Твой друг Бафомет

– Индокитай, – повторил я на всякий случай, и расплылся в дурацкой улыбке.

Мой план сработал! Да, если меня сейчас найдёт какая-нибудь адская тварь из «Блэкстоун», чтобы укокошить, мне всё ещё нечего ей противопоставить. Святая вода кончилась, все эти спиритусы мне ещё только предстоит выучить и испытать в полевых условиях, а ближайшее оружие – инструменты в багажнике. Даже крестика под рукой нет. И всё-таки каждая неудачная попытка сказать «фалафель» переполняла меня уверенностью. Мой первый успех, первая победа. Да, этого демона до меня победила коробка в гараже, но это всё равно на одного побеждённого демона больше, чем у большинства людей на свете. Я больше не безоружный затравленный беглец, не понимающий, где реальность, а где горячечный бред. Я теперь временно безоружный путешественник, беспочвенно, но твёрдо убеждённый, что его горячечный бред реален. Пусть приходят, я им так просто не дамся. Я что-нибудь придумаю, я смогу. Они ещё заплатят…

– Сколько?

Я вздрогнул и открыл глаза. От резкого пробуждения сердце зашлось в истерике. Всё-таки бессонные ночи дали о себе знать – стоило присесть на солнышке, задуматься о своём, и я отрубился. Пожилая женщина в выцветшей розовой ветровке терпеливо подождала, пока я проморгаюсь и отдышусь спросонья, потом повторила вопрос:

– Сколько стоит вот эта, молодой человек?

Она держала в руках одну из картин, которые я спрятал под низ стопок. У призрачного священника на ней было такое жуткое перекошенное лицо, растянутое, будто расплавленный пластик, за пределы человеческих пропорций… Да ещё ряса, посох с неоновым крестом, за такое в маленьком городке обязательно нарвёшься на скандал. Но женщина, кажется, не собиралась скандалить. Она собиралась помочь мне убраться из этой дыры в поисках дыры похуже.

– Извините, мэм, – хрипло ответил я, – задремал. Вот эта… сто долларов? Это оригинал.

Старушка и жуткий священник смотрели на меня вдвоём, не моргая. Может, надо было сказать «пятьдесят»? Конечно, даже сотка за такое – смехотворно мало, но кто, нахрен, отвалит мне на улице больше сотни?.. Вот почему она молчит? Чего смотрит так пристально?

– Ладненько, – нарушила молчание женщина. – Беру.

Пока она копалась в поясной сумочке, я украдкой разглядывал её лицо. Не знаю, зачем. Просто что-то внутри меня насторожилось. Старушка была бледна, как припудренная покойница, но в остальном ничем не выделялась. Ни рогов, ни клыков, ни вертикального зрачка. Просто она застала меня врасплох, вот и всё. Будь это демон в обличье бабки, ничто не помешало бы ему прирезать меня во сне. На улице как раз безлюдно…

Тут моё сердце рухнуло, будто после многих неудачных попыток выбраться через горло решило сменить стратегию. На улице правда было безлюдно, вот только… я не узнавал эту улицу. Эти дома, магазины, вывески… это был другой городок.

– Нет! – вырвалось у меня.

Паника накатила, как в детстве, и я заозирался в холодном поту. Другой городок. Другие улицы. Не те, где я оставил свою машину и своего Фёрби. Я думал, этот кошмар остался в прошлом, а он просто затаился на двадцать с лишним лет, чтобы побольнее ударить под дых! Другие дома. Другие вывески.

– Что такое, милок? – женщина отвлеклась от сумочки и снова пристально поглядела на меня.

Другие улицы. Другие люди. В детстве в другие дни я, конечно, видел людей и помимо моей семьи, но всегда как-то на фоне. То ли я ни разу с ними не разговаривал, то ли просто не помню. Этот как вспоминать сон. Может, это и сейчас сон, и мне всего-то нужно проснуться. Главное не подавать виду. Может, эти люди и живут во сне, но я-то нет. Я для них чужак. И если они пока не заметили, опыт «Блэкстоун» подсказывает, что это к лучшему.

– Ничего, – выдавил я. – С вас сто долларов.

Это же смешно. Я взрослый мужик. Почему детские страхи до сих пор пробирают до дрожи? Почему они смеют смотреть мне в лицо? Когда ты взрослеешь, тени за окном превращаются в обычные ветки. Когда включаешь свет, монстр под кроватью исчезает. Но этот монстр пропустил новостную рассылку. Думаю, монстры на картинах Пита такие же. Ты включаешь свет, и им тебя лучше видно.

Негнущимися пальцами я всё-таки принял банкноту из рук старухи, и не спускал с неё глаз, пока она уходила с покупкой. У неё не было тени. Ни малейшей, ни с какой стороны. Вот почему она выглядела другой, словно прифотошопленная картинка. Может, все люди в этом неправильном месте такие, я просто никогда не замечал? Но это не значит, что они враждебны, или опасны, или хотя бы реальны. Сколько раз я ни просыпался в другом городе, там не происходило ничего плохого. Я просто не понимал, что происходит, и это сводило с ума.

– Не стоит тебе здесь задерживаться, – детский голос прозвучал у меня над самым ухом.

Я подскочил, как попкорн, и едва не выкатился на дорогу. За моей спиной стоял мальчишка лет десяти в полосатом поло. Он отбрасывал тень, да и начальная школа тут рядом, но его взгляд… Такого взгляда просто не бывает у десятилеток. Он появляется с возрастом и усталостью, как и спокойный тон ночного кассира.

– Так Первая поправка, – ответил я и сглотнул.

– Как знаешь, – малец заложил руки в карманы. – Но тебя видно.

Я посмотрел себе под ноги, потом огляделся по сторонам. Паника понемногу уступала здравому смыслу. Ну, допустим, я попал в свои детские сны наяву. Допустим, это какое-то другое место, живущее по другим законам…

– Индокитай, – на всякий случай проверил я, и ещё немного успокоился. Некоторые законы здесь действуют.

– Ага, – подтвердил мальчишка со знанием дела. Сделал пару шагов, деловито разглядывая картины, потом спросил: – За что продаёшь?

– За доллары, – рассеянно ответил я, пытаясь сориентироваться. Место, где я оказался, было совсем не похоже на то, где я уснул. Картины остались, но длинная прямая улица превратилась в перекрёсток. Я не сразу заметил, насколько здесь тихо. Ни одной машины не слышно. А вот люди начали попадаться на глаза. Обычные прохожие, но ни один не удалялся, ни один не шёл мимо. Все двигались в мою сторону, словно мотыльки на одинокую лампочку. В детстве такого не случалось. Может, это и имел в виду мальчишка, когда говорил, что меня «видно»?

– Ничего себе. Ладно. Я возьму Сестру с Братьями, – он указал на девушку с дырявой спиной.

– Сто долларов.

– Нет, – отрезал мальчик.

Я попытался прислушаться к своему внутреннему голосу, но тот не призывал ни бить, ни бежать, просто тревожно гудел, не давая забыть, что всё вокруг ненормально. Другой городок не походил на вечеринку «Блэкстоун». Обычные дома, магазины, номера припаркованных машин. Никакой скрытой жути, или я просто не знаю, где смотреть. Но ощущение неправильности где-то на краю сознания только нарастало.

– Ладно, сколько у тебя есть, малой? – спросил я, прикидывая пути к отступлению. Сто баксов мне для начала хватит, если, конечно, другие доллары не превратятся в тыкву, когда я ещё раз проснусь.

Мальчишка задумался.

– Нисколько, – признался он наконец. – Но это стоит гораздо дороже. Ты не забыл про другую сторону?

Другие прохожие приближались, кто по одному, кто парами. Внутренний голос сразу выделил среди них одного – слепого старика с собакой-поводырём. Тот медленно переходил улицу, постукивая тростью, и было в этом стуке что-то леденящее кровь.

– Другую сторону?

– Картин, – мальчик указал на стопку. – Она стоит дорого.

Не выпуская из виду старика, я почти бездумно перевернул картину с рыжей девушкой и вздрогнул. На задней стороне, будто невидимые чернила в ультрафиолетовом свете, проступили светящиеся каракули Пита. «Сестра». «Братья». «Примерно пять метров». «Галдят». Разрозненные зарисовки и пометки, будто в дневнике первооткрывателя. Он подарил мне не просто коллекцию своего творчества. Он передал ученику наглядное пособие. Которое я, кажется, могу почитать только во сне.

Если я, конечно, сплю. В детстве у меня ни разу не получилось просто взять и проснуться. Наваждение не исчезало, пока я не возвращался в другой дом и не ложился спать там. А здесь я хрен засну. Даже зеваки, которые понемногу собирались вокруг моей импровизированной распродажи, при приближении слепого старика раздались в стороны. Мальчик, и тот занервничал.

– Продашь за услугу? – спросил он, будто набравшись смелости. Стук трости приближался неумолимо.

– Какую? – спросил я рассеянно, не сводя глаз со слепца. С каждым его шагом смутная тревога перерастала в явный ужас, но я уже достаточно набегался от непойми кого. Чёрта с два я брошу свои картины и остатки своей гордости. У меня больше нет Пита, который сможет меня учить, и неизвестно, найду ли я в Олдервуде хоть какие-то ответы. Даже Фёрби, мой честный советчик, остался по ту сторону сна. Значит, пора учиться на своих ошибках.

– Я сделаю так, чтобы тебя не было видно, – мальчишка протянул мне руку.

– Он же слепой, – пробормотал я, но руку ему всё-таки подал. Вместо того, чтобы её пожать, пацан быстро закатал мне рукав, обнажая воспалённую ведьмину метку, и, прежде чем я успел возмутиться, накрыл её ладонью, стиснув моё предплечье. Больно не было. Его прикосновение казалось невесомым и отрезвляюще холодным.

Старик остановился и начал шарить тростью вокруг себя. Пёс заскулил, потянул его в другую сторону. Некоторые зеваки на той стороне начали расходиться, будто вдруг вспомнили про неотложные дела.

– Я же говорил, – шепнул мальчик. – Твою метку издалека видно. Ты их всех перебудил.

– Кого?

– Тихо, – шикнул он. – Пусть уйдут. Пока здесь Освальд, ты ничего не продашь.

Мальчишка не выпускал мою руку, пока стук стариковской трости не стих за поворотом. За это время улица снова почти опустела. Оставшиеся люди перестали обращать на меня внимание. Они подходили, осматривали картины, некоторые даже здоровались, но потом шли мимо и исчезали, стоило упустить их из поля зрения. Оставался только звук удаляющихся шагов.

– Кто такой Освальд? – спросил я негромко, когда мальчик выпустил мою руку.

Вместо ответа он закрыл глаза и изобразил, как шарит в воздухе тростью. Потом добавил:

– Я не знаю. Он старше меня, – по его тону было понятно, что это не само собой разумеется, – и сильнее. Он заправляет в доме повешенного на Морган-стрит. С ним никто не связывается. Ни местные, ни приезжие. Даже ваши.

– Какие наши? – я опешил.

– Живые, – пацан пожал плечами. – Так что я оказал тебе хорошую услугу. У тебя всего одна метка. Он бы тебя надел, как пальто.

Мальчишка кивнул на картину и требовательно вытянул руку.

– Сейчас, погоди, – я засуетился. – Перепишу заметки.

Подумаешь, покойник. Каспер, дружелюбное привидение. Если вся та дрянь, которую рисовал Пит, реальна, слегка меркантильный призрак мальчишки на её фоне – настоящий бро. Даже этот Освальд на фоне «Блэкстоуна» не звучал так уж плохо. Надел бы, как пальто? Если меня поймают бывшие коллеги, я так легко не отделаюсь.

– Так тут все… мёртвые? – начал выспрашивать я, быстро набрасывая на обороте какого-то чека копию послания от Пита. Приходилось страшно мельчить. Маленький призрак терпеливо нависал.

– Не, – он мотнул головой. – Ну, большинство да. Но тоже по-разному. А ещё пришлые. Тут Дорога рядом.

– А тут – это где? – я почти закончил. Жалко было расставаться с картиной, она мне самому нравилась, но, как ни крути, невелика цена, чтобы не стать чьим-то пальто.

– Во-он там, – Каспер указал рукой куда-то за перекрёсток.

– Нет, в смысле, вот это, – я обвёл широким жестом город, – что за место?

– А-а. Ну так… Индокитай.

Я так дёрнулся, что мальчишка на всякий случай сделал шаг назад.

– Что ты сказал?!

– Индокитай, – повторил он менее уверенно. – Это ты так сказал. Я думал, вы это так называете. Эту сторону. Я давно с живыми не говорил. Вы вообще-то жуткие, – мальчик поёжился. – Но ты вроде ничего. Не обижаешь. Слово держишь. Ведь держишь?..

Я посмотрел на свои перепачканные чернилами пальцы, аккуратно взял картину за уголок и протянул ему. Каспер, до этого убийственно серьёзный, просиял.

– В школе повешу. Все обзавидуются!

– Слушай… как тебя зовут? – я начал собирать картины. Торговать с покойниками увлекательно, но отделаться от мысли, что в мире живых в это время какой-нибудь торчелыга обнесёт мою машину и украдёт моего демона, было сложно. Сюда я смогу вернуться. Я же смогу?

– Луис, – ответил мальчишка после пары секунд задумчивого молчания.

– А я Мэтт. Слушай, Луис, а как отсюда… вернуться? На нашу сторону?

– Не знаю, – он легкомысленно пожал плечами. – Я иногда просто… просыпаюсь там. Но это отстой. Ненавижу такие дни. А сюда ты как попал?

– Просто проснулся, – я кивнул на свой плед. – Задремал на солнышке, а потом бабка меня разбудила.

– Миссис Марш? Повезло, что она тебя не тронула. Наверное, ты слишком старый.

– В смысле?! – шутливо возмутился я, но Луис не улыбнулся.

– Она была ведьмой, как ты. Ловила детей и готовила из них мази. Ну, так у нас говорили. Сейчас-то она нас не трогает. Всё к живым ходит, – дождавшись, когда я соберу картины в охапку, мальчишка прибавил: – Думаю, тебе надо уснуть, чтобы вернуться. Только не здесь! Хочешь, проведу тебя в школу? Там безопасно… более-менее. Я за тебя замолвлю словечко.

– Пошли, – кивнул я. Если «более-менее безопасно» значит, что никто не наденет меня как пальто, это уже прогресс.

Стоило отойти от перекрёстка, как природа этого странного потустороннего места, этого Индокитая, начала проявляться всё более явно. Геометрия улиц и зданий не чувствовала себя кому-то обязанной, и менялась у меня за спиной. Тени ложились в какую угодно сторону, и, пересекая одну из них, можно было из тёплого солнечного денька ненадолго попасть в пасмурную серую хмарь. В детстве я подмечал странности, но не осознавал их. Теперь же у меня было время разглядеть дома и магазинчики будто бы из разных эпох, слепленные вместе. В складках других улиц прятались новенькие двухэтажные особнячки в колониальном стиле, пустые витрины мини-мартов из моего детства, квадратные каталожные дома и избушки из брёвен. Линии электропередач начинались и заканчивались, где хотели. Улочки вели из тупика в тупик. На растрескавшейся баскетбольной площадке два щита стояли в центре, увитые плющом. На одной из стоек вдобавок пристроился старый динамик. Чем дольше вглядываешься, тем больше странностей, неуместных мелочей, создающих этот царапающий восприятие шум.

Начальная школа, куда меня вёл Луис, на первый взгляд напоминала ту, что я видел в реальности, но её архитектура не имела смысла, будто кто-то построил здание из красного кирпича по скомканному чертежу и смутному воспоминанию о фотографии, увиденной во сне. Вдобавок здесь, в Индокитае, школа была какой-то тусклой и нечёткой, будто за мутным стеклом или на старом снимке. По пустующей детской площадке гуляло эхо, а стоило ступить на газон, как трава стала выцветать у меня под ногами. Зелень облетала хлопьями, обнажая жухлые серо-бурые стебли. Там, где ступал Луис, трава себе такого не позволяла.

– Жди здесь, – сказал он у дверей. – Я предупрежу миссис Уоткинс.

Я не стал спорить и уселся на ступени, разглядывая оставленный позади городок. Он ни капли не походил на тот, через который мы только что шли. Будто улицы, стоило отвернуться, перетасовались, как шаловливые близнецы, и теперь делали вид, что так и было.

Коротая время, я принялся читать хаотичные заметки Пита. «Иголку в воротник? Будет обязан служить? НЕ ТОЧНО! Нет одежды». «Не может насытиться! Растёт. В изоляции ест сам себя. Съедает конечности к пятому дню. Не умирает. Неэффективно: пули в корпус, голову; колющие удары; обезглавливание. Эффективно: огонь? Пепел зацементировать!!!»

– Здравствуйте, Мэттью, – сухой и строгий женский голос раздался у меня за спиной так неожиданно, что я подскочил.

– Ёб твою мать! – вырвалось у меня. Умеют же эти покойники подкрадываться!

В дверях стояла внушительного вида дама в чёрном вязаном жакете и клетчатой юбке. Эта, в отличие от Луиса, не пыталась притворяться живой – её фигура, размытая и обесцвеченная, будто в сепии, дрожала в воздухе, как мираж. И прежде, чем я успел извиниться, мой рот наполнился нестерпимым вкусом мыла. Я закашлялся и выдохнул несколько мыльных пузырей. Миссис Уоткинс нахмурилась.

– Это начальная школа, юноша, – напомнила она сурово. – Я не потерплю здесь подобных выражений.

– Простите, миссис Уоткинс, – выдавил я наконец.

Она явно ждала продолжения, чего-нибудь вроде «больше не повторится», но только хмыкнула, не дождавшись.

– Луис за вас поручился. Я вас пускаю под его ответственность. Вот наши правила для живых: никаких ритуалов, никакого чернокнижия, никакой охоты. Вы заберёте с собой только то, что сейчас при вас. Наконец, школа не обязуется укрывать вас от живых – мы будем вынуждены вас выдать ради безопасности учащихся. Вам всё ясно?

– Кристально, мэм, – я погонял во рту мыльную воду, но не решился сплюнуть.

– Идите за мной. И, бога ради, спрячьте эту жуть, – она указала на картину. Спорить я не стал.

Миссис Уоткинс уверенно вела меня по лабиринту школьных коридоров. Вскоре к нам присоединился Луис, успевший куда-то деть свою покупку и заговорщицки улыбавшийся мне. Приходилось признать, что, если у меня шиза, она здорово прогрессирует. Вчера я просто орал на игрушку, а сегодня получил политическое убежище у призраков в начальной школе Лимба. Вчера я сомневался в своей реальности, а сегодня, похоже, пора расслабиться.

– Вот спортзал, – возвестила миссис Уоткинс. – Можете лечь здесь. Если не получится пересечь Грань за день или два, я вас попрошу удалиться. В городской черте нет питающей вас материи, вы умрёте от жажды и голода, – немного смягчившись, она добавила: – Я расскажу, как пройти к Дороге. Там у вас будет шанс. Или можете попытать счастья в лесах, но… вы не выглядите человеком, который там выживет.

– Спасибо, мэм. Я ваш должник.

– Никогда так не говорите на этой стороне, – очень резко перебила меня миссис Уоткинс. – Никому! Чему вас только учат… Сегодня вам повезло, Мэттью, но в следующий раз может и не повезти. Луис, позаботься о госте. А у меня дела. Хорошего вам дня.

– Не обращай внимания, – шепнул Луис, когда она без церемоний ушла сквозь стену. – Миссис Уоткинс старой закалки. Не любит ведьм и колдунов. Они ей напоминают, что она сама как бы… не в раю.

– Да ладно, милейшая дама, – ответил я, отплёвываясь от мыла. – Она бы меня тоже надела, как пальто?

– Ну, могла бы, наверное, – задумался мальчишка. – Но вряд ли стала бы. Ты же мужчина. Это неприлично.

Я накинул свой плед на стопку матов и уселся сверху. Откинулся, разглядывая призрачный потолок. Тот потрескался и набух потёками, цвет стекал с него хлопьями, как с травы во дворе.

– У меня куча вопросов, Луис. Но сейчас мне надо назад. Я там… кое-кого оставил. Потом мне нужно будет заехать в одно место, в маленький городок в горах, а после этого, если всё будет благополучно, я вернусь. И тогда с меня ещё картина, с тебя ответы. Договорились?

– Ага, – кивнул мальчишка. – Вон та, с оборотнем, крутая. Повешу в классе.

– Супер. А сейчас извини, старик, я попробую заснуть.

Оказалось проще сказать, чем сделать. Битый час я ворочался на матах, не выпуская из рук картины и прислушиваясь к призрачным звукам. Луис честно молчал, но нависал надо мной, выжидающе разглядывая, пока я не попросил отойти на десять шагов. Недавняя усталость сменилась обманчивой бодростью, мозг не мог успокоиться, напоминая, сколько всего я упускаю, не управляя этим управляемым сновидением. Может, к чёрту Олдервуд? Куда он от меня денется?..

Но нет. Я должен Питу, и мой долг только растёт. Если есть шанс, что он ещё жив, я должен его найти. А если он мёртв, я продолжу его дело. Я буду защищать людей – от Освальдов, от оборотней, от «Блэкстоуна». Потому что не похоже, что сейчас их кто-то защищает. Может, где-нибудь, но точно не в этой глуши, где сраная миссис Марш готовит мазь из детей.

Дело за малым – разобраться, как это делается. По разрозненным записям дяди Пита я примерно понял его модус операнди, но мне он не вполне подходил. Пит был ветераном с боевым опытом, к тому же отбитым, как свиная котлета. И поддерживал форму. После психушки он был тощий, но крепкий, как железный канат. Конечно, что там ещё делать – рисуй да качайся. Пока я таким стану, тут всех детей на мазь переведут. Нет, нам с Фёрби надо делать ставку на мозг. Как говорится, одна голова хорошо…

– Сколько?

Я вздрогнул и открыл глаза. Миссис Марш нигде не было видно, как и вообще покупателей, зато я быстро нашёл взглядом свою машину. Я оглядел каждый дом, каждую вывеску, но нигде не увидел подвоха, да и тени вели себя крайне благопристойно. Судя по тому, как они переместились, я проспал не больше пары часов. Собрав картины, я недосчитался двух – тех самых, что купили призраки. В кармане же лежала смятая сотка – вполне обычная и будто бы даже настоящая.

– Я задумал тебе навредить! – сказал Фёрби вместо приветствия, когда я открыл дверь машины.

– Передумай, – сумку с картинами я уложил на заднее сиденье. Теперь они казались слишком ценными, слишком важными, чтобы возить их в багажнике.

– Продал что-нибудь, долбоёб?

Я быстро убедился, что наш договор не мешает демону поносить меня на чём свет стоит, но предпочитал думать, что это не делает всю его брань буквальной правдой.

– Представь себе. Так что сейчас мы заправимся, в смысле я и моя тачка, и покинем этот дружелюбный уголок, а по дороге отсюда ты мне порассказываешь о призраках.

Ближайшая заправка уполовинила мой дневной заработок, превратив его в полный бак, два сэндвича и колу. Один сэндвич я немедленно и с наслаждением сожрал на глазах у Фёрби, второй оставил на потом. Кто знает, как мне дальше повезёт. Без навигатора я слабо представлял, сколько ехать до Олдервуда, но здравый смысл подсказывал, что часов двенадцать, не меньше, особенно если по старинке спрашивать дорогу и плутать в горах. Ещё раз ночевать в лесу я не собирался. Даже без миссис Уоткинс было понятно, как весело было бы в таком месте среди ночи провалиться в Индокитай.

– Ну что, – сказал я, взяв курс на выезд из города, – призраки. Рассказывай.

– Я не эксперт по жмурам, – предупредил Фёрби. – Я из легионов Мамоны. Он дохлых людей всегда недолюбливал – с них же взять нечего.

– Как бы не так! Одна мёртвая ведьма отвалила мне за картину сто баксов! Кстати, – я задумался, – если она ведьма, «как я», то её душа продана демону. Чего ж она тогда тут шляется, а не в Аду горит?

– Может, у неё такой контракт… – начал Фёрби и вдруг осёкся. Посмотрел на меня, медленно моргая. – Подожди, нах. Ты что, взял деньги у блядской мёртвой ведьмы?

– А на что мы, по-твоему, едем? Только не говори мне, что ты ещё и суеверный демон.

– Да да уэй! – восхитился мой попутчик. – Они точно прокляты. Ни к чему проклятья так не липнут. Кстати, я задумал тебе навредить, но слишком поздно, раз ты ими уже расплатился.

Прежде чем я успел ответить, нас сильно тряхнуло, будто какой-то великан запнулся о дорогу, как о коврик у двери. Позади глухо ухнуло, и в небо взметнулся огненный шар, слишком огромный для такого невыразительного звука, и почти сразу растаял, облизав соседние крыши. Превратился в высоченную колонну пламени, одетую клубящимся чёрным дымом. В хор автомобильных сигнализаций ворвались человеческие крики.

Я резко затормозил, и успел увидеть, как в зеркале заднего вида мелькнула выцветшая розовая ветровка.

Глава 4. Как пальто

Два человека получили серьёзные ожоги, один погиб. Скончался по дороге в больницу, так сообщили по радио. Я не видел тела, хотя примчался назад раньше экстренных служб. Какой-то добрый самаритянин выскочил на дорогу, перекрывая движение, потому что рвануть могло ещё раз и ещё. Я бросился вперёд пешком, но растерялся перед стеной огня. Не смог и шагу сделать в этот жар, от которого будто плавилось горло и болели глаза. Потом меня оттащили в сторону, как до этого оттаскивали водителей, успевших выпрыгнуть и сорвать с себя горящую одежду. Но я знал, что там, в этом аду, ещё как минимум один человек. Молодой парень, с которым я расплатился проклятой соткой. Знал, и ничего не смог поделать.

Пока пожарные сражались с огнём, я поддался уговорам Фёрби, который призывал не светиться на месте взрыва. От меня всё равно не было толку, но отчего-то казалось, что нельзя уезжать, пока они не найдут того паренька. Что я должен увидеть собственными глазами. Так и не увидел. Услышал, когда вспомнил про радио. Сколько ему было? Лет двадцать, не больше. И всё. Спасибо тебе, Мэттью, охуенно ты борешься со злом.

Если бы я просто всего этого не затеял, если бы остался ночевать у родителей, парнишка был бы жив. Я буквально принёс бы человечеству больше пользы, не делая ничего. А главное, никто кроме меня не поймёт. Его семье не объяснишь, почему с ним это случилось. Но я-то знал цену его жизни – два сэндвича, кола и полный бак. И это сводило меня с ума.