Вагнер. Дорога на Бахмут. 300! 30! 3!

В армии я об этом только мог мечтать, и в голове уже и пропадали думки обо всем, и становилось ясно, что я себя нашел. И так же, как твердили и зомбировали в войсках, что мы никому не нужны на гражданке, что за воротами очередь стоит на службу, ходите и бойтесь, чтобы вас не выгнали. Чем только не пугали. А оказалось, мы не такие уж безнадежные и в других местах сможем принести пользу Родине.

Поэтому, конечно, свою роль в моем становлении безусловно сыграла Специальная военная операция.

Прошли занятия, и нам уже точно огласили списки тех, кто в пятницу выдвигается. Соответственно началась движуха, потому что ни одежду, ни обмундирование еще не получали. Можно пойти было еще на пару дней занятий перед отправкой, но уже не до этого, но и нам повезло в те дни туда не ходить, потому что ребята из других отрядов уже настолько обнаглели, что не выходили на занятия десятками. Конечно же это все спалили, и начался разбор полетов, и с того времени все обязаны были присутствовать на них, даже трехсотые, которые вернулись в строй после лечения.

Мы – как всегда нашей небольшой группкой – разделились на разные направления, чтобы занять очередь. Конечно, пришли на склад для получения вещей, там была огромная очередь, но мы, гордо подняв голову, как уже обученные бойцы и собирающиеся завтра уезжать, всех вежливо попросили нас пропустить. Прошли, получили и вернулись в барак, все внимательно посмотрели; если чего-то не хватает, чтобы по-быстрому поменять человека в очереди в военторг и докупить все жизненно необходимое. Тема все так же ходил ни пришей рукав, он же все уже дозакупил на гражданке, а мы носились как ужаленные. Дэн, как я писал ранее, отказался ехать, чтобы доподготовиться.

Мы все собирались идти в одно подразделение, потому что эти дни на полигоне нас уже очень сильно сплотили, и мы начали понимать друг друга с полуслова, и в принципе не трусы.

Единственное, прикольная ситуация произошла с Петрухой. Он позже всех пришел и по факту побывал чуть ли не на двух днях занятий. Мы его уламывали, чтобы он поехал с нами, но он долго принимал решение, все пытаясь тщательно обдумать.

А куратор, так как нас было мало, подумал, что и он готов тоже ехать в эту пятницу, и подал его в списки. И когда мы стояли на зачистке списков впятером, по итогу Дэна в них не было, а Петя чудесным образом оказался в нем, видели бы всю его глубокую печаль в глазах, а мы стояли и ржали, – судьба его дальнейшая – ехать или не ехать – разрешилась сама. Был только один маленький нюанс: у него вообще почти никаких вещей не было, но ничего – с миру по нитке собрали.

Второй интересный момент… Стою я, значит, в коридоре, и ко мне подходит парнишка Рашид. Тоже классный парень, около тридцати восьми лет, адыгеец что ни на есть. Жизненный путь до конторы у него тоже был интересный: успел и поработать в полиции, и посидеть на нарах, был в разводе и дочка пяти лет, красавица.

Мы с ним ехали тогда в том автобусе и познакомились на фильтре, когда толпой лежали на траве. Я говорю:

– А ты что здесь делаешь?

Он отвечает:

– Все, я теперь с вами, меня перевели в ваш отряд.

Как оказалось, у него в отряде были подвязки в виде названого братишки, то есть друга детства, с которым они жили в одном дворе, и он среди этих друзей был самый старший и периодически контролировал всех.

Так Рашида и перетянули к нам в отряд, потому что брат его был уже давно в конторе и занимал неплохую должность, и соответственно со всеми был в хороших отношениях. Я честно тогда очень обрадовался, что в нашем полку прибыло.

Ну, и вот к концу следующего дня мы собрали наши рюкзаки и вынесли их во двор. Все на нервах, все ли успели, все ли взяли, успели позвонить на минуту домой – предупредить что уезжаем. Телефоны и личные вещи мы скинули в коробку и сдали в комнату за решеткой. По этим вещам тогда можно в последующем определить, чьи остались, а чьих хозяев уже нет… Но это только по возвращении на базу.

Мы сидели и ждали одиннадцати часов вечера, то в курилке, то валялись на кроватях. Крайние разговоры, как в случае чего будем действовать, что нужно глубже окапываться, делать лисьи норы (подкопы в окопах внизу в сторону), что на фишке (в караульном дозоре) стоять по очереди, и, если сильно будет рубить (захочется спать), сразу же поднимать друг друга, чтобы не уснуть вдвоем, и так далее. И вот наконец-то начали подъезжать автобусы, один за другим. Всего их было восемь. Мы сразу же закидали вещи, теперь построение всеобщее, проверка личного состава, убывающего в командировку. Кстати, срок контракта, который мы заключили на четыре месяца, начинался с момента убытия. Мы сели в автобусы, и начался какой-то кипиш.

Оказалось, в автобус сажали бойца для отправки на передок, который чем-то провинился на дальнем направлении, и у него в этот момент начался приступ малярии. Жуткая тема… Он лежал беспомощно, чуть ли не скатившись на пол автобуса, почти в бессознательном состоянии, кряхтел, стонал, но закон есть закон. Таблетки его где-то забыли, чтобы хоть как-то сбить приступ. По итогу решали, что с ним делать, часа, наверное, два, после чего дали команду его все-таки вынести и отнести в барак, а мы с опозданием тронулись.

Странная и характерная почти для всех ситуация, особенно для тех, кто уже ехал не первый раз за «ленточку». С каждым километром приближаясь к границе, лица у многих становились все печальнее и грустнее. Вроде разговариваешь с человеком, смеешься, а потом тихонько наблюдаешь за ним, а он как будто прощается с мирной жизнью, да и вообще со всем, – этот стеклянный взгляд, направленный в окно автобуса…

Остановки где-то в поле, и такой утренний холод после каждодневной краснодарской жары, и кругом ветряные мельницы, сверкающие на высотке красными огнями. И вот после недолгой проверки мы заехали на территорию Луганской Народной Республики. Я почему-то по воображению и по новостям из телевизора себе представлял все по-другому. Думал, только пересечем границу, сразу начнутся какие-то разрушенные дома, сожженная техника, рытвины от прилетов снарядов, но ЛНР нас встречала иначе. Прям на въезде баннеры, на которых надписи: «Мы – Россия, мы вместе!», «Спасибо, Россия!». Было, мягко говоря, неожиданно и очень приятно. И вот начались терриконы, бесконечные степи, редкие лесополосы Донбасса.

Я ехал и пытался сравнивать каждую мелочь с нашими деревнями, с нашей природой, почему говорю с нашей, потому что на тот момент мы заехали на территорию дружественного самопровозглашенного государства.

Дома очень интересные, сделанные из глины и сена, трубы печные торчали в коньке по центру крыши, потом я это уже подробнее рассматривал, что к чему и почему. У дорог везде маленькие домики с одним окном, тоже сначала не знал, для чего они, а позже мне рассказали, что печи делались всегда в центре дома, чтобы захватывать и обогревать все комнаты сразу, и они были угольные, с дровами у всех было тяжко. А те самые домики с одним окошком, это были угольные сарайчики, чтобы с подъезжавшей техники с углем можно было быстро перебрасывать его в этот сарайчик.

Я ехал и вспоминал одно из общений со своим школьным товарищем. И снова, и снова я для себя находил причины, почему я именно здесь. За месяц до отъезда пришла информация от моих товарищей, с кем учился в Суворовском военном училище, что погиб однокашник. Опять просыпалось чувство яростной мести за пацанов.

Когда мы разговаривали на тот момент с Ильдаром, так звали одноклассника, он уже находился на Специальной военной операции, с самого первого дня. Он военнослужащий контрактной службы в одном из подразделений Вооруженных сил Российской Федерации. Я с ним тогда поделился, что тоже очень хочу поехать воевать, и сразу же разъяснил все свои соображения почему.

Он меня яростно начал отговаривать, чтобы я не ехал, что мне не надо видеть, что тут творится, что у меня семья и маленький ребенок. Сиди, дескать, на месте и никуда не дергайся, и все в том же роде.

А сейчас я сидел радостный и смотрел в окно, потому что моя мечта исполнилась, и я уже наполовину мог смотреть в зеркало, не виня себя в том, что я трус и отсиживался в тылу.

Мы подъехали на первую точку в Луганске.

Это была опушка, где стоял различный военный транспорт, готовый нас забрать на места дислокаций. Это были: самодельные обшитые железными листами микроавтобусы, бронированные «Уралы», бронированные КамАЗы, разные другие переделки техники. И только одно их объединяло: на них не было номеров и везде на решетках радиаторов прикреплены детские игрушки, это был своего рода пропуск для своих, для «музыкантов». Уже представитель от конторы построил нас по отрядам, снова зачитал списки и сказал напутственные слова, которые не обошлись и без юмора:

– Ребята, братцы, вы все молодцы, что приехали сюда и встаете со своими братьями в один строй. Что вы не остались равнодушными и не отсиживаетесь в стороне или не пьете на диване пиво, не шляетесь с девушками по клубам и так далее. За то, что вы приехали сюда добровольно, уже заслуживаете как минимум медали «За Отвагу!». Кто приехал сюда первый раз, у того стальные яйца, а кто второй и последующие, у того вольфрамовые!

Мы все поржали, он пожелал удачи, и снова разошлись на посадку по машинам. Дальше путь предстоял еще ближе к фронту, где мы должны получить вооружение. Нам говорили, что для привыкания сначала попадем в зеленую зону, потом через несколько дней в оранжевую и еще через несколько в красную. Приехали на следующую точку, и с нами, как оказалось, ехало уже не пять человек, а больше – непосредственно в наш отряд прибавилось еще двое ребят, вернувшихся после ранений.

Мы зашли в подвал для беседы с замполитом батальона, он нам разъяснил еще раз законы конторы и уже непосредственно требования командования отряда. Объяснил, что придется работать и с бывшими заключенными из так называемого «Проекта К». Потом мы их просто называли «кашниками», у них у единственных жетоны начинались на букву «К».

Меня это нисколько не испугало и не удивило, тем более потому что «трассера» (слухи) уже до этого гуляли по базе. После чего пришли, как их называют в военкоматах, покупатели. Мы впятером сидели и не понимали, что происходит. Первым пришел братишка Рашида, но я его тогда еще не знал. Он задал вопрос: «Кто по специальности армейской, или кто учился и был наводчиком на орудии или миномете, а также кто умеет обращаться с «птичкой» или обучался корректировке?» Ну, Рашид уже был в курсе дела, а я по своей на тот момент глупости поднял руку, что умею и с «птичкой» обращаться и корректировать.

Он сразу же нас двоих забрал и повел получать вооружение, броники и каски, аптечки. Я только потом понял, что мы находились по факту уже в оранжевой зоне, издалека доносились канонады, и по всем этим районам был риск прилета высокоточных ракет.

После остальные парни вышли снаряжаться, никто не понимал, что происходит, и никто не осознавал и уж точно никто не догадывался, что все мы видимся последний раз… Вот так жизнь разделила нас и стерла все наши задумки одной моей поднятой рукой по незнанию. Я и Рашид прыгнули в пикап и куда-то поехали.

Его брата звали Саня. Веселый мужичок, адыг, полноватенький, среднего роста. Мы ехали и общались в машине. Как оказалось, у них еще один братишка работал там и тоже названый, и тоже с того же двора, и вот Рашид – самый старший – и приехал за друзьями. Того недавно затрехсотило, и он уехал в Россию в госпиталь. Он был корректировщиком, большой осколок попал ему в плечо и сильно покромсал; потом во взводе огневой поддержки про него ходили легенды. Он был самым крутым и отмороженным корректировщиком, всегда работал бок о бок со штурмами, в упор в нескольких метрах находясь в соседнем доме от хохлов, корректировал по ним огонь ствольной артиллерии.

Много времени спустя про него мне рассказывали уже другие ребята, которые также знали его, например, как у него в электронной сигарете закончилась жидкость, и он с передка от штурмов бегом добежал до артиллеристов, а это без малого было девять километров, спросил жидкость, заправил и убежал обратно догонять штурмов.

И таких парней встречалось очень много, в последующем я еще расскажу об их безбашенности, подвигах и преданности своему делу. Я по-настоящему горжусь, что работал с такими ребятами и с некоторыми из них поддерживаю связь и по сей день.

Мы приехали в домик к командиру взвода огневой поддержки. Все сокращенно называли его ВОП, а я вообще не понимал, что это такое, к такому жизнь меня не готовила. Этот день промелькнул настолько быстро, что реально при таких движухах не успеваешь ориентироваться в пространстве. Новые места чуть ли не через каждый час, новые люди.

Это был обычный дом в деревне: таких свободных домов осталось много после людей, которые стали беженцами. Как правило, те люди ключи от своих домов оставляли у соседей, и соседи добровольно, не под каким-то принуждением, а порой и сами просто предлагали заселяться и жить в них, потому что, сами понимаете, что такое частный дом без жильцов. Кто родом из деревни, тот знает, что его нужно постоянно отапливать, где-то что-то подмазывать и так далее. Но, к счастью, у этого дома был хозяин, и у него просто неподалеку находился еще один, в котором жил он сам с семьей. Поэтому он просто впустил пожить в него моих командиров. Если я правильно помню, звали этого хозяина Игорь.

У него были золотые руки, и он частенько помогал нам чинить транспорт, за отдельную плату, безусловно. Только вы наверняка подумаете и вам станет интересно, сколько же он с нас брал денег? И здесь вы не угадаете, потому что всем тяжело во время войны, особенно мирному населению, люди просили все что угодно, только не деньги. Мы и просто так им помогали часто сухпайками, одеждой, деньги даже давали, особенно детишкам. Многие под словом наемник понимают какого-то кровожадного дядьку с оружием в руках, руки по локоть в крови, но это не так.

Здесь были люди другого покроя и пошива. Многие, как и я, офицеры запаса, которые по каким-либо причинам, цитируя нашего шефа Пригожина Е. В., вечная ему слава и память, стали не угодны в нашей армии или имели свое мнение, которое им не давали реализовать. И вот здесь мы все свои задумки воплощали в жизнь, советовались друг с другом, ни одно решение не проходило мимо обычного бойца, здесь командир был народным избранником.

В конечном итоге, когда командир принимал решение на выполнение боевой задачи, не важно, в каких подразделениях кто бы ни служил, никто не перебивал и не высказывал своего мнения, но и ответственность за все возлагалась на командира, и в случае неуспеха можно было серьезно вляпаться. Но всем, подчеркиваю – всем, это нравилось, и люди раскрывали себя. Начинали работать самые невероятные заповеди и законы полководцев всех времен, про которые в армии уже забыли и привыкли опираться только на узкие знания из учебников. Видимо, преподавать так стали в военных учебных заведениях, а то, что учебник – это всего лишь общая основа, от которой просто нужно оттолкнуться и мыслить масштабнее и глобальнее, предупредить забыли.

Так вот, приехали мы в домик, нас с Рашидом оставили в беседке, а потом для проверки наших знаний вызвали для личного общения с командиром. У командиров всегда были свои вопросы для проверки знаний, простеньких, но нужных обычному бойцу. И если он ими уже на тот момент обладал, в последующем из них тоже получались хорошие командиры. Плюс очень важны личные качества, как человека, здесь человечность присутствовала во всем, и мне даже очень нелегко было перестроиться после своих армейских привычек.

Когда появился командир, он подозвал сначала Рашида – начались элементарные вопросы: кто, откуда, о семье, о специальности. После чего он задал простой пример на вычисление в уме, ответ у него уже был, потому что пример был один и тот же для всех. Он растерялся, а тем временем и я думаю, какой пример он меня спросит, и как бы не упасть в их глазах.

Но все перевелось в шутку, и он перешел к моей персоне, спросил, что я закончил, сказал, что знает такой вуз, и к моей радости, не дал никакого задания решить пример. По его распоряжению меня отправили на точку, где меня должны были дообучить, а Рашид остался там в соседнем доме на этой точке. И тут я снова расстроился, что и с ним нас разлучили.

Водителю поставили задачу, чтобы он меня довез и передал командиру. У меня не было ни денег, ни сигарет, – ничего, и сутки почти ничего не ел. Водитель, уже не помню, как его звали, пусть будет Вован, угостил меня уставными сигаретами, энергетиком, привез и передал командиру. Еще у меня был сухпаек, выданный на прежней точке, и я очень ждал, когда же все-таки раскрою его и поем.

И вот с тех пор уже начались моменты и для наших подвигов, и для внесения их в историю России в боях за Донбасс и по освобождению многих населенных пунктов, что в конечном итоге подразумевало собой взятие под наш контроль города Бахмут, или освобождение русского города Артемовска.

Глава 2. Волшебник

В этой главе я бы хотел увековечить память ребят из своего первого артиллерийского расчета гаубицы Д-30 с командиром, имевшим позывной «Волшебник». Это одна из глав моей и нашей общей жизни с ребятами, и эти истории не вырвать из книги, так же, как и настоящие позывные и имена.

Когда я прибыл на позицию, командир меня принял хорошо, как и все ребята, находящиеся на пункте управления. Кто-то также дообучался перед боевой работой, а кто-то уже непосредственно работал. Это была артиллерийская позиция, состоящая из двух гаубиц Д-30. Однако после всех обещаний, очень быстро я попал в красную зону.

Двухэтажный домик, в котором раньше было рыболовное хозяйство и кафешка, находившийся на берегу Углегорского водохранилища… На другом берегу виднелись недавно освобожденные Углегорская ТЭЦ, самая большая ТЭЦ в Европе, и небольшой населенный пункт под названием Новолуганское.

Командира звали Илья, он меня познакомил со всеми, опять приходилось всем рассказывать историю своего прихода в контору. Скрывать друг от друга информацию о себе смысла не было, потому что все равно бы все узналось со временем. И тут, обходя и осматривая помещение, в одной из комнат я увидел гору сухпайков – слюна текла, наверное, до водохранилища. Мне нужно было где-то разместиться, и мне предложили либо на втором этаже, либо на первом, с небольшой оговоркой, что на втором этаже жили парни-кашники, а на первом добровольцы с гражданки, которые назывались ашниками, потому что номер жетона начинался у нас на букву «А».

Почему у него пацаны со второго этажа вызывали недоверие, это было ясно, потому что это были первые три кашника во взводе огневой поддержки. До этого они работали только в штурмовых группах, непосредственно на передке, но дали добро брать и к нам, если действительно человек обучаем и принесет пользы больше у нас в артиллерии.

Но я без какого-либо сомнения сказал, что размещусь на втором этаже. Поднялся на второй этаж, спросил у парней, есть ли где у них там кости бросить, они приветливо сказали, куда можно будет упасть. Мы с ними познакомились и подружились на долгое время – как оказалось после.

Сроки, которые они оставили в тюрьме, были самые разные, да это уже и не важно, потому что на всем пути общения с такими же ребятами, как они, я их в душе давно приравнял к обычным добровольцам, и жетон уже никакой роли не играл, ведь вместе мы прошли многое и ни разу не отказывали ни в помощи, ни в поддержке. Словом, мы варились в одном котле.

Их позывные соответственно мною на данный момент переделаны, чтобы читатель не путался, о ком конкретно идет речь, но и с сохранением секретности. «Колдун», «Райх», «Дэльта». «Дэльта» был самый старший из них, легенда суровых девяностых, из-за которого в свое время трепетала одна из областей нашей необъятной страны. Он был высокий, коротко стриженный, мощный, но высох от камер-одиночек, ведь отмотал на тот момент уже двадцать один год из двадцати пяти. Ему было около пятидесяти трех лет. Своеобразный, с философским мышлением, очень начитанный и интересный как собеседник. Колдун, по его рассказам, присел на десяточку по глупости, ему отправили нехорошую посылку, которая определяла срок отбывания наказания. Худощавый, маленький, лет тридцать пять ему было, веселый парнишка, на тот момент он уже отмотал лет восемь.

Вот и думаешь, сидел бы и сидел свои оставшиеся два года без риска для жизни, вышел бы и продолжал жить… Это я хочу написать в защиту кашников как людей и личностей в целом. Да, по различным новостям по нашему узкому фронту проходили и некоторые плохие слухи про них, но как говорится, в семье не без урода. А ведь не единичны были случаи, когда ребятам оставалось сидеть и три месяца, и два, и десять дней, но они шли в этот ад, пытаясь хоть что-то исправить в своей жизни, в жизни своих родных, чтобы потом не говорили, какой папка у того или иного был негодяй и подлец, в разговоре с ними. Я слышал тысячу причин, и ни одной причины оправдания, что где-то он получил свое наказание незаслуженно. Опять-таки не говорю за всех, а только за тех, которые попадались на моем жизненном пути. Сейчас кашники уже не те…

И они по праву стали героями, по праву всю свою вину они искупили кровью и заслуживают рая на том свете, кто не дожил до нашей общей победы.

Райх – парнишка моего возраста, чуть помладше, отбывал свое наказание за закладки, он тоже был интересный собеседник, а спустя полгода стал еще мужественней, серьезнее, как будто вообще другой человек. И вот мы поселились вчетвером, каждый день готовили из того, что было, обед, в основном это сухпаи и что-нибудь из россыпи, россыпью у нас назывались просто овощи, крупы, одним словом все продукты, которые предстояло еще только приготовить. Райх всегда лишковал с перцем. Ребята помогли мне найти и принести кровать и обустроиться на новом месте.

Но меня уже тянуло к новым знаниям, и я постоянно спрашивал у командира, когда начнутся занятия. Корректировщики у нас делились на тех, кто числился в штате штурмовых взводов и осуществлял разведку и корректировку огня штатных вооружений подразделения, и тех, кто был в штате взвода огневой поддержки, они работали в интересах штурмового отряда и осуществляли огневое поражение противника из всех крупнокалиберных средств артиллерии. Таким образом, меня зачисли в штат взвода огневой поддержки корректировщиком. Но первый день помимо моего обустройства на месте был веселым.

Забегает парнишка к командиру, весь на панике, и говорит, что нужна похоронная команда, чтобы взяли с собой ковры, пленку и лопаты. Он прибежал с командного пункта отряда, и для объяснений времени не было. Ну и мы, конечно, попали в эту команду. Сентябрь, жара неимоверная днем, а ночью холодрыга, температура опускалась до нуля. И вот мы начали все напяливать на себя: броники, каски, балаклавы, разгрузки, автоматы… Лица тогда мы еще скрывали от гражданских, напомню, что нас по юридическому факту тут не было, а в городе, как я узнал потом, мы находились недалеко от Светлодарска, в дачных массивах, он делился на две половины – на проукропски настроенных и наших. Поэтому нам нельзя было показывать своих лиц в целях безопасности не только своей, но и наших родных, находящихся дома.

Бывали случаи, что недобросовестные сотрудники по глупости выкладывали фото в соцсети, и потом какая-нибудь бабушка подходила и показывала фото его родным около дома и соответственно предлагала работать на спецслужбы Украины. Это и были те самые спящие ячейки диверсионно-разведывательных групп в наших городах, о которых я писал ранее. И вот мы пошли до места расположения командного пункта отряда. По дороге этот парень нам рассказал, что произошло.

Взяли ребята на передке в плен двух нацистов… Как правило, против нас все это время стояли нацбаты «Айдар», «Азов», «Кракен». Привели на допрос, они не сознавались, хотя у обоих были нацистские татуировки по всему телу, свастики, орлы Третьего рейха и так далее. Один оказался очень дерзкий, начал чуть ли не бросаться на наших, и его угомонили саперной лопатой… Вот его и нужно было взять, тихонечко вывезти, чтобы не видели гражданские, и прикопать. Вообще, тогда командный пункт отряда, мы не понимали, что это за место, а потом при его названии мурашки пробегали по телу, и создавалось впечатление, что лучше пойти за провинность в штурмы, чем попасть туда. Мы туда пришли, но кто-то за нас всю работу уже выполнил, и мы пошли обратно, а по дороге какие-то бабушки крестили нас вслед, а какие-то плевались. Все это казалось таким диким, не с экранов телевизоров, а воочию наблюдать.

Все мы вернулись уставшие, а Дэльта в особенности, – столько времени провести в камерах-одиночках, без нормального питания, а тут резко такие пешие прогулки, его чуть ли не шатало, и пот катился от слабости градом. Наконец-то вечер, пошли искупаться на озеро, вода за ночь еще не сильно остывала, но уже была прохладной, там же и стирались, и ловили в свободное время на оставшихся от гражданских спиннинги окуньков. На территории жили трое гражданских: один дедушка, другой мужчина средних лет и малой парнишка.