоре Вероника сказала:

– Спасибо, что согласились со мной поговорить. Мы понимаем важность вашей работы и ее значение для исследования стволовых клеток.

Глаза президента фирмы заблестели.

– Понимаете, нас ведь называют чудовищами, хотя мы на стороне человечности. Если бы наши хулители имели хоть малейшее представление о возможностях…

– О возможностях я полностью осведомлена, потому-то и приехала сюда. – Она поколебалась. – Это правда? У вас есть межвидовой эмбрион?

– У нас есть даже нечто большее. У нас есть бластоциста.

– Боже мой, – прошептала Вероника. – Об этом не сообщалось.

Доктор Ист ухмыльнулся, как школьник.

– Я думаю, общественность все еще не освоилась с мыслью о… об эмбрионе. Знаете, такое ведь уже делалось прежде, с яйцеклетками кролика, но не попало в журналы, потому что эксперимент был прекращен, когда эмбрион сформировался и начал делиться.

Казалось, они забыли о присутствии Грея, которого это вполне устраивало. Он прошел следом за ними в стильный лифт, после чего все спустились на нижний этаж, где располагалась громадная лаборатория и суетились люди в белых халатах. Ученые деловито перемещались между столами, кивая и тихонько переговариваясь. Тут слабо пахло формальдегидом. Грей окинул помещение взглядом, выискивая на лицах присутствующих предательскую нервную судорогу, выражение тревоги. Он уже решил для себя, что доктор Ист почти наверняка не предпринимал путешествие в Египет и не посылал туда кого-то из своих сотрудников с целью похитить корпоративные секреты.

– Освещение здесь приглушенное, чтобы удобнее было вести наблюдения через микроскопы, – объяснял доктор Ист.

Темноволосая женщина сгорбилась над микроскопом, зажав в руке похожий на карандаш инструмент и медленно производя им какие-то манипуляции на предметном стекле.

– Клара при помощи вакуума удаляет из яйцеклетки коровью ДНК. – Он показал на узколицего индийца через два стола от Клары: – Затем она обездвижит овоциты отсосом, а Рави поместит в цитоплазму единственную клетку человеческой кожи. Потом мы взбодрим нашу девочку электрическим разрядом, чтобы помочь ей не отторгнуть пересаженный материал, а дальше оросим – это способ ввести яйцеклетку в заблуждение и убедить, будто она оплодотворена. А это, знаете ли, непросто – заставить клетку смириться с пересадкой. И шансы, что эмбрион проживет девять или десять дней, чтобы достичь стадии бластоцисты… давайте просто скажем: еще несколько дней назад мы не были уверены, что такое вообще возможно.

Он подтолкнул их к углу лаборатории, где был установлен проектор. На экране виднелись очертания маленького, геометрически безупречного круга, наполненного пузырящейся студенистой массой. Доктор остановился, подбоченился и снова расплылся в улыбке:

– Вот она, наша малютка.

Грей долго вглядывался в изображение. Инстинктивная дрожь пробежала по телу – непроизвольная реакция на бесстрастные манеры ученых, производящих межвидовые генетические манипуляции. Доминик не возражал против исследования стволовых клеток, но не мог отрицать мрачное чувство вины, навалившееся при мысли, что люди – представители его вида, – возможно, совершали сейчас посягательство на Божественное, вторгаясь в тайны жизни и смерти, которые не следовало бы тревожить. Что ученые в этом расположенном в пригороде подземелье надкусили яблоко с современного древа познания добра и зла.

Вероника завороженно не сводила глаз с изображения на проекторе.

– А что дальше? – спросила она, не поворачивая головы.

– Прямо сейчас – ничего, – ответил доктор Ист. – Есть судебный запрет, и суд решит судьбу клетки к завтрашнему дню. Полагаю… полагаю, в самом лучшем случае нам велят ее заморозить. И это, знаете ли, глупость несусветная, ведь она, конечно же, не сможет развиться до стадии жизнеспособного плода. Мы хотим всего лишь собрать ее эмбриональные стволовые клетки, изучить влияние эксперимента на трансгенную теорию. Нам даже неизвестно, запустится ли процесс и окажутся ли эмбриональные стволовые клетки, взятые от межвидовой бластоцисты, пригодными для человека. Но если да, только вообразите возможные перспективы. Все этические проблемы, связанные с подобными работами, возникают из-за использования человеческих овоцитов. Если мы сможем обойти их при помощи яйцеклетки коровы…

– Простите, что перебиваю вас, доктор, – сказал Грей, – но, думаю, в лаборатории я видел все, что мне нужно. Позвольте я задам вопрос, прежде чем двигаться дальше. Если бы вы беспокоились насчет угрозы вашей безопасности, то какие конкуренты или ненавистники волновали бы вас в первую очередь?

Вероника резко повернула голову, взметнув волосами, и посмотрела на Грея. Доктор Ист явно пришел в замешательство, а Доминик добавил:

– Моя работа – оценивать потенциальные угрозы безопасности, даже самые слабые. Мы не можем допустить, чтобы в процессе дипломатического визита или хотя бы в то же самое время тут что-нибудь взорвалось. Есть ли те, к кому вы предпочли бы не поворачиваться спиной?

Взгляд Грея снова скользнул к Веронике, которая теперь с любопытством взирала на него. Пора было заканчивать экскурсию. Доктор Ист перевел глаза на изображение с проектора: его до абсурда увеличенное детище парило над помещением.

– Извините, но я действительно не знаю. Если бы пришлось выбрать только одну организацию, я остановился бы на «Армии жизни».

Грей оставил Веронику и доктора Иста обсуждать проблемы межвидового переноса ядер соматических клеток, а сам закончил осмотр здания, не обнаружив больше ничего интересного. Двое полицейских сопроводили его через толпу перед воротами.

* * *

Грей с удивлением обнаружил, что Вероника ждет его в конце подъездной дорожки, одетая в красное пальто ниже колена. Когда она шагнула к нему, удивление сменилось раздражением. Вероника коснулась его руки и улыбнулась.

– У вас найдется минутка?

– Простите, нет.

Грей даже не сбавил шаг. Свернув за угол, он выругался. Толпа на задах здания разрослась так, что заполнила всю улицу. Грей протолкался сквозь бурлящую человеческую массу, но Вероника, к его огромному недовольству, не отстала. Добравшись до противоположной стороны улицы, Доминик обернулся:

– Послушайте, у меня сегодня еще ряд дел. На болтовню нет времени.

– Почему бы нам…

Она запнулась. От толпы отделились несколько мужчин и направились к ним. Тот, что в центре, здоровенный детина с татуированной шеей и собранными в хвост волосами, схватил журналистку за локоть и попытался всучить ей плакат. От детины несло спиртным, а под байкерской курткой виднелась футболка с эмблемой «Армии жизни». Вероника попробовала вырваться, но он держал крепко.

Грей прижал большой палец к ямке на горле детины, тот поперхнулся и выпустил журналистку. Однако тут же выругался, замахнулся и попер на обидчика. Грей отступил, но детина только входил в раж. Доминик увернулся от следующего удара и пнул противника в пах. Тот переломился пополам, втягивая воздух. Грей, который уже начал выпрямляться, впечатал нос детины в свое колено, потом схватил его за волосы и одновременно подставил подножку. Соперник грянулся оземь и остался лежать. Вперед выступил тип с толстыми руками и пивным животом, проверяя, как там его товарищ, а к Грею уже спешили новые громилы в байкерских куртках. Он взял Веронику под локоть и повел за собой.

– Идите себе спокойно, – пробормотал он. – Банды – как собачьи стаи: если обезвредить вожака, их парализует.

Они отступали, пока не свернули за угол. После этого между ними и толпой образовалась некоторая дистанция. Грей поразился, увидев, что Вероника по-прежнему невозмутима.

– Спасибо, – сказала она. – Теперь обратно на Манхэттен?

Грей кивнул, и они, не снижая темпа, бодро двинулись к железнодорожной станции. Шум толпы стих, сменившись искусственным спокойствием пригорода.

– «Армия жизни» – это просто анекдот, – не сбавляя шага, заявила Вероника. – Мне известно название компании, которая вам нужна, но я хочу знать, зачем вы ее ищете. Это как-то связано с минотавром или дело в другом?

– Что вы имеете в виду?

– Во время драки у вас пиджак задрался, и я невольно заметила, что вы без пистолета. Я не знаю ни одного федерального агента, который не брал бы на задание оружие. А еще ни разу не видела, чтобы они приезжали на поезде, пусть даже с Манхэттена.

– Теперь видели, – на ходу бросил Грей.

Вероника коснулась его руки:

– Я знаю мир биотехнологий. Давайте встретимся, выпьем и, возможно, обменяемся информацией.

Грей заметил вдалеке железнодорожную станцию. Ему не терпелось как можно скорее покинуть это безликое место с безупречными газонами. Вероника сунула ему в карман визитку.

– Пересечемся буквально на полчаса, и я скажу вам название компании, независимо от того, поделитесь вы со мной информацией или нет. Мне плевать, зачем вы сюда приехали и на кого работаете. Вы не прогадаете в любом случае. – Развернувшись, журналистка двинулась туда, откуда они только что пришли.

– Вы не на поезд? – окликнул ее Грей.

– У меня машина в паре улиц отсюда стоит.

Грей понаблюдал, как Вероника плывет по тротуару. В сапогах на высоких каблучищах она шла быстрее, чем большинство ходит в обуви на плоской подошве. Компетентность, подумалось ему, вот что излучает эта женщина.

Еще он подумал, что подобная дамочка не станет разбиваться в лепешку, чтобы пройтись с незнакомым мужчиной до станции железной дороги. Разве что у нее будет очень веская причина.

6

В самолете соседка спросила Джакса, всегда ли тот летает первым классом. Перед тем как ответить, он подвинулся поближе и заглянул ей в глаза, чтобы установить доверие.

Венесуэла создавала порой замечательные образчики женского совершенства, к которым относилась и его соседка: кремово-бежевая кожа, рука, покоящаяся на внутреннем изгибе упругого бедра, трепещущие ресницы скрывают глаза с поволокой, похожие на две луны, грудь под блузкой вздымается и опускается в такт жестикуляции.

– Я впервые лечу первым классом с такой прелестной попутчицей, – расплылся в улыбке Джакс. – Обычно рядом со мной сидят тучные гринго.

– А сами вы разве не гринго?

– Только по рождению. – Он протянул руку. – Джакс.

– Грасиэла, – улыбнулась спутница.

Может, дело было в ее карих глазах, но Грасиэла напомнила Джаксу Лизу Делакруз, единственную не белую ученицу в те времена, когда он был старшеклассником. Потрясающая девушка, настоящее украшение школы, но в их крошечном городишке все, кроме Джакса, ее игнорировали.

Мысли о Лизе навели на воспоминания о Дэвиде Джеймсе Смите. Так при рождении нарекли Джакса в больнице, но эта личность осталась в далеком прошлом. Да и кому, скажите на милость, захочется зваться Дэвидом Джеймсом Смитом? Имечко разве что для адвоката по делам налогообложения.

– Очень приятно, Грасиэла, – сказал Джакс. – До чего красивое имя!

– Gracias. Спасибо.

– У вас в Майами родственники?

– Si. Дядя и двое его детей. У вас тоже?

Ах, милая Грасиэла, подумалось ему, моя печальная история шаблонна: бесчувственные биологические родители, временные пристанища в детстве и отрочестве в засушливом уголке Оклахомы, череда приемных семей, способных шокировать своей провинциальностью даже квакера.

– Нет.

– А где ваша семья?

Моя семья, думал он, это прекрасные голубки вроде тебя, разбросанные по всему свету, будто живые сокровища. Я ничего не знаю о своей настоящей родне, плевать на нее хотел, пусть идет ко всем чертям. А если речь о последних приемных родителях, то я расстался с ними, когда уезжал из Оклахомы, записавшись в армию. Через пять лет оба умерли от рака легких, тут и сказочке конец.

– В Монтане, – соврал он.

– Монтану я совсем не знаю. Бывала только в Майами, Нью-Йорке и Чикаго. – Первое название она произнесла по-испански, «Мьями», а остальные по-английски. – Как вам моя страна?

– Потрясающе, – признал Джакс. – Уже по ней скучаю.

– По работе приезжали или отдохнуть?

– Небольшой отпуск себе устроил, Грасиэла. Каждому время от времени нужно немного свежего воздуха и солнышка.

– Значит, вы живете не в Майами, там-то солнышка в избытке. А где же тогда?

Грасиэла была дьявольски сексапильна, но была в ней какая-то… невинность, что ли, которая загоняла в угол физическое влечение и открывала клапан для размышлений, остановить которые никак не удавалось.

Где я живу? Да много где, прелесть моя. Много где. О местах, где я обитал до Оклахомы, даже думать не хочется, уж слишком плохие воспоминания. Я мог бы остаться в Оклахоме. Я был хорош в футболе, лихо пил виски и волочился за женщинами – как раз это и приветствовалось в нашем городе. Но меня душила перспектива будущего, которое там открывалось: черная дыра банок из-под пива, торговых центров и слишком знакомых лиц. Нет, Грасиэла, это не для меня. Совсем не для меня.

Поэтому я завербовался в армию, научился там выживать и убивать. Добровольцем поехал за границу, повидал мир, пусть даже и мельком, и достаточно попробовал его на вкус, чтобы понять: мне удалось найти свою истинную любовь – к свободе и приключениям. Целый мир лежал передо мной, и его можно было исследовать! Я мог выбрать любое имя, любое хобби, любой дом – все, чего только пожелает душа.

Когда командировка закончилась, я вышел из автобуса в Далласе, одновременно вымотанный и полный сил. Мне было двадцать два, я скопил пятьсот долларов и в течение месяца снял с кредиток четыре тысячи. Разве важна испорченная кредитная история для того, кто не страшится никогда больше не увидеть родины? Я продал все, что у меня было, и купил билет до Лондона.

Но я отвлекся. Где я живу? Везде. Нигде. Я жил в Париже, Токио, Риме, Окленде, Дар-эс-Саламе, Мумбаи, Рангуне, Пекине и Танжере. Я жил на яхте в Индийском океане, в кенийской хижине, под мостом в Праге, в гамаке в Баие, в израильском кибуце, в…

– Джакс?

Он моргнул.

– Простите, голубушка. Отвлекся на вид.

– О да, si. Люблю пролетать над Майами: острова внизу похожи на зелененькие печеньки.

– Хороший город.

– Вы так и не сказали мне, где живете, – напомнила Грасиэла.

– На данный момент – во Флоренции.

– В Италии? – задохнулась она.

– Совершенно верно.

Девушка схватила его за руку.

– Я мечтаю об этом городе, сколько себя помню! Когда я была маленькой, у нас на – как это у вас говорится? – на журнальном столике лежала книга с фотографиями Флоренции. Прекрасные виды, как в магической сказке.

– Как в волшебной сказке. Флоренция до сих пор такая. Вам обязательно надо туда съездить, и поскорее. Нельзя не побывать в городе своей мечты.

Грасиэла задумчиво посмотрела на него и снова улыбнулась.

– Хороший вы человек.

Хороший? Да если бы ты знала, какой я на самом деле, попросила бы, чтобы тебя пересадили на другое место. Нет, в другой самолет.

– Счастливчик вы, во Флоренции живете. Чем вы там занимаетесь?

Ага, подумалось ему, неизбежные расспросы. Чем я занимаюсь? Я наемник. Работаю на тех, кто платит, ни больше ни меньше. Я любил, воевал, плакал, пытал, убивал. Мое место в тюрьме, я совершил тысячи проступков, о которых сожалею, и изменил бы в своем прошлом миллион вещей.

Но я жил, голубка моя.

Я жил.

Джакс просиял улыбкой, полной буржуазного обаяния:

– У меня бизнес, связанный с импортом и экспортом.

* * *

В международном аэропорту Майами Грасиэла ни с того ни с сего обняла Джакса и пожелала ему всего хорошего. Не будь у него стыковочного рейса, его ждали бы арендованный «бентли», напитки у бассейна и привычный номер люкс в «Делано». Он не сомневался, что зажатое либидо высвободилось бы под воздействием парочки джин-тоников.

Приходилось признать, что он любил Майами. Передовая правоохранительная система Америки мешала его деятельности, зато у бесконтрольного капитализма имелись свои преимущества. Однако первым делом работа. Он взял двойной эспрессо и раскрыл ноутбук.

Джакс начинал наемником по объявлениям. В Сети и некоторых газетах и журналах есть места, где предлагают свои услуги наемники всех сортов, включая даже киллеров. Неважно, какую грязную работу требуется сделать, исполнители для нее неизменно найдутся, если знать, где искать.

Увы, места эти были известны и полиции. Джакс ни разу не сидел в тюрьме и делал все, чтобы впредь избежать подобной участи. Больше всего на свете он боялся потерять свободу, поэтому избегал браться за дело в странах с современными тюрьмами и относительно неподкупными должностными лицами. Если он вдруг окажется за решеткой в какой-нибудь сраной дыре третьего мира, его друзья и деловые партнеры знают, что на такой случай у него заготовлен миллион долларов в качестве вознаграждения за освобождение. Это половина его сбережений, но такое дело стоило бы каждого потраченного пенни.

Джакс считал себя наемником – не классическим солдатом по найму, а наемником во втором значении этого слова: тем, кто служит или работает исключительно ради денежного вознаграждения.

Как и любой деловой человек.

В поисках очередного задания Джакс размещал частное объявление в лондонской «Таймс». Потенциальный клиент отправлял ему электронное письмо с упоминанием импорта мебели и оставлял свой электронный адрес для ответа. Джакс отвечал, получал номер телефона и связывался с клиентом по спутниковому телефону, отследить который было практически невозможно. Если Джакса все устраивало, он по своему усмотрению назначал место встречи.

Задание в Венесуэле доставило ему массу удовольствия; там присутствовал элемент опасности, а Джакс как раз переживал, что становится мягкотелым. В последнее время его работа слишком уж часто напоминала миссию в Каире: встретиться с посредником и поставщиком в каком-нибудь неприглядном месте, а потом тайно доставить товар через полмира супербогатенькому покупателю.

Каирским заказчиком был лощеный восточноевропейский ученый, который выглядел как школьный староста. У Джакса возникло ощущение, будто он везет продукцию частной пекарни.

Что ему требовалось, так это хорошая старомодная оружейная сделка в какой-нибудь терзаемой войной республике, где ради доставки товара придется, опережая на шаг полевое командование противоположной стороны, прыгать с парашютом из вертолета в полыхающий каньон.

А сейчас Джакс вел переписку с неким Мохаммедом, который хотел встретиться с ним в Нью-Йорке и обсудить перевозку неназванного, но ценного предмета. Обычно Джакс не выходил на клиента лично, но на этот раз Дориан, похоже, слил его имя. В Нью-Йорке ему все равно предстояло сменить самолет.

Мохаммед упорно боролся за выбор места встречи. Он попытался убедить Джакса прийти к нему в номер отеля, но тот поднял его на смех и сказал, что согласен явиться в кафе на Центральном рынке. Или пусть Мохаммед ищет исполнителя подешевле. Наконец они договорились о дате. Джакс велел прийти к восьми вечера и оставить на столе развернутую газету с некрологом.

Встреча должна была состояться сегодня. Справившись с этим заданием, Джакс планировал где-нибудь отдохнуть. Может, на Сицилии. Поменять обстановку на тамошнюю было бы приятно: ему нравились утренний сицилийский свет, безупречная кухня и то, что закон вовсе не правил там бал.

Самолет сел в Нью-Йорке в пять. Джакс забросил сумку в отель «Пенсильвания» и перехватил по пути к Центральному рынку рулетик с начинкой. Он прибыл на место в семь тридцать, сел за стол, откуда кафе хорошо просматривалось. Садясь, он ощутил, так трется об икру нож в ботинке. Отсюда Джакс при необходимости за считаные секунды мог переместиться в такси, в автобус, метро, неприметный переулок или в поезд.

В восемь в кафе явились двое мужчин, внешность которых сразу же произвела на Джакса впечатление. Один – высокий, лысый, в зеленом пальто до пят и с газетой – казался арабом. Он вошел, сделал заказ, положил на стол газету и развернул ее.

Его спутник сел рядом. Мохаммед сообщил, что заказчик никогда не выходит без телохранителя. Джакс понимал такие привычки и согласился. Один телохранитель его не смущал.

Как ни забавно, спутник заказчика оказался всего пяти футов роста. Такие телохранители Джаксу еще не попадались.

7

Внимательно осмотревшись, Грей выбрал коктейльный столик в задней части бара, чтобы сидеть лицом к главному залу. Прислонившись спиной к обтянутой бархатом стене, он заказал «Саппоро». Грей не считал себя представителем какой-то одной культуры, но отождествлял свою личность с Японией. Он любил японскую еду, воздух Японии, тамошнее чувство прекрасного, методичный образ жизни глубинки и неоновую пульсацию больших городов. И, конечно, любил японские боевые единоборства – эта страна была либо родиной, либо теплицей, где произрастали величайшие из них.

«Дхарма лаундж» оказалось как раз таким заведением, которое, по представлениям Грея, и должна была выбрать Вероника: современным и модным, но при этом высококлассным. Оно находилось в нескольких кварталах к юго-западу от здания ООН. Грей знал, что Вероника изо всех сил постарается что-нибудь из него вытащить, и ожидал от нее доблестных усилий. Однако конфиденциальность клиента не предусматривала возможных исключений для привлекательных и амбициозных женщин, особенно для тех, которые зарабатывают себе на жизнь публикацией результатов своих изысканий.

На виду Грей всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочитал подвальные бары в изрытых выбоинами проулках, куда никогда не отваживаются заглянуть туристы. Темные пещеры, скрывающие не только лица, но и прошлое.

Изучая «Дхарма лаундж» на предмет поиска запасных выходов и посетителей, потенциально способных создать ему проблемы, он чувствовал себя как рыба в воде, но, когда закончил и уселся с запотевшим бокалом пива, так и сяк складывая руки перед собой на столе, к нему подкралось знакомое неуютное чувство одиночества в людном месте, которое совершенно для этого не создано.

Где-то на задворках сознания таились мысли о Нье. Но сегодня этот кинжал резал, скорее, как кухонный нож, раздражающий тупым лезвием.

Грей специально пришел на полчаса раньше, но почувствовал, как потеплело в груди, когда появилась Вероника – на высоких каблуках и в переливающемся голубом коктейльном платье, оттенявшем глаза. Она бросалась в глаза даже с противоположного конца помещения, и половина мужчин вывернула шеи, наблюдая, как она величаво проследовала к столику Грея.

Когда журналистка уселась напротив, Доминик ощутил легкий запах жасмина. Вероника заказала пинотаж, заправила волосы за ухо и закинула ногу на ногу. Прежде чем она заговорила, ее губы растянулись в широкой улыбке, и Грей понял: его собеседница привыкла получать то, чего хочет.

– Рада видеть вас снова, Доминик Грей.

Ответное приветствие замерло у него на устах, и он медленно поставил пиво на стол.

– Мой бывший служит в ФБР. Никакого Майка Худа в дипломатической безопасности нет и не было. Но, как ни забавно, человека по имени Доминик Грей, который подходит под ваше описание, уволили в прошлом году в Хараре. А до дипломатической безопасности он служил в разведке морской пехоты, а также инструктором рукопашного боя спецназа. После того, что мне довелось увидеть, я поняла, что это вы и есть.

Грей начал вставать, но Вероника положила ладонь на его руку.

– Я ведь уже сказала, что не знаю, на кого вы сейчас работаете, и мне до этого дела нет. Меня интересует только одно: что вы разнюхиваете. Полагаю, раз вы тут, вам нужна моя помощь.

– Вы обещали сказать мне название компании, – натянуто улыбнулся Грей.

– Вот так сразу к делу? – надула губки Вероника. – Даже не дадите девушке допить первый бокал вина?

Грей мысленно пожал плечами; похоже, Вероника не собиралась раздувать проблему из его визита в «БиоГорден».

– Я почему-то сомневаюсь, что Вероника Браун, – проговорил он, – внештатный журналист-исследователь ВОЗ, работающая сейчас по заданию Международной биомедицинской организации, бывший ведущий репортер «Вашингтон пост», до этого сотрудничавшая с газетами Детройта и Цинциннати, часто полностью отключается от работы.

– Туше, – подняла бокал Вероника.