Испытание кошмаром

Это все чего-то да стоит. Должно чего-то стоить.

Через считаные минуты Винни замечает первую вешку, отмечающую границу леса: желтую, со светоотражателем, блестящим от света ближайшего фонаря.

Это значит, если она зайдет глубже, то найдет край леса. Природный туман в этот час обычно что-то шепчет, но не здесь – здесь тишина. Машин нет, а ночные обитатели леса – еноты, лисы, козодои и летучие мыши, которым должно быть раздолье в такое время, – предпочитают жить подальше от этих мест, где сны духа становятся явью.

Ведь скоро над землей поднимется другой туман – более густой, клубящийся. Тот, что каждую ночь приносит кошмары. Винни еще не доводилось видеть его вблизи, и живой кошмар она тоже никогда не видела. Но ей не страшно: она чувствует лишь воодушевление, слезая с плеча дороги, выбираясь из ярких объятий фонаря.

Сквозь ее новые очки мир кажется более четким. В мышцах играет приятное напряжение, а разум листает «Справочник кошмаров», словно он у нее прямо перед глазами. Страницу за страницей, которые Винни медленно, ночь за ночью учила по ксерокопиям, когда мама думала, что она спит. Все анатомические схемы, которые она перерисовывала линером, потом снова рисовала – уже по памяти, а потом совершенствовала, когда начала ходить на трупные дежурства.

Подменыши: эти дневные странники умеют превосходно перевоплощаться в любого человека, которого увидят. Выдают их только длинные когти и неспособность к речи.

Волки-оборотни (вервольфы), кошки-оборотни, олени-оборотни: днем человек – ночью чудовище. Эти редкие дневные странники в своем человеческом обличье неотличимы от людей и легко внедряются в общество.

Мелюзины: эти прекрасные существа, похожие на русалок, обитают в лесных реках и озерах. Они не агрессивны, но могут напасть, если люди подходят близко.

Призраки, банши, дролли, мантикоры – мозг Винни жужжит, проматывая их всех. Как распознать, как победить, чем питаются, как передвигаются. Она абсолютно готова к этому моменту.

И потому она в последний раз поправляет очки, поглаживает на удачу новый медальон и делает шаг в гущу деревьев.

Глава 11

Темно. В такой темноте Винни еще быть не приходилось. Темнее, чем в комнате без окна и светильников, несмотря на проблески убывающей луны. Словно полог леса сдавливает ее, сжимает со всех сторон. Как средневековое орудие пыток, сделанное из теней, очертаний и шумов, незнакомых Винни.

Несколько мгновений она стоит на линии, отмеченной красными вешками. Рядом тсуга, ствол которой в два раза толще Винни. Дерево тянется в небо, борозды коры белеют, как старые шрамы. Винни может выскочить обратно в два прыжка. По ту сторону лесной границы тоже не совсем безопасно, но все же проще: если кошмары погонятся за ней, сработают датчики и явятся сегодняшние охотники.

Они, должно быть, уже заступают на дежурство. Готовятся к встрече с туманом, который скоро начнет клубиться над землей. К поиску чудищ, которые родятся из него сегодня или восстанут после прошлой ночи. Здесь нет никаких закономерностей, никакой рабочей схемы. Где появятся те или иные кошмары и какие из них примутся сеять смерть, предсказать невозможно. Остается только входить в лес и убивать любую нечисть, которая попытается покинуть его пределы.

Кусты шелестят. Винни ощущает холод. Но это не внешний холод, от которого у нее еще до этого онемели пальцы на руках и на ногах. Это внутренний холод, который влез ей под кожу и добрался до каждого органа.

И вот она замечает его: туман. Он белый, густой и голодный. Постепенно он расползается по лесу, стирая очертания деревьев. Проходят секунды – и Винни не видит ничего. Ни ближайшего дуба, ни бальзамической пихты. Даже собственных ног. Скоро пропадает и тсуга.

Прижимая ядовитую ловушку к груди, она наблюдает, как туман тянет вверх свои щупальца. Странным образом он согревает ее. Так и должно быть – она это знала в теории. Знала и то, что туман скроет все из виду. Но узнавать что-то из «Справочника…» и ощущать на своей шкуре – совершенно разные вещи.

К тому же туман невозможно нарисовать, и потому Винни никогда не уделяла ему столько внимания, сколько кошмарам.

Сначала тепло радует Винни: растапливает онемение в пальцах, ласкает мускулы, как теплая ванна. Потом оно становится жарким. Навязчивым. Вызывает клаустрофобию. Ничего не видно. Паника поднимается по ее горлу вместе со съеденной на ужин лазаньей. «Все нормально, – кричит она сама себе. – Все нормально!» Туман – это не навсегда. Надо просто немного постоять и вспомнить, как дышать.

Если бы она продолжала тренироваться вместе со всеми в усадьбе Воскресенингов, она бы отработала дыхание, движения и охоту в таких условиях на спецкурсе под названием «Жаркая комната». Пар нагнетается в просторный подземный зал, похожий на огромную баню. Но когда Винни еще тренировалась у Воскресенингов, она видела лишь вход в него. Внутри ей побывать не довелось.

– Туман духов, – одними губами шепчет она сама себе, – это и начало, и конец кошмаров каждой ночи. Он поднимается, как только солнце полностью сядет, и рассеивается, когда оно встает.

Ей хочется снять куртку. Ей хочется содрать с себя броню и рвануть обратно, за пределы леса. Но она остается. Лишь втягивает в себя этот всклокоченный жар и продолжает декламировать «Справочник…»:

– Поначалу густой и горячий, туман быстро тает, превращаясь в обычную последождевую взвесь. Туман ведет себя как занавес на сцене. Сначала скрывает, потом показывает. Для охотников залегание тумана – момент наибольшей уязвимости.

Винни точно чувствует себя уязвимой, и, хотя туман уже начинает рассеиваться, она все еще не видит своих рук и зажатой в них ловушки. Она осторожно держит устройство в ладонях. Где-то ведь была кнопка – Винни точно видела кнопку, а теперь ее не получается найти. Как бы случайно не взорвать ловушку самой себе в лицо!

Поскольку место появления очередного кошмара нельзя предсказать, охотник должен все время быть в движении. Иначе кошмар может появиться именно там, где он стоит. В таких случаях охотники не выживают.

Винни не двигается. Лишь продолжает попытки нащупать кнопку, вспоминая, как она выглядела дома при свете лампы. Все это время из ее рта беззвучно сочится «Справочник…»:

– Некоторые верят, что туман – это предупреждение для естественных обитателей леса, чтобы они успели убежать. И это часто первый признак того, что за пределами основных границ леса вот-вот появится горячая точка: бегство местной фауны…

Слышится волчий вой.

Винни подпрыгивает и роняет ловушку. Удара о землю при этом не слышно. И с новым уколом холода Винни соображает, что волк где-то совсем близко, если вой доносится так отчетливо.

Существо завывает снова, на этот раз подальше, и сквозь туман, дрожа, проступает первая полоска коры тсуги. Винни видит: туман рассеивается, прямо над ней ни один кошмар не появился.

Она бросается на землю и шарит в поисках ловушки. С каждой секундой туман приоткрывает все больше сосновых иголок и почвы. Больше мха и камней. И в ее кости снова проникает обычный лесной холод.

Пальцы Винни приземляются на ловушку. Она смотрит вниз и видит кнопку. Кнопка красная и такая яркая – как Винни умудрилась не найти ее раньше?

Опять воет волк, еще дальше, и Винни чувствует, как из легких уходит напряжение. Уверенность возвращается, давно забытые инстинкты оживают и пробиваются у нее из-под кожи. Словно туман – это растворитель, который просто разъел слои грязи, год за годом поглощавшие нутро Винни.

Не она ли отвозила несчетное количество кошмарьих трупов к Понедельниксам? Не она ли рисовала и перерисовывала каждый кошмар в окрестностях Цугута-фоллз? Она справится. О да, она справится.

Дело превыше всего. Преданность до мозга костей.

Винни водворяет рюкзак на место и поправляет очки. Ее зубы тихонько постукивают. Если волк… или верфольф… это единственный кошмар, который образовался рядом, ей придется углубиться в лес в поисках добычи. Можно, конечно, попробовать выследить вервольфа, но не настолько она уверена в себе. Она же видела, что стало с тем половинным. А возможности «растворителя» не безграничны.

К счастью, оборотни охотятся не только на людей. Они не прочь закусить и другими кошмарами, и если Винни сможет преследовать волка, сохраняя дистанцию, он, возможно, приведет ее к другим чудовищам.

Снова слышится вой, как по ее заказу. Северо-восток, решает Винни. Она надевает на лицо зловещую охотничью улыбку и идет на звук. Ее палец на кнопке ловушки, рука готова к броску.

Волк завывает урывками. Вообще-то странно, но до Винни это дойдет позже. Обычным волкам вой служит для общения со стаей, в то время как оборотни – одиночки. Кому же адресован этот вой?

Пробираясь сквозь дымчатый туман, отслеживая все движения и напрягая зрение в лесной темноте, она думает лишь о том, в каком направлении волк идет на охоту. Каких существ он может преследовать.

Поэтому от ее внимания поначалу ускользает другой звук. Он мягкий, едва различимый и такой человеческий, что она не сразу понимает, что это: кто-то плачет. Это не траурные причитания и не захлебывающиеся рыдания, а скорее всхлипы. Словно кто-то пытается подавить слезы, чтобы его не услышали.

Винни останавливается, и мгновенно перед ее внутренним взором пробегает страница «Справочника…» вместе с рисунком, который она набросала сбоку.

Банши: известны тем, что заманивают жертву рыданиями и плачем, манипулируя человеческим состраданием. Издалека напоминают сгорбленных старушек, но вблизи можно увидеть отличия: вертикальные зрачки, зеленоватую кожу и длинные когти, заостренные, словно иглы. Их слезы содержат смертельный яд, оставляющий ожоги при попадании на кожу.

Всхлипы скачут вокруг Винни, будто мячик для пинг-понга, не давая понять, где именно находится существо. Она крепче сжимает ловушку. Мама предупреждала, что банши – мастера сбивать с толку, и одна такая чуть не одолела ее. Это было восемнадцать лет назад – еще до ухода папы и даже до рождения Винни.

У мамы на память о той встрече остался длинный зазубренный шрам во всю ногу, и Винни всегда считала, что это самая крутая крутость во внешности Франчески Среданс. Полоска сморщенной кожи, которой можно щеголять. Так Винни казалось, потому что она никогда не задумывалась, какой ценой далось это украшение. Не осознавала, что от этой травмы мама чуть не умерла и ее, Винни, вообще не было бы на свете, не приди тогда на помощь тетя Рейчел.

«Я не должна быть здесь».

Эта мысль перебивает бесконечную перемотку «Справочника…», и холод пронизывает внутренности Винни с новой силой. Зима, которая не хочет уходить.

Винни не может поверить, что она могла быть такой наивной: явиться в лес в одиночку. Вообразить, что она способна преследовать вервольфа. Вообразить, что готова к встрече с туманом – да с любым кошмаром – без подстраховки.

Непобедимая – черта с два! Нет, она к этому не готова. Правы были Дэриан, Эндрю и тетя Рейчел. А красные вешки уже слишком далеко, чтобы выскочить. Теперь она умрет, и Четвергссоны на трупном дежурстве застегнут пакет с ее телом с такой же скукой и отстраненностью, как это делает сама Винни.

«Банши, – повторяет ее мозг, ибо она не может отделаться от «Справочника…», который крутится, словно зловещая песня на повторе, – известны тем, что заманивают жертву рыданиями и плачем, манипулируя человеческим состраданием».

Винни осматривается. Вокруг вечнозеленые деревья, особенно ветвистые внизу. Ей чудится, что всхлипы стали громче. Впрочем, это могут быть фокусы нарастающей паники. Неважно. В любом случае ей надо собраться с мыслями. Надо как-то действовать.

«Издалека напоминают сгорбленных старушек, но вблизи можно увидеть отличия: вертикальные зрачки, зеленоватую кожу и длинные когти, заостренные, словно иглы».

Каждый мускул Винни кричит: «Беги!» Мочевой пузырь вот-вот лопнет, и ей хочется удирать отсюда во все лопатки. При этом другая часть ее хочет подойти к плачущей и спросить, что случилось.

К счастью, на случай конфликта инстинктов имеется одна сноска, маленький фрагмент «Дополнения к „Справочнику кошмаров“», который ей хватило ума прочитать:

Никогда не убегай от банши.

Почему – этого она точно не помнит. Это как-то связано с их способом охотиться. Вроде бы они преследуют, ориентируясь на выдохи. Или двигаются слишком быстро, и от них не убежишь. Но это неважно. Важно, что в приложении точно говорилось: «Никогда не убегай от банши», и Винни последует инструкции.

Мама убегала, и это не помогло.

Плач и всхлипы становятся громче, и хотя Винни не помешало бы немного свободного места в мозгу, чтобы что-то спланировать, отключить «Справочник…» она не в силах.

Их слезы содержат смертельный яд, оставляющий ожоги при попадании на кожу. Яд, полученный из трупа банши, может применяться для вызова временной комы или имитации смерти, замедляя сердцебиение реципиента почти до остановки.

Винни не планирует ни собирать слезы, ни притворяться мертвой. Все, что ей остается, – это подготовить ловушку и спрятаться.

Вот только рядом нет ни веток, на которые можно забраться, ни удобных бревен, под которыми можно затаиться. Есть только она сама и красная кнопка, которая кажется серой в этом выщелоченном свете. Нажми, говорит она сама себе, и каким-то образом большой палец повинуется. Зубцы выдвигаются, хотя в темноте она это скорее чувствует, чем видит: металлические шипы выбрасываются наружу, словно лапки скарабея.

Установив эту ловушку с ядовитым туманом, она снимает рюкзак, чтобы взять вторую. Молния застревает. Рюкзак не хочет открываться.

Плач теперь ошеломляет близостью и силой. Грудная клетка Винни скручивается сама собой, будто выжатая губка. В этом звуке есть что-то до боли родное, словно это существо тоже лишилось отца и было изгнано из привычного мира. Словно оно тоже знает, каким всеобъемлющим может быть одиночество. Как оно застилает собой все, размывая контуры, как слезы чернила.

Винни дергает застежку снова и снова. Сильнее, сильнее – у нее немеют пальцы, а пульс стучит в барабанные перепонки. Банши будет здесь с минуты на минуту. Винни так нужна вторая ловушка. Надо установить ее и уходить…

Шелестят кусты. Появляется банши.

Она так близко, что с человеком ее уже не спутаешь. То, что издалека можно было принять за зеленую накидку, на самом деле ее бархатисто-блестящая кожа, свисающая с костей. Ее волосы струятся длинными серебристыми прядями и словно светятся изнутри. Ее лицо, подобное человеческому, удивляет гладкостью и спокойствием, будто плач дарит ей свободу. Будто он освободит и Винни, стоит ей только отдаться этой боли.

Винни роняет рюкзак и выпрямляется. Она знает, что бежать нельзя, но надо куда-то двигаться, если она не хочет оказаться на пути своей единственной ловушки, когда та сработает.

Это все, что у нее есть. Эта жалкая, крошечная ловушечка, которой могло и вовсе не быть, – ее единственный шанс.

Банши вытирает глаза, продолжая плакать. Ее когти блестят, и Винни замечает, что пальцы у чудовища без суставов; каждый палец похож на толстый шприц, готовый вонзиться в плоть. И Винни приходит в голову абсурдная в данных обстоятельствах мысль: «Рисунок надо подправить».

Банши делает один шаг вперед. Винни делает мучительно-осторожный шаг назад. Это должно быть безопасно. Она ведь не бежит. Она делает второй шаг. Третий…

Чудовище молнией бросается к Винни, сверкая серебристыми прядями, издавая душераздирающий вопль. Винни казалось, что в такие моменты время замедляется. Разве не так показывают в кино? Но время и не думает замедляться. Банши уже перед Винни. Вот она уже над Винни, а сама Винни рухнула спиной на землю. Ловушка с ядовитым туманом не сработала.

Лица банши не разглядеть: чудовище слишком близко, да и света не хватает. Но Винни чувствует вес ее кошмарного тела. Ощущает ее дыхание, зловонное и затхлое, как древний саркофаг, который открывают впервые за тысячи лет.

Винни хочется драться. В глубине души, помня, что бежать нельзя, она хочет сразиться с кошмаром и убраться отсюда. Но она не может: она настолько раздавлена горем, что тоже начинает плакать. И это не просто всхлипы, как были у банши, а тяжелые рыдания, которые подступают к горлу и вырываются наружу.

Она скучает по папе. Ей горько, что он предпочел дианов семье. Горько, что он предпочел дианов ей.

На щеку Винни падает слезинка, но она не обжигает. Она как туман, когда он обступил Винни впервые: теплая, успокаивающая. Она тает, сползая по щеке к подбородку, где смешивается с собственными слезами Винни. И почему-то от этого еще лучше.

Она больше не ощущает запах смерти, больше не чувствует тяжесть тела банши. Ее рыдания затихают, грудная клетка расслабляется, будто слезы банши – это противоядие. Будто они разгладили рубцовую ткань, которую оставил у Винни в душе папа.

Ей хочется сказать спасибо, но губы не шевелятся, а тело полностью обмякло. Винни приняла бы это все за сон, если бы не видела вокруг себя каскад серебристых волос, все еще закрывающий ее от леса, заключающий ее в капсулу. Это не орудие пытки, это кокон. Очнувшись, она выйдет из этого кокона другим человеком.

Вдруг до нее доносится волчий вой. Странный звук, который пронзает сознание Винни и протыкает ее кокон.

И еще раз. В этот раз вой раздается ближе и кажется почти исступленным. Каким-то далеким, все еще функционирующим уголком разума Винни хочет понять, простой это волк или оборотень и охотится ли он теперь за банши. Не придется ли ей противостоять сразу двум кошмарам?

Банши поворачивает голову. Серебряные волосы царапают Винни лицо и крадут тепло слез, крадут этот кокон, и безопасность, и уверенность в том, что все будет хорошо.

Реальность наваливается на Винни с такой же тяжестью, как всего несколько мгновений назад навалилась сама банши. Винни обездвижена: сверху чудовище, а в кевларовый нагрудник вонзились три иглоподобных когтя. Боль скребет ей кожу, а ноздри наполняет гнилой, опустошающий запах смерти.

Надо выбираться отсюда.

Винни выгибает спину, подтягивая колено. Она отрабатывала это движение тысячу раз, но с партнером никогда. Она слаба и неуклюжа.

Но лес, похоже, благоволит ей, потому что банши как раз отвлеклась на волчий вой. От удара Винни чудовище соскальзывает вбок, словно сброшенные одежды, кожа провисает, а тело не способно сопротивляться. Длинные когти отрываются со щелчком – они застряли в броне, а к Винни прорывается слабый лесной свет.

Винни отползает. Затем встает на ноги. Она не бежит. Вместо этого нагибается за ловушкой и рюкзаком. Оборотень где-то совсем рядом, он может появиться с любой стороны. Его вой прыгает и скачет вокруг нее, да так громко, что она беспокоится: вдруг он не один, вдруг за ним подтянутся другие.

А за этим звуком Винни слышит что-то еще. Какое-то ворчание. Оно шепчет, словно ветер в ветвях, и кусается, как зимняя серость. Этот звук не похож на плач банши, и Винни не может его не распознать. Она не помнит, чтобы встречала подобное в «Справочнике…», чтобы вообще слышала о таком, изучала или срисовывала такое из анатомического атласа.

Винни забрасывает рюкзак на спину и подхватывает ловушку, которая остается ее единственным оружием. Она активирует ее вручную, если потребуется. Лучше уж рискнуть ядом, чем быть заживо съеденной лесом. Банши теперь тоже на ногах и мчится в чащу леса. Ее серебряные волосы как тающий закат луны.

Неподалеку впереди сквозь деревья мелькает белая фигура. Это волк, но он, похоже, и не думает бежать к Винни. Он отдаляется и тревожно тявкает.

А лес позади него как-то меняется. Сначала Винни думает, что это просто обман зрения из-за грязных очков. Но нет, чем дольше она смотрит, тем сильнее преображается лес. Он искривляется и сгибается, сотрясается и дрожит. Деревья колышутся, а тени растягиваются. И все это на фоне того ледяного ворчания, которое течет, словно кровь, из каждой поры, из каждой поверхности в лесу.

Потом волк пропадает из виду. Весь этот калейдоскоп за его спиной тоже исчезает. Лес становится безмолвным, как могила.

Винни поправляет очки и бежит.

Глава 12

Винни сама не знает, как добралась до красных вешек. Может, это везение, а может, воля леса – она не настолько глупа, чтобы задаваться этим вопросом. Каким-то образом она достигает границы и каким-то образом пересекает ее. Трижды она подворачивала лодыжку, спотыкаясь о незаметные норы и спрятанные корни. Один раз упала и расцарапала ладони, перепачкала колени и едва не потеряла ловушку. Но всякий раз поднималась и мчалась дальше.

Она спотыкается в четвертый раз и летит вперед, к сломанной ели с низкими ветками. Усевшись на землю, Винни оглядывается, чтобы убедиться, что ничего не потеряла, что ловушка все еще зажата в ее руке, а ее металлические шипы втянуты.

И вот тогда Винни замечает, обо что она споткнулась: о голову банши.

Тела нет – только голова. Серебристые волосы теперь просто серые, а зеленая бархатистая кожа побледнела. В глазах пустота, и Винни впервые видит те самые вертикальные зрачки, упомянутые в «Справочнике…». У чудовища нет зубов, только десны, и нет жизни – только воспоминания о ней, клубящиеся, как пар над горячим кофе.

Кто бы ни убил того половинного, то же самое существо убило и банши. Изорванные шея и спина выглядят точь-в-точь как у тела, найденного утром. Словно попали в шредер.

Винни поджимает ноги, а сердце ее колотится, пока она рассматривает голову банши. Чудовище ведь только что было живым, и, в отличие от ступней того половинного, голову не могли просто выбросить за пределы. Винни сейчас ближе к дороге, чем к краю лесного тумана.

То есть голову кто-то сюда принес, а сделать это так, чтобы на границе не сработала сигнализация, мог только какой-то дневной скиталец.

Или, может быть, сигнализация сработала, думает Винни. Может быть, она просто слишком далеко от усадьбы Четвергссонов, чтобы услышать вой сирены. Может быть, рой охотников налетит сюда с минуты на минуту. Но если не налетит, получается, Винни – единственная, кто знает, что здесь бросили банши.

– Кто бросил, что за существо? – хрипит Винни, резко поднимаясь и настороженно осматриваясь.

Однако ничего не видно и не слышно. Ее лодыжка пульсирует. «Вот дерьмо». Не успев хорошенько подумать и все детально рассмотреть, она хватает голову банши за волосы.

Те на ощупь как паутина, а сама голова легче, чем Винни ожидала. Человеческие головы тяжелее – она знает по опыту. Она делает несколько шагов, чтобы убедиться, что лодыжка в порядке (больно, но терпимо) и что голова банши так не оторвется от волос. И во весь дух мчится туда, откуда начинала свой путь.

Лес с его кошмарами остается за спиной.

Винни не знает, как долго бежала до дороги. Она с такой силой гнала себя вперед и так старалась не уронить голову банши или ловушку, что не представляет, полночь сейчас или рассвет. А на небе никаких подсказок. Облака надвинулись и скрыли луну.

Болит живот. Болит лодыжка. Болят пальцы – с такой силой она сжимала серебристые волосы. Меньше всего на свете ей сейчас хочется возвращаться в усадьбу Четвергссонов. Но этого требует преданность; этого требует дело.

Голова ценна не только как объект научных исследований и ресурс. Да, слезы банши и содержащийся в них яд имеют множество применений, но дело не только в этом. Кто-то должен выяснить, что за существо эту банши убило. Кто-то должен узнать, что за кошмар способен искривить лес, выйти из него и напугать даже вервольфа. По крайней мере, они там смогут идентифицировать чудовище и определить уровень угрозы для Цугута-фоллз.

Винни поправляет очки запястьем и направляется на юг. Она перескакивает от фонаря к фонарю, словно мелюзина из ручья в ручей. Ночь тиха. Никакой сирены из усадьбы Четвергссонов. Гула машин тоже не слыхать. Винни слышит лишь собственные шаги, и еще время от времени кровь банши капает на тротуар (кап-кап) и зубы Винни стучат (стук-стук) от воспоминаний о минувшей ночи.

От чего же убегал вервольф? Что за тварь убила банши?

Винни жалеет, что не может прямо сейчас прочитать письмо от Марио. Еще она жалеет, что не взяла с собой оружие. И что просто-напросто не вернулась домой. Идти в усадьбу Четвергссонов и объяснять, что она видела и с каким треском провалилась… Нет, это для нее добром не кончится.

Ей нетрудно представить себе лицо тети Рейчел: горящие глаза и линия губ, сжатых от злости. Или смех Данте и новые песенки, которые он будет сочинять завтра в классе. Но унизительнее всего – неизбежная жалость в глазах Эммы и Бретты. О чем только Винни думала? Лучше бы она умерла. Честное слово, лучше бы умерла.

Ее сердце словно снова разбивается, ее душа тонет в слезах банши. Это была ее единственная мечта: стать охотником. И вот она провалила первое испытание. Второго шанса ей не видать. Все, что ей остается, – это курс живописи, куда вообще-то еще надо поступить. Но ведь она никогда не рисовала ничего, кроме кошмаров. Может, ее еще и не возьмут на эту летнюю программу, за какие бы ниточки ни дергала мисс Морган.