Зеркало для Вселенной

Зеркало для Вселенной

Екатерина Сирота

Дизайнер обложки Елена Саруханова

Корректор Кристина Шабунина

© Екатерина Сирота, 2025

© Елена Саруханова, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-8511-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зеркало для Вселенной

Почти девять вечера, август, долгожданная вечерняя прохлада, стук каблуков по асфальту… Полина впервые за долгое время обула босоножки на каблуках, вытащила сама себя за шкирку на ретроспективу фильмов Тарковского. Просто заставила. Она всегда была с характером – так считала мама. А каблуки да качественно хорошая мина при плохой игре – незатейливый женский способ доказать самой себе, что можешь ещё жить, когда пусто, смертельно пусто.

Кажется, сама Вселенная держит тебя за ниточки, ведёт, а ты только подрагиваешь в неумелых изломанных движениях. Это только так кажется, что ты дышишь, двигаешься и принимаешь решения сама. «Я могу говорить» – и снова в такт каблукам слова из фильма «Зеркало», самого любимого из всех фильмов Тарковского: «Громко и чётко, громко и чётко… Я могу говорить». А завтра снова стрелочный перевод – и поезд Полининой жизни помчит по одному из путей. Какому только? Она не знала. Надеялась, конечно, но не знала. Всю свою жизнь – почти сорок лет – пыталась понять, «может ли она говорить» в контексте фильма – то есть творить. А творить для неё означало видеть то, чего не видят другие. И главное – уметь описать увиденное языком математики.

Вот Вселенная – только присмотрись, – удивительная, маняще бесконечная, многоголосая в своем звучании, сложная в своей простоте. Опиши её изгиб – он постоянно движется, меняется, как в танце. Вдохни – и передай миллиарды запахов, цветов, звуков, законов, ухвати хоть что-то. Кому-то дано. Те, кто может отражать Вселенную для других, – поэты с большой буквы, они умеют говорить. Полина иногда умела, а иногда начинала мучительно заикаться, как тот юноша в фильме. Тяжело и мучительно заикаться. В такие моменты ненавидела себя, страдала сама, страдали все окружающие, а главное – семья, муж и дочка.

Да, она была математиком. Широко известным в узких кругах в своей области исследований, а именно – теории прогнозирования. «Прогноз» в переводе с греческого означает «предсказание, предвидение». В науке – да, Полине было подвластно многое, очень многое. Коллеги уважали её и завидовали ей: лучшая среди равных. А вот в жизни… Ах, если бы в жизни предвидеть. Нет, нельзя. Жить сегодня и одним днём – вот настоящее искусство.

А завтра… Завтра всё разрешится: будут представители одного из крупнейших научно-исследовательских центров Москвы. Проект, который последние пару лет проходил апробацию в двух соседних регионах, возможно, начнут внедрять по всей стране… От этого будет зависеть многое: отношения с мужем и дочкой, возможный переезд в Москву. Муж категорически против, дочка – тоже. У каждого свои причины, свои поводы для непонимания друг друга. Всё сложно и одновременно очень просто – как говорят психологи, конфликт интересов. Может, просто недостаточно любви, которая жертвовать помогает?

А сама Полина готова жертвовать? Самое страшное, что, видимо, только ради науки, – так её муж считает. И ещё, возможно, раскроется тайна, которую Полина хранила многие годы. Ну не совсем тайна, просто она никому об этом не говорила – можно ли это тайной назвать? Что же, завтра наступит время собирать камни…

Часть первая. С чего всё началось

Как в жизни всё переплетено. Все связаны со всеми. Бесконечная мозаика человеческих жизней, каждая из которых – её неотвратимо малая часть. Или калейдоскоп: тряхнул его – и новый узор. Кто смотрит в него и от кого зависит, изменится ли он? Цепочка событий, мыслей, поступков… Полинина мама вышла замуж второй раз. А с Полиным отцом они развелись, когда ей не было и трёх лет. Так что никакой трагедии. Зато есть воскресный папа – известный в городе журналист, походы в кафе-мороженое по выходным, позже – на выставки друзей-фотохудожников и прочие культурные мероприятия. Запах краски в типографии, перебивающий друг друга цокот печатных машинок на работе у отца. Круглый год открытая настежь форточка: шесть человек в одной комнате, курили прямо здесь. Только у редактора был отдельный кабинет.

Полина обожала походы в редакцию. Однажды принимала участие в так называемом импровизированном фильме, который снимали папины коллеги-журналисты. Множество фотографий, где они в разных ролях и нарядах из подручных средств изображают героев-большевиков, разложены прямо на полу. Потом все это будет собрано и наклеено на общий рулон. Под каждой фотографией – подпись, смеялись всей редакцией. Вот такой юмор – острый, лёгкий, как отношение к жизни, – был привит Полине с детства, другого она не понимала, став взрослой. Как, впрочем, и современную журналистику – ту, что жаждет привлечь читателя чужим горем, страшными ДТП, бьющими по глазам заголовками и фотографиями.

Дома у Полины было два: воскресный папа и его воскресный дом, там, где раньше жили бабушка и дедушка, в самом центре города. И родной – получается, что будничный, – где они жили с мамой и отчимом. Первый раз Полина узнала об отчиме из разговора, случайно подслушанного. Она как раз была у отца, из соседней комнаты доносился его голос:

– Господи, Надя, да он же совсем мальчишка! Как его Полька воспримет? Да у него ещё молоко на губах не обсохло – чужого ребёнка воспитывать!

Полина помнит только, что первые минуты не могла сопоставить слова и действительность. Так часто бывает, когда новости ледяным дождём меняют температуру твоего пространства. Засыпала вопросами отца. Тот только буркнул: «Мама всё объяснит», – уткнулся в газету и закурил.

Да, Игорю было двадцать шесть, маме – тридцать три, отцу – почти сорок, а Полина пошла в первый класс. Появился новый человек в их с мамой жизни, а в Полининой – чуть позднее – новый виток, который и определил собой остальные тропы, дороги, мысли и всё, что вмещает судьба человека.

Полина приняла Игоря на удивление легко, хотя первое время, конечно, примешивалось острое и незнакомое ей чувство ревности к маме. Просто вдруг разделили их общее с мамой пространство. Только позднее пришло ощущение, что оно изменилось, стало другим, соединилось с миром Игоря. Он появился на следующий день после того, как мама объявила, что жизнь их скоро изменится. Появился с пакетом, полным фруктов, прямо перед 1 сентября.

Полина стояла в проёме двери и смотрела, как мама с Игорем выгружают на стол виноград, персики и яблоки. В конце 1990-х это была относительная роскошь. Игорь тогда работал на птицефабрике, хотя по образованию был плановиком пятилеток, экономистом – сейчас такой специальности нет и в помине. Виноград – прозрачный, зелёный и тёмно-синий, ягоды плотно прижались друг к другу, вобрав в себя тепло и солнце уходящего лета. Капельки воды подрагивают на кистях, отражая оттенки зелёного и синего. В каждой плотной продолговатой ягоде – тайна лета, медленно перетекающего в начало осени. В тот же вечер Полина вышла гулять, прихватив с собой почти все фрукты, которые были на столе, к великой радости соседских детей. Мама потом очень ругалась, говорила: «Ну зачем всё-то было выносить?!» А Полина и сама себе не могла объяснить свой поступок.

Привязанность к отчиму постепенно вытесняла серое, вязкое чувство ревности. Он делал с Полиной уроки, никогда не раздражался, у мамы же, по её словам, не хватало терпения, несмотря на то, что она была педагогом, работала заведующей детским садом. А ещё с ним читали и обсуждали книги Беляева, Майн Рида, слушали Гребенщикова и ходили на концерт «Наутилуса» – первый взрослый концерт для Полины.

У Игоря была феноменальная память. Он помнил и знал даты самых незначительных исторических событий, сражений, имена древнегреческих философов и поэтов, их работы и высказывания. Полина обожала смотреть с ним популярную в те годы передачу «Что? Где? Когда?». Он отвечал на все вопросы. Природа одарила его, только, казалось, перестройка не давала ему крылья расправить. Игорь всё повторял, что мечтал планировать те самые пятилетки, а приходится на птицефабрике работать. Время такое было. А потом наступило другое… Но об этом дальше.

Игорь прекрасно знал математику. В седьмом классе у Полины началась геометрия, пришёл новый учитель. Многое не получалось, было непонятно. Игорь объяснял решения своими способами. Нашёл на книжных развалах старые сборники олимпиадных задач. Полина до сих пор хранит тоненький сборник известного советского математика Арнольда «Задачи для детей от 5 до 15 лет» – 79 задач для культуры мышления. Обложка потёрта, на ней сам Арнольд в футболке, джинсах с каким-то малышом – удивительно тёплая фотография… Те упражнения, которые для пяти лет, дались мучительно тяжело – вот такая была слабая у Полины культура мышления. Задачи разбирали вместе, рисовали схемы.

– Ты пойми, Полин: всё должно быть просто, на уровне перекладывания спичек! Пусть решение будет понятно тебе самой настолько, чтобы ты могла объяснить его маленькому ребенку.

«На уровне перекладывания спичек» – эту фразу часто повторяла своим студентам, когда училась в аспирантуре и вела занятия у первокурсников, а Игоря уже давно не было. Для неё давно, а для Вселенной – каких-то пять лет, миг один…

– Понимаешь, математика – это просто язык, на котором мы учимся с тобой говорить.

«Громко и чётко, громко и чётко» всю жизнь пыталась учиться говорить на этом языке.

На очередное родительское собрание в школе ходил отец. У мамы на работе произошел новый форс-мажор – потекли трубы, – и она осталась до ночи в детсаду. Собрание было в пятницу, а в субботу Полина, как обычно, поехала к отцу. Открыла дверь своим ключом. Отец не встретил, не услышал её: разговаривал в соседней комнате по телефону. Обрывки фраз доносились, скрывая ответы диалога на той далекой стороне провода.

– Детка, я приеду, обязательно! Потерпите немного. Нужно уладить кое-что на работе. Готовь пока Аню и забирай документы из школы.

Голос отца стал тише. Полина молча стянула кроссовки, прислушиваясь. Надо же: «детка»! Так он называл только Полину. Стало тревожно, неприятно засосало под ложечкой. Отец наконец-то услышал её:

– Детка! Приехала! У меня для тебя хорошие новости!

Сердце как-то вдруг оборвалось, будто предчувствуя что-то, словно будущее из-за облака выглянуло и снова спряталось – только очертания его в сознании отпечатались неясным рисунком. Нельзя… Рано ещё, рано.

– Что за новости?

– Кажется, дедушкины гены в тебе начинают просыпаться!

Отец засмеялся, таким родным, привычным жестом щёлкнул зажигалкой и закурил.

– В смысле, пап? Какие ещё гены, о чем ты?

– На собрании тебя вчера очень хвалила учительница математики, симпатичная такая брюнетка!

– Какая же она симпатичная! Ей сорок почти! Что говорила?

– Сказала, что ты её удивляешь. Что, наверное, она будет готовить тебя к олимпиаде. А потом поинтересовалась, занимаемся ли мы с репетитором. Вы что, с мамой правда репетитора наняли?

– Да ты что! Игорь со мной занимается, да и самой интересно…

– Знаешь, дед говорил, что если ты вдруг надумаешь стать математиком или прикладником, как он сам, то, когда тебе исполнится семнадцать, можно будет открыть доступ к его библиотеке. Некоторые книжные шкафы отец запирал на ключ… Ты же помнишь, он был болен, вёл себя странно последний год жизни…

Полина было шесть, когда умер дед, и она его почти не помнила. Знала только, что он был известным в своей области прикладным математиком и всю жизнь работал на оборонную промышленность. Когда мама с папой поженились, и мамина дальняя родственница пригласила её в ГДР, поехать не разрешили: дедова работа стала препятствием для выезда.

В следующие выходные отец уехал в длительную командировку в Москву. Сказал, что на месяц, а может, даже больше:

– Буду скучать, детка, не грусти!

– Ладно, пап! Колу привези, ты обещал.

В конце девяностых это была мечта – попробовать колу. Отец рассказывал, как обжигает сладкий кофейный… хотя нет… неповторимый острый, солнечный летний напиток. Вроде простая газировка, а остаётся привкус волшебства и праздника.

А потом действительно началась активная подготовка к районной олимпиаде по математике. Полина оставалась с учительницей после уроков, дома занималась с Игорем. Десятки задач, примеров – и такое новое острое чувство азарта и даже эйфории, когда решения приходили быстро. Полина стала физически ощущать их красоту и гармонию. Это был идеальный мир, который она создавала сама. Игорь часто заставлял находить новые решения, говорил, что предыдущие слишком громоздкие. Полина сначала обижалась, но поиски продолжала. Комкала исписанные листочки и швыряла прямо на пол. Отчим только посмеивался.

Ей часто снилась снежинка на ладони. Поздний морозный вечер, она стоит на автобусной остановке одна, напротив старый парк и арка. Самое удивительное зимой – это видеть, как свет фонаря выхватил для тебя чудо танцующих в бесконечности Вселенной её серебряных ледяных частичек. И вдруг в арке появляется ангел. Полина точно знала, что это он, только почему-то не могла его разглядеть.

– Ангел, ты здесь? Мне страшно, возьми меня за руку.

Он неизменно брал её руку и подносил к глазам так близко, чтобы она могла разглядеть снежинку. Она начинала таять, неравномерно теряя чистоту своих линий и сложных узоров.

– Поправь её, Полина! Быстрее!

– Но как?! У меня не получится!

– Значит, ты ещё не готова, Полина.

Она просыпалась. Было чувство, словно забыла что-то важное, что-то жизненно важное не увидела или потеряла. А может, ещё не нашла?

На районной олимпиаде Полина заняла второе место, уступив первенство школе с математическим уклоном, которую как раз и оканчивал Игорь. Учительница позвонила вечером и сообщила результаты.

Решили отпраздновать всей семьей и прокатиться на катере. Была поздняя тёплая осень, последнее тепло и последние прогулки по реке. Полина каталась когда-то давно с классом. С собой взяли термос, мама заварила свой любимый чай с мятой и чабрецом, быстро нажарила гренок. Ехали в пустом троллейбусе до пристани. Из маминой сумки разносился запах дома и тёплых золотистых гренок, ужасно хотелось есть. Игорь смеялся: «Терпи!» Катер был старый, краска на бортах облупилась. Его покачивали чёрные волны, звонко шлёпая по днищу, вытесняя из своей стихии. Пассажиров было мало: уже не сезон. Поднялись на борт и заняли столик. Катер ещё не отшвартовался. Вдруг сзади – знакомый смех. Такой знакомый, что Полине даже не надо было оборачиваться, но она всё-таки повернулась. Отец. Он держал за руку высокую женщину, яркую, рыжую. Красное пальто и вязаный длинный шарф, а рядом такая же рыжеволосая девочка. «Наверное, ровесница», – подумалось машинально.

Растерянные глаза отца. И мгновенная реакция Полины – сбежать. Рванула на берег, задев плечом рыжую девочку. Потоки слёз, скорость, ветер свистит в ушах, а в висках пульсирует: «Детка!» Торопливый стук маминых каблуков сзади и окрики Игоря. Испорченный вечер и появившийся в жизни новый вкус – предательства.

И снова жизнь вплела новый виток в свой удивительный узор, где дом отца перестал быть для Полины её домом. Дом – это родное пространство, наполненное тобой и твоими мыслями, твоими привычками и даже поступками. А если в коридоре висит красное пальто, а на полке змеей свисает длинный вязаный шарф, значит, в реку времени льются новые потоки, чужие… И пространство дома тоже становится чужим. Вот так. Окна настежь, дом отдает тепло и Полинины запахи, готовясь впитать неуловимый запах духов рыжей женщины и девочки.

Несколько недель после той встречи Полина отказывалась говорить с отцом по телефону или просто бросала трубку, если подходила сама. Мама уговаривала, объясняла, что отец не виноват. «Просто жизнь сложна и многообразна» – любимое её выражение. Сложна и многообразна. А вот чтобы это принять, требуется сама жизнь. Парадокс, почти как лента Мёбиуса – простейшая неориентируемая поверхность с краем. Ключевое слово – неориентируемая.

Полина сидела по выходным в центральной библиотеке города. На столе стопка книг. До нашествия интернета – ещё годы, а сейчас – эра долгого, а потому настолько ценного поиска информации, поиска, сопровождающегося тихим шелестом страниц. Этот поиск живой, он имеет запах книг и предвкушения нового. Полина читала, как в далёком 1858 году ленту Мёбиуса открыли два немецких математика: сам Мёбиус, в честь которого её и назвали, и Иоганн Листинг. Много всяких математических идей связано с ней, и даже писатели-фантасты упоминают её.

Накануне зимних каникул Полина возвращалась домой из библиотеки. Стемнело рано, было морозно, тихо шёл снег. Троллейбусная остановка пуста: выходной. Остановок тогда не объявляли. Полина ещё плохо ориентировалась в городе, это были первые самостоятельные выезды. Уткнулась носом в ледяное стекло. На нём узоры морозными кружевами скатертью стелются. Начнёт дышать – от дыхания зимняя ткань рвётся, оставляя прогалины на окне. Зато становятся видны фонари на проспекте, тёмные очертания домов и остановки. Не пропустить бы свою. Полина думала об отце, понимала, что очень скучает. Как не хватает ей совместных выходных, запаха его сигарет, смеха… А ещё она скучала по их общему дому.

От остановки до дома через несколько дворов в темноту лентой тянется заснеженная дорожка. Деревья чёрными ветвями держатся за провода. Жёлтыми квадратами светятся окна домов. Хруст снега под ногами – и вдруг схватившее за горло чувство одиночества. Полина пустилась бегом, у своего подъезда – не поверила глазам, сердце застучало в горле то ли от быстрого бега, то ли от волнения – она увидела отца. Он стоял почему-то без шапки и курил. Вдруг заметил её и пошёл навстречу. Несколько шагов – и она уткнулась носом в его куртку. Отец крепко обнял и поцеловал в макушку. Минуты принятия нового мира и новой реальности. Вдыхала такой родной запах прокуренной куртки, чувствовала тепло его дыхания… Договорились, что увидятся в следующую субботу на катке.

Следующие выходные выдались солнечными. Каток располагался рядом с домом отца. Каждую зиму, если погода позволяла, они катались вдвоём, хохотали, а потом шли в соседнюю столовую есть горячий борщ, а следом отец неизменно покупал эклеры и тархун, себе – кофе. «Поверь, это гораздо лучше колы!» – смеялся он. От эклеров пахло ванилью и предвкушением Нового года.

Прошлогодние коньки немного давили. Отец взял её за руку, и они с Полиной поехали, медленно набирая скорость. От яркого солнца набегали слёзы, и снег вокруг катка от этого ещё ярче горел серебром. Лёд постепенно заполнялся. Хохот и свистящий звук коньков. Заливистый смех малышни и грация неуклюжих медвежат, вставших на коньки. Один из таких, вырвавшись из родительских рук, нёсся прямо на Полину с отцом. Она машинально выставила свободную руку вперёд, но скорость, которую набрал малыш, оказалась достаточной для того, чтобы сбить с ног. Она упала, неловко вытянув вперед правую ногу. Отец тоже не удержался, успев схватить хохочущего малыша. К ним уже подоспела молодая женщина, извинилась и прямо за воротник куртки потащила ребёнка. Полина попыталась подняться, но нога в правом коньке вдруг загорелась болью. Полина закусила губу и повисла на отце. Тот потащил её к бортику. Наступить на ногу не получалось.

– Полька, пойдем к нам! Татьяна – врач-педиатр. Посмотрит тебя. Заодно познакомишься, раз уж так вышло!

– Пап, не пойду я, даже не проси! Помоги переобуться и посади меня на автобус.

Когда стали снимать коньки, Полина взвыла. Боль стала управлять ею и подчинять себе. Полина вцепилась в отца, молча кивнула. Он всё понял и буквально потащил её на себе к дому. Самым сложным оказалось подняться на второй этаж. Сердце стучало то ли от боли, то ли от волнения. Дверь открыла новая жена отца. Сквозь боль ярким лучом блеснуло впечатление первой встречи. По факту, конечно, второй – первая же была около катера, но та не считается…

Густые рыжие волосы собраны в высокий хвост, короткий домашний халат. Полину всегда завораживали распущенные длинные женские волосы: мечтала о таких. У неё было каре с пятого класса. Мама убедила, что ей идёт. В глубине коридора из её бывшей комнаты выглядывала рыжеволосая девочка. Она была явно выше Полины, а может быть, так издалека показалось. Память впопыхах за пару секунд сделала несколько снимков, и они навсегда отпечатались в сознании.

– Полина, здравствуй! Проходи! Меня тётя Таня зовут, – женщина внимательно посмотрела на отца и поджатую ногу Полины. – Андрей, что случилось?

– Тань, посмотри её, кажется, ногу подвернули на катке.

– Аня, быстрее неси стул в коридор!

Усадили Полину. Мысль ревностной птицей коснулась крылом: обе – мать и дочь – были очень красивы и похожи между собой. Татьяна присела на корточки, осматривая ногу: «Полина, терпи». Нахмурилась, волосы из хвоста – тяжелыми медными струями по плечам.

– Андрей, надо рентген сделать, и как можно быстрее. Нога начинает отекать. Вызывай такси, поезжайте в травмпункт. Ань, принеси анальгин, на холодильнике аптечка.

И снова кольнуло, перебивая основную боль: как по-хозяйски распоряжается Татьяна и быстро ориентируется в её доме Аня. Пространство бывшего Полининого дома услужливо расступается перед новыми жильцами.

Такси приехало быстро. Рентген, осмотр хирурга, а потом операция: оказался сложный перелом. И бесконечно тянувшийся месяц в областной детской больнице.

В палате ровесников не было: Полина и ещё две мамы с малышами. Монотонный больничный быт, дни похожи между собой, словно капли дождя. Кажется, что никогда из них не вырваться.

Впервые появилось острое чувство времени. Минуты могут быть длинными и короткими. Могут медленно стекать, как на той картине Дали, правда, там часы, изменив форму, словно плавились в пространстве. Значит, мы сами управляем его длительностью.

Полинины дни в этот месяц наполнялись чтением, запахом мандаринов, ожиданием визитов мамы и Игоря и снова ожиданием. Игорь часто оставался до позднего вечера, приносил новые задачники. Снова решали, спорили. Маме звонила учительница математики, говорила, что Полина, как победитель районной олимпиады, должна начинать готовиться к областной. Несколько раз навещал отец. А однажды после дневного сна в палату постучали. Дверь приоткрылась: Татьяна. Полина смутилась, её бросило в краску.

– Полина, папа уехал в командировку! Просил меня навестить. Ты не против?

– Конечно! Садитесь.

Вдруг захотелось ей угодить, и от этого появилось странное чувство, что кругом все видят эту фальшь и враньё. А остановиться Полина уже не может. Начала оживлённо рассказывать про подготовку к олимпиаде, показывала учебники. Татьяна внимательно слушала и улыбалась. Полина точно знала, что и она фальшивит. Вдруг та начала рыться в сумочке и достала оттуда флакон с духами – правда, без коробки:

– Вот, возьми, это французские. Ты уже взрослая девочка, думаю, оценишь.

Полина смутилась ещё больше. Когда Татьяна ушла, она брызнула немного на футболку – запах был удушливый и сладкий. Мамочки потом ругались и долго проветривали палату.

На следующий день пришла мама и забрала духи: «Странный подарок!»

С этого цветочного удушливого, кем-то придуманного искусственного запаха начались странные отношения Полины и Татьяны. После выписки из больницы она вдруг снова по выходным стала ездить к отцу, каждый раз будто преодолевая себя. Отец радовался, мама была не против.

А Полина играла в непонятную для себя игру, словно кто-то управлял ею: какой-то небесный кукловод спрятался за тучи, его не видно, и нитей не видно, только силу их натяжения чувствуешь. Дёргает тебя, поворачивает в разные стороны, и ты не можешь объяснить, что там, наверху, происходит. Но только это точно не ты, не твой голос звучит, а чей-то фальшивый, напоминающий голос Полины. Однажды, собирая вечером вещи для выходных в рюкзак, услышала разговор Игоря и мамы. Дверь на кухне была приоткрыта, монотонно гудел холодильник, голоса приглушенные.

– Надя, я не понимаю, зачем она ходит туда? С твоей подачи или Андрея, объясни? Я же вижу, ей тяжело!

– Господи, Игорь! Не выдумывай! Разве её кто-то заставлял? Сама попросилась после больницы, ты же помнишь. Сколько можно по улицам таскаться в выходные? Ничего в этом нет особенного, многие так живут и нормально общаются.

– Это ты не понимаешь! Я вижу, что она страдает, только сама себя понять не может. Она сложный человек, Надя. А тут ещё подростковый период.

– Ничего. Пусть Татьяна привыкает, что это и Полины дом тоже. К тому же отец Андрея в конце жизни просил меня, чтобы Полина могла пользоваться его библиотекой, когда ей исполнится семнадцать. У него было много странностей, конечно, тем не менее…