Похоронные дела Харта и Мёрси

– Все получится. Я рядом. Иди, наваляй им. – Харт хлопнул его по плечу – своего рода знак поддержки; таких дружелюбных жестов за ним обычно не наблюдалось, но, кажется, Дакерсу это помогло обрести необходимую отвагу. Он расправил плечи и пошел к мальчишкам, а Харт шел следом.

– Прошу прощения, господа, – властно окликнул их Дакерс звенящим голосом. Харт решил, что это неплохое начало.

Один из мальчишек машинально хихикнул, а второй застыл, побелев в свете фонаря.

– Я маршал Дакерс, служба танрийских маршалов. – Тут Дакерс сбился. Между ним и юными правонарушителями повисла неловкая пауза. Он опустил дрожащую руку на мини-арбалет у бедра и заявил: – Бросайте шерсть и останетесь в живых!

– Сраное Соленое Море! – буркнул себе под нос Харт, качая головой, и прикрыл ладонью лицо, чтобы браконьеры не увидели его досады.

Мальчишки переглянулись и расхохотались.

– Давай заново, – кашлянул Харт.

– Валите домой, а то арестуем! – велел им Дакерс, но они все хохотали.

– И? – намекнул Харт.

– И?.. А, шерсть! – Дакерс повернулся к парням. – И шерсть бросьте!

– Погоди-ка, у меня тут где-то разрешение, – сказал тот, что посмелее. Покопался в кармане комбинезона и выудил оттуда средний палец под хихиканье друга.

– Можно их пристрелить? – спросил у Харта Дакерс.

Харт был уверен, что это шутка, но на всякий случай твердо ответил:

– Нет.

Дакерс попытался еще раз.

– Повторяю в последний раз. Бросьте шерсть и убирайтесь, иначе арестую.

Тот, что понаглее, достал из кармана фляжку и сделал глоток.

– О-о-ой, боюсь-боюсь! Геральд, тоже в штаны уже наделал, да? – Он передал фляжку товарищу, тот кивнул, хохотнул и присосался к фляжке.

Тут Харт заметил, что по ветвям деревьев над мальчишками скачет хват – одержимый хват. Он подобрал с земли камень и бросил, сбив мелкого бродягу лягушачьего вида с ветки. Тот свалился прямо на противного дружка Геральда, размахивая лапами и вопя «Хва-а-а-а-а-а-а-а-ат!» хриплым мертвым голосом.

– Сними! Сними его! – завопил парень, но Геральд взвизгнул, как паникующая свинья, и умчался, бросив друга, а тот стряхнул мерзкую шерстяную лягуху с головы и в ужасе бросился вслед за Геральдом.

Восставший из мертвых хват перевернулся на лапки и запрыгал к Дакерсу. Один глаз вывалился из глазницы и болтался на связке. Дакерс застыл в ужасе, а Харт достал рапиру и трижды пронзил бродягу, с третьего раза попав в аппендикс. Из раны вырвалась душа, и Харт уже не впервые подумал: в каком же отчаянии и растерянности должна пребывать человеческая душа, чтобы захватить полусгнившего хвата? Но опять же, ему ли судить? Он и сам все чаще чувствовал растерянность и отчаяние.

Он вытер клинок платком, который носил в кармане, и убрал рапиру в ножны, а потом взглянул на испуганного, посмурневшего Дакерса.

– Ну, вот и твой первый бродяга.

Дакерс не успел ответить, потому что в подлеске раздался шорох, кто-то низко зарычал, и оба маршала вскинули головы.

– А вот и второй, – сказал Харт, неотрывно глядя налево, где что-то шевелилось. Между деревьев появился бродяга – женщина, одетая в рваное, грязное домотканое платье. На горле алели раны, нанесенные убившим ее бродягой, яркими пятнами выделяясь на безжизненной восковой коже.

– Блин! Сэр?

Харт каждый день выделял час на стрельбу по мишеням, а Дакерс уже показал себя достойным стрелком. Он решил, что позволит парню разобраться с этим.

– Этот еще свежий, так что на тебя не набросится, – спокойно сказал он. – Бери арбалет.

– Бли-и-и-и-и-и-и-и-и-ин, – заныл Дакерс, но сделал как велено, а Харт встал позади и начал раздавать указания.

– Ноги на ширину плеч. – Харт пинком раздвинул ступни Дакерса. – Арбалет в правой руке, палец на крючке. Левая рука поддерживает правую. Спокойно и уверенно. – Он стоял за спиной Дакерса, неспешно расстегивая кобуру собственного оружия. – Держи на уровне подбородка – да, хорошо. Целься в правую нижнюю часть живота.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы, – стонал бродяга, ковыляя к ним.

– Блин! – По лицу Дакерса градом катил пот.

– Тебе ли не знать, где расположен аппендикс, – подбодрил ученика Харт. – Вот так. Огонь!

Дакерс нажал на крючок. Болт полетел без промаха, и бродяга упал неподвижной грудой у корней осины.

– Попал? Она мертва? – нервно спросил Дакерс, не двигаясь с места, а Харт пошел проверить.

– Она была мертва задолго до этого, – поправил его Харт, осматривая труп. Он посмотрел, как душа покидает тело, и сказал, понимая, что Дакерс не увидит этого янтарного сияния: – Попал. С первого выстрела. У меня в первый раз получилось только с четвертого.

Дакерс сморщился и захлюпал носом. Харт подошел, опустил ладонь на его плечо, сжал.

– Я веду себя как ребенок, – всхлипнул Дакерс.

– Неправда. Это непросто. Но ты должен понять, что ты не убивал эту женщину. Она уже была трупом. А твой поступок – то, что делают маршалы – это акт милосердия.

Слово «труп» напомнило о конкретной похоронщице, которую Харт на дух не переносил.

– Знаю. Простите. – Дакерс громко всхлипнул, но слезы не останавливались.

– Не за что извиняться. Первые пару раз я ревел в голос.

– Правда?

– Да, но если кому-нибудь расскажешь, голову оторву.

– Не расскажу. – Дакерс рассмеялся сквозь слезы.

– Дальше будет проще. Обещаю. – Харт вновь по-отечески сжал плечо Дакерса, ощутил себя слюнтяем и выпустил его. – Надо еще кое-что сделать, прежде чем двинемся дальше: проверить, есть ли на теле ключ-удостоверение, завернуть его в парусину, выяснить, куда его полагается отвозить, когда и как. И шелковую шерсть тоже нужно захватить. Справишься? Если нет, ничего страшного.

Дакерс вздохнул:

– Справлюсь.

– Уверен?

– Да, сэр! – Он расправил плечи, как перед встречей с шерстяными браконьерами, и Харт почувствовал прилив отцовской гордости, на которую не считал себя способным. Задумался, чувствовал ли себя Билл так же по отношению к нему, и сердце закололо.

«Добрые боги, – подумал он, – превращаюсь в настоящую фабрику соплей».

Он прокашлялся и вернулся к делу: подошел к телу и махнул Дакерсу, чтобы тот присоединился.

– Это тело еще не слишком разложилось. Бродяги обычно не представляют для людей опасности, пока разложение не зайдет так далеко, что им понадобится новое вместилище. Но в каком бы состоянии ни было тело, первым делом я проверяю, проколот ли аппендикс. Зачем я это делаю?

– Потому что, если бродяга окажется за пределами Танрии, он может кому-нибудь навредить.

– Именно. – Харт достал рапиру и проткнул труп, ощутив, что кончик скрежетнул по болту. Вытащил клинок и вытер насухо, прежде чем убрать. – Дальше нужно найти ключ. Про ключи знаешь?

– Ага. При себе полагается иметь ключ, чтобы, если ты умер здесь, душа смогла бы отпереть дверь в Дом Неведомого.

Харт не питал к религии особой любви, но не собирался излагать свои язвительные соображения Дакерсу. Он понимал, что парень только что заглянул смерти в глаза, и случившееся повлияло на него, но поделать ничего не мог, так что продолжил урок:

– Верно. Кроме того, любой, кто направляется в Танрию, обязан заключить контракт с официальным погребальным бюро, а по ключу можно понять, куда отвезти труп.

Серебряная цепочка удавкой лежала на шее женщины. Харт вытащил удостоверение в виде ключа, которое сползло ей за спину, и прочитал надпись.

– Блин, – сказал он, и единственный слог плетью щелкнул на языке.

– Что?

– Придется отвезти ее в «Бердсолл и сын».

– Они такие плохие или что?

– Просто кошмарные. Да все они хороши. Пошли. Дел куча.

Харт показал Дакерсу, как заворачивать тело в парусину, и не смог не отметить, насколько все стало проще, если делать в четыре руки, особенно спускать тело с горы. Дакерс никакой работы не сторонился.

– Давай соберем шерсть – и хватит на сегодня, а? – предложил Харт.

– Будем ночевать с трупом?

– Ага.

Дакерс вылупился на Харта.

– Ну ладно…

Когда они перетащили всю шелковую шерсть в лагерь, где их ждали привязанные эквимары, Дакерс изможденно упал на бревно. Харт задумчиво посмотрел на него и полез в сумку за бутылкой виски. Два дня назад они заехали на базу – якобы чтобы пополнить запасы, но на самом деле – чтобы Харт наконец сунул ответ на письмо в местный ящик нимкилимов. Когда он приложил к консервированному супу две бутылки виски, дама на выдаче подняла брови, не пытаясь скрыть удивление. Она ни разу не видела, чтобы Харт покупал хоть одну, а теперь – сразу две. По мнению Харта, объяснения ей были ни к чему, так что он просто коснулся шляпы, прощаясь, и последние два дня таскал с собой эти две бутылки. А теперь следом за виски из сумки показалась кружка, два чайных пакетика, бутылочка меда и чайник. Харт разжег костер и принялся заваривать чай, а Дакерс вяло наблюдал за ним. Когда чай настоялся, Харт сдобрил его изрядной порцией меда и щедро плеснул виски, а потом вручил кружку Дакерсу.

– Что это? – спросил тот, обхватив ладонями горячую кружку, будто плюшевого мишку.

– Как я и сказал Бассарею, виски мне нужен для лекарственных целей, а тебе вроде не помешало бы подлечиться. С лимоном вкуснее, но лимоны плохо хранятся. Пейте, маршал Дакерс.

Дакерс поднял на него взгляд, и он понял, что ученик не упустил слово «маршал». Дакерс отпил глоток, как велено, и выпучил глаза.

– Ого.

– С лимоном получше, да.

Дакерс криво ухмыльнулся:

– Да и без лимона ничего.

Палатку они не поставили, так что Харт сперва увидел, как нимкилим несется к ним между деревьев, а потом уже услышал его вопль:

– Тук-тук! Почта!

– Привет, Бассарей, – сказал Дакерс.

– И тебе привет, сэр Дакерс. Тебе четыре письма.

– Четыре? – пораженно переспросил Харт.

– Тебе всего одно, – равнодушно сообщил ему Бассарей – в конце предложения подразумевалось окончание «…мудак» – и сунул Харту конверт.

Оно было подписано: «Другу», почерк был уже знаком – округлый и аккуратный, и Харт почувствовал, как нелепо трепещет в груди сердце.

– Погоди-ка, – попросил он Бассарея, полез в сумку, выудил вторую бутылку виски и отдал ее.

– Ты внезапно начал мне нравиться, – ответил Бассарей и покрутил бутылку в лапах, рассматривая этикетку.

– Мы завтра поедем в город отвезти тело, так что проедем мимо ящика, но на будущее… ну, знаешь… может, послезавтра вечером сможешь забрать ответы, когда принесешь почту?

Бассарей посмотрел на Харта, окинул взглядом бутылку в лапе, потом снова перевел взгляд на Харта.

– Да она горяча, я погляжу!

– На вид вроде кролик, а на деле та еще свинья, да? – сказал Харт, давая понять, что это вовсе не вопрос.

– Просто озвучил то, что ты сам думаешь. Какая разница?

– Нет, я так не думаю. Хочешь виски или по морде?

Бассарей дернул ушами. Положил лапу на сердце.

– Ну какова милота!

– Чего?

– Ты такой милый симпатяга, когда дело доходит до этой девчонки, ну просто медвежонок!

– Она просто друг. – Харт показал письмо, на котором было ясно написано: «Другу».

Бассарей ухмыльнулся, показав обломок зуба рядом с большими резцами.

– Плюшевый медвежонок, вот ты кто. Такой весь суровый снаружи, а внутри мякотка, когда речь идет о письмах от одной птички. Ну прелесть!

– Тебе пора.

– Охренеть как мило! Правда же, охренеть как мило? – спросил у Дакерса Бассарей.

Харт полоснул взглядом Дакерса – мол, попробуй только согласиться. Тот поднял руки, сдаваясь:

– Без меня.

Бассарей зубами вытащил пробку из бутылки, сплюнул ее на землю и от души приложился.

– Лады, по рукам. Заберу твои письма, Хамстон. Понял, а?

Хамстон лежал всего в паре шагов от Нахальстона Мёрси, и Харту не очень-то понравилось это напоминание.

– Вали! – рыкнул он.

– Медвежо-о-о-оно-о-о-ок! – пропел через плечо Бассарей и исчез между деревьев.

– А он прав, – сказал Дакерс, когда нимкилим убрался. – Вы как раз такой, суровый снаружи, а внутри как зефирка.

– Напомни-ка, почему я взял тебя в ученики?

– Потому что я очаровашка.

– Ага, очевидно. – Харт пошуршал письмом в руке и постарался перестать улыбаться, как плюшевый медвежонок. В конверте бились возможности.

– Читайте, – сказал Дакерс. – Не обращайте на меня внимания. Или снова пойдете «отлить»?

– Ты уволен.

Дакерс рассмеялся, но Харт так радовался тому, что пацан пришел в порядок после первого убитого бродяги, что не смог разозлиться на него.

– Кто шлет тебе все эти письма? – спросил Харт, кивнув на пачку конвертов в руке Дакерса.

Дакерс один за одним перебрал конверты, читая имена отправителей.

– Мама. Лоррейн, сестра. Пегги, сестра. Надин, сестра.

– У тебя вроде и брат был?

– Ага, но он засранец. Ладненько, я пошел спать, а вы читайте спокойно свое письмо.

– Ты свои читать не собираешься?

– Я бы хотел, но меня кое-кто подпоил.

– В качестве лекарства! – Харту пришлось закусить щеку, чтобы не улыбаться, глядя на Дакерса, хоть он и не понимал, почему этого делать не следует.

– Да как скажете. – Дакерс залез в спальный мешок. – Спокойной ночи, сэр.

– Ночи.

– Сэр?

– Что?

Повисла пауза; и Харт поднял глаза от письма и увидел, что Дакерс пялится на него с бесхитростной признательностью.

– Спасибо. За все.

У Харта так потеплело на душе, будто он сам приложился к лечебному чаю.

– Все в порядке, Дакерс, – ответил он.

На этом Дакерс повернулся на бок, а Харт прочитал в свете костра свое письмо.

Дорогой друг!

Я определенно не хочу прекращать переписку. Обещаю писать тебе, пока ты пишешь мне.

Но нам нужно обсудить кое-что очень важное, и особенно то, что ты предпочитаешь чай, а не кофе. Что ты за чудовище такое?! Кофе – буквально дар Новых Богов! Как можно пить вместо него кипяченую траву? Я была готова все бросить, но раз ты любишь собак, то я решила простить твой позорный вкус в горячих напитках.

Что удивило бы во мне других? Сначала я решила, что ответить на этот вопрос будет интересно, но так и не смогла придумать ни единого ответа. Вряд ли кто-нибудь удивится, если узнает, что я люблю читать романы (особенно про любовь), что я ненавижу готовить, но поесть люблю, или что я во весь голос подпеваю любимым песням, пока плаваю в ванне.

Единственное открытие, которое может удивить, – это то, что мне нравится моя нынешняя работа. Не вдаваясь в подробности, это такое дело, которое обычно считается противным. Должна признать, порой оно так и есть. Но моя работа – это помощь людям, это добро. Я помогаю другим, и это несет им утешение. Многие ли могут сказать то же самое о своей работе?

К тому же так я могу познакомиться с разными людьми, которые приехали издалека или куда-то уезжают. Например, сегодня я познакомилась с джентльменом, который приехал из Врат Тамбера, из самого Хонека. У него были потрясающие усы и миниатюрное фото жены в часах. Беззаветно влюбленные в жен мужчины всегда мне нравятся, а тебе? У нее красивая улыбка. Красивые улыбки мне тоже нравятся.

Жаль, что тебе вряд ли попадается много влюбленных мужей и улыбчивых жен на работе, даже если ты теперь не одинок так, как раньше. Что изменилось? Кто этот человек или люди? Какие они?

От чистого сердца,

Твой друг.

P. S. Я вообще люблю сладкое, так что от пирога не отказалась бы, но сердце мое навеки отдано славному торту с глазурью, особенно шоколадному, к которому отлично подходит чашечка кофе (чуточку молока, без сахара).

Харт перечитывал письмо, и глаза его все сползали на строчку «я во весь голос подпеваю любимым песням, пока плаваю в ванне». Он ничего не мог с собой поделать. Все представлял себе некую женщину в ванне – такую пышногрудую любительницу шоколадных тортов.

«Да она горяча, я погляжу!» – зазвучал в ушах бесстыжий голос Бассарея, но Харт все равно представил себе нежные ножки, согнутые в коленях и уходящие в пену, как две гладкие блестящие горы, намекающие на божественную долину под водой.

«Просто озвучил то, что ты сам думаешь».

Боги, как же его бесило, что Бассарей не ошибался. Но чем больше он дорисовывал в воображении эту картинку, тем больше расплывчатый женский силуэт напоминал кошмарную Мёрси Бердсолл. Это положило фантазиям конец. Его подруга не заслужила такого. Он встряхнулся и вернулся к письму.

«Не вдаваясь в подробности, это такое дело, которое обычно считается противным».

Что за работа такая – неприятная, но добрая? Сантехник? Уборщик? Мусорщик? Вынос памперсов? Но на такой работе вряд ли встретишь много народу.

Тут он вспомнил, что сказал Дакерсу сегодня днем.

«А твой поступок – то, что делают маршалы – это акт милосердия».

Милосердие. Доброта. Помощь. Вдруг эта женщина – тоже маршал? Харт припомнил всех, кого знал, но не смог поверить, что кто-то из них написал это письмо. Хотя опять же, может быть, кто-то из них куда лучше, чем ему кажется – такие люди, которым в самом деле нравилось встречать всех этих охотников за сокровищами, которые приезжали и уезжали из Танрии, или хотя бы беззаветно влюбленных в жен мужчин и улыбчивых женщин вроде тех, о ком она говорила.

«Красивые улыбки мне тоже нравятся».

Харт знал, что он не улыбчив, а если и улыбался, результат едва ли можно было назвать красивым. Понравился бы он подруге или нет? Но опять же, эти письма давали ему повод для улыбки, пусть даже внутренней. Куда легче быть собой, когда ты – лишь бумага и чернила, когда она не всматривается в тебя, пытаясь догадаться, кому из бессмертных ты приходишься сыном, вместо того чтобы искать, каков ты сам.

Он снова перечитал постскриптум и вдруг позавидовал тортикам. Пришлось напомнить себе, что эта женщина может оказаться бабулей лет восьмидесяти с выжившим из ума дедом и полным домом кошек.

Воображение вновь захватила картинка обнаженной женщины в ванне – и какого хера эта женщина была так назойливо похожа на Мёрси Бердсолл? Он снова прогнал это изображение. Мало того, что приходится иметь с Мёрси дело за границами Танрии. Не хватало еще, чтобы она влезла в эту идеальную переписку, в эту дружбу, в то единственное настоящее и чистое, что у Харта было в жизни.

Дакерс всхрапнул во сне, лицо его в свете костра выглядело совсем нежным и юным. Харт вспомнил, как парень держался весь день – сначала с шерстяными браконьерами, потом с бродягой. Он перепугался, но не медлил. Еще он показал, что способен обдумывать свои решения и рассуждать, верно он поступил или нет. Для маршала такая рассудительность была хорошим качеством – да и вообще для кого угодно; и Харт вдруг понял, что эти письма – не единственная перемена к лучшему в жизни в последнее время.

«Кто этот человек или люди? Какие они?»

Он достал бумагу и ручку, а еще пачку конвертов, которыми закупился в лавке. Слегка улыбнулся Дакерсу – эту улыбку он прятал до сих пор – и написал сверху страницы: «Дорогой друг». Улыбка стала шире, когда он вспомнил, что завтра им с Дакерсом предстоит вернуться в Итернити, чтобы отвезти тело, а значит, получится в скором времени бросить письмо в ящик.

Глава восьмая

С тех пор, как Мёрси бросила в нимкилимов ящик последнее письмо, прошло два дня, и она понимала, что вряд ли ответ от друга придет утром. Он предупредил: возможно, ответ задержится. Этот загадочный фермер/лесник/солдат, мерзнущий где-нибудь в глуши на военной базе, как она себе это представляла. И все равно фамильные секреты и будущее «Бердсолл и сын», висящее на волоске, так давили, что она молча молилась Невесте Удачи, чтобы письмо все равно пришло – напоминание о дружеской поддержке, уж какой есть.

Увы, этому не суждено было сбыться.

– Боюсь, сегодня письма от суженого нет, – поделился Горацио, прикрывая клюв крылом, когда она открыла дверь.

Мёрси вспыхнула от смущения.

– У меня нет суженого.

Бровей у Горацио не было, но он все равно умудрился приподнять их. Под этим испытующим взглядом она зарумянилась еще сильнее.

– Как скажете. Вот счета. Наверное, они такие же досадные, как и молчание любимого. Целую-целую!

Нимкилим улетел, а Мёрси осталась униженно открывать счета, которые, как и предсказывал Горацио, были очень досадными. Уведомление о просроченном платеже за газ – она сделала зарубку на память поговорить с отцом насчет своевременной оплаты, еще один пунктик в растущий список дел, которые уже из ушей лезли.

Она подняла взгляд от угнетающей стопки в руках и уткнулась в высокого долговязого мужика. Испуганно вскрикнула, а потом поняла, что в дверях стоит Зедди.

– Ты чего? – спросил он, будто не перепугал ее до смерти.

Мёрси посмотрела на часы. Девять семнадцать.

– Где тебя носило? – спросила она.

– Делал булочки с корицей. Хочешь? – Он протянул тарелку, напоминая счастливого золотистого ретривера, который принес хозяину палку и ждет, пока ее бросят еще раз.

– Твоя работа – не булочки. Ты должен помогать мне с… – Она бросила взгляд на дверь кабинета – слегка приоткрытую – и понизила голос: – С делами.

Зедди хотя бы хватило совести смутиться.

– Знаю.

– Правда? А то ты опоздал. Снова. Страдал ерундой с мукой и сахаром и чем там еще. – Мёрси фыркнула в праведном гневе, но унюхала аромат корицы и сахара, ползущий по комнате. Со всем возможным достоинством она стащила с тарелки булочку. – Убедись, что папа оплатил эти счета, – велела она ему.

Он забрал у нее конверты и приобнял.

– Будет сделано.

– А когда закончишь, приходи в мастерскую, поможешь с катером миссис Кэллахэн.

За прошедшую неделю она солила и заворачивала тела по вечерам, когда папа уходил домой, а днем учила Зедди пилить, ошкуривать, клеить, забивать гвозди. Она надеялась, вдруг сообщение о том, что сегодня они делают новую лодку, приободрит его. Но Зедди лишь надулся.

– Зедди, это лодка. Никаких трупов поблизости. Если не хочешь мне помогать, то будь любезен, сходи и расскажи папе, как попался в ловушку древнемедорской философии.

– Злюка.

Мёрси прошла мимо него, высоко подняв голову, но пройти мимо того факта, что он не хочет делать лодки, не удалось. Ну и как передавать ему дело, если резкий запах и красивый рисунок кедра не радуют его? К тому же она рассчитывала, что он будет не прочь поработать над катером для женщины, которую знал всю жизнь.

Двадцать пять лет назад, когда был основан Итернити, миссис Кэллахэн вместе с мужем открыли дальше по улице магазин. Когда умер мистер Кэллахэн, она передала дело дочери. Мёрси было жаль прощаться с соседкой, но ей нравилось делать лодку для женщины, которая прожила хорошую жизнь и мирно ушла. Она уложила кильсон в пазы ребер, радуясь, что все сошлось, как пазл. Потом начала шлифовать, добиваясь ровной гладкой поверхности для дальнейшей обшивки.

Этому она понемногу училась у отца: всю жизнь крутилась рядом, чтобы помочь, если надо. А он нуждался в помощи чаще и чаще даже до сердечного приступа. Теперь, полностью погрузившись в дела, она смогла отбросить тревожные мысли, которые крутились в голове, и сосредоточиться на работе мышц, на движениях, на лекарственном запахе свежей сосны, на нежности ошкуренного желтого дерева под пальцами, на утешении, которое принесет хорошо сделанная лодка скорбящей семье. Она так увлеклась, что забыла про булочку с корицей, завернутую в салфетку, которая лежала на столе за ее спиной, как и о том, что Зедди должен был зайти в мастерскую и помочь.

Но за временем она следила. В костельник на кладбище жгли погребальные костры. А значит, Мёрси или кому-нибудь другому из «Бердсолл и сын» предстояло подъехать туда к трем часам дня и забрать прах за неделю. Вдруг ее окатило глубоким ужасом. Она распахнула дверцы шкафчика и увидела, что полки пугающе пусты.

– Пап! – крикнула она и бросилась в кабинет, где обнаружила, что он кормит Леонарда кусочками коричной булочки, пока Зедди хмуро копается в счетах. – Чем ты занимаешься?

– Учу Леонарда давать лапу. Смотри. – Он повернулся к псу, протягивая кусочек нежной мягкой булки. – Лапу!

Леонард, зачарованный перспективой еды в руке Роя, не обратил внимания на команду. Папа схватил его за правую лапу и потряс со словами «Хороший мальчик!», а потом позволил слизнуть угощение с ладони.

Мёрси уже представляла себе, какие ужасные какашки выйдут после такого нарушения диеты.

– Ты пробовала коричные булочки Зедди? – спросил ее отец, скармливая Леонарду еще кусочек, к ее ужасу. – Потрясающие. Кто бы мог подумать, что у него талант!

– Спасибо, что верил в меня, пап, – не поднимая взгляда, бросил Зедди.

Мёрси пресекла разговоры о выпечке.

– Ты же не забыл заказать урны?

Папа, который отщипывал еще один липкий кусочек от здоровенной булки на столе, остановился с угощением в руках и замер, как и полный ожиданий Леонард перед ним.