История римских императоров от Августа до Константина. Том 3. Клавдий (продолжение), Нерон

История римских императоров от Августа до Константина

Том 3. Клавдий (продолжение), Нерон

Жан-Батист Кревье

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Жан-Батист Кревье, 2025

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0065-8702-1 (т. 3)

ISBN 978-5-0065-8411-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Клавдий

Продолжение первой книги

§ II. Краткое описание Британии

Истинное название острова, который мы называем Британией, в древности было Альбион. Поскольку он является крупнейшим среди Британских островов, имя Британия закрепилось за ним, и ни один из упомянутых мною авторов не называет его иначе. Мы добавили к нему эпитет Великая, чтобы отличить от Бретани – провинции Франции, получившей своё название из-за бриттов, которые переселились туда в середине V века, изгнанные из своего острова англами и саксами, народами германского происхождения.

Я не стану останавливаться на описании местоположения Британии, как его определяли древние. Мы знаем её гораздо лучше них, а их представления были настолько неточными, что большинство полагало, будто она обращена к Испании на западе [1]. Они едва ли знали, что это остров; и хотя наиболее просвещённые среди них – Цезарь, Страбон, Помпоний Мела – говорят об этом без тени сомнения, для простых римлян это оставалось загадкой вплоть до того момента, как флот Агриколы при Веспасиане не обогнул её. Равным образом бесполезно пересказывать здесь их записи о климате, злаках и плодах, которые производит эта земля. Они не могут сообщить нам ничего нового по этим вопросам.

Этот большой остров, уже тогда чрезвычайно населённый, вмещал множество народов, отличавшихся друг от друга и даже имевших разное происхождение. Те, кто населял центральную часть острова, считали себя рождёнными от земли – то есть потомками древнейших жителей страны, чьё происхождение было забыто. Каледонцы, обитавшие на самом севере, по словам Тацита, благодаря высокому росту и светлым волосам, по-видимому, должны считаться выходцами из Германии. В силурах он усматривает сходство с испанцами – из-за смуглого цвета кожи и кудрявых волос; к тому же земли, которые они занимали у реки Северн, ближе к Испании, чем любая другая часть острова. Бриты, жившие рядом с Галлией, походили на галлов. Цезарь утверждает, что всё побережье этого региона было заселено переселившимися белгами, которые сохраняли названия племён, от которых произошли. Тацит добавляет и другие сходства: те же религиозные обряды, та же приверженность суевериям; язык, почти не отличающийся; одинаковый характер – отвага перед лицом опасности и робость, когда она наступала. Однако он замечает, что бриты сохранили больше гордости, поскольку ещё не были изнежены, как галлы, долгим миром. Можно отметить и другое различие: Гораций изображает бритов недружелюбными к чужеземцам [2], тогда как галлы, напротив, всегда радушно их принимали.

Если допустить различие в происхождении народов Британии, то естественно предположить его и в обычаях. Однако греческие и римские писатели не обладали достаточными знаниями об этой стране, чтобы подробно описывать эти детали. В целом они сообщают, что нравы бритов были очень просты и сохраняли всю грубость дикой, необузданной природы. У них есть молоко, – говорит Страбон, – но многие настолько неискусны, что не умеют делать из него сыр. Они не знают садоводства, а некоторые – даже основ земледелия. Цезарь также утверждает, что жители внутренних областей острова не сеяли хлеб. Они питались молоком и мясом своих стад, а также, вероятно, дичью – за исключением зайцев, которых избегали из суеверия. Они также считали запретным есть кур и гусей, хотя разводили их для забавы. Их одежда, столь же простая, как и пища, состояла из звериных шкур; их города представляли собой большие загоны посреди лесов, огороженные изгородями, окружённые рвами и наполненные хижинами, куда они в случае нашествия сгоняли свои стада. Их обычные жилища, возможно, были удобнее и менее примитивны. Цезарь упоминает их постройки, которые, по его словам, похожи на галльские. Он приписывает им ужасающее отсутствие естественной стыдливости в вопросах брака: Они живут, – говорит он, – по десять-двенадцать мужчин вместе – братья, отцы, дети – с таким же или большим числом женщин; и дети, рождённые от этих отвратительных союзов, считаются принадлежащими тому, кто взял мать в жёны, когда она была ещё девственницей. Страбон сообщает почти то же самое о жителях Ирландии. Св. Иероним [3] свидетельствует, что в его время такой же обычай существовал у варварских народов, населявших север Британии, и добавляет, что они ели человеческое мясо.

Во времена Цезаря бриты были настолько бедны, что имели лишь медные или железные монеты. Цицерон [4] также пишет в своих письмах, что у них нет ни золота, ни серебра. Однако Страбон и Тацит упоминают, что на острове были месторождения этих металлов – вероятно, небогатые. Олово Корнуолла, и сегодня столь ценное, в древности составляло главный предмет торговли Британии. Эта торговля очень древняя, и долгое время финикийцы monopolized её. Они отправлялись за оловом на Касситериды [5] – возможно, это и есть Корнуоллский полуостров, который из-за несовершенных географических знаний древние считали окружённым морем со всех сторон. Они так ревностно охраняли эту торговлю от других народов, что, по словам Страбона, один финикийский кормчий, заметив, что за ним следует римский корабль, желавший узнать путь к Касситеридам, намеренно посадил своё судно на мель, чтобы погубить любопытного римлянина. Тот погиб, тогда как финикиец, гораздо более искусный, сумел спастись и по возвращении на родину был вознаграждён государством за убытки, понесённые из-за добровольного кораблекрушения.

Итак, товарами, вывозимыми из Британии, были золото, серебро, олово, железо, меха, рабы и превосходные охотничьи собаки. Всё это имело свою ценность, а в обмен бритам привозили безделушки, способные ослепить варваров, – браслеты из слоновой кости, стеклянные украшения или изделия из янтаря. Британский океан, по свидетельству Тацита, также давал жемчуг, но тусклый и с пятнами. Некоторые считали, что разница между этим жемчугом и восточным обусловлена способом его добычи: в Персидском заливе его вылавливают, извлекая устриц живыми из скал, тогда как у берегов Британии его собирали уже выброшенным морем. Но, – замечает Тацит, – скорее сама природа не наделила этот жемчуг качествами, чем наша роскошь – жадностью и безумием. Его вывод разумен и подтверждён опытом. Жемчуг добывают в Шотландии и сегодня [6], и если бы существовал способ сделать его столь же прекрасным, как индийский, мы бы его непременно нашли.

Я уже рассказывал в «Истории Римской республики» о том, как сражались бритты и об их боевых колесницах. Добавлю здесь, что главной силой их войск была пехота. Перед битвой они раскрашивали тело вайдой [растение], придавая коже темно-синий, почти черный оттенок, полагая, что это сделает их более устрашающими для врагов. Их женщины также использовали эту краску, по-видимому, как украшение, подчеркивающее их красоту. Бритты отпускали длинные волосы, возможно, чтобы придать себе более дикий вид. В остальном же они брили все тело, за исключением верхней губы.

Их форма правления ко временам Тацита изменилась. После долгого периода царствования, при котором власть царей, вероятно, не была абсолютной, у них установился своего рода аристократический строй, который лишь разделял их силы между несколькими вождями и мешал объединению. «И это, – говорит историк, – наша главная опора против могущественных и воинственных народов. Они не умеют действовать сообща. Редко когда два или три племени соединяются, чтобы отразить общую угрозу. Поэтому, вступая в войну поодиночке, они в конце концов оказываются побежденными».

Цезарь, как известно, был первым из римлян, кто вторгся в Британию с армией. В «Истории Римской республики» я изложил его собственный рассказ о подвигах в этой стране, которые не были особенно значительными и в которых он скорее познакомил римлян с бриттами [7], чем покорил их. Затем начались гражданские войны, и вожди республики обратили свои силы против нее самой. Август, оставшись единственным владыкой империи, дважды задумывался о возобновлении замыслов своего двоюродного деда [Цезаря] относительно острова Британия, если только не предположить, что он просто хотел запугать бриттов и заставить их уважать имя Рима. Ему это удалось. Цари и народы этого великого острова, по крайней мере ближайшие к Галлии, отправили к нему послов, воздали почести и согласились платить пошлины за все товары, ввозимые из их страны в Галлию или вывозимые из Галлии в их страну.

Август на этом остановился, а Тиберий, стремившийся лишь к покою и миру, последовал его примеру. Страбон, писавший при этом принце, оправдывает пренебрежение римлян к жалкому завоеванию, которое не могло принести им никакой пользы. «Что они выиграют, – говорит он, – подчинив себе бедные и нищие народы? Пошлины, которые они взимают со всей торговли между Галлией и Британией, приносят им больше, чем дань, наложенная на бриттов, значительную часть которой пришлось бы тратить на содержание войск, необходимых для удержания острова».

Мы видели планы Калигулы относительно Британии, которые свелись к сбору раковин. При Клавдии римляне окончательно утвердились там. Этот принц, мало способный понять политические соображения, остановившие Августа, без сомнения, увлекся блестящей идеей перешагнуть преграду Океана, подчинить римскому владычеству народы, всегда сохранявшие свободу [8], и услышать, как его называют победителем не только непокоренных, но и неизвестных до него народов. Поэтому он воспользовался случаем, который представил ему некий Верик, изгнанный с острова враждебной партией и умолявший о защите, чтобы вернуться. Клавдий приказал Авлу Плавтию вступить в Британию с подчиненными ему легионами.

Римские солдаты неохотно соглашались отправиться в другой мир – так они воспринимали страну, куда их вели. Чтобы сломить их сопротивление приказам своего командира (консульского ранга), вольноотпущенник Нарцисс осмелился явиться в их лагерь и взойти на трибунал Плавтия, чтобы обратиться к ним с речью. Но они и слушать его не хотели, крича «Сатурналии!», упрекая его в рабском прошлом. Однако негодование подействовало на них сильнее, чем долг, и они заявили своему генералу, что готовы следовать за ним.

Плавтий совершил переправу, но Дион (или, по крайней мере, его сократитель) настолько неточен, что не сообщает нам, из какого галльского порта отплыл этот генерал и в каком месте острова высадился. Можно предположить, что он последовал маршрутом Цезаря, отплыл из порта Итий [9] и его окрестностей и высадился в области Кент. Он разделил свою армию на три части, чтобы избежать трудностей, связанных с большим числом, и держать островитян в неведении относительно места, где им следует ожидать нападения. Но для бриттов эта предосторожность оказалась излишней. Они не были настороже, и Плавтий не встретил никакого сопротивления при высадке.

Испуганные варвары сначала отступили в свои леса и болота, куда римлянам пришлось идти, чтобы сразиться с ними. В конце концов они нашли их и разбили Каратака и Тогодумна, сыновей Кунобелина, о котором уже упоминалось при Калигуле. Бритты не пали духом. Они надеялись, что экспедиция Плавтия постигнет участь похода Цезаря и что, оказав ему упорное сопротивление, они сведут на нет его усилия и заставят его покинуть их остров. Они не учитывали, что обстоятельства сильно изменились и что римляне, став мирными хозяевами Галлии, могли позволить себе время для их покорения. Произошло несколько мелких стычек, в которых островитяне, потерпев поражение, были вынуждены отступать, и Плавтий, неизменно побеждая, дошел до устья Темзы.

Его остановила неудача, а также необходимость дожидаться Клавдия, который намеревался лично возглавить армию, если начало предприятия обещало успех. Он никогда не видел войны. Он жаждал настоящего триумфа, считая триумфальные украшения, дарованные ему сенатом за победы его легатов, слишком обыденной честью, недостойной императорского величия.

Узнав об успехах Плавтия, он выехал из Рима, оставив своему коллеге по консулату Вителлию управление делами империи. Он отплыл из Остии, прибыл в Массилию, пересек всю Галлию и снова сел на корабль в Гесориаке [10], совершил переправу и присоединился к армии на берегах Темзы.

Дион утверждает, что Клавдий перешел эту реку и приписывает ему победу в битве над варварами и взятие Камулодуна [11], резиденции Кунобелина. Согласно же Светонию, во время пребывания в Британии Клавдий занимался только принятием покорности побежденных народов: он не дал ни одного сражения, не пролил ни капли вражеской крови. Здесь я скорее поверил бы Светонию. Вполне возможно, что Дион приписал Клавдию подвиги его легата Плавтия. Достоверно то, что император пробыл на острове недолго – всего шестнадцать дней, после чего отправился обратно в Рим.

Тем не менее, он так гордился этой экспедицией, что несколько раз приказывал легионам провозглашать себя императором (победоносным полководцем), хотя, за исключением одного случая при Калигуле, всегда было принято принимать этот титул лишь однажды за все успехи одной войны. Он отправил своих зятьев, Магна и Силана, в Рим с известием о своих завоеваниях, и сенат осыпал его всевозможными почестями: триумф, прозвище «Британский» для него и его сына, две триумфальные арки – одну в городе, другую в том месте Галлии, откуда он отплыл в Британию, – ежегодный праздник в память о его подвигах. По этому случаю Мессалине также были дарованы все почетные привилегии, которыми пользовалась Ливия, мать Тиберия.

Возвращаясь в Рим, Клавдий избрал путь через По и вошел по этой реке в Адриатическое море на корабле, который, по словам Плиния, скорее заслуживал названия дома. Все его путешествие заняло шесть месяцев, и он прибыл в город в начале консульства Криспина и Тавра.

Л. КВИНКЦИЙ КРИСПИН (во второй раз) – М. СТАТИЛИЙ ТАВР. 795 г. от основания Рима, 44 г. от Р. Х.

Триумф Клавдия был отпразднован со всей возможной пышностью. Сам восхищаясь тем, как он смог достичь такой славы, он не поскупился ни на что, что могло подчеркнуть её блеск, и разрешил наместникам провинций и изгнанникам прибыть в Рим, чтобы стать свидетелями этого. Он также пожелал, чтобы все, кто получил в той же войне триумфальные украшения, сопровождали его колесницу. Их было великое множество, ибо Клавдий, снисходительный во всем, щедро раздавал эти почетные награды, удостаивая ими даже за незначительные заслуги простых сенаторов и даже юного Силана, предназначенного стать его зятем, который едва вышел из детского возраста. Эта блистательная толпа шла пешком за триумфальной колесницей. Лишь один, выделявшийся среди всех, поскольку он уже во второй раз удостаивался этих столь великих украшений, ехал на коне, покрытом великолепной попоной, и был облачен в тунику, расшитую пальмовыми ветвями. Это был Красс Фруги, тесть Антонии, дочери Клавдия. Мессалина в роскошной колеснице подобным же образом следовала за колесницей супруга, которого покрывала позором. Все церемонии триумфа были соблюдены неукоснительно, и Клавдий поднялся на коленях по ступеням Капитолия, поддерживаемый двумя зятьями.

В дни, последовавшие за триумфом, были устроены игры всех видов: гонки колесниц в цирке, состязания атлетов, травля медведей, военный танец, исполненный юношами, привезенными из Азии, театральные представления. Наконец, чтобы как-то увековечить свой триумф над Океаном, который он якобы покорил, Клавдий распорядился поместить морской венок рядом с гражданской короной, всегда украшавшей фронтон императорского дворца.

В то время как Клавдий с такой помпой праздновал свои победы над бриттами, бритты вовсе не были побеждены. Они по-прежнему отстаивали свою свободу и вели войну против Плавтия, оставшегося в стране с большими силами. Веспасиан, тогда командовавший легионом, особенно отличился в этой войне. Он дал тридцать сражений врагу, взял двадцать городов, подчинил два британских племени и захватил остров Уайт. За это он был награжден триумфальными украшениями, и это стало первой ступенью к тому высокому положению, которого он достиг впоследствии [12]. Плавтий провел четыре года, расширяя и укрепляя свои завоевания. Он побеждал народы, заключал с ними договоры, и, чтобы эти народы могли доверять всему, что будет установлено и согласовано им, сенат издал декрет, согласно которому договоры, заключенные Клавдием или его легатами, имели бы ту же силу, как если бы в них участвовали власть сената и народа. Таким образом, большая часть земель к югу и северу от Темзы была превращена в римскую провинцию. Плавтий, вернувшись в Рим при четвертом консульстве Клавдия, удостоился овации – чести, в то время исключительной для частного лица, и, как я полагаю, здесь мы видим последний пример этого при императорах. Во время церемонии Клавдий неизменно сопровождал его, уступая ему место по правую руку.

Я хотел сразу изложить то, что Светоний и Дион сообщают весьма кратко о первых завоеваниях римлян в Британии. Последующие события будут подробнее описаны Тацитом, когда придет время.

Факты, которые Дион приводит для консульства Криспина и Тавра, немногочисленны и не слишком значительны. Клавдий предоставил своему префекту претория Рубрию Поллиону право заседать в сенате, когда он сопровождает императора, ссылаясь на пример Августа, который, по его словам, поступил так же с Валерием Лигуром. Он предоставил ту же привилегию Лакону, начальнику стражи при Тиберии, а затем управляющему доходами принца в Галлии. Он также наградил его консульскими украшениями и, согласно Светонию [13], щедро раздавал эти почести даже управляющим низшего ранга.

Он вернул сенату управление провинциями Ахайя и Македония, которые Тиберий присвоил себе.

Он расширил владения Коттия, малого князя, обосновавшегося в Сузе в Альпах и союзника римлян. Коттий не подчинялся их владычеству, скрытый своей безвестностью и защищенный неприступными высотами своих гор. Однако он понимал, что не может оставаться полностью независимым от столь грозной державы. Он искал дружбы Августа, который ему её даровал, и даже принял его имя, называясь Юлием Коттием. В своем малом государстве этот князь имел великие замыслы. Он осуществил весьма значительные работы, чтобы сделать проходимыми альпийские перевалы в своих владениях. Он мудро управлял своими подданными и обеспечил им полное спокойствие под защитой римлян. Клавдий, одновременно расширив его владения, даровал ему титул царя. После его смерти Нерон присоединил его земли к империи. Но память об этом добром князе долго жила в стране, которой он правил. Еще во времена Аммиана Марцеллина показывали его гробницу в Сузе и даже оказывали ему некоторое почитание. Его имя сохранилось в названии Коттийских Альп, известных в древности.

Клавдий лишил родосцев свободы, которой они злоупотребляли, доходя до распятия римских граждан. Позже он вернул им её, как мы отметим, но лишь после того, как они в течение нескольких лет несли наказание за свою дерзость.

Некто Умброний Силон осмелился бросить вызов мести вольноотпущенников Клавдия. Будучи проконсулом Бетики, он навлек на себя их ненависть. Они добились его отзыва под предлогом, что он не обеспечил достаточных поставок для римских войск, охранявших Мавританию, и даже убедили Клавдия изгнать его из сената. Умброний, желая показать, как мало он ценит достоинство, которого его лишили, публично выставил на продажу свою сенаторскую тогу. Не сообщается, чтобы с ним случилось что-то худшее.

М. Виниций, бывший муж Юлии, дочери Германика, казненной Клавдием, тем не менее был назначен тем же императором консулом на следующий год. Это было его второе консульство, в котором его коллегой стал Статилий Корвин.

М. ВИНИЦИЙ II – Т. СТАТИЛИЙ ТАВР КОРВИН. 796 г. от Р. Х. – 45 г. н. э.

Этот год также беден событиями. Клавдий изменил порядок, установленный в последние годы Тиберия, для принесения ежегодной присяги сенаторами. Он не пожелал, чтобы каждый сенатор произносил её формулу, но чтобы претор произносил её от имени всего своего сословия, трибун – от имени всех трибунов, и так для каждого разряда, из которых состоял сенат. Сам он, по своему обыкновению, поклялся соблюдать постановления Августа.

Он положил конец произволу частных лиц, самовольно воздвигавших себе статуи. Город был переполнен ими, все общественные места были загромождены. Клавдий распорядился перенести уже существующие статуи в разные места и запретил впредь частным лицам удостаивать себя этой чести без разрешения сената, за исключением тех, кто построил или восстановил какое-либо общественное здание: в таком случае они могли изобразить себя и членов своей семьи либо на картине, либо в статуе.

Клавдий попытался искоренить другой, несравненно более важный и трудный для устранения злоупотребление. Осудив на изгнание магистрата, виновного в вымогательстве, он по этому случаю возобновил старые постановления, запрещавшие переходить с одной должности на другую без промежутка. Он желал, чтобы магистраты после окончания срока оставались некоторое время в частном положении, дабы те, кого они притесняли, могли свободно привлечь их к суду. А чтобы они не уклонялись от наказания за свои несправедливости под предлогом отсутствия, он также запретил им путешествовать. Наконец, он распространил свое постановление не только на начальников, но и на их легатов, установив для всех одинаковую обязанность выждать промежуток времени, прежде чем они смогут занять какую-либо общественную должность.

Вероятно, чтобы обеспечить исполнение этого постановления в отношении путешествий сенаторов, он добился декрета, предоставлявшего ему право давать им отпуска, тогда как ранее, как во времена республики, надлежало обращаться за этим к сенату.

Клавдий обещал игры в честь своего похода в Британию. Он дал их в этом году и добавил к ним весьма щедрую раздачу денег. Граждане, получавшие от государства регулярные хлебные раздачи, получили одни – триста [14], другие – до тысячи двухсот пятидесяти сестерциев на человека [15]. Дион отмечает, что Клавдий не лично руководил всей раздачей этих денег. Начав её, он поручил завершить её своим зятьям, не желая прерывать свое любимое занятие – судебные разбирательства.

Чтобы ничего не упустить, скажу, что Клавдий восстановил пятый день Сатурналий, добавленный Гаем и впоследствии отмененный. В этом году произошло солнечное затмение первого августа, в день рождения Клавдия. Опасаясь, что суеверная толпа не истолкует это как дурное предзнаменование для него, он заранее приказал вывесить предсказание об этом затмении вместе с научным объяснением этого явления.

Консулами следующего года стали два знатнейших мужа: Валерий Азиатик, который, уже занимая консульство при Тиберии или при Гае, получил от Клавдия второе, видимо, в награду за услуги, которые, как сообщает Тацит [16], он оказал в походе против Британии; и М. Силан, брат Л. Силана, зятя Клавдия, и правнук правнучки Августа, при котором он родился.

ВАЛЕРИЙ АЗИАТИК II – М. ЮНИЙ СИЛАН. 797 г. от Р. Х. – 46 г. н. э.

Азиатик, если верить Диону, был назначен консулом на весь год, но не пожелал пользоваться этой привилегией и сложил полномочия досрочно, чтобы не навлекать на себя зависти, к которой, как он знал, был слишком подвержен из-за своего огромного богатства. Тот же историк утверждает, что в те времена были и другие, кто, подобно Азиатику, назначенные консулами на целый год, сложили полномочия, не дожидаясь срока, но по противоположной причине: их скромные средства не могли покрыть огромных расходов, требовавшихся для консульства.

Виниций, бывший консулом в прошлом году, погиб в этом году из-за злодеяния Мессалины. Это был кроткий человек, занятый своими частными делами и совершенно неспособный нарушить государственный порядок. Но он отказался участвовать в разврате Мессалины, и она приказала его отравить. После смерти ему были устроены публичные похороны, что ничуть не повредило его врагу.

Азиний Галл, внук Агриппы через свою мать Випсанию и единоутробный брат Друза, сына Тиберия, замыслил заговор с целью захватить власть. Нет умов, более склонных к гордыне из-за знатности своего происхождения, чем те, у кого нет никаких других достоинств. Низкорослый, дурной наружности, без ума, без талантов, Азиний Галл считал, что всё должно принадлежать ему благодаря великим именам его рода; и, не имея ни сил, ни денег, он воображал, что стоит ему подать сигнал, как граждане поспешат встать под его знамена и признать его императором. Когда заговор был раскрыт, его безумие спасло его. Столь плохо продуманное предприятие сочли плодом расстроенного ума. Его слишком презирали, чтобы казнить, и Клавдий ограничился ссылкой.