Египтянин

– Dónde está? Где он? – спросил у него Джакс.

Мужчина кивнул в сторону полицейской машины. Местный страж закона сидел на водительском месте, а красавчик из бара – на заднем, прислонившись головой к боковому стеклу.

– Он ведь еще жив?

– Si.

– Копу можно доверять?

– Он наш человек.

Джакс приобнял местного со шрамом и протянул ему конверт из оберточной бумаги:

– Bien hecho, amigo. Хорошая работа, дружище.

Местный перешел на здешний диалект, но Джакс уловил основную суть: «Убери с нашего острова этот кусок дерьма и возвращайся ко мне в “Ла Кончу”. В следующий раз, гринго, тебе хорошо бы задержаться тут подольше. Местечко как раз для тебя. Ты нам нравишься».

Джакс залез в полицейскую машину. Латиноамериканец из бара зашевелился, и Джакс с размаха приложил его головой об окно. Мужчина обмяк. Джакс велел полициа ехать к небольшому полевому аэродрому на восточном побережье и стал пристально наблюдать сразу и за дорогой, и за пленником.

Сидевший рядом с ним сынок мексиканского наркобарона решил сбежать от железной дисциплины, царящей в отцовском поместье, и зажить припеваючи. Наркобарон боялся, как бы кто-нибудь не похитил чадо и не стал использовать в качестве рычага, поэтому нанял Джакса вернуть блудного сына домой.

Джакс прибыл на остров пять дней назад и быстро вписался в местную жизнь. Начав с пляжей, он переместился в брутальные бары, казино и бордели портового города. Вскоре он вышел на человека нужного ему типа – главаря местной банды наркоторговцев по имени Эдуардо. Остаток вечера Джакс очаровывал его при помощи алкоголя, наркотиков и шлюх.

Джакс поведал главарю, зачем прибыл на остров, и тот повел себя именно так, как можно было предположить. Венесуэльские барыги не любят мексиканских наркобаронов, а также их сынков и приспешников.

Эдуардо согласился помочь за пять тысяч американских долларов – громадные деньги для Венесуэлы, даже если ты главарь местной банды наркоторговцев: тут работали не на себя, а всего лишь служили посредниками у колумбийцев. Эти пять тысяч составляли двадцатую часть гонорара, на который сам Джакс договорился с наркобароном.

Машина прибыла к полевому аэропорту. Джакс отволок баронского сынка к маленькому самолету «бичкрафту», где передал пилоту и еще одному типу. Оба они работали на отца непутевого мексиканца. Один из них вручил наемнику небольшой пакет, они ударили по рукам, и Джакс вернулся к полицейскому автомобилю. Там он отсчитал несколько купюр шоферу, и тот согласился отвезти его к аэропорту внутренних авиалиний на противоположной стороне острова. Джакс всегда уезжал из очередной страны, стоило только закончить работу, к тому же на Манхэттене у него была назначена встреча с арабским бизнесменом.

Пока они ехали по пустынным, изрытым выбоинами дорогам острова, Джакс наслаждался напоследок свежим сухим воздухом и сладким запахом подгнивших фруктов. Его последняя мысль была о вопросе, который официантка задала ему сегодня в начале вечера. Она была проницательна и знала о сексе такое, что следовало бы внести в «Камасутру» в качестве дополнения.

«Зачем ты странствуешь по земле, – спросила она, – чтобы принять жизнь или чтобы избегать ее?» Ах, думал Джакс, в жизни не бывает абсолютных категорий. Вообще никаких. Но его ответ на этот вопрос был настолько близок к абсолюту, насколько это возможно.

Он думал, где оказался бы сейчас, если бы не взял судьбу в свои руки. Небось, бедствовал бы среди бескрайних плоских пейзажей средней части Америки, копил на пикап с увеличенной кабиной и жилой трейлер удвоенной ширины, а еще молился о торнадо, по сравнению с которым тот, что унес Дороти, показался бы легким летним ветерком, черт бы его побрал.

Джакс усмехнулся. Ну и кто, хотелось бы знать, любит жизнь больше, чем он?

3

– Он вывел понятие эксцентричного бизнесмена на совершенно новый уровень, – сказал Грей и прямо-таки почувствовал, как Виктор, закинув ногу на ногу и потягивая свой абсент, переваривает отчет о встрече с Аль-Мири. Сам Грей лишь недавно закончил дыхательный комплекс гимнастики цигун и все еще сидел со скрещенными ногами на видавшем виды японском татами, попивая холодное саке.

– Вознаграждение уже отправлено, – сообщил Виктор.

– Хорошее начало.

– Посмотрим, куда приведет расследование. Мы всегда можем передумать. Ты проверил его историю?

– Полное имя Аль-Мири – Захур Аль-Мири Хаддара, – сообщил Грей, – он значится генеральным директором «Новых клеточных технологий», небольшой биотехнологической компании, которая специализируется на передовых клеточных исследованиях. Я нашел ее адрес в Каире и проверил несколько грантов и патентов. Ну и еще звякнул старому знакомому с правительственным уровнем доступа. Власти отслеживают такие компании, но об этой мой знакомый никогда не слыхал. Возможно, это просто означает, что фирмочка слишком крохотная, чтобы попасть на радары. Еще я проверил Аль-Мири на криминал. Он чист.

– Удалось найти какую-нибудь личную информацию?

– Отец Аль-Мири был богатым промышленником. Он умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году и оставил сыну небольшое состояние. Аль-Мири передал контроль над отцовской текстильной компанией ее финансовому директору, а на унаследованные деньги создал «Хаддара энтерпрайзес». Это одна из первых компаний в Египте, начавшая исследования в области старения. Аль-Мири был достаточно публичной фигурой, пока в тысяча девятьсот девяностом году у его жены не диагностировали рак мозга. Когда ее госпитализировали, он переименовал компанию в «Новые клеточные технологии» и прекратил публичные выступления, а компания по большей части превратилась в призрак.

– Великолепно, – пробормотал Виктор. – Мне знакомы упомянутые Аль-Мири группы, которые заинтересованы в продлении человеческой жизни. Как и любые культы, они варьируются от безобидных до… достаточно радикальных.

– Почему ты называешь их культами? Разве культ по своей сути не подразумевает религию?

– Религия – это просто почитание какого-то человека, идеала или вещи. Культ – совокупность людей, связанных между собой аналогичным почитанием. Разумеется, большинство культов – и большинство наших дел – основаны на религии в более традиционном понимании, с поклонением божествам и последовательным набором верований и ритуалов. Но наука, безусловно, тоже может порождать культы, а продление человеческой жизни – область, которая с начала времен привлекала людей. Источник молодости, легенда о Граале… а современная наука о долголетии – не что иное, как более изощренная версия древних идеалов.

– С кого бы ты начал?

– С «Афанасия инкорпорейтед», «Группы Мафусаила» и «Всемирного трансгуманизма». Это три группы самые крупные и самые радикальные. Пока что я сосредоточился бы на них.

– В списке компаний, который дал мне Аль-Мири, – заметил Грей, – есть одна из Нью-Джерси, называется «Лаборатории БиоГорден». Конечно, пока я просто проведу зондирование почвы, но нужно ведь с чего-то начать.

– Согласен. Ты упомянул медальон – можешь описать его поподробнее?

Грей пролистал свой блокнотик.

– Круглый золотой медальон, примерно два дюйма в диаметре, на обратной стороне – зеленая гравировка, изображающая мужскую фигуру. Бородатое лицо, в руке – пальмовая ветвь, которая используется в качестве посоха. Нижняя половина тела завернута в белую ткань.

– Завернута?

– Да, как мумия, – подтвердил Грей. – Под ней – синий прямоугольник. Думаю, подразумевается фигура, парящая над водоемом. Это что, какой-то древнеегипетский символ?

– Я бы сказал, что ты прав насчет египетского. «Водоем» под фигурой, скорее всего, жидкость для бальзамирования, которая обеспечивает сохранение тела и связана с мумификацией. Золото – древний символ бессмертия. Пальмовая ветвь означает долгую жизнь. Подходящий логотип для компании, связанной с геронтологическими исследованиями, хотя ношение золотого медальона с такой гравировкой едва ли относится к корпоративным традициям.

Грей встал, подошел к окну и уставился на реку желтых такси, которая текла далеко внизу.

– Что-нибудь еще?

– Только одно: если эта технология действительно так важна, как утверждает Аль-Мири, значит, там замешан культ денег, и, думаю, тебе не надо объяснять, что из этого следует.

* * *

Рассвет следующего дня выдался туманным и прохладным. Грей отправился на утреннюю пробежку, когда солнце только прожигало дыры в подернутой дымкой утробе рассветного города.

После пробежки он принял душ, потом натянул брюки от костюма, который не надевал с тех пор, как швырнул служебное удостоверение к ногам своего бывшего босса, посла Соединенных Штатов в Зимбабве. Тот запретил ему расследовать исчезновение Ньи без одобрения зимбабвийского Министерства иностранных дел, и Грею пришлось послать шефа ко всем чертям.

Он сунул в карман удостоверение, сохранившееся с первого места службы в Боготе. Обстоятельства, при которых ему пришлось оставить ту службу, также были напряженными, но начальник не озаботился забрать документ. Напряженность обстоятельств заключались в том, что Доминик не позволил похитить на автомобиле истекающую кровью колумбийку, хотя у него был приказ не покидать пост. «Отличная должностная инструкция, мудилы», – подумалось ему.

На самом деле Грей толком не знал, зачем хранит старое удостоверение. «Мы цепляемся за странные, порой даже неприятные напоминания о своем прошлом, – размышлял он, – лишь бы не утратить свою индивидуальность».

И что же это была за индивидуальность? Грей считал себя одним из тех неудачников, чья личность затерялась во вселенской неразберихе. Он обладал самой простой внешностью: высокий худощавый мастер джиу-джитсу с длинными быстрыми конечностями, непокорными темными волосами, слегка горбатым носом и тонкокостным лицом. Его мать умерла, а со своим дрянным отцом он не разговаривал с тех пор, как шестнадцатилетним сбежал из дому. Грей был кочевником, который, не считая семилетнего пребывания в Японии, ни разу за тридцать один год жизни не проводил больше трех лет в одной и той же стране.

Он достаточно хорошо понимал себя, чтобы распознать противоречивые черты собственной личности: реалист и идеалист; одаренный боец, ненавидящий насилие; жаждущий общества одиночка; человек, которых хочет исправить мир, потому что не может исправить себя. Да, все это в нем уживалось. Но это же просто ярлыки, частности.

А кто же он такой на самом деле?

Может, не такой уж он невезучий. Может, ни один человек не в силах точно сказать, что́ он собой представляет в реальности. Может, каждый укрывается причудливой изменчивой мантией субатомных частиц под названием «я», пытаясь собрать пазл из тела, мозга, сердца и души. Пытаясь превратить иллюзию в реальность.

Доминик влез в черную рубашку – еще один привет от посольства, – спрятав под ней покрывающие спину татуировки и шрамы. Самую большую татуировку, группу японских символов, он набил, получив первый черный пояс. Остальные главным образом были призваны отвлечь внимание от шрамов, в том числе боевых, но в основном – следов разнообразных предметов, при помощи которых его отец утолял садистскую страсть к домашнему насилию. К счастью, папашу волновало общественное мнение, и поэтому, за исключением отдельных сигаретных ожогов на руках и ногах, шрамы Грея локализовались на спине.

Пара черных ботинок, блокнот, инструкции – и он готов. Хотя порой ситуация требовала огнестрельного оружия, Грей не чувствовал необходимость повсюду таскать с собой пистолет – такую одержимость он наблюдал у многих бывших спецназовцев.

Может, дело в том, что он сам был оружием.

Перехватив кофе с бейглом, к восьми он был уже в поезде на Нью-Джерси, удивляясь легкой улыбке, впервые за долгое время появившейся у него на лице. Сию секунду его личность была расположена работать с Виктором. И помогать тем, кто в этом нуждается. Помощь попавшим в беду помогала ему примириться с собой и хорошо себя чувствовать, так что он собирался и дальше двигаться тем же курсом.

Грей провел пальцем по удостоверению службы дипломатической безопасности. Частные расследования были для него внове, и он ждал появления хитроумных планов, без которых, по его представлению, частным детективам никак не обойтись.

Выдавать себя за федерального агента – серьезное преступление, но Грей сотни раз проводил рутинные проверки безопасности того или иного района перед визитом туда высокопоставленного лица. Он умел вести беседы. А если кто-то попытается получше присмотреться к удостоверению из Боготы – что ж, оно немножко подправлено. Кроме того, контактная информация агентов дипломатической безопасности не валяется в свободном доступе в Сети. Если начнутся какие-то нестыковки, он просто уйдет, пригрозив вернуться с разъяренным начальником и федеральным ордером, но, разумеется, не вернется.

Грей обладал собственным моральным кодексом, который, по его мнению, был отчасти врожденным, отчасти выработанным на положительном примере матери и отрицательном – отца и отчасти усвоенным уже после того, как сам Доминик ушел из дома. В те годы, чтобы выживать на улице, Грей участвовал в подпольных боях, которые устраивали по темным закоулкам японских городов. Иногда заработанного хватало на гостиницу или дешевое съемное жилье, иногда – нет.

Бездомная жизнь выработала в Грее яростный инстинкт выживания и, к его собственному изумлению, столь же яростный дух. Он поклялся себе, что даже в самые тяжелые минуты никогда не будет красть и совершать бесчестные поступки. Когда у человека не остается ничего, кроме принципов, эти принципы становятся его миром. Потерять их значило бы потерять себя.

А потому Грей решил отложить утомительное исследование биомедицинской геронтологии и корпоративной жадности, чтобы навестить одного из игроков, оценить атмосферу и меры безопасности. Помешать варево в котле и посмотреть, что всплывет на поверхность.

* * *

Грей вышел из поезда через несколько остановок в Нью-Джерси, где-то между темными пятнами фабрик и буколической глубинкой. Ветер забирался под пальто, и, чтобы согреться, Доминик бодро зашагал к «Лабораториям БиоГорден». Идти нужно было с милю.

Он продвигался через бесплодные земли деловых пригородов, призванных сделать поиск бюджетных офисных помещений не таким болезненным мероприятием. Грей чувствовал себя потерянным, словно бы влекомым течением среди белых зданий длиной в целый квартал, акров идеальной травы и живых изгородей, гигантских вывесок над входами в бизнес-центры, которые засасывали людей, чтобы выплюнуть десять часов спустя.

На полпути к месту назначения Грей услышал вдалеке крещендо человеческих криков. Он дважды сменил направление, и крики стали громче. Стоило ему свернуть в последний раз, и безмятежное спокойствие офисных пространств испарилось. Взору предстала толпа, собравшаяся на подъездной дорожке и раскинувшейся по обе стороны от нее лужайке. Люди устроили пикет перед десятифутовой стеной в конце дороги. Стена тянулась в обе стороны на сотню ярдов, а затем сворачивала. Толпа блокировала ворота, в которые упиралась подъездная дорога.

Грей снова сверился с картой. Похоже, он нашел нужную биотехнологическую компанию.

Недовольная толпа состояла из нескольких сотен людей, которые кричали и вскидывали руки. Грей увидел, как кто-то швырнул через ворота бутылку, и прочел несколько поднятых над головами плакатов, нацарапанных сердитыми красными буквами: «Богу не угоден БиоГорден!», «Хватит плодить монстров!».

Женщина, сидевшая у кого-то на плечах, размахивала плакатом «Уничтожить минотавра!».

Грей, скрестив руки, с насмешливым выражением лица остановился на задах толпы. По крайней мере, никто не усомнится в том, что здешняя безопасность нуждается в проверке. Он читал, что фирма «БиоГорден» недавно анонсировала создание эмбриона путем помещения человеческого ДНК в коровью яйцеклетку, и решил, что слово «минотавр» говорит само за себя.

Он свернул за угол и понял, что не помешало бы подкрепление, поскольку стоявшая тут толпа оказалась даже больше, а вдоль нее выстроилась фаланга копов. Полицейские оцепили протестующих с двух сторон широкой дороги, а за воротами Грей заметил серебристый всполох.

Он направился прямиком к ближайшему копу, пузатому гиганту. Тот вскинул руку в его сторону, но Грей уже размахивал своим удостоверением.

– Служба дипломатической безопасности. Мне нужно пройти.

Полицейский посмотрел на удостоверение. Там значилось имя Майк Худ.

– В чем дело?

– На неделе в эту лабораторию приедут с проверкой серьезные люди, – заявил Грей.

– Что за люди?

Грей улыбнулся, не разжимая губ.

Полицейский крякнул, пожал плечами и сделал знак проходить. Потом что-то коротко бросил бледному мощному типу в форме охранника, и тот открыл ворота. К их створке жалась женщина в деловом костюме, требуя впустить и ее тоже. У ног Грея разбилась бутылка, и он прыгнул вперед. Почему толпа так безумствует?

Вслед за охранником он пошел по ухоженной дорожке к серебристому зданию в форме стручка. Охранник сунул в слот ключ-карту, и двери скользнули в разные стороны.

А потом со свистом закрылись за спиной Грея.

4

Номти выслушал инструкции Аль-Мири, а потом снял объемистый костюмный пиджак со своего абсурдного короткого торса: плечи с дверной проем шириной, грудь толщиной в два шлакоблока и нарост на спине – его грязная тайна, которая постоянно бросалась в глаза и определяла всю жизнь.

Горбун открыл дверь третьей спальни люкса и вошел. Стоило ему появиться, как Сити вскочил и отшатнулся к задней стене с поднятыми руками, и Номти вдохнул паскудный запах страха. Жестокий восторг промелькнул у него на лице.

Номти трижды ударил Сити: два раза по лицу и один – в солнечное сплетение. Сити упал на колени и всхлипнул. Он уже больше не старался прикрыться.

В первый раз он пытался сопротивляться, и Номти избил его до потери сознания. Во второй раз порезал пленнику бедро и поднес к ране зажигалку. В третий раз, когда сопротивление было уже весьма условным, Номти отрезал ему палец ножом.

На этом сопротивление закончилось.

Номти был кем угодно, но не глупцом. А этот человек, Сити, как раз был глуп, думая, что после содеянного сможет сбежать и спрятаться в каком-то укромном месте.

Горбун покачал головой. Для Сити вся земля стала теперь лишь преддверием смерти.

Тут Номти призадумался. Разве мир не всегда лишь преддверие смерти, где каждый из нас ждет одного и того же события, к которому невозможно подготовиться? Может, так оно и есть, но ведь продолжительность ожидания имеет решающее значение. А еще – краткость жизни, горькая ограниченность этого напитка и вытекающая отсюда самоуглубленность, приглашающая к запредельному эгоизму.

Номти наслаждался ходом своих мыслей, а Сити ждал перед ним, подобострастный от дурных предчувствий. Обойдись жизнь с Номти иначе, он, вероятно, стал бы философом. Но после детства, омраченного предрассудками и невежеством, он выбрал путь наименьшего сопротивления. Тот, который соответствовал другим его талантам.

Номти схватил Сити за шею своей громадной лапищей и отвел в гостиную люкса. Там, не убирая руки, он заставил пленника остановиться перед Аль-Мири.

Аль-Мири заслужил преданность Номти тем, что ни разу не посмотрел на него с жалостью. Взявшись за полы мантии, Аль-Мири печальными глазами наблюдал за пленником. Он считал Сити едва ли не членом собственной семьи: таково было его отношение ко всем своим работникам.

Сити ерзал в хватке Номти, но не пытался освободиться. Аль-Мири, подойдя, коснулся руки пленника и заговорил на родном языке:

– Жаль, что до этого дошло.

– Знаю, – ответил Сити. – Мне тоже жаль.

– Но ты меня вынудил, – заметил Аль-Мири.

– Да.

– Спрошу тебя в последний раз: где препарат?

– Не знаю. Клянусь, не знаю. Дориан отдал его тому человеку в Городе мертвых. Я могу его узнать. Я могу…

– И кому тот человек его продал?

– Я уже говорил вам, что не спрашивал об этом. Я ни за что не стал бы вам лгать.

Аль-Мири улыбнулся.

– У меня четверо детей, – продолжил Сити. – Я сделал это ради них. И готов все исправить.

– О твоих детях я позабочусь. И не расскажу им про твое предательство.

Сити задрожал.

– Почему вы так говорите? Слово даю, я помогу вам найти препарат.

Взгляд Аль-Мири обратился к закрытой двери в дальнем углу номера.

– Может, там ты станешь разговорчивее?

– Нет, – застонал Сити. – Клянусь вам, клянусь чем угодно – мне больше ничего не известно. Я предал вас. Это недопустимо. Но, пожалуйста, ради моих детей…

– Без такого отца, как ты, им будет лучше. Может, они восстановят честь твоего имени.

– Прошу вас, не надо.

Аль-Мири сделал знак Номти, и тот двинулся к двери в дальнем углу. Сити обмяк и уперся в пол пятками. Номти потащил его к двери, как ребенка. Аль-Мири заговорил снова:

– Ты нарушил единственное нерушимое правило. Я нанял человека, и он приведет меня к тому, что ты украл. Я вернусь в Египет, и после этого изменится лишь одно: ты будешь мертв. Зачем ты так поступил? Ради денег? Но что такое деньги в сравнении с тем, что есть у меня? С тем, что было тебе обещано?

– Пожалуйста, – прошептал Сити.

Аль-Мири снова сделал знак, и Номти открыл дверь. Сити закричал и вцепился в своего мучителя. Тот затащил его через дверь в маленькую комнату. Сити булькал, всхлипывал и колотил горбуна кулаками. Номти еще раз ударил его в живот, и он согнулся пополам. Горбун посмотрел на единственный предмет в комнате: изукрашенный саркофаг, жутко и немо стоящий у дальней стены.

Номти толкнул Сити вперед, тот споткнулся о саркофаг и отшатнулся, словно от прикосновения целой ватаги прокаженных.

– Нет! – взвыл Сити.

Номти ухмыльнулся, а Сити рванулся к двери.

Однако горбун захлопнул ее и запер на замок.

5

Охранник изучил удостоверение Грея.

– Мне ничего об этом не известно.

– Разумеется, не известно, – согласился Доминик.

Лицо охранника покраснело.

– Могли бы хоть записаться на прием.

– Вы упускаете главное. Предварительная проверка безопасности и должна быть неожиданной. Мне нужно осмотреть объекты, а потом поговорить с начальником вашей службы безопасности и кем-нибудь из руководства.

По тону Грея охраннику стало ясно, что от дальнейших вопросов лучше воздержаться. Главы службы безопасности на месте не было, и Доминик сказал охраннику, что пока обойдется его обществом. Сперва тот повел гостя по территории вокруг здания. Грей делал пометки и записывал комментарии, как во время настоящей проверки. Собственно, это и была проверка. Ему требовалось оценить уровень безопасности, ведь корпорация, которая крадет технологии, наверняка примет усиленные меры, чтобы защитить свои тайны.

Они вернулись в помещение, и охранник повел Грея по гладким, скругленным коридорам, разделенным раздвижными перегородками. В открытых дверях Доминик мельком видел белые лабораторные халаты, компьютерные банки памяти, медицинское оборудование. Тех, кто тут работал, похоже, не тревожили протесты снаружи; ученые погрузились в собственные миры, как порой свойственно тем, кто занят наукой.

Охранник с Греем добрались до большого кабинета в конце ряда пустых отсеков с письменными столами и футуристических кофемашин. Табличка на дверях кабинета гласила: «Доктор Грэм Ист, президент». Кабинет, скудно обставленный и опрятный, как и рабочие отсеки, заставил Грея с запозданием предположить, что настоящий рабочий процесс идет в лабораториях.

Когда они вошли, к ним повернулся человек в незастегнутом белом халате. Застенчивая улыбка озарила мальчишеские черты его лица, хотя, подойдя ближе, Грей заметил морщины у глаз и седые пряди в копне каштановых волос. Покрытый пятнами галстук был небрежно повязан поверх мятой голубой рубахи. Ученый ответил Грею открытым, почти детским взглядом.

В кабинете была и женщина. Доминик предположил, что ей, наверное, лет тридцать пять или около того. Женщина выглядела очень эффектно: высокая, стройная, уверенная в себе. Прямые белокурые волосы задевали висевший на шее чехол фотоаппарата.

Охранник и доктор Ист переговорили в сторонке, а потом доктор подошел к Грею, глядя на его удостоверение как на гадюку.

– Почему я ничего не слышал о вашем визите?

– Скоро услышите. После проверки.

Доктор Ист пожал плечами, выражая почтение удостоверению Грея; тот знал, что так и будет.

– Я как раз собирался устроить Веронике экскурсию по лаборатории, – сообщил доктор. – Дайте мне минутку, чтобы с ней закончить, и я все вам покажу.

– Как насчет того, чтобы я к вам присоединился? – предложил Грей. – Тогда все мы сэкономим время, и я смогу при необходимости отделиться.

– Хм. Ладно, думаю, это хороший вариант. – Он махнул в сторону женщины: – Вероника Браун, Майк Худ. Вероника – репортер из ООН.