Бог не проходит мимо

Прихожане пришли к батюшке с упреком:

– Что ж вы, батюшка, Ерошке-то пальто отдали?

– Ой, милые мои, простите меня, я посмотрел, а он, Ерошка-то, совсем раздетый, а у меня старое пальто еще хоть куда, почти новое и не холодное, вот я ему и отдал это. В Евангелии-то как сказано: имеющий две одежды отдай не имеющему.

После этого отца Василия еще больше зауважали, правда, тетушки, которые на пальто скидывались, все же обиделись.

Глава семнадцатая

Третьим священником был отец Григорий, сорока двух лет, очень многодетный. Казалось, количество его детей не поддавалось подсчетам, так как супруга его рожала почти каждый год. Жил он за городом, в покосившейся деревянной избушке с русской печкой, как в старину, где вода в колодце и удобства на огороде. В Москву на службу ездил на электричке, вставая в половине четвертого утра. После службы спешно обедал и удалялся спать к себе в келью, прося алтарников разбудить его к вечерней службе. Отец Григорий казался хронически невыспавшимся, печальным и даже болезненным. Он был постоянно озабочен тем, чем прокормить семью. Часто просил настоятеля повысить ему жалованье, но настоятель на уговоры не поддавался, ссылаясь на то, что если одному повысить, то и всем повышать надобно, а у храма нет таковых возможностей. Правда, некоторые прихожане, зная его постоянную нужду, ему помогали, и отец Дмитрий – пятый священник – отдавал свою зарплату втайне от всех, особенно от настоятеля.

Служил отец Григорий медленно и долго, сокращений устава почти не допускал, за что и нелюбим был алтарниками, дьяконами и особенно настоятелем, который сокращения уважал. А выскочек типа отца Григория не поощрял. Но, несмотря на это, отец Григорий служить умел очень красиво, обладал потрясающим тенором, который особо ценили разбирающийся в музыке и опере отец Дмитрий и многие прихожане – ценители эстетики в богослужении. К слову сказать, отец Дмитрий, выросший в профессиональной оперной семье, партесный хор отца Вадима не переносил, не стесняясь, говорил, что от такого пения у него начинается изжога, кишечные колики, головные спазмы и усиление рвотного рефлекса, что вызывало особое раздражение отца Вадима, а отец Дмитрий продолжал подтрунивать над бедным настоятелем. Отец Дмитрий слыл большим шутником, за что и был крайне не любим отцом настоятелем.

Четвертый отец Сергий – Настин муж. Коренной москвич, единственный ребенок в семье, внук покойного известного академика-математика, к вере он пришел в зрелом возрасте, после армии, тогда же и крестился. Бросил физмат МГУ и под бурное негодование своих ученых родителей поступил в семинарию. По мнению родителей – босяцкое учебное заведение.

В отличие от музыкального отца Григория, отец Сергий слуха не имел ни малейшего и когда запевал, то страшно фальшивил, так, что отец Дмитрий затыкал уши, а дьяконы ехидно посмеивались. От настоятеля держался на почтительном расстоянии и был с ним обходительно дипломатичен, за что отец Вадим считал его темной лошадкой.

Пятый священник – самый молодой, вечно веселый, беззаботный и безбородый отец Дмитрий, тот самый, что отдавал свою зарплату отцу Григорию, так как сам лично в ней не нуждался. Он был выходцем из московской театральной богемы. Родители – оперные певцы с мировым именем, жена – дочь крупного бизнесмена. Детьми обзавестись он еще не успел, да и супруга его, похоже, не особо торопилась. Отца Дмитрия обсуждали всем приходом. Прихожане относились к нему снисходительно, так как и он снисходительно относился к их грехам. Исповедь у него проходила молниеносно, почему к нему шли те, кто не любил подолгу простаивать в очереди к исповеднику, и те, кто не любил строгости: у отца Дмитрия все сходило с рук. Епитимий он никогда не накладывал. Служил также очень быстро, за что был, напротив, особо почитаем некоторыми вечно спешащими алтарниками и певчими. Всегда был весел и даже покойников отпевал весело, незаметно утешая родственников проповедью о жизни будущего века. Походку имел летящую, полы его подрясника всегда развивались, и под ними обнаруживались очень модные брюки и очень дорогие ботинки. Впрочем, подрясник он надевал исключительно перед службой, а в остальное время его можно было принять не за священника, а за случайно заскочившего в храм стильного молодого человека. Некоторые тайно завидовали его благополучию, его красавице жене, одевавшейся в дорогих магазинах и гонявшей на автомобиле спортивного класса. К тому же автомобили его жена меняла гораздо чаще, чем рожала матушка отца Григория.

Глава восемнадцатая

Народу на рынке было мало, наверное, всех распугала погода. Торговки – украинки и молдаванки скучали в своих ларьках, позевывая и зябко кутаясь в теплые пуховые платки. Продуктами Насте пришлось нагружаться по полной программе.

– Надо взять еще мяса, – подумала Настя, – у нас событие, надо мужу приготовить вкусный ужин, прежде чем сообщить.

Три тяжелые сумки повисли на коляске. Коляска недовольно заскрипела.

– Симочка, пройдись ножками, а то нашей коляске очень тяжело все везти, – сказала Настя, ссаживая недовольную Симу, которая крайне не любила ходить ножками. Симе было уже три года, но расставаться с коляской она не желала. Впрочем, и Насте было удобно с коляской, все из-за того же рынка.

– Скоро начнется токсикоз, недели через две, – погрузилась Настя в свои печальные думы. – Кто станет все это таскать, кроме меня. Дети, коляска, авоськи останутся при мне. Придется, преодолевая приступы тошноты, покупать продукты, готовить еду… А если опять повторится то… Нет, не надо думать об этом. Отвлечься. Веру надо записать в дом детского творчества и на подготовку к школе. Надо зайти туда и узнать, какие есть кружки для ее возраста. Только не сегодня, с сумками это нереально.

– Вера, ты хочешь ходить на лепку или на рисование?

– Хочу, а когда мы пойдем?

– Пока не знаю, надо все разузнать.

– Мама, достань мне птичку!

– Как я тебе ее достану? Она на проводах сидит.

– А может, она мертвая, и ее можно достать.

– Если она сидит, значит, она живая, и достать ее невозможно, – с улыбкой объясняла Настя.

Начал накрапывать холодный дождь, вначале мелкий и редкий, с каждой минутой становясь все сильнее и сильнее.

– Девочки, идемте быстрее, а то промокнем.

Вскоре Настя поняла, почему свекровь оставила свои сапоги. Старая кожа немилосердно, как губка, впитывала влагу. Ногам стало отвратительно сыро и холодно.

– Еще простуды не хватало, ведь беременность. Опасно болеть на таких сроках, да и таблетки нельзя.

Пришлось посадить Симу в коляску и увеличить темп. Теперь они почти бежали. Вера начинала периодически хныкать, коляска жалобно попискивала и подозрительно кособочилась. Прогулка явно не удалась. В довершение всего, правда, почти у самого дома, у коляски отвалилось колесо.

– Не выдержала старуха такой жизни, – с отчаянием подумала Настя, – а ведь она еще так нужна. Сима, сумки сами не ходят.

Эта коляска, конечно, видала виды. Ее отдали прихожане еще для Веры, а до Веры на ней покатались два мальчика. И хоть коляска была очень добротная, итальянская, из дорогих, но и она уже не в состоянии была выдержать подобные муки. Конечно, ей уже должен был наступить конец.

Как добрались до дома, Настя не помнила. Дождь, ноющие дети, сломанная коляска и три тяжелые сумки, да еще беременность в придачу.

В квартиру не вошли, а ввалились в буквальном смысле этого слова.

– Надо готовить обед, кормить детей, укладывать спать и самой прилечь, хотя бы на часик, если получится, конечно. Да и срочно в шерстяные носки, а то простуды не миновать.

Настя почти падала от усталости. Она прилегла, блаженно закрыла глаза, и воспоминания унесли ее в, казалось, такой далекий май 96-го года.

Май 1996 года. Алена была так весела, что Настя мгновенно поняла: подруга еще ничего не знает, и ей самой придется сказать о том, что произошло.

И может быть, принять весь удар негодования на себя. Настя не знала, с чего начать и что говорят в подобных случаях. Она не понимала, почему Андрей не сделал этого сам. Не знала и не понимала, а от Сергея – кстати, друга Андрея – она никаких внятных объяснений добиться не смогла. Какая дурацкая ситуация! Тем не менее Сергей сегодня уехал к Андрею на венчание. Настя с ним не поехала – это было бы подлостью по отношению к подруге, к тому же Настя знала, что именно сегодня Алена возвращается. Что же она должна сказать сияющей подружке, которая уже бросилась ее целовать? «Алена, не волнуйся, но твой Андрей сегодня венчается?». Смешно и глупо.

Но Алена начала первая:

– Слушай, Насть, ты чего такая странная, как пришибленная? Что-нибудь случилось?

– Случилось. – Настя даже зажмурилась. «Надо сразу сказать, и дело с концом», – подумала она. Но начала не сразу и издалека.

– Знаешь, что ни случается, то к лучшему, и все по воле Божьей.

Алена опустилась на диван, лицо ее дрогнуло.

– Что-нибудь с Андреем? Да? Я права, ну говори же, не молчи.

– Да, с Андреем, он женится. – И Настя закрыла глаза, чтобы не видеть ужас в глазах подруги.

– Как – женится? – прошептала Алена. Лицо ее посерело.

Настя думала, что такое бывает только в книгах. Ей казалось, что она спит, надо только набраться сил и проснуться, стряхнуть с себя этот кошмар. Увидеть, что в комнате шторы с любимым рисунком, утренние солнечные зайчики на обоях. Но солнечных зайчиков не было, а была подруга, посеревшая и оцепеневшая, как от смертельной инъекции.

– Алена, Алена, очнись, скажи что-нибудь, не молчи. – Настя начала трясти ее за плечи.

– Какая я дура, – с нечеловеческим хрипом выдавила из себя Алена, – какая дура! Она схватила себя за волосы и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Какая дура, этого не может быть! Слышишь, Настька! Этого не может быть! Скажи мне, что это вранье, что ты шутишь, скажи! Как это произошло? Как это – он женится?

С Аленой начиналась истерика. Настя не на шутку испугалась. Она не знала, что в таких случаях делать.

– Тебя долго не было, кажется, вы не общались, – начала, запинаясь, Настя. – Я слышала, что ты вроде ему отказала. В общем, его духовник благословил…

– Это все бред, слышишь, бред!!! – закричала Алена не своим голосом. Она стремительно вскочила, заметалась по комнате и выбежала из квартиры. Выбежала настолько быстро, что Настя даже опомниться не успела.

Глава девятнадцатая

Это был необычайно жаркий для мая день. Один из таких дней, которые случаются поздней весной и напоминают лето. Люди по привычке одеты в плащи и куртки, но от жары сбрасывают их на руки. Во дворах зацветает сирень, а нахохлившиеся воробьи лениво греются на припекающем солнце.

Алена шла, не разбирая дороги. Улицы, переулки, дома, дворы и задворки – все смешалось в одном круговороте. Спешащие прохожие, едущие машины, алкаши возле пивного ларька, бездомные псы, дамы с собачками, солидные мужчины в иномарках, продавцы овощей с лотков и овощи на лотках – все это было как на другой планете, не здесь и не сейчас. Или сама Алена была на другой планете, а мир, окружавший ее, стал чужим и ушел в параллельное измерение. Алена с трудом понимала, что с ней произошло и почему она бессмысленно бродит по улицам, не понимая, куда и зачем идет. Впрочем, она никуда и не шла. Ей уже некуда было идти. Всего несколько часов назад она строила планы и представляла себе встречу с любимым. Она сотни раз прокручивала в голове тот момент, когда они увидятся. Как она приезжает к нему, как он рад ее приезду и как она говорит ему, что готова стать его женой навсегда. Она приходит в ту самую семинарскую проходную, где сидит все тот же паренек с истертым фолиантом в руках. Те же красные кресла и такой же, нисколько не изменившийся Андрей, словно и не было никакой разлуки. А впереди у них большое будущее. Они поженятся, и он рукоположится, как планировал. Она родит ему детей, и они будут вместе всегда и на всю жизнь.

«Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить», – кажется, это неслось из какого-то кафе, а теперь навязчиво крутилось в голове. «Да, мне действительно некуда больше спешить, и жить мне больше незачем, он предал меня, растоптал, меня больше нет».

В одном из кривых переулков она набрела на храм. Кажется, он не так давно открылся, колокольня была еще в лесах, а главный купол уже блестел свежей позолотой. Алене захотелось зайти. Просто так. Может, помолиться, а может, и возопить к Богу о своей скорби. Ей казалось, что там внутри тишина и полумрак, тихо, потрескивая, горят свечи, и старушка в белом платочке дремлет у свечного ящика. Она встанет на колени у иконы Богородицы, поскорбит и ничего просить не будет, просто постоит.

Первое, что бросилось в глаза, так это обилие света, исходившего от центрального паникадила. Алена сразу не поняла, что происходит: пение хора, скопление людей… «Исаия, ликуй, Дева, имей во чреве и роди Сына Эманнуила». «Святые мученицы иже страдавша и венчавшися…» – донеслось до ее слуха.

Алена стояла в ошеломлении, у нее кружилась голова. В храме шло венчание. Пожилой священник в правой руке высоко держал крест, а левой рукой, связав руки брачующихся епитрахилью, вел их вокруг аналоя. Стройными голосами пел хор. Лицо невесты в обрамлении венка из белых цветов казалось строгим и сосредоточенным. В женихе Алена узнала Андрея.

Глава двадцатая

Январь 1996 года. Андрей бросился поднимать рассыпавшиеся листки.

– Простите, я не заметила, – лепетало существо, – я сама подниму.

В коридоре царил полумрак, и лицо девушки невозможно было рассмотреть. Белый платок ее сполз на плечи, несколько непослушных локонов падали на лицо, и она их сдувала или откидывала движением головы.

– Вы из регентской школы? – Это был глупый вопрос, откуда ей еще было быть. – Вас как зовут?

– Вероника, – робко пролепетало существо.

– Вы в смешанном хоре поете?

– Да, а я вас знаю, вы Андрей из четвертого класса. – Она немного осмелела, растерянность ушла. Непослушная прядь волос выскользнула из-под платка, пальцами она заложила ее за ухо.

– Откуда вы меня знаете? – отчего-то немного заискивая, спросил Андрей.

– Так ведь мы же в одном хоре поем, вы и не заметили? – Вероника заметно повеселела.

– Давайте на «ты», – предложил Андрей.

– Да, давайте, то есть давай. – Теперь она даже засмеялась, и на щеках ее появился еле заметный румянец.

– Давай прогуляемся после ужина, – предложил Андрей, правда, почти не надеясь на положительный ответ.

– Да, после ужина, я на спевку опаздываю, тогда до вечера?

На спевку Вероника летела как на крыльях. Какое это было счастье, наконец он обратил на нее внимание.

Вероника давно и безнадежно была влюблена в Андрея, который, как говорили у них на регентском, не замечал ее в упор. Встречать его в коридоре, в хоре и на спевках было для Вероники сущей мукой. Андрей ее не видел. Он был почти всегда весел. Легко общался с регентшами из их хора, шутил и смеялся. Буднично бросал им «привет», «пока». Вероника об этом только мечтала, с ней он ни разу даже не поздоровался. А ей так этого хотелось! По природной своей робости она не могла первая с ним ни заговорить, ни даже поприветствовать. На других ребят она и не смотрела: сказывалось теткино монашеское воспитание, которая всю жизнь внушала ей, как надо блюсти себя, а не как общаться с молодыми людьми. И Вероника блюла, два года тайно наблюдая за Андреем и тайно о нем страдая. О том, что она влюблена, не знал никто, кроме лаврского духовника отца Ефрема, к которому Вероника ходила изливать свою душу. Как-то отец Ефрем сказал ей: «А ты молись преподобному Сергию, может, Господь вас и столкнет». Вот Ника и молилась, каждый день ходила на акафист к Преподобному.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.