СВО. Я вышел из боя живым…

В разговоре выяснилось, что его позывной Хакер. Был программистом, потому и взял такое прозвище. Сейчас живет в Уфе, а в свое время закончил в Мелеузе кадетскую гимназию. Мама вырастила его вместе с братишкой одна.

– Как объяснил, что отправляешься в зону специальной операции?

– Матери ничего не стал говорить, сказал, что на работу поехал. Узнала, когда я уже был здесь. Плакала, конечно. «Ты уже вырос, сынок, сам решаешь свою судьбу», – так она сказала.

– А отец?

– Я его с трех лет не видел. Даже не помню.

– От кого защищать Отечество приехал?

– От НАТО. Пусть вон у себя тусуются. Нечего здесь ходить.

– Невеста-то есть?

Из глаз посыпался сноп лучей. Сладкие мысли и мечты, конечно же, радостного человека окрыляют. Не успел Хакер включить телефон, как на его экране тут же появилась фотография улыбающейся девушки.

– Моя любимая, невеста. Обручальные кольца уже купили. Она из Кугарчинского района, из деревни Н. Дождется ли меня? – И в тот же миг на лице его появилась печаль. Эх, милый мой…

– Дождется, конечно, почему так говоришь?

– Уж больно милая, красивая, – посмотрел он на меня своим искренним взглядом.

– Дождется, дождется, любящие умеют ждать, – похлопываю его по плечу, стараясь ободрить, обнадежить, успокоить.

Сейчас думаю, что, может, оттого и прилепился ко мне, что очень хотелось почувствовать отцовское тепло Хакеру. Его чистое, искренне лицо я и сейчас еще вспоминаю. Оно добавляет моей душе какую-то торжественную праздничность.

Солдатам велят собраться в одном месте. Они выстроились в ряд под той самой черешней. Шаман вышел вперед.

– Все мы хорошо знаем Кипиша. Получив тяжелое ранение, лежал в госпитале. Сегодня он проходит реабилитацию в родном городе Октябрьском. За проявленную храбрость и героизм на передовой линии он награждается медалью «За отвагу».

– Ура! Ура! Ура! – Громкая троекратная здравица раздается на всю улицу.

– Эта медаль отправится к нему на родину. Директор информационного центра в Октябрьском Рустам Камалетдинов обещал принародно, в торжественной обстановке вручить ее нашему герою.

Рустам берет медаль и отдает честь:

– Служим России! Непременно вручим и привет от вас передам! – Как всегда, он говорит по-военному коротко и четко.

Вперед вышел Дух:

– Кипиша все уважают, желают, чтобы он скорее поправился. Очень сильный парень, всегда спешит на помощь. Мы его ждем.

Услышать эти слова нам тоже было радостно и приятно.

Кипиш. Не тот ли это раненый повар, о котором говорил Певец? Спросил об этом.

– У нас их двое с таким позывным, – ответил Шаман. – Тот парень, повар, еще молодой, из Татышлов. А тот, что удостоен медали, пожилой, жизнь повидал. Оба геройские, храбрые парни.

Мы обнимаемся с ребятами на прощание. Боец с позывным Сарва крепко пожимает мне руку.

– Приезжайте еще, с вами как будто в родных краях побывал, – говорит.

Рассказал, что я нуримановский зять, перед отъездом только съездил туда, картошку окучил, отчего он еще крепче обнял меня. Через три дня вместе с нами, в нашей машине он поедет домой, в Башкортостан, но пока об этом не знает. Как и мы.

Дошли до очередного дома, где находятся раненые бойцы. Здесь пятая рота. Открыв калитку, сразу же на краю тропинки замечаем лежащее под маскировочными сетями оружие. Рыжеволосый солдат поздоровался с нами объятиями, поднял масксеть и взял в руки один из стволов. (К сожалению, не записал его позывной.) Эдуард принялся снимать с разных позиций, и лежа, и стоя.

Как я понял, лежащее здесь очень ценное оружие (ценное и для настоящей истории, и для сражений) было трофейным.

– Вот это похожая на нашу «Муху» одноразового использования РПГ – реактивная противотанковая граната. Made in НАТО. Ни разу еще не использованная. Даже крышка не открыта. Наши захватили. Теперь, надеюсь, понимаете, против кого мы воюем.

Боец очень живой, юркий, шустрый. Берет вражеское оружие, ставит на плечо и даже прицеливается в сторону. В каждой его позе проглядывает озорство. На любой взятый в руки ствол он смотрит как на игрушку.

– А это вообще музейный экспонат – ДШК, образец крупнокалиберного пулемета. Двенадцать и семь десятых калибра. Какого года выпуска, думаете? Двухтысячных или девяностых? Кто даст больше, то есть старше? Гагарин еще в космос не полетел.

– Значит, шестидесятый год, – говорим.

– Еще старше. Посмотрите вот на этот штамп. Да, да, не упадите – сорок второго года выпуска. Работает так, как будто вчера маслом смазали. Правду говорю.

Не веря своим глазам, мы удивленно поглаживаем штамп.

– А вот это, – открывает еще одно оружие, не беря его в руки, да и невозможно поднять его, очень тяжелое, – вообще «дедушка». ЗРК, прицел от зенитной семидесятишестимиллиметровой пушки. Применялся для сбивания летящих самолетов. В советских фильмах вы их видели. Выпущен перед началом Великой Отечественной войны. Если не верите, посмотрите, тридцать восьмой год. В рабочем состоянии.

Почувствовав себя экскурсантами в музее, мы проходим дальше во двор. Ребят здесь, кажется, еще больше. Многие с ранениями. Например, Француз, когда шел в атаку с группой, попал под бомбежку, получил контузию. Потерял сознание, толком не помнит даже, как его вынесли с поля боя.

– Сейчас, – говорит, – лечусь, уже пошел на поправку.

А по словам Латыша, его подняло и отбросило в сторону взрывной волной. Говорит, что ему предстоит операция на ключицу.

– Денег приехал заработать? – спрашиваю.

– Я в ритуальной службе работал. Многих людей похоронил в Туймазах. Лучше меня никто не знает ценность жизни, тяжесть смерти. Самое трудное – потеря близкого. Много раз видел, как люди рыдают, плачут безутешно. Понимаю их горе и страдание. Когда начал приходить «груз 200», не выдержал, отправился в зону спецоперации. Искренне, от всей души говорю, приехал только потому, что был уверен: здесь моя помощь товарищам понадобится.

Кого только здесь нет, но только здесь он не гробовщик, не копатель могил, а наоборот, тот, кто взял в руки оружие и намерен дать под зад тем, кто пришел копать могилу его стране.

Один парень из Стерлитамака обратился ко мне с просьбой помочь – его сын страдает от аллергии, летом она особенно обостряется то ли от тополиного пуха, то ли еще от чего, а жена, говорит он, не может записаться к аллергологу. Я рассказал об этом Шаману, передал просьбу солдата. Утром следующего дня, когда выдвигались из логистического центра Красного Луча во второй батальон, я напомнил об этой проблеме помощникам Тринадцатого, а они и говорят, что еще вчера этот вопрос решен положительно. Стало быть, система работает. У бойцов не должна болеть голова по поводу мелких бытовых вопросов.

Вошли два парня из медицинского взвода. Их специально пригласил Шаман, чтобы показать работу и в этой сфере деятельности. Мы много знаем о людях этой благородной и милосердной профессии, которые вытаскивают людей из объятий смерти. В годы Великой Отечественной войны военные медики поставили на ноги 17 миллионов (!) раненых и больных.

Хирург. То, что он проворный, быстрый, озорной, видно в каждом его движении. Позывной, который ему в шутку дали друзья еще в Алкино во время подготовки к отправке сюда, сейчас становится его основной работой. Сначала из-за того, что метко стреляет, его определили в снайперы, но потом, так как рука у него легкая, записали в медицинскую роту. В этой области у него нет никакой специальности, прошел лишь курсы обучения оказания первой медицинской помощи. Как он сам говорит, за год службы он наработал такой опыт и практику, что готов поставить на ноги каждого раненого.

– Наша работа – эвакуация раненых, то есть фактически с нулевой точки, иначе говоря, в стороне от места ожесточенного боя принять раненого и доставить его до медицинского учреждения. Так положено, но так не всегда получается. В нашем деле нельзя лежать и ждать, каждая минута, каждая секунда на счету, приходится иногда и в переднюю линию заходить, в самое пекло, оттуда вытаскивать.

– Были, наверное, случаи, когда и на руках у вас умирали?

– На моих глазах умерли парни из нашего города (сам он из города С.), их тела мне самому пришлось сопровождать. Много чего повидал. – Он прикурил сигарету. – Помню, одиннадцатого сентября на двоих парней сверху упал снаряд, прямо туда, в окоп, где они лежали. Пришлось по кусочком собирать бойцов, где голова, где рука…

Я обратил внимание на одно обстоятельство: большинство тяжелых воспоминаний солдат связаны с осенью прошлого года. Выходит, не случайно частичная мобилизация была объявлена именно в то время.

– Врачей учат, инструктируют не жалеть пациентов, пусть даже стонут, не обращать на это внимания. Какие чувства вы испытываете в такие минуты? – Эдуард Кускарбеков, по обыкновению, успевает и вопрос задать, и фотоаппаратом щелкать.

– Правильно, поначалу каждый их стон, любую боль, каждое страдание пропускаешь через свое сердце, вместе с раненым стонешь, страдаешь. Боишься, что умрет. Не хочется причинять ему боль. Сейчас уже все равно, цинизм берет верх, понимаешь, что без этого будет плохо и тебе самому, и ему. Мямлить, сюсюкаться у тебя нет времени. Если не может терпеть и кричит, пусть кричит, твой долг – быстрее перевязать его рану, остановить кровь, сделать обезболивающий укол и как можно скорее вытащить его из опасного места. Теперь уже нет такого, чтобы жалеть, входить в его положение. Это наша работа. Чувства, переживания – это потом, когда вернешься, ляжешь, закроешь глаза…

– На гражданке кем работали?

– Я занимался трейдингом, инвестициями. Экономист. Зарабатывал в два-три раза больше, чем здесь. Приехал сюда для ветеранства. (Как я понял, чтобы стать ветераном, получить такой статус.) Мы с ребятами решили открыть частную военную компанию по охране здоровья, охране строительных объектов. Друзья хотели, чтобы я стал ее директором. Начал ходить, оформлять документы, а мне говорят: ты не участвовал в военных действиях, не можем открыть, не положено. Это поправить можно, сказал я и решил послужить полгода в батальоне Шаймуратова. Заключил контракт всего на полгода, да пока вот затянул, продолжаю. Как тут уедешь, бросив братьев?

В прошлом году третьего октября, когда стояли на позиции в Давыдово-Брудо, в сонную артерию Туза попал длинный осколок. Он прибежал к нам. Вместе с Кахой мы остановили кровь, успели ему помочь. Спасли и проводили. Через три месяца он снова пришел к нам. Хирурги в госпитале не смогли вытащить осколок, он большой, если потрогать руками, то внутри можно его распознать. «Благодари тех полевых хирургов, они тебя с того света вытащили», – сказали ему, высоко оценив нашу работу. «А чего ты сюда пришел?» – спрашиваем у Туза. «Вас, друзей своих, очень хотелось увидеть, останусь, соскучился, как же это так, вы – здесь, а я – там, со спокойной душой…» – говорит нам. А сам и шею-то толком не может повернуть. Говорим ему: «Это место у тебя будет очень сильно болеть, ныть, в холодное время терпеть не сможешь, кровь может испортиться». Еле уговорили, обратно домой отправили. Хоть и говорим, что война, а все равно едины душой мы здесь…

Знахарь в очках профессора напоминает. Говорит, обдумывая каждое слово. Позывной понятен. Закончил медицинское училище, в университете учился некоторое время, но не закончил, работал в другой, денежной сфере. Приехал сюда перед новым годом. Сначала записали во взвод гранатометчиков. Командир взвода «Дон», узнав, что он медик, попросил и взял его к себе. Одним словом, профессия все равно нашла его. По его словам, во взводе тринадцать человек, еще два-три человека требуются.

– Как надо держать себя медикам на поле боя? – такой был первый вопрос ему.

– Нужно быть твердым и хладнокровным. К некоторым непонятливым иногда приходится быть и довольно жестким. Как-то раз одного из парней в живот ранило. Шагать боится. Сколько ни уговариваю, не идет, пришлось стукнуть по шее. У него стресс сразу же пропал. Потом, когда уже выздоровел, очень благодарил. На передней линии часто бываем. Самое тяжелое – ночью, без фонаря, в кромешной темноте вытаскивать с поля боя «двухсотых». Если подольше пролежат, с эстетической точки зрения… сами понимаете, запах и прочее. Ничего не видно, на ощупь находим тела…

Слушая жалостливых сердцем бойцов, восхищаемся и удивляемся, вместе с ними переживаем.

– Не очерствело ли сердце, не превратилось ли в камень? – спрашиваем.

– Боль душевная и потрясение останутся навсегда. А превратиться в камень сердце может и в мирной жизни. Те, кто не горит за свою страну, кто детей своих бросает… Дома меня ждут жена и трое детей. Душа не должна очерстветь. Люблю их, скучаю по ним. Три-четыре месяца жена не говорила детям, что я здесь. Младшие маленькие совсем, восьми и шести лет, когда узнали, долго плакали, рассказала моя любимая. А старшему девятнадцать, уже понимает. Для них я дорог, поэтому не должна душа очерстветь. В сердце навечно огонь любви. И потом, спасая столько жизней, мы ведь и чувство радости испытываем, воздаяние, милость Божью получаем.

– Кого больше? Тех, кто приехал деньги зарабатывать, или патриотов?

– Те, кто думают, что только деньги все решают, очень сильно ошибаются. В жизни есть другие ценности, например, совесть, честь, семейное благополучие, чистая любовь, почитание родителей… В трудные времена именно они выходят на первый план. И все они связаны с крепостью страны, со спокойствием в мире. Остается только пожелать всем быстрее вернуться с победой.

Люди бывают разные. Встречаются среди них и трусы. Ищут разные причины, находят разные якобы хвори-болезни, они к нам иногда обращаются. Однако с большой уверенностью говорю, что настоящих мужиков, настоящих бойцов, себя не жалеющих, готовых братьев по оружию защитить, намного больше. Потому мы и сильны.

Когда уже уходили из пятой роты, один из парней узнал меня, подошел, обнял и сказал:

– Мунир Кунафин агай, вы были в нашей деревне.