Армейские рассказы

– Давай сюда! – громким шёпотом кричит мне один из них.

    Я подхожу и вижу, что три деда склонились над койкой, на которой лежит солдат на животе без майки. Это Юра Рыкачëв.

    Сложно представить человека, который приписал Юрика к лучшим из лучших, которыми мы здесь по мнению командования являемся. Его фигура имеет форму груши, слегка одутловатое лицо украшают маленькие глазки, будто оседлавшие большой мясистый нос. Улыбка у него добрая и открытая, обнажающая большую щель между крупными передними зубами. Будь у него пышные горьковские усы, соломенная шляпа и колосок в уголке рта, его можно было бы печатать на обложке книги «белорусские сказки». После КМБ он оказался в отдельной патрульной роте города Мозыря. Но его карьера патрульного прервалась после первого же выхода в город. После его обращения по всей форме к шумной компании молодёжи смех был такой, что от него решили избавиться и перевели обратно в Гомель свинарëм. Сейчас от свиней тоже, по какой-то причине, избавились, и Юру перевели в аккумуляторщики, а на деле – на должность вечного дневального. Несмотря на свою простоту, есть в нём какая-то сермяжная мудрость. Службу он оттоптал без косяков, балбесом не стал, и даже, когда по сроку службы ему можно будет сказать сокровенное «мне похуй», он будет употреблять своё извечное «мне плевать» –  фразу, за которую ни на одном периоде службы с тебя не спросят.

– Да блин, пацаны, зачэм? – Юра делает вид, что сопротивляется, но получается у него только жалобно ныть.

– Спокойно, Юрец, – говорит один из дедов, – как ты без наколок на дембель пойдёшь?

    Мне в руки дают фломастер и наперебой начинают давать инструкции: «три икса на шее рисуй… Купола, купола нарисуй… Давай дракона на лопатке… Волка вот здесь давай.. ДМБ 2008 пиши…» Едва успеваю рисовать заказанные рисунки, как вдруг, сдавленным шёпотом до нас доносится предупреждение:

– Фишка, фишка, – тянет кто-то из темноты.

– Бегом к себе, – говорит мне дед, и я, пригнувшись, убегаю в своё отделение, а деды разбегаются по своим койкам.

– Ну и кто здесь маме хочет позвонить? – в проёме появляется старший лейтенант Верёвка, офицер связи. Сухой и поджарый с хищной улыбкой и вздернутым носом, похож чём-то на актёра Кевина Бейкона. – Поздняко-о-в, – улыбаясь тянет он.

– Товарищ старший лейтенант, я тут ни при чём, – Поздняков подрывается с койки и отступает вглубь комнаты. Верёвка приближается к нему. Тут Поздняков срывается на бег, и, перепрыгивая через спящих товарищей, пытается убежать от лейтенанта. Тот в последний момент загребает руками воздух.

– Ефрейтор Поздняков, смирно! – прибегает Верёвка к последнему, самому верному способу. Солдат вытягивается в струнку, – через две минуты жду в командирской!

– Есть, – разочарованно выдыхает ефрейтор и через минуту уже одетый стоит в дверях офицерской, – разрешите войти? – соблюдая форму спрашивает он.

– Заходи, – довольно тянет Верёвка.

    На столе стоит большая установка связи. Лейтенант разматывает кабель и, сведя глаза к переносице, дует на оголённый конец.

– Клади руку на стол.

– Товарищ старший лейтенант, может не надо? – не понятно, Поздняков то ли смеётся, то ли скулит.

– Надо, Федя, ну вот надо, – разводит руками офицер.

    Верёвка с треском вращает рукоятку Динамо машины и, улыбаясь одной половиной рта, смотрит на солдата. Скорость вращения начинает увеличиваться. В какой-то момент лейтенант резко касается концом кабеля руки ефрейтора. Раздаётся свистящий щелчок. Роту пронзает резкий вопль, переходящий в смех.

– Да я тут ни при чём, отпустите, – кричит Поздняков, потом одергивает руку и убегает прятаться.

– Артёмо-о-о-в, не вставая с места зовёт Верёвка.

    Приходит дедушка Артёмов, всё повторяется. Треск рукоятки, щелчок, крик и смех.

– Рыкачоў! – юрину фамилию лейтенант произносит в соответствии с владельцем, используя белорусскую фонетику.

– Таварыщ старшы лейтенант, я тут ни пры чом, – как мантру повторяет Юра, несмотря на то, что его товарищей это не спасло.

– Юра! – Верёвка смеётся, – у тебя вся спина какой-то ху*йнëй расписана, как ты тут ни при чём?

    Треск, щелчок, крик. Потирающий руку Юра идёт к себе в постель. Наконец-то наступает отбой, на этот раз по-настоящему…

Глава 7

Марш-бросок

 Двигатель назойливо гудит, передавая вибрацию через систему рычагов мне в ногу. Лобовое стекло время от времени дребезжит. При переключении передач «буханка» нервно дёргается, капризно отзываясь на моё неумелое вождение. Мы идём в голове колонны на марше. Позади неделя дополнительной подготовки, где мы старались показать свои навыки вождения.

– Радчиков, давай быстрее уже, – командует из глубины салона капитан Козлов. Он обращается не ко мне, я для него пока никто, просто функция за рулём.

– Давай быстрее, до ста дожимай, – повторяет мне, будто глухому, Радчиков, по прозвищу Радчело, штатный водитель буханки. Жму на педаль. Машина нехотя слушается и набирает скорость. В салоне слышится характерный хруст разрываемой плёнки и повисает острый запах чеснока. Капитан Козлов, решив перекусить, достал из походных запасов палку сервелата и беспощадно рвёт её зубами. Разгоняемся до ста километров. Трасса почти пустая, ехать несложно. Некоторое время всё спокойно. Кроме гудения двигателя, который будто плачет о трудной судьбине без пятой ступени передач, да тяжёлого сопения объевшегося колбасой Козлова, в салоне не слышно ни звука.

– С моста направо пойдёшь, – вновь раздаётся из салона фальцет капитана, – через Речицу поедем.

– Правый поворотник, скидай скорость, – подсказывает Радчело.

    Съезжаю с эстакады,  начинаю перестраиваться влево.

– Стой, стой, бл*дь! – кричит Радчело и рвёт руль у меня из рук, – тормози! Фу-у-у, чуть не у*бались!

    По левой полосе, виляя и притормаживая, вспыхивая тормозными фонарями, удаляется внедорожник, шокированный подрезавшей его милицейской буханкой.

– Радчиков, включай люстру! – сдавленно кричит капитан Козлов.

    Радчело, слегка согнувшись, включает где-то под панелью тумблер, и буханка, будто от перенесённого стресса, выплëскивает наружу истошный вопль, сопровождая его сполохами красного и синего цвета. «У меня за рулём ужа-а-а-а-сный водитель» – вопит сирена. Будь она лошадью, давно меня бы сбросила, и валяться мне в позорной грязи неумелого наездника. Но мотор может только натужно реветь, и теперь мы с ним короли дороги. Теперь с нами тягаться не моги! Но мне совсем невесело. Я понимаю, что водитель я никакой.

– Паркуйся в кармане, – командует Козлов, – давай другого водителя.

    Вместо меня садится Жуковец. Санёк автомобилист от бога. По слуху он может определить все неисправности в машине, и быстро их починить. Всю службу он проездит на самых убитых машинах, постоянно пересаживаясь на следующую, и следующую, восстанавливая каждую из них.

    На выезде из Речицы нас тормозит ГАИ. Наши офицеры толпой вываливают из всей колонны. Пулемётной стрельбой хлопают двери у камазов, уазиков, тупомордых шишиг и сине-белых волг. Офицеры долго стоят у патрульной машины. Все по очереди жмут руки гаишникам, о чем-то беседуют, периодически пёстрая компания громыхает раскатами смеха.

– Козёл не наедается, – ворчит Радчело, – пока доедем всю офицерскую пайку сожрëт.

    В салоне нашей буханки лежит полупрозрачный пакет с колбасой. Одна из палок беспощадно истерзана капитаном Козловым. Где-то на середине она превратилась в какой-то фантастический цветок из пищевой плёнки и колбасного фарша. Рядом стоит большая чёрная сумка. Застегнуть её смогли только до середины, и она, словно гигантский чёрный дикобраз, щетинится горлышками стеклянных бутылок с красными закручивающимися пробками. У задних дверей стоит большой эмалированный бак с ручками, накрытый сверху крышкой. Зелёной краской от руки на нём написано «столовая мясо 5525». От бака исходит едва уловимый аромат пряностей и маринованного мяса.

    Боковая дверь распахивается, и в салон вваливается капитан Козлов.

– Знакомых встретили, – пыхтит он с заметной одышкой, – поехали, Радчиков, поехали.

– Поехали, – повторяет Радчело Жуковцу, который уже завёл двигатель.

    Некоторое время мы едем по трассе, потом съезжаем и, проехав несколько километров по старой разбитой временем дороге, по широкой раскатанной колее заезжаем в лес. Поляна настолько огромная, что вмещает почти всю нашу колонну, только небольшой хвост из КамАЗа и двух уазиков остаются на колее. Трава в центре поляны уже жёлтая и пожухлая, и только по краям, ближе к деревьям, она зелёная и какая-то нечëсаная. Поляну окаймляют огромные, словно из купальской сказки, папоротники вперемешку  с высокими растениями в розовых соцветиях. Частокол сосен, будто рой баллистических ракет, рвётся к небу, а у подножия этих исполинов скромно и жидко, навек смирившись со своими птичьими правами, прорастают лиственные карлики.

– Лорченко, – старший лейтенант Шкульков кричит с другой стороны поляны, – организуй дрова нам на костёр.

    Старший сержант бросает быстрый взгляд на Радчикова.

– Гурченко, Жук, метнулись быстро за дровами офицерам, – Радчело на правах черпака отправляет нас на поиски дров.

    В сентябрьском лесу свежо и тихо, только назойливый писк комаров пронзает лесную идиллию. Под берцами весёлой перестрелкой хрустят сухие ветки. Мы с Жуковцом несëм за два конца плащ-палатку, бросая в неё всё, подходящее под определение “дрова”.

– Ты заканчивал что-то? – спрашиваю я, – где так в машинах шарить научили?

– Да нет, – Жуковец, будто бы виновато, улыбается, – я школу только закончил, на права отучился, и в армию. А в машинах… Так у меня отец ремонтирует, со всего района к нему гоняют. Я с детства в гараже.

– Хорошо тебе, я вот совсем слабо вожу.

– Ничего, научишься, Подаченко, вон, и тот ездит, – со смехом подбадривает меня Жук, и я тоже смеюсь в ответ.

– Ты в гараж задом заехал на буханке?

– Так никто не заехал, – Жуковец снова смеётся, – они четыре палки в поле воткнули, иди разберись, где у них ворота, где боковая стена. Только Подаченко и Коль сумели запарковаться.

    Улыбаюсь. Приятно осознавать, что ты не один такой бивень в вождении.

    Выходим из леса. Плащ-палатка, которую мы тянем уже волоком, оставляет за собой полосу из смятых папоротников и мелкой лесной растительности.

– Здесь третью часть оставьте, – командует Лорченко, – остальное – вон за те елки, офицерам.

    Вскоре наш костёр уже пылает и сухо постреливает, выбрасывая редкие искры. Из КамАЗа принесли мешок с консервами. Перловая каша с говядиной, конечно, не шашлык, но нам грех жаловаться. Семуткин ловко вскрывает банки массивным армейским ножом и передаёт дальше. Коль заворачивает крышки банок полукругом и отдаёт Подаченко, который вешает их на длинные палки и уже раздаёт каждому сидящему. Получившие свою порцию рассаживаются вокруг костра и, точно американские скауты, жарящие зефирки в походе, поджаривают кашу на костре.

– Год назад Козёл так накидался, что потом на остановке возле части спал обоссаный, – говорит Артёмов, – его потом наши патрули заметили, машину вызвали и домой завезли.

– Так эта свинья, – вмешивается Радчело, – по дороге всю колбасу сожрала. В машине навонял, падла, и так жрать охота…

– Вы бы потише, – негромко говорит Лорченко, – а то Козёл, Козёл… Вон, полковник Толок в прошлом году в листья возле курилки закопался и два часа лежал разговоры солдат слушал.

    После этих слов все дружно смеются. Прерывает наш смех тонкий громкий голос:

– Отставить веселье! – капитан Козлов выбирается из-за ёлок и, с трудом переваливаясь, идёт к нам. Его монгольское лицо, широкое, как бескрайние степи Тенгри, таящее в своих глубинах маленькие раскосые глазки, раскраснелось и будто бы слегка отстряло от черепа. Оно подпрыгивает и растягивается при каждом шаге, точно живя своей независимой жизнью.

– Артёмов! – резко кричит он.

– Я! – Артёмов в соответствии со сроком службы неспешно встаёт.

– Три наряда вне очереди, – говорит Козлов и пристально смотрит на солдата со странной улыбкой.

– Есть, три наряда вне очереди, – недовольно бормочет тот.

    С лица офицера сползает улыбка.

– Ты должен был спросить “за что?” – почти обиженно поправляет он.

– За что, товарищ капитан? – словно делая одолжение говорит Артёмов.

– А вот за это! – Козлов тонко кричит и начинает истерично смеяться, – вы поняли, поняли? – сквозь смех спрашивает он, – он не по уставу ответил! Он должен был сказать «Есть три наряда вне очереди»!

– Так он так и ответил, товарищ капитан, – с очевидным презрением говорит старший сержант Лорченко.

– Ничего не понимаете, скучные вы, – примиряюще говорит капитан, с кряхтением усаживаясь у костра. – что это, каша? Кто же так готовит? Дайте банку, покажу, как надо.

    Лорченко достаёт из мешка новую банку каши и навесом, но довольно сильно, бросает гостю. Тот эффектно ловит её одной рукой. Эффект выходит смазанный. Банка, скользнув по пальцам, попадает Козлову в грудь и отлетает на добрый метр. Переваливаясь через толстый живот и натужно кряхтя капитан дотягивается до банки, наклоняется к костру и бросает её в огонь. Этикетка с изображением коровы начинает пузыриться и бледнеть. «Как фотография Сары Коннор в Терминаторе», – мелькает у меня неуместная мысль. Банка обнажает своё металлическое естество, но, блеснув на несколько секунд медным отливом, темнеет и покрывается сажей. Через несколько минут с коротким щелчком она расходится по шву, и из образовавшейся щели застенчиво выглядывает бледная перловка.

– Во-о-от, – поучительно произносит капитан Козлов, – теперь можно есть. Он выталкивает банку палкой из костра и берёт рукой. Тут же судорожно отдергивает кисть и мотает ей, словно кисточкой. Лорченко хмыкает и подносит кулак ко рту, будто прочищая горло. Капитан недобро смотрит в его сторону. Взяв вилку он пытается достать из щели содержимое банки. Но щель слишком мала, и вилка поперёк в неё не пролазит, а вдоль не удаётся достать хоть какой-нибудь мало-мальский улов. Наконец, капитану удаётся выудить пару зёрен перловки. Он съедает их и с чувством абсолютного превосходства оглядывает всех присутствующих своими окосевшими, пронизанными красными прожилками глазками пьяного Чингиз-хана.

– Ладно, пойду к своим, – он хлопает себя по ляжкам и, произведя звук ржавых ворот, многоступенчато поднимается на ноги.

– Козёл не справился со щелью, – с притворной грустью подводит итог Артёмов, когда тучная фигура капитана скрывается за ёлками, – пусть дома на жене потренируется.

    Вокруг костра тут же раздаëтся громкий смех. С удовольствием отмечаю, что в этом веселье едины все. Смеются дедушки, ржут черпаки, смеемся и мы, духи бесплотные.

– Козёл в своём стиле, – отсмеявшись говорит Поздняков.

– А интересно, – уже серьёзно продолжает Лорченко, – чего он к нам припëрся? Свои, что ли выгнали? Я бы на их месте так и сделал… Офицер, бл*дь… – сержант сплëвывает в костёр.

– Чуешь, сяржант, чуешь? – Подаченко, улыбаясь, тыльной стороной ладони стучит по ноге Лорченко. Тот, опешив, смотрит на наглеца выкатившимися глазами, потом с улыбкой поворачивается к Радчикову и многозначительно хмурится на того исподлобья. Радчело в немом бессилии закатывает глаза, Семуткин со звонким шлепком бьёт себя по лицу, закрывая его ладонью, – нас Казëл на няделе асвальт капать заставиў, – уже почти смеясь продолжает Подаченко.

– Он для тебя не Козёл, а капитан Козлов, – прерывает его сержант.

– Винават, испраўлюсь, – будто отмахнувшись от замечания, скороговоркой выпаливает Подаченко и продолжает рассказ.

    А история действительно вышла забавная. В автопарке затеяли грандиозный ремонт и начать решили с забора из бетонных плит, которые с незапамятных советских времён лежали вкопанные в землю вокруг части с уже невыяснимой целью. Чтобы вставить плиту в землю нужно прокопать для этого траншею. А кто, если не бесплатные зелёные человечки сделают это лучше всего?

– Копаете отсюда и до вечера, – капитан Козлов расплылся в улыбке, жутко довольный остроумной шуткой, – я приду проверю.

    На время доп подготовки к нам прикомандировали сержанта Ковпаева из патрульной роты. Своих сержантов у нас только двое и им некогда с нами нянчиться. Демченко – вечный дежурный по роте, а Лорченко… Это Лорченко.

    Получаем лопаты. Взяв в руки свою, я сразу воспомнил ситуацию с КМБ: майор держит в руках лопату с обломанным черенком и назидательно говорит: «И запомните, если вам дают такую лопату для работы, будь-то сержант, или даже офицер, смело посылайте его на х*й, потому что у нас в части работают только исправным инструментом.» Тогда мы одобрительно кивали головами и делали пометки в учебных тетрадях. Мне теперь выдали не просто такую лопату, мне дали конкретно ту. Сейчас я уже понимаю, что посылать кого-либо на хуй не совсем разумно. Что поделаешь, пришлось брать инструмент и идти к месту работ. После первого же удара лопатой стало понятно, что под нами бетонная плита, и плита эта везде – отсюда и до вечера.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.