Всемирная история. Том 5. История поздней империи (Античный период)

Во все времена одни и те же страсти порождают одни и те же последствия: всегда можно видеть, как дух партийности создает заговоры, чтобы получить право и заслугу их наказания. Несколько офицеров во главе с отрядом солдат убеждают несчастного Аблавия, что сенат хочет удостоить его титула Августа, и что император будет вынужден согласиться. Под давлением друзей несчастный уступает желаниям этих предателей; они облачают его в пурпур, а затем, изменив тон, объявляют его мятежником и безжалостно убивают.

Они хотели принести в жертву его дочь Олимпиаду, но она нашла убежище при дворе императора Константа; он даже планировал разделить с ней трон; но, поскольку судьба оборвала его дни, как будет видно позже, Олимпиада вышла замуж за Арсака, царя Армении.

Главой всех этих мятежников, душой всех этих заговоров, автором всех этих убийств был великий камергер Евсевий, евнух, лишенный как добродетелей, так и пола. Этот низкий и честолюбивый придворный, без заслуг и принципов, опозоренный своими пороками и алчностью, жертвующий совестью ради богатства, не обладающий иным умением, кроме как поворачиваться к восходящему солнцу, и не знающий иного бога, кроме своей выгоды, казался тогда настолько хозяином империи, что во дворце иронически говорили, будто император пользуется немалым влиянием у своего камергера. Таков был тогда удел Рима: он потерял своих героев, и владычица мира оказалась во власти расчетов бесчестного придворного и прихотей евнуха.

Три сына великого Константина, собравшись в Константинополе, обсудили свои общие интересы; затем, снова собравшись в Паннонии, они утвердили окончательный раздел империи. Констанций получил всю Азию, Египет, Константинополь и Фракию; Констант владел Италией вместе с Иллирией и Африкой; Константин присоединил к Галлии Испанию и Британию; но этот князь сохранил притязания на Мавританию, которые вскоре разрушили узы мира и дружбы между тремя братьями.

Констанций и ариане, которых он поддерживал, продолжали преследовать Афанасия, жившего в изгнании в Галлии. Константин, далекий от того, чтобы разделять их озлобление, встал на его сторону и отправил его обратно в Египет; его возвращение, вдохнув надежду и мужество в его друзей, придало новую силу раздорам, опустошавшим Александрию.

Присутствие императора не смогло сдержать буйный дух сект в Константинополе. Незадолго до конца правления Константина умер Александр, епископ этого города. Перед смертью он сказал своему духовенству: «Если ваше намерение – выбрать самого добродетельного епископа, избирайте Павла; если вы хотите заручиться поддержкой самого искусного придворного, отдайте свои голоса Македонию».

Этот текст был избран арианами; католики отдали свои голоса Павлу, который получил большинство голосов: но по обвинениям Евсевия он был сослан в Понт.

Констанций, взойдя на престол, вернул его. Иностранная война на некоторое время прекратила эти гражданские беспорядки. Сапор, царь Персии, осадил Нисибис, ныне Несбен в Диарбеке. Этот важный пункт был ключом к границе; жители, проявляя следы древнего римского мужества, защищались с большим упорством. После шестидесяти трех дней бесплодных усилий царь снял осаду. Народ Нисибиса, полагаясь больше на помощь небес, чем на свое оружие, приписал свое избавление молитвам своего епископа Иакова.

Император Констанций, желая воспользоваться этим успехом, двинулся против персов; но, поскольку он не умел командовать, легионы отказались повиноваться.

Этот принц, обученный своим отцом военным упражнениям, проявлял в них достаточное умение, но пренебрегал дисциплиной, единственной основой силы армий. Беспорядок, вызванный его слабостью, привел бы к большим неудачам, если бы готы и сарацины не предоставили ему полезной помощи.

Восток был защищен скорее этими варварами, чем римлянами. Констанций, поддерживаемый ими, умиротворил Армению и вернул ей ее царя, изгнанного персами. Сапор вернулся в свои владения, император не преследовал его; упустив возможность и не воспользовавшись своей удачей, он предпочел столицу лагерям, интриги сражениям и оставил дела империи ради дел церкви.

Находясь под влиянием ариан, он созвал собор в Константинополе; Павел был низложен и искал убежища в Галлии, где Константин благосклонно принял его. Честолюбивый Евсевий тогда достиг вершины своих желаний; клир Константинополя избрал его епископом.

Ариане из Александрии одновременно избрали некоего Писта, чтобы противопоставить его Афанасию; Евсевий Кесарийский недолго наслаждался своим возвышением; он умер, и ему дали в преемники его ученика Акакия, более царедворца, чем благочестивого, который проявлял себя то арианином, то католиком, в зависимости от того, какая секта была в фаворе.

Однако в это время, когда интриги были в почете, а заслуги забыты, консулами стали Акиндин и Прокул, оба отличившиеся своими добродетелями и заслугами. Прокул утверждал, что происходит от Валерия Публиколы, и не оказался недостойным этого имени.

Три императора согласились издать достаточно мудрые законы; они поддерживали и приводили в действие муниципальные учреждения, издавали строгие эдикты против доносчиков и обуздывали беспорядки, вызванные частыми кровосмесительными браками.

Менее справедливый и менее политичный указ запрещал евреям жениться на христианках.

Империя не могла надеяться ни на долгий мир, ни на прочное счастье при правлении трех принцев, управляемых своими страстями; самым искусным из них был Константин; его уважали за справедливость, восхищались его мужеством, любили за доброту, но эти качества были омрачены безрассудной пылкостью, которая его погубила.

Констанций, слабый и самонадеянный, не мог ни делать добро, ни предотвращать зло. Констант, преданный удовольствиям, вызывал презрение своими пороками, обременял народ налогами и внушал одновременно желание и надежду свергнуть его.

Константин, не сумев убедить его принять свои претензии относительно Мавритании, решил добиться справедливости силой оружия. Быстро продвигаясь, он пересек Альпы; генералы Константа, знавшие его пылкий нрав, при его приближении притворились, что бегут. Константин преследовал их без осторожности, попал в засаду near Аквилеи и напрасно сопротивлялся множеству врагов, окруживших его; они сбросили его с коня и отрубили ему голову. Его брат Констант единолично воспользовался его наследством и объединил весь Запад под своей властью.

Ненависть победителя пережила его победу; он преследовал всех друзей Константина. Неудивительно, что в эти варварские времена церкви, семинарии, монастыри и скиты наполнялись за счет лагерей, дворов, городов и полей. Мантия религии была единственной защитой, под которой можно было жить в безопасности от тирании принцев, ярости партий и непостоянства судьбы.

Смерть Константина лишила Афанасия его самой твердой опоры; ариане обвинили его в ереси, мятеже и попытались опорочить его в глазах Константа и папы.

Святой Престол, занимаемый последовательно Сильвестром и Марком, тогда принадлежал Юлию. Этот папа, справедливый, милосердный, добродетельный, оказался достойным первых времен церкви: защищая несчастных от власти, он принял жалобы епископа Александрии, защиту которого подписали сто епископов; и, надеясь положить конец этим скандальным спорам, он созвал в 340 году собор, который собрался в следующем году в Антиохии. Церковь сохранила его каноны, однако примечательно, что в составленном там исповедании веры термин «единосущный» был опущен.

В большинстве дел, связанных с сектами и партиями, люди занимают больше места, чем вещи, и те, кто, кажется, защищает мнения, часто борются только за интересы. Напрасно папа Юлий искренне желал мира, страсти противостояли этому, и Констанций поддерживал арианскую фракцию.

В тот момент, когда собор считался завершенным, и шестьдесят католических епископов уже уехали, сорок оставшихся арианских епископов возобновили заседания и снова осудили Афанасия. Григорий был назначен на его место. Эта новость, распространившаяся в Александрии, вызвала там большое волнение. Народ противился установлению нового епископа; Григорий, сопровождаемый солдатами под командованием Филагрия, префекта Египта, вошел в город, как будто взял его штурмом; церкви были осквернены, девы оскорблены, католики massacred. Герцог Балан, исповедовавший политеизм, приказал высечь тридцать четыре человека. Он хотел исполнить приказ императора и отрубить голову Афанасию, который снова спасся бегством.

Тех, кого преследуют, всегда обвиняют в преступлениях; Григорий приписал все несчастья этого восстания интригам Афанасия; и, чтобы оправдать свое обвинение, он сфабриковал фальшивый указ народа Александрии, который подписали ариане, евреи и язычники.

Балан, воспользовавшись этим обстоятельством, чтобы утолить свою ненависть к христианам, распространил террор по всему Египту, убивая без разбора всех, кого подозревали в приверженности к осужденному епископу.

Афанасий, избежав оков своих врагов, поспешил в Рим, писал всем епископам, описывал им несчастья и оскорбления церкви и сравнивал себя с левитом Ефрема, который, увидев тело своей жены, ставшей жертвой самых ужасных оскорблений, разрезал его на двенадцать частей и послал их двенадцати коленам Израиля.

Император Запада, как и император Востока, вельможи их дворов, их министры, их стражи, толпа, раболепствующая перед фаворитами, легионы, знающие только власть, казалось, все тогда объединились, чтобы сокрушить Афанасия. Вся империя, как говорит историк того времени, с удивлением обнаружила себя арианской.

Некоторые смелые епископы, бесстрашный Юлий, великодушная Евтропия, сестра великого Константина, сопротивлялись потоку и защищали несчастных. Юлий созвал в Риме синод, который сами обвинители Афанасия требовали. Они отказались явиться на него.

Те же насилия, которые вспыхнули в Александрии, обагрили кровью Константинополь. Ариане только что вновь избрали Македония. Возмущенные католики восстановили Павла на его престоле. Констанций приказал Гермогену, начальнику кавалерии, изгнать католического епископа. Напрасно толпа защищала его; они вырвали его из церкви. Весь народ тогда восстал, обратил солдат в бегство и убил Гермогена. Констанций, в ярости, поспешил отомстить. Вид князя и его стражи сменил смелость на ужас. Сенат и народ, распростершись у ног императора, с трудом успокоили его гнев. Наконец, даровав жизнь мятежникам, он сократил наполовину ежедневную раздачу восьмидесяти тысяч мер зерна народу.

Между тем партия Афанасия, поддерживаемая папой, набирала силы на Западе. Констант, казалось, склонялся в его пользу и чувствовал необходимость восстановить общественный порядок, нарушенный столь постыдными спорами; он написал своему брату Констанцию: «Подражаем терпимости и благочестию нашего отца; это его лучшее наследие и основа его власти».

В том же письме он просил прислать ему нескольких арианских епископов, чтобы узнать и изучить их жалобы. Эти епископы прибыли с исповеданием веры, в котором не было слова «единосущный». Юлий и Констант отвергли его; ариане, которые обещали подчиниться решению папы, обвинили его в посягательстве на суверенитет церкви, судя епископа, уже осужденного собором. Римский собор поддержал права папы и окончательно оправдал Афанасия.

Все, казалось, тогда способствовало гибели империи. Вторжения варваров и небесные кары присоединились к гражданским беспорядкам и религиозным раздорам, ускоряя ее падение. В течение десяти лет почти все города Востока были потрясены землетрясениями. В то же время франки хлынули, как поток, в Галлию, которую они должны были однажды завоевать, опустошить, возродить и прославить.

Либаний, описывая нравы этого воинственного народа, считает его самым грозным врагом Рима. «Франки, – говорит он, – более страшны своим мужеством, чем числом; храбрые на море, как и на суше, они презирают непогоду, война – их стихия: они считают мир бедствием, покой – рабством; победители, они ничем не остановимы; побежденные, они быстро восстают, не давая врагам времени снять шлемы».

В 342 году Констант выступил против них: успехи этой войны были переменными, и император смог заставить их перейти Рейн только, заплатив им дань. Затем он отправился в Британию и одержал значительные победы над каледонцами, которых заставил подчиниться.

В консульство Плацида и Ромула [1] Восток снова стал ареной различных сражений, которые мужество римлян и персов делало кровавыми, а неспособность полководцев – нерешительными. Оружие Констанция в течение 344 года было удачным; он отбросил врага: его генералы одержали несколько побед над арабами, жившими в области, соседней с царством Саба, и которые, видя победу, уверовали в истину и приняли христианство. Эти арабы утверждали, что происходят от Авраама через сына Кетуры.

В это время епископ Феофил принес в Индию одновременно Евангелие и арианство. Говорят, что по возвращении он обратил народы Абиссинии.

Если христианство тогда распространялось в далеких странах, политика Сапора стремилась остановить его прогресс в Персии. Этот непримиримый враг римлян объявил войну и их вере; и, если верить историкам того времени, шестнадцать тысяч мучеников стали жертвами его жестокости.

В консульство Константа и Констанция император Востока приказал открыть в устье Оронта порт Селевкии. В том же году собор, собравшийся в Милане, разошелся, не решив ничего. Епископы Азии предложили новую формулу, епископы Европы не хотели менять Никейскую. Два императора, желавшие, но тщетно, положить конец этому долгому раздору, созвали в 347 году вселенский собор в Сардике. Сто семьдесят пять епископов собрались там. Арианские епископы отказались участвовать в заседаниях под предлогом, что не могут заседать с отлученным Афанасием, и образовали отдельное собрание.

Католический собор подтвердил решение папы, возобновил Никейское исповедание, низложил непокорных епископов и призвал императоров восстановить католиков на их престолах. Именно на этом соборе впервые торжественно признали верховенство епископа Рима.

Со своей стороны, арианский собор отлучил добродетельного Осия и самого папу, отрицал его верховенство, упорствовал в противостоянии Никейскому исповеданию и посеял семена разделения церквей Востока и Запада, которое существует и по сей день.

Констант встал на сторону католиков; Констанций не хотел принимать сторону ни одного из соборов.

Однако затянувшаяся война на Востоке, казалось, лишь усиливала вражду между двумя сражающимися народами. Решив предпринять решительный и масштабный шаг, Шапур вооружил всех персов; даже женщины присоединились к воинам. Римляне собрали все свои войска; весь Восток пришел в движение; две армии встретились близ Тигра. Констанций, тщеславный, как все слабые люди, приказал своим передовым отрядам отойти от реки и открыть свободный проход врагу: «Пусть они приблизятся, – сказал он, – выберут позицию и укрепятся на ней: все, чего я желаю, – это выманить их на бой. Я боюсь только их отступления».

Персы беспрепятственно переправились через Тигр и разбили лагерь близ города Сингары: приближение врага уменьшило уверенность и мужество Констанция; он позволил им спокойно укрепиться и сдерживал рвение своих войск, возмущенных этой трусостью. Элиан, офицер гвардии, командовавший в городе Сингара, не смог вынести дерзости персов, вышел ночью во главе небольшого отряда молодых солдат, проник в лагерь врага, перебил множество людей, посеял панику и отступил без преследования. Если бы император последовал примеру этого римлянина, персидская армия была бы уничтожена.

На следующий день на рассвете обе армии выстроились для битвы. Никогда две империи не выставляли столь внушительных сил; берега реки, обширные равнины Сингары были покрыты батальонами и эскадронами, чье оружие, освещенное лучами солнца, ослепляло взор. Высокие горы, окаймлявшие равнину, казались усеянными лесом копий насколько хватало глаз. Шапур, поднятый на щите, созерцал это величественное зрелище, но этот грозный вид, вместо того чтобы воодушевить его, наполнил его душу страхом. Пораженный порядком, царившим в рядах вражеской армии, и напуганный воспоминаниями о множестве побед, одержанных римской тактикой над бесчисленными силами, он почувствовал, как смелость в его сердце сменилась страхом; он дрожал за свой трон, забыл о своей чести, подал сигнал к отступлению, быстро переправился обратно через Тигр и оставил армию медленно отступать под командованием своего сына Нарсеса.

Римляне, видя, что враг отступает, громко требовали сигнала к бою. Констанций, столь же трусливый, как и Шапур, и видя в этом отступлении ловушку, тщетно пытался успокоить пыл своих легионов; они больше не слушали его, яростно бросились на врага, привели его в беспорядок, захватили лагерь, окружили и обезоружили Нарсеса.

Они одержали победу, но остались без командира. Часть римлян предалась грабежу и разврату; другие без порядка атаковали высоты, где укрепились несколько отрядов персов: после тщетных усилий они были отброшены и преследовались. Персы воспользовались этой неразберихой, отбили свой лагерь и прогнали римлян. Нарсес погиб в этой суматохе.

Констанций, неспособный исправить этот беспорядок, как и воспользоваться победой, бежал и увлек за собой все войска, последовавшие этому позорному примеру. На следующий день персы, более опечаленные своими потерями, чем гордые последними успехами, отступили и переправились обратно через реку.

Шапур, пристыженный своей трусостью и безутешный из-за смерти сына, в отчаянии рвал на себе волосы и приказал отрубить головы сатрапам, которые советовали ему начать войну. Такова была битва при Сингаре, где две армии поочередно были разбиты и обращены в бегство из-за некомпетентности своих командиров. Трусость двух монархов сделала бесполезной храбрость их солдат.

Констанций, побежденный персами, вернулся в свою столицу. Находясь под влиянием ариан, он преследовал их противников; но Констант, защитник католиков, угрожая ему войной, вынудил его уступить, и он согласился не только принять епископов, присланных его братом, но даже выслушать Афанасия. Он вызвал его к себе, но этот знаменитый изгнанник сначала отказался явиться; он слишком хорошо знал императора, чтобы доверять его слову.

Ариане, напуганные прибытием католических епископов в Константинополь, старались опорочить их в глазах общественности. Стефан, епископ Антиохийский, с помощью подкупленного слуги подослал к одному из них куртизанку и устроил так, чтобы их застали вместе: эта женщина, потерявшая свою дерзость при виде оклеветанного епископа, сама признала свою вину. Стефан был арестован, судим во дворце и низложен.

Тем временем Афанасий, ободренный защитой Константа, прибыл в Константинополь, посрамил своих врагов и получил от Констанция разрешение вернуться в Египет; его возвращение в Александрию стало триумфом.

Пока восточный император, строгий в нравах, важный в облике, но странный в поведении и робкий в политике, занимался лишь метафизическими спорами, окружал себя арианскими священниками, проводил жизнь среди соборов и вяло защищал империю от персов, Констант, более смелый, снова воевал с франками и, освободив Галлию, предавался излишествам в удовольствиях.