Тысяча ключей Мерлина

Tom Paine

Тысяча ключей Мерлина

Глава 1

«Вся моя семья, включая мою жену, твою бабушку, маму, и, вероятно, тебе они тоже сказали, что я безработный, алкоголик или даже сумасшедший, но это далеко не так. Хотя, признаться честно, я и сам себя иногда считаю сумасшедшим. Я один из тысячи хранителей ключей Мерлина, как и мой дед и его дед. Ты должен стать следующим хранителем, когда я умру! Учитывая, что ты читаешь это письмо, значит, я, вероятно, уже мертв.

Мой ключ и все, что нужно знать, ты найдешь в моей квартире, надеюсь, ты помнишь, где она находится.

Андрей, поверь своему деду! Я не такой, как тебе обо мне рассказывали…»

Отрывок из письма Петра Осипова

своему внуку Андрею Осипову

***

Я лежал в своей кровати и смотрел на часы, которые показывали шесть утра, и умолял их про себя, чтобы цифры на электронном табло сменялись не так часто и дали мне возможность полежать в кровати и смачно потягиваться, прежде чем мне придётся встать и отправиться в университет. Я любил свой университет, но не так давно начавшийся третий курс успел меня вымотать. Хотя, возможно, подработка в баре по ночам меня выматывала? Маме выписали новые более дорогие лекарства, и вариантов не работать попросту нет, а ее пенсии как не хватало на лекарства, так и не хватает. С мыслью о маме я заставил себя подняться и выйти из своей комнаты.

Мы жиле не богато, можно сказать, что даже бедно. Ремонта наша квартира не видела со времен, когда в ней еще проживал мой отец, а учитывая, что я никогда его не видел в осознанном возрасте, а мне уже девятнадцать, выходит так, что ремонта не было всю мою жизнь – я улыбнулся.

Дверь со скрипом закрылась, и сидевшая на кухне, которая находилась в конце коридора, мама услышала и, улыбаясь, повернулась.

– Доброе утро, сынок, – произнесла она.

– Доброе, – ответил я и направился в ванную комнату.

Зайдя в ванную, я вновь услышал журчание воды из неисправного унитаза. Я несколько раз пробовал его починить, но никак не получалось, он каждый раз вновь начинал журчать, а иногда издавать звуки, больше похожие на рев какого-то животного. Я так хотел его поменять, но денег на это не было, и я, как и все остальное, отложил эту мечту на полку. Знаете, такую полку, которая находится на самом верху книжного шкафа, на которую можно забраться, если только забраться по пятиметровой лестнице. Это говорит лишь о том, что эта мечта была куда менее важная, чем сотни других, например, заменить радиатор отопления в спальне мамы, чтобы она не мерзла зимой и не одевалась в тысячу одежд, или хотя бы купить обогреватель.

Задумавшись о своих мечтах, я ударился ногой об унитаз, отчего я скорчился и в небольшой комнате дернулся к ноге и в тот же миг ударился лбом об раковину. Откинувшись назад, я, чуть не упав в ванну, успел схватиться за ее край и едва устоял, чтобы не перевалиться в нее, ведь уже не впервые меня наказывает сантехника, когда я мечтаю о ее замене.

Потирая лоб и ногу, я разделся и осторожно залез в ванну и включил воду, сначала услышал звуки ада, которые издавала душевая лейка, прежде чем из нее полилась вода.

Закончив мыться, я вылез из ванны и, обтершись, надел свежие трусы, которые прихватил из своей комнаты. Вытирая голову, я вышел из ванной и медленно направился на кухню, где все еще сидела мама.

Зайдя на кухню, я, закинув полотенце на шею, присел за стол, где мама перебирала свои таблетки, аккуратно раскладывая их в таблетницу на неделю вперед.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, наблюдая за тем, как она тщательно отбирает каждую таблетку и, осматривая ее внимательно, чтобы ничего не перепутать, кладет в пустое углубление таблетницы.

– Да ничего, сынок. Все также там сям болит, но жить можно, – произнесла мама, посмотрев на меня. – Ты ешь давай, тебе сегодня на учебу с утра.

Забота в ее словах с одной стороны ласкала слух, но в тоже время давала нехилую такую пощечину, ведь это я о ней должен заботиться, а не она обо мне. Особенно учитывая, что мой папаша, после того как мама попала в аварию, сбежал, кстати, виноват в той аварии был именно он. Не захотел он жить с женщиной, у которой костей было переломано больше, чем их было на самом деле, которая на всю жизнь оставалась инвалидом с постоянно беспокоящими ее болями.

От этой мысли я нахмурил брови и слегка скривил рот от злобы, но в тот же миг перестал это делать, чтобы мама не заметила. Она знала, что я часто злюсь на отца и часто его вспоминаю, а точнее, что он нас бросил, поэтому я старался не показывать этой злости, чтобы лишний раз не подавать виду и не расстраивать маму. Она и так всю жизнь винила себя за все, что происходит с ней и том, как мы живем с ней сейчас. Лишнего расстройства я не хочу ей причинять.

Пошарив глазами по столу, я заметил два сделанных мамой бутерброда и кружку еще горячего чая. Схватив бутерброд, я жадно принялся его уминать, запивая обжигающим язык чаем.

– Не спеши, а то подавишься! – строго сказала мама, посмотрев на меня.

Я сбавил обороты, наслаждаясь бутербродом с маслом и колбасой, которая не частый гость в нашем доме.

Краем глаза я заметил, что уголки рта мамы нервно ходят. Я понял, что она что-то хочет сказать, но не может собраться с мыслями. Я не первый раз это видел, поэтому сразу понял, что вопрос связан с деньгами. Вспомнив, что она вчера ходила к врачу, я понял, что он, видимо, выписал новых лекарств, и именно об этом она хочет поговорить.

– Как вчера к врачу сходила? – спросил я, пытаясь зайти издалека, чтобы избежать неловкости с ее стороны.

– Да как! Как обычно, выписал очередных лекарств, – смущенно и слегка нервно ответила мама.

– Дорогие? – осторожно поинтересовался я.

– А когда были дешевые? – смущаясь, ответила она.

– Все нормально, Топор обещал сегодня дать зарплату за эту неделю наперед. Купим все, что там написал этот врач, главное, чтобы они помогали, – с улыбкой, дабы успокоить маму, ответил я и приобнял ее свободной левой рукой.

Сразу заметил, как с ее плеч словно спал тяжелый груз, и она немного расслабилась и улыбнулась, но продолжала чувствовать себя неловко, что было очень заметно.

– Сынок, ты прости, что со мной…– начала тут говорить мама, как я ее тут же остановил, перебив.

– Все нормально, ты, главное, не переживай. Денег я достану, хватит нам и на лекарства, и на все остальное, – произнес я, еще раз приобняв ее левой рукой. – И помнишь, я обещал купить обогреватель? Так вот, думаю, за эти выходные точно получится заработать на чаевых. Должны прийти толпы студентов первогодок на свои посвящения, я в них не очень верю, но Топор говорит, что в эти дни они неплохо зарабатывают.

– Обогреватель было бы славно. Зима уже близится, да и сейчас уже не жарко, – мечтательно ответила мама.

Доев бутерброды и залив их половиной кружки оставшегося горячего чая, я встал из-за стола, еще раз обнял маму и побежал в свою комнату собираться.

Запрыгнув в джинсы, я схватил черный рюкзак и, накидав туда тетрадей и уложив старенький, но еще вполне рабочий ноутбук, закинул его на плечо поверх куртки, выбежал из комнаты. Кинув взгляд на маму, я ей еще раз помахал, затем вышел из квартиры.

Закрыв за собой дверь, я увидел, что под дверью лежало письмо, вероятно, которое только что выпало из двери. Я удивился, ведь давно не видел, чтобы кто-то оставлял письма в дверной щели. Да и вообще, кому нам с мамой писать? Подняв письмо, я его осмотрел, но не увидел ни имени, ни адреса отправителя, а лишь адресата. Удивительно, но письмо было адресовано мне.

Пожав плечами, я закинул его в рюкзак и побежал в университет, чтобы не опоздать.

***

Выйдя из метро и устремив взор на университет, я окинул величественное здание сталинской эпохи. Мне всегда казалось, что это здание придает всем, кто в нем учится, особый статус. Иногда у меня возникает чувство, когда я выхожу вечером из него, что мне словно в кровь закачали интеллигентской, аристократической крови, так и хотелось выпить чая, откинув мизинец в сторону. Если меня кто-то спросит, где рождается интеллигенция в нашей стране, я без раздумья отвечу – «МГУ».

Пока я стоял и всматривался в величие этого здания, как вдруг в спину почувствовал толчок. Я обернулся и, забыв о том, о чем сейчас размышлял, хотел без раздумья обматерить того, кто это сделал, но этот порыв быстро утих, увидев своего университетского друга – Павла Оленева.

Паша был кем-то похожим на меня. Я имею в виду в том смысле, что он также, как и я, учился на бюджетном месте, и его семья была не особо богатая, в отличие от большинства наших одногруппников. Однако он все равно был лучше меня одет, и родители ему давали достаточно денег, чтобы хорошо обедать не только в столовой, но и в кафешках, в отличие от меня, который не обедал и терпел до вечера, чтобы поесть чего-нибудь списанного в баре или то, что разрешит съесть Топор бесплатно.

– Здорово! – радостно выкрикнул Паша, протянув руку.

– Привет. Ты чего такой бодрый и радостный? Ты на энергетиках? – с подозрением спросил я.

– Да неважно! Главное – сегодня пятница! А, значит, мы сегодня нажремся! И поэтому, друг мой, сегодня нам нужно найти девчонок на вечер, – похлопав меня по плечу, произнес Паша.

– Странная у тебя логика. Обычно девчонок ищут в барах вечером, а не днем на парах, не говоря о том, что мы и так там всех знаем. А еще самое главное завтра у нас тоже пары, если ты не забыл, и твоим планам чилить всю ночь не суждено сбыться, если ты, конечно, не собрался завтра забить на учебу, – произнес я и направился в сторону университета.

– Господи, почему ты такой душный? – расстроенно спросил Паша. – Вот умеешь ты обломать кайф.

– Я просто смотрю реалистично. А еще хочу тебе заметить, что девчонки в нашей группе и на потоке с нами никуда не пойдут.

– Это еще почему?

– А ты как это представляешь? Она будет ехать на своем Порше, а ты будешь по тротуару на самокате ехать до бара?

– Брат, время, когда мужчина должен был ухаживать за девушкой и везде за нее платить, уже прошло. Если у нее есть деньги, а у меня смазливое лицо, то почему бы ей не подвезти меня до бара и не заплатить за меня? Я позволю ей быть «самостоятельной» и «современной» женщиной! – с улыбкой, чуть ли не смеясь, ответил Паша.

На самом деле в его словах было что-то. И учитывая, что он действительно смазливый, и девчонки часто обращали на него внимание, он действительно мог бы проворачивать такую схему. Однако обычно девчонки из университета прекрасно знали его материальное состояние, и ему не удавалось провернуть ничего такого. Хотя с его слов такой прием у него несколько раз получался, но я, конечно, этого проверить не мог, отчего оставалось верить ему на слово.

– Да в общем это и не столь важно. У меня сегодня смена в баре, поэтому никуда все равно не пойду, – ответил я, подходя к лестнице в здание университета.

– Да забей ты на работу разок! Чего Топор тебя там не подменит на вечер?

– Паш, он, конечно, может и подменит, но сейчас у меня нет такой роскоши как уклоняться от работы. Мне нужны деньги, – сухо ответил я, войдя в здание.

Вслед за мной прошел и Паша. Разделавшись с придирчивым охранником, мы вошли в большой холл университета, после чего, оглядевшись, мы устремились к лекционной аудитории.

– И, кстати, отсутствие лишних денег и времени останавливает меня, чтобы с кем-то знакомиться. Я как ты не могу за счет девушки ходить на свидание. Максимум, что я могу предложить, это выпить чаю с бутербродами в старенькой хрущевке вместе с моей мамой. Это едва ли можно назвать заманчивым предложением, – произнес я, улыбнувшись Паше.

Паша внимательно слушал, словно взвешивал мои слова и пытался для меня найти какой-то вариант. Но, видимо, ничего не придумал, потому что он ничего не сказал и лишь молча шел вместе со мной, пока мы не зашли в огромную аудиторию, где еще почти никого не было, кроме нескольких студентов, которые так же, как и мы, пришли с запасом времени.

Поднявшись на середину аудитории, мы стали проходить к самому центру. Я всегда садился на самое удобное место по моему мнению, чтобы было достаточно близко, чтобы слышать преподавателя, но и достаточно далеко, чтобы он не услышал ни меня, ни Пашу. А Паша садился, по всей видимости, рядом исключительно из-за меня. Потому что до нашего знакомства он старался сидеть на самом верху и как можно дальше от лектора, чтобы ни он его, ни наоборот не было видно.

Просидев минуту молча, Паша не выдержал, выпалив:

– Ладно, черт с ним! Если Магомед не идет к горе, значит, гора придет к нему!

– Это ты о чем? – спросил я, но смутно догадывался, что он мне ответит.

– Я притащу кого-нибудь в бар, где ты работаешь! – с улыбкой ответил Паша.

Господи, как я надеялся, что он этого не скажет, но Паша явно не умел сдаваться и старался находить выход из любой ситуации.

– Как скажешь, – равнодушно ответил я в надежде, что мое безразличие заставит его передумать притаскиваться в бар. Но кого я обманываю, он при любом моем ответе сделал бы это, раз уже вбил себе это в голову.

Паша продолжал что-то болтать мне на ухо, но я его не слушал, ведь в аудиторию зашла она, и мой взгляд словно примагнитился к ней. Это была шикарная девушка стройная, высокая в белоснежной блузке, из которой вот-вот выпрыгнет ее грудь, черной, максимально короткой юбке и черных туфлях на высоком тонком каблуке. На ее плече висела небольшая черная сумочка, в которой едва ли может уместиться телефон, а в руках она держала серебристый ноутбук последней модели с покусанным светящимся фруктом. Откуда я знал, что он последней модели? О, я часто смотрел на него в интернет-магазине и мысленно мечтал его купить, чтобы все обзавидовались в университете и не думали, что я бедный как церковная мышь. Все это, конечно, придавало ей невероятную сексуальность, отчего каждый студент, находящийся в аудитории, не мог оторвать от нее взгляд, в ответ на что она смотрела на всех словно в статичной маске надменности, но мне казалось, что на меня она смотрела с еще большей, чем на остальных. Однако, что больше всего меня притягивало в ней, так это ее глаза. Большие голубые, словно два озера, глядя в которые, я словно растворялся и уже больше ничего не видел.

В моменте, когда она подходила к своему первому ряду, где она сидела специально, чтобы лектор не сводил с нее взгляд и обязательно поставил зачет автоматом, что происходило уже не первый раз, она подняла глаза и посмотрела на меня обжигающим и одновременно надменным взглядом, словно говоря, чтобы я даже не смел пялиться на нее.

Обжегшись об ее взгляд, я быстро отвел его на Пашу. Он в этот момент поймал мой взгляд, словно у загнанного щенка, которого шпыняет весь двор, и тут же посмотрел вниз на Алину и стоявшую рядом с ней подругу Вику. Улыбнувшись, Паша махнул Вике рукой, посмотрев на нее сальным взглядом. Девушка, заметив Пашу, закатила глаза и рукой показала, чтобы тот отвернулся и даже не смел на нее смотреть.

Паша посмотрел на меня с широко расплывающейся улыбкой, произнес:

– Понятно на кого ты там смотрел и вообще не слушал, что я тебе тут, распинаясь, говорю.

– О чем ты? – невозмутимо спросил я, пытаясь дать понять, что не понимаю, о чем он говорит.

– Ой, да ладно. Добровольская. Думаешь, я не вижу, как ты на нее украдкой смотришь и практически пускаешь слюни.

– Это неправда! – возмутившись, ответил я.

Паша ехидно закатил глаза, после чего, пытаясь показать все свое равнодушие, сказал:

– Забудь про Добровольскую, это не твоя лига. У нее отец владелец ювелирной фабрики и сети ювелирных магазинов по всей стране! Это даже не моя лига, хотя, надо признаться, если бы я хотел, то смог бы ее уломать на свидание, но мне она просто не нравится. А вот Вика – это, конечно, да, ее я точно уломаю рано или поздно.

– Я, конечно, ничего не хочу сказать, но мне кажется, она уже дала тебе отворот-поворот, – произнес я с улыбкой.

– Это просто наши с ней игры. Рано или поздно эта крепость падет!

– Ну удачи.

– Удача тут не нужна! Это выверенная тактика! – уверенно произнес Паша. – А вот тебе точно нужно забыть про Добровольскую, пока она не пожаловалось охраннику, который переломает ноги, или того хуже отцу, который похоронит тебя заживо.

Я кивнул головой, согласившись с Пашей, однако каждый раз, когда я смотрю в ее глаза, я вижу совершенно другого человека, не того, которым она появляется в университете. Может, я ошибаюсь, и просто хочу верить, что она милая, добрая, заботливая, честная, ласковая девушка, и Паша прав, что мне не стоит строить иллюзий на ее счет.

Выбросив эти мысли из головы, я сосредоточился на доске, тем более в это мгновение в аудитории появился лектор.

Когда занятия закончились, я поспешил домой, чтобы оставить вещи и успеть переодеться и как можно быстрее отправиться в бар и не опоздать. Сегодня мне точно нельзя опаздывать, особенно если учесть, что Топор обещал дать денег за всю неделю работы авансом. Паша остался в университете, пытаясь хоть кого-нибудь склеить на вечер.

***

Вернувшись домой, я, проходя мимо почтового ящика, заметил торчавшие счета. Достав их, я в мгновение развернул. Красный штемпель на каждом счете с информацией о подаче в суд, если счета не будут оплачены, меня уже давно не пугали, но вот растущие цифры в них меня пугали с каждым разом все больше и больше. Покачав головой, я решил, что после обогревателя нужно все-таки оплатить немного счетов, хотя бы за электричество, чтобы они не отключили его, а то обогреватель без него будет бесполезный.

Свернув счета, я закинул их в рюкзак, чтобы мама не увидела и лишний раз не расстраивалась, стресс только ухудшит ее здоровье.

Поднявшись на свой этаж, я со скрипом открыл дверь, и на кухне в конце коридора все также, как и утром сидела мама. От скрипа двери она развернулась, с улыбкой смотря на меня. Я закрыл дверь и, закинув в комнату рюкзак, прошел к ней, обняв с улыбкой.

– Как ты тут? Чем занималась? – с улыбкой присел я за стол рядом с ней.

Она с трудом встала со стула и медленно направилась к холодильнику, морща брови, скрывая боль, которую ей причиняла ходьба. Я тут же хотел подорваться со стула и направиться к ней, чтобы сделать то, что она хотела и усадить ее обратно на стул. Но не стал этого делать, а, лишь скрывая свое переживание, смотрел с натянутой улыбкой на нее. Она не любила, когда я делал за нее что-либо. Она часто меня просила о чем-либо, но очень не любила, когда я сам пытался что-то сделать за нее, на что она уже настроилась, отчего ругала временами меня. Я ее понимал, она хочет чувствовать, что еще на что-то способна и может приносить пользу, и оттого старался не останавливать ее, когда она с уверенностью и целеустремленностью что-то делала, даже не смотря на боль.

Достав из холодильника несколько кусочков хлеба, она закрыла его и взяла уже подготовленную стоявшую на кухонной тумбе тарелку, положив на край кусочки хлеба, после чего сделала еще несколько тяжелых для нее шагов, подошла к кастрюле, стоявшей на плите. Открыв крышку, она взяла половник, который был уже в кастрюле, и пыталась зачерпнуть суп дрожащей рукой, который расплескивался из него.

Я не выдержал и, подорвавшись с места, подбежал к ней, взял ее за руку с половником покрепче, чтобы она не дрожала, и вместе с ней зачерпнул суп и налил в тарелку, которую она подготовила. Повторив процесс еще раз, я забрал из ее рук тарелку, поставил ее на стол, а затем проводил ее до стула, усадив на него. Сев рядом с ней и тарелкой, я посмотрел на маму, после чего произнес:

– Спасибо за суп. Ты молодец! Без дела не сидела.

Мама улыбнулась, и я заметил в уголке глаза маленькую скупую слезу. Но это была не слеза грусти или печали, а слеза гордости, слеза радости, что она приносит пользу.

Быстрыми движениями я опустошил всю тарелку, работая ложкой словно лопатой, закидывая топливо в рот. Вытерев рот рукой, я встал из-за стола и, поцеловав маму в лоб, произнес:

– Спасибо, очень вкусно. Не скучай, я побежал на работу.

Убежав в свою комнату, я переоделся и, выложив университетские принадлежности, быстро скидал униформу бармена и сменную обувь в рюкзак. Застегнув его, я закинул на плечо и вышел из комнаты.

Мама стояла уже возле входной двери, с улыбкой провожая на работу. Я порой удивляюсь, как она так быстро передвигается, ведь я крайне быстро переоделся, а ей каждый шаг дается тяжело, еще и сопровождаемый невероятной болью. Подойдя к ней, я поцеловал ее в лоб, после чего уже хотел выйти, но, вспомнив, протянув руку, произнес:

– Чуть не забыл – рецепт! Я, когда закончу работать, забегу в аптеку и куплю все, что нужно.

Просунув руку в карман длинного синего халата, она вытащила свернутый рецепт. Протянув его, она хотела что-то сказать, но, видимо, поняв, что слов не находится, промолчала и виновато улыбнулась.

Взяв рецепт, я вновь ее поцеловал и выбежал из квартиры, закрыв за собой дверь. Выбежав из дома, я посмотрел на часы в своем старом пошарпанном телефоне с разбитым экраном, но еще вполне функционирующем. Часы показывали пять вечера, а значит, что у меня есть минут сорок, чтобы добраться до работы и подготовиться к работе до открытия, которое Топор делал обычно в шесть вечера.

Добежав до ближайшей станции метро, я на удивление быстро спустился и забежал в вагон. Через сорок минут, как я и планировал, я уже был на пороге бара, который был почти в центре Москвы в полуподвальном помещении в одной из старых сталинок.

Открыв дверь бара, я заметил стоявшего за стойкой натиравшего бокалы Анатолия Ивановича Бровкина, которого я, да и остальные сотрудники бара называли Топор. Барная стойка была в пяти метрах от входной двери и располагалась в углу. Вероятно, Топор специально сделал ее таким образом, чтобы бармены могли увидеть гостей сразу, как только они зашли, и приветствовать их в заведении, а может для того, чтобы всякие забулдыги и бродяги не прошмыгнули в туалет, дверь которого была слева между входом и барной стойкой.

В баре было несколько телевизоров, по ним показывали музыкальные клипы различных рок-групп, да и в целом в зале всегда играла рок-музыка. Учитывая этот факт, в баре едва ли можно было встретить приличных людей, да и цены были в среднем ниже, чем в заведениях в округе, отчего бар наводняли в основном студенты и любители рок-музыки в кожаных косухах, все забитые татуировками с ног до головы.

– Я не опоздал? – с улыбкой спросил я, глядя на Топора, прекрасно понимая, что у меня в запасе еще двадцать минут.

– Как раз вовремя. Переодевайся и принимайся за работу, а то я уже задрался вытирать эти чертовы стаканы! – произнес Топор, явно взбешенный протиркой стаканов.

Топор был весьма своеобразным. С одной стороны, он был вроде большого ребенка, который любил дурачиться со своими дружками, выпивать и стараться ничего не делать даже в своем баре, с другой стороны он был недобайкером, ходившим в брутальной косухе с кучей нашивок как у байкеров, но при этом он никогда не то что не имел мотоцикла, он даже не умел на нем ездить. Вероятно, именно поэтому он и заставлял весь персонал называть его брутальной кличкой Топор, которой его называют его друзья «байкеры». Честно говоря, я думаю, что это он сам себе придумал эту кличку, я бы даже и не удивился. И этому человеку было пятьдесят семь лет. Хотел бы я быть таким беззаботным и в тоже время увлеченным в его возрасте. Мне нравилось в нем одно качество, которое я хотел бы поиметь себе, он никогда не считал денег, ни на что не копил, ну если это не что-то крупное, конечно, вроде квартиры или дома. Насколько я знал, бар приносил неплохие деньги, отчего он покупал все, что ему взбредало в голову. Однажды он даже купил енота и держал его в баре в клетке, но кто-то из посетителей это увидел и ему, вероятно, не понравилось, потому что вскоре появились какие-то зоозащитники и заставили отдать его в приют для животных, иначе они грозились подать на него в суд за издевательство над животными. Он тогда сильно расстроился и обиделся словно большой ребенок, но енота отдал.

– Уже бегу! – выкрикнул я, забежав в подсобку, где я кинул рюкзак и начал быстро переодеваться.

Выйдя из подсобки, я тут же ударился ногой о кегу с пивом, которая почему-то стояла сразу на входе за барную стойку.

– Черт возьми! Что она тут делает? – вскрикнул я, морщась от боли, потирая ногу.

– Привезли новую партию пива. Остальное, кстати, перед входом стоит. Надо бы забрать и закинуть в подсобку, – улыбнувшись, произнес Топор, усевшись за стол, с которого открывается вид на бар и на входную дверь одновременно с бокалом пива.

– На входе? – с удивлением спросил я.

– Ага.

– А ты не думал, что его могут украсть? – с удивлением спросил я, выходя из-за барной стойки, направляясь ко входу.