СВО. Я вышел из боя живым…

– Дикий – это воин, который в будущем может стать большим военачальником, очень надежный, не знающий страха, – вступает в разговор Певец.

С этим замечательным парнем отходим в сторонку и начинаем говорить на родном башкирском языке. Обычно работящие, бесстрашные в бою бывают не очень разговорчивы. И все же, слово за слово, парень постепенно открылся.

Сам он из Ишимбая. С самого формирования батальона имени Шаймуратова он здесь. В мирной жизни был сварщиком. Отслужил срочную в армии.

– Горжусь тем, что нахожусь здесь. Приехал сюда защищать Родину. Родители тоже довольны мной. Переживают, конечно, – говорит он.

– Тебя очень хвалят. Откуда у тебя эта храбрость?

Мубаряков немного подумал и ответил так, что несколько озадачил меня:

– Просто надо очень крепко любить свою страну, родную землю.

– На войне, бывает, погибает друг, близкий человек. Со временем к этому привыкаешь?

– Нет, так не должно быть, конечно, и все же к этому можно привыкнуть… – Последовал тяжелый вздох.

– Приходилось ли попадать в опасные, страшные ситуации? Досадные, скорбные моменты?

– В самый первый раз, в середине сентября это было, попали под обстрел. Снаряд угодил в блиндаж, где находились три офицера. Мы погрузили их в машину, повезли к врачам, но не довезли. На руках у нас умерли. Все трое. Сначала адреналин, думаешь, как бы помочь, спасти, а потом… когда уже все позади… становится тяжело, начинаешь думать, размышлять. И тем не менее к смерти, к потерям привыкать нельзя. Нельзя. Иначе очерствеешь душой.

– Когда в первый раз пошел в атаку, боялся?

– Да как сказать… Растерянность какая-то наступает. Это естественно. И руки дрожат. Не знающий страха дурак быстрее умирает, говорят у нас. И от шальных, необдуманных, безрассудных шагов может спасти этот страх. Но если, не закрыв собой друзей, не защитив страну, побежал назад, то это уже не страх, это – измена, предательство. Этого нельзя совершить.

– На передовой часто бываете?

– Через день. Я в составе подразделения минометчиков. Беру с собой БК, другое оружие.

– Вы же ночью туда уходите, в бронежилете, в каске, темно… Даже представить трудно. Не бывает такой мысли, что убьют?

– Нет, правду говорю, нет. Если так думаешь, то лучше не ходить пока туда. Подождать, к себе, к сердцу прислушаться, оно подскажет. Если душевно готов, только тогда двигайся. А потом ведь есть еще и большая ответственность: ребята впереди ждут от тебя оружия.

Хорошая это штука, ответственность. Слушаю башкирского воина и быстро прихожу к выводу: в будущем к победе нас приведут три условия – современное оружие, любовь к Родине и ответственное отношение каждого солдата к своему делу!

– А почему это ты Дикий?

– Службу в подразделении я начинал простым водителем. Ездил на машине очень быстро. И скорость большая, и страха особого нет. Черт на арбе, одним словом. Ребята стали звать меня диким водителем, так и осталось.

– Жениться-то успел?

– Нет еще. Провожала одна, но не дождалась…

Не знаю даже, что сказать ему, успокаиваю, говорю, мол, молодой, еще встретишь. Главное – возвращайся здоровым. Что поделаешь, это ведь жизнь.

И все же главная опора солдата в тылу – это любимый человек. Об этом нам рассказал уфимский парень Грин. Он – водитель БТР. У него трое детей: двенадцать, девять и пять лет. В октябре он попал под общую мобилизацию. Пока проверяли документы, прошло какое-то время, наступил февраль, выяснилось, что поскольку он отец троих детей, то не должен был быть мобилизован, и его отправили обратно домой. Однако через несколько месяцев он снова прибыл сюда. Заключил контракт.

– В середине февраля мы были на позиции. Пришли и сказали: вы уволены. Я ничего не понимаю: как это так? Пришел в штаб. Они тоже ничего не могут сказать, сами, говорят, изумлены. Настроение упало, не хочется с друзьями, которые уже братьями стали, расставаться, из одного котелка же ели, в холод друг друга спинами согревали. Еще тогда я думал остаться, но не получилось. Не положено. Жене тоже надо как-то объяснить, не скажешь же просто, что я тут остаюсь. Вернулся домой.

Жена, дети, конечно же, обрадовались, что муж и отец вернулся. А потом, когда узнали, что он снова хочет уйти туда… Жена, возможно, сказала, мол, у тебя же трое детей, зачем тебе это нужно? Но воин не может со спокойной душой сидеть дома. Ребят во сне видит, по телефону с ними разговаривает.

– Сели с супругой и стали разговаривать. Я поведал обо всем, что здесь происходит, о своих ребятах, друзьях рассказал. Сказал, что соскучился по ним. Объяснил, что им очень нужна помощь. Разговор, конечно, шел нелегко. Не один день, даже не одну неделю продолжался. Слушали друг друга, взвешивали и только после этого пришли к единому, общему решению. Не было никакого шума, скандала. Я очень благодарен ей. Моя жена – умнейшая женщина. Знаю, ей нелегко. И все же я бы памятник поставил тем женщинам, которые понимают, что душа дома – в матери, а сила страны – в мужчинах.

Взрослые дети понимают, что отец ушел на работу под названием «война». Вместе с матерью периодически смотрят по телевизору, что происходит в этих местах. «Наш папа – герой», – так они с гордостью говорят. Каждый, кто находится здесь, – герой, они правильно думают. Геройство, отцовская доблесть – для детей это пример на всю жизнь, их наследие.

Умение матери спокойно, с достоинством ждать – это тоже большое геройство, хочется мне добавить.

– Что бы вы сказали тем, кто размышляет, сомневается, стоит или нет заключать контракт и приезжать сюда? – И такой вопрос мы задали.

– Слов нет. Приезжать или не приезжать, это все зависит от них самих. Здесь не так уж и страшно, – загадочно улыбается он в ответ. – Заработная плата, то бишь выплаты, приходят в полном объеме и вовремя. Конечно, сам я не слежу. Этим жена занимается, она говорит, что проблем нет, все вовремя приходит. Нет никаких переживаний и в смысле жизненных условий, питания.

Да, для всех, кто служит по контракту, предусмотрены хорошие выплаты. Говорят, что ежемесячные выплаты начинаются с 204 тысяч рублей. Если контракт заключен больше, чем на один год, положена дополнительная единовременная выплата в размере 195 тысяч рублей. Видимо, время такое, не обойтись, наверное, и без материальной заинтересованности деньгами. Ведь, если подумать, защищать страну – это самый тяжкий труд и груз, но это и самый почетный долг. Соответственно, и цена должна быть достойной. Только у ушедших жизней нет оценки, они вечные.

Между тем из соседнего дома вышла пожилая женщина. Своими постоянными вздохами она заложила тревогу и в без того неспокойную душу.

– Снова прилет, там же горит что-то, – имела она в виду тот самый густой дым, который мы видели на дороге.

Поздоровалась, узнав, откуда мы приехали, а услышав, что мы журналисты, разговорилась. Очень хвалила наших воинов:

– За башкирских парней вам большое спасибо, правду говорю. Их родителям, женам-девушкам передаю большой, горячий привет и говорю спасибо. Они – благовоспитанные, очень хорошие люди. Можно только восхищаться ими. Ни одного плохого слова не могу сказать. Отзывчивые, всегда готовы прийти на помощь. Это я только иногда ругаюсь. А они спокойные.

Шаман похлопал ее по спине:

– Тетя Лена с самых первых дней, как мы тут, помогает нам. Свой дом предложила. Постоянно звоним ей по телефону, если нам что-то требуется. Она и мужа своего подключает.

– Нет, нет, не успеваю я, рук на все не хватает, не говорите так.

– А свои дети у вас есть?

– Трое у меня их, родненьких: две дочери и сын. Сын уже большой, взрослый, все время в России был, а когда началась спецоперация, как раз на Украине находился, не успел выйти на эту сторону. Сейчас в Киеве. Это моя самая больная сердечная рана, не знаю, как и когда увидимся. – Мать с тоской посмотрела мне в глаза. – Он там не воюет, ему хочется домой вернуться. Сердцем здесь. Он за Россию! Девять лет провел в России, и надо же, вот так получилось. Очень жаль.

Жаль, конечно, слов нет. Только… Эх, кто же его знает, кто белый, а кто красный, как говорится.

– А про Башкортостан вы когда-нибудь слышали?

– Кто-то сказал, кажется, Цезарь. Он много где побывал, много чего видел, но самое красивое место – это Башкортостан, там райский уголок.

В голове дурацкая мысль: «Откуда знает про Башкортостан живший до нашей эры римский полководец?» Ну и балбес же я. Никак не могу привыкнуть к позывным.

Елене очень хочется увидеть нашу республику. Когда наступит мирная жизнь, она приедет к нам, увидит все своими глазами. А почему, думаете?

– Обязательно приеду. Попробовала ваш мед и… шапку вашу примерила. Мне очень идет, – просияла она лицом.

С недоумением смотрю на командира: что еще за шапка?

– Да это шапка наша башкирская, со свисающим лисьим хвостом сзади, кто-то из наших привез сюда, – объяснил на башкирском языке Шаман.

От души смеемся. Не столько от того, что представили украинскую женщину в башкирской национальной шапке, сколько потому что душа радуется за того парня-орла, который, понимая, что ему придется, как соколу, бросаться в огонь, привез с собой для поднятия духа вот эту самую шапку. Оттого и смеемся, оттого и настроение поднялось.

Когда женщина ушла по своим делам, Шаман продолжил:

– Искренне принимает нас, как своих, на самом деле. И Россию очень любит. А сестра ее ушла к украинцам, велела в дом ее никого не пускать, чтобы, мол, русского духа там не было, а Елена нам его предложила, – показал рукой на тот дом, что напротив дома этой женщины. – Старается никому не показывать, что помогает нам, не хочет, чтобы кто-то знал об этом, боится, что это может навредить ее сыну…

Судьбы, удивительные судьбы. Два родных человека – на одном и другом берегу, а между ними, бурля и пенясь, выливаясь то в любовь, то в ненависть, текут два разных взгляда, две страны.

Певец и Дикий направляются в сторону Луганска. Они должны привезти со склада мины. Дикий привел какие-то цифры, различные названия этих мин, я не разобрался, не запомнил. В каждой сфере свои специалисты. Обнимаемся, но не прощаемся.

Дикий обнял меня и сказал:

– Мы тут по рации на своем родном, башкирском языке переговариваемся. Мишени, цели, цифры координат на передовой линии называем по-башкирски, чтобы враг не понял. Напишите, что вот и для этого тоже нужно знать свой родной язык!

Вот тебе и молчун, Дикий, язви его. С какими мыслями живет!

– Ладно, – говорю я, обнимая его в ответ. – Ты живым возвращайся. Тебе надо еще башкирских джигитов вырастить. Дай Бог снова встретиться на родной земле.

Слезы на глаза навернулись, хотелось заплакать, но нельзя. Я тоже в сражении, на страже своей страны, языка, истории. В этом серьезном, ответственном деле воск не растапливают!

Внезапно взгляд мой упал на ворота рядом с домом Елены. Их будто автоматной очередью прошило, все в дырах. Если внимательно вглядеться, то и проходящие сверху газовые трубы такие же. Оказалось, в подобное состояние их привел упавший здесь в 2014 году снаряд.

Рядом остановилась подъехавшая «Нива».

– О, сват! – на всю округу раздался радостный голос Вадута.

А сват-то у него оказался скромным, стеснительным. Спокойный, сдержанный, не спешит показать окружающим свою радость. Они обнимаются. Улыбка не сходит с их лиц. Нам тоже хорошо.

Удивительны все-таки судьбы людей. Иногда кажется, что они из одних радостных моментов состоят. Подумать только, за тридевять земель, в далеком краю, на охваченной огнем стороне встречаются два близких человека. Ни с того ни с сего. Можно сказать, случайно. Линия фронта очень протяженная, сколько войск и воинов. А ведь бывает, что даже в одном городе, договорившись о дате и времени, по разным причинам не удается встретиться. Один, желая защитить страну, взял в руки оружие, другой, желая прославить сыновей родины, взял в руки перо. Они вступили на один и тот же майдан – общие мысли, общие дела сводят людей.

Оставляем сватов одних, пусть наговорятся, расспросят друг друга о житье-бытье, вспомнят о своих сыновьях-дочерях, внуках и внучках, утолят тоску по родным. Такие моменты случаются нечасто.

– Что заставило тебя приехать сюда, будучи уже дедом-олатаем? – спрошу я у него чуть позже.

И Реша скажет:

– Честь страны должны защищать, хранить крепкие, достаточно повидавшие на своем веку, знающие жизнь мужики, а не зеленые мальчишки. Если уж умирать, то лучше пусть мы умрем, чтобы наши сыновья, наши внуки продолжили наш род. Они – наше будущее.

Сделавшие умный и решительный шаг мужчины вроде Реши, с одной стороны, своей грудью защищают страну, а с другой – своей жизнью сохраняют своих сыновей. Это тоже большой подвиг.

– Я своим сватом горжусь! Замечательный человек, – говорит Вадут.

И он прав. Благородные мужчины прорубают путь к героизму, подвигу, мужеству и отваге силой своей груди, духа, светлым разумом, поэтому остаются незабываемыми.

Завтра Вадут покажет мне в своем телефоне фотографию. На ней стоят улыбающиеся дочь Реши и его сын. Да, сын его только что вернулся со срочной службы на Дальнем Востоке. Живы, здоровы, все счастливы. В ответ он послал им фотографию, где он стоит в обнимку со своим сватом Вадутом.

«Как хорошо, все живы и счастливы», – такой ответ пришел моему другу от сына и невестки.

Шаман повел нас через поселок к другому дому. Всего мы здесь будем в нескольких точках. Между собой они размещены не так далеко. Но встречи с воинами пробуждают в душе столько воспоминаний, впечатлений, что мы даже не заметим, как пролетит время.

Командир и другие остались возле дома с солдатами, я прошел дальше, вглубь двора. Вхожу в пристройку из обычных досок, которая стоит впритык к сенцам дома. Постройка заполнена бронежилетами, одеждой. Выражаясь солдатским языком, это основной шмурдяк – выстиранные, чистые вещи, носки, нижнее белье. Для вернувшихся с передовой грязных, перепачканных кровью солдат приготовлена их выстиранная, чистая одежда. Вернувшиеся живыми облачаются во все чистое. Одежду погибших складывают в сторонку. Здесь, в этой постройке, отдыхают вернувшиеся из боя солдаты, есть и «трехсотые».

Разговорился с пожилым бойцом. Позывной – Гильман. Имя свое пока не называет, испытывает меня. Он из северо-восточного района Башкортостана. Вначале с неохотой включился в беседу, отвечая односложно, а когда я сказал, что из журнала «Агидель», заулыбался.

– Спрошу напрямую: зачем ты здесь в таком возрасте? Сидел бы себе на печи, – говорю со смешком.

– Причины есть, конечно, что уж там. И деньги нужны, и родную страну должны защищать вон от тех фашистов, собак Америки, – с присущей башкирам протяжностью в речи, монотонно начал рассказывать абзый. – Все верно, и детей надо выучить, и хозяйство поправить. Сегодня я – дембель, написал заявление об увольнении. С августа месяца здесь. По ранению дома в отпуске побывал. Семья, дети есть.

– То есть приехал сюда, заботясь о будущем своих детей, чтобы заработать денег и в то же время защитить свою страну. Молодец, так и напишу.

– Правильно, так. Никогда не думал, что в пятьдесят лет с оружием в руках уйду на войну. Только вот зря с работы уволился. Кто же тогда знал, что рабочее место сохраняется, пока ты воюешь. Работал электриком в «Газпромнефти». Хоть и пятьдесят лет, а чувствую себя неплохо. Дай, думаю, в военкомат схожу. Здоровье хорошее, служил. Если есть желание, возьмем, годен, говорят. Хотелось попасть в батальон Шаймуратова. Сначала сказали, что набор закончился. Когда настойчиво попросил, место нашлось. Взял и ушел.

– Когда домой, в обратный путь?

– Завтра, думаю. Вместе с отпускниками.

– Ждешь, наверное, с нетерпением?

– Не совсем так. Вроде и обычное явление. И радости нет. Хотя ждал этого дня. Но сейчас в душе пустота. Друзей тоже не хочется оставлять. И сам все понимаю. Нынче дочка педучилище заканчивает, потом в вуз собирается поступать. Думал, хоть помогу ей, потому и приехал сюда. Вернусь ли сюда снова?.. Твердо сказать пока не могу. Приеду домой, там видно будет.

Таких мужиков, как Грин, Гильман и других, не желающих возвращаться домой, я буду встречать на каждом шагу. Войну мы представляем (по крайней мере, лично я) в первую очередь так: атака, «ура!», геройство, трагедия, несчастье, потери, страшные ситуации. На поверку же оказывается, что и у нее есть своя жизнь, свои радости (как бы странно это ни звучало), свое творчество, свои печали, свой дух. Этим она и дорога, оказывается. Единство, «разделим одно яблоко на пятерых, на сотню, умрем друг за друга», верность Родине, дружба, мужская честь – эти хранящиеся в глубине сердца чувства и понятия делают великими и солдата, и армию. Это я понял твердо.

– А не думал, что умрешь?

В ответ на этот вопрос он только вздыхает.

– Значит, такова твоя доля, судьба, ничего не поделаешь, – только и смог сказать. А потом, немного погодя, добавил: – Все равно смерть не будет напрасной. Сам два раза был ранен. Осколки от снаряда попали в ногу и в грудь. Второе ранение оказалось тяжелее, лечиться пришлось, как они сами говорят, выехав в Россию.

– Были ли случаи, когда на ваших глазах умирали друзья?

– Да, были. Умершие люди мне часто снятся. И отец, и родственники. Меня какая-то сила спасает, святые духи, глядя с того света, видимо, защищают, пусть, мол, придет домой живым и невредимым. К сожалению, среди друзей есть и «двухсотые», и «трехсотые»… – Имеет в виду и убитых, и тяжело раненых. – Были случаи, когда раненых вытаскивал с поля боя. Были и оставшиеся лежать там. Самое тяжелое – раненого или… ну, сам понимаешь… молодого нести на носилках. Иногда думаешь: может, лучше бы сам был на его месте, так было бы правильнее, ему еще жить да жить. Учалинский парень был, пулеметчиком служил. Сбросили на него с коптера гранату. Обе ноги оторвало. Не смогли спасти, у командира на руках умер. Не вспоминать бы о таких моментах. И без того сны тревожат.

– Как начинается день на передовой у обычного рядового?

– Там сна нет. Беспрестанно, и днем и ночью бомбежка. И с той стороны, и с этой. Улучаешь, конечно, минуту, чтобы вздремнуть, когда в окопе лежишь. Может и сверху прилететь, упасть на тебя. Все в руках Всевышнего.

– Убил кого-то из врагов?

– Даже не знаю, как сказать. Стрелял, конечно, прицелившись, в ту сторону. Были в руках и автомат, и гранатомет. Сам я гранатометчик. Война ведь…

Из-за вороха одежды показался еще один. Вздремнул, видать, но то ли от нашего разговора проснулся, а может, лежал, слушал. И сон солдата – часть его службы. Сладкая часть.

Зема он. Из соседнего с Гильманом района. Серьезный парень, во взгляде искры. Есть ведь такие братья, которые с первого взгляда внушают доверие, он как раз из таких. Звание у него старшина, пулеметчик. Сейчас он раненый: осколок мины попал в ногу.

– От колена и выше все ноет, придется, наверное, в Россию выйти, – говорит. – Все у меня есть, и деньги, и работа, – начал он свой рассказ. – Слава богу, две дочки, две звездочки мои бегают. В апреле начали приглашать в военкомат.

В армии Зема служил в войсках ВДВ, артиллерист. Был и командиром. Такие парни, понятно, всегда на особом учете.

– Понимаю, что я там нужен. Второй ребенок еще маленький, пять лет. Думал, не пойду. Когда начали собирать солдат в батальон Шаймуратова, загорелся. Вот уже год как здесь. Питание, условия жизни, атмосфера, окружение – во! Гумконвой здорово работает. Очень довольны.

На передней линии парень бывает часто. Сколько было штурмов, во всех участвовал.

– Что было самым сложным, тяжелым за год службы?

– Терять парней. Давеча Гильман рассказывал про Юныса из деревни Сафарово Учалинского района… – Значит, не спал, тихонько лежал, слушал нас. – Замечательный парень был, храбрый, геройский. Граната упала, обе ноги оторвало, кровь никак не остановить, на глазах… Из той же деревни Сафа агай. Удивительно умный, смышленый, даровитый. Полугодовалый маленький ребенок остался. Из Бурзяна Юлдаш, вместе сидели, обедали, а через час…

У старшины внезапно на глазах появились слезы. Самые тяжелые – это, наверное, падающие на землю слезы солдата. Падая, они превращаются в свинец, в ненависть к врагу. Вытерев рукавом лицо, Зема быстро берет себя в руки.

– Что поделаешь, война без потерь не бывает. Умом понимаешь, но душа не принимает…

Обнявшись, втроем, только для себя, фотографируемся. Дай бог еще и дома, на склоне горы Янгантау, вот так же всем вместе обняться.

Выйдя из пристройки, увидел, как Венер Файзуллин, весело смеясь, болтает с двумя молодыми бойцами. Один из них оказался двоюродным братом корреспондента газеты «Йэшлек» И. Х-ва. Привет ему передает. Второй из города Салавата. Молодой задор фонтаном брызжет из всех троих.

– Что вам нужно, ребята? Говорите, как приедем, все вышлем, – спрашивает Венер.

– Хочется быстрее вернуться и с девушками погулять, – говорит один.

– Нельзя ли там как-то вместе с гумконвоем и девушек отправить? – улыбается другой.

Два поколения, два взгляда! У пожилых – закаленная в жизненных перипетиях мудрость-терпение, а у молодых – безудержная горячность, лихачество, сумасбродство, способные одним взмахом истребить врага.

Через несколько домов приветствуем парней из шестой роты. Их дом тоже не очень высокий, но парни как-то помещаются, на пол постелили матрасы.

Во дворе растет развесистая черешня. Оказывается, у черешни дерево бывает высоким и крупным. Эта удивительная картина сразу бросается в глаза. На веревке, один конец которой привязан к черешне, а другой прикреплен к стене дома, сушится солдатское белье. Вся одежда одного цвета – серого. А на той стороне изгороди, в палисаднике у дома, тоже на веревке висят разноцветные соседские вещи: белое платье в красный цветочек, голубые брюки, синий платок. Вот такой сильный контраст. Военная и гражданская одежда, которые показывают местную обстановку. Две протянутые веревки, два мира.

У стены дома уложены в ряд бронежилеты. Они тоже, как вышедшие из боя солдаты, кажутся уставшими. Спросив разрешения, беру один из них, поднимаю, взвешиваю на руках. По сравнению с нашими эти кажутся меньше и легче.

– Мне, наверное, не подойдет, – говорю.

– А вы попробуйте надеть.

Когда снял тот, что был на мне, едва не упал. Как будто в течение многих часов таскал на себе целый мешок картошки, а потом снял его с плеч и поставил на землю. Так хорошо стало, свободно. Уф, даже мой выпирающий живот за полдня вроде стал меньше. Подуй сейчас сильный ветер, и он, кажется, унесет меня, как пушинку. Но вокруг все тихо, спокойно.

Надеваю солдатский. И в самом деле, этот зеленый броник легче и аккуратнее, хотя оба, конечно, из железа, а не из пуха и пера.

– Эти броники БР 5/6 знаете чем хороши? – спрашивает командир роты Дух.

– По сравнению с моим в этом я чувствую себя более комфортно, – отвечаю.

– Правильно, эти легче, весят примерно десять-двенадцать килограммов, очень удобны при маневрах. Мы испытывали, пули от АК выдерживают. Насквозь не вылетит, конечно, но внутрь зайдет, даже ребро может сломать. А вот от пулеметной пули не спасет. Его преимущество в том, что осколки от снарядов он как бы впитывает в себя. А в жестких железных бронежилетах, наоборот, осколок натыкается, отскакивает, рикошетит. Это опасно, так как отскочивший осколок может задеть твоего товарища рядом либо поранить тебя самого через незащищенное место… – Командир рассказывает увлеченно, со знанием дела. – А те броники, что вы носите, чем хороши? Они закрывают большую часть тела. Поэтому носите, не снимайте с себя.

Беру в руки автомат, чтобы вес его узнать, тяжесть. Согласно правилам, журналистам ни в коем случае нельзя брать в руки оружие. Не говоря уже о том, чтобы куда-то или в кого-то направить его, прицелиться. Мы все пацифисты. И тут же, увидев во мне бравого бойца, Венер включил свой телефон и подбежал ко мне.

– Какие чувства вы испытываете в этой одежде, Мунир агай?

– Чувства сложные, – отвечаю. – Война – это печаль людей, трагедия человечества. Люди сами себе нашли и беду, и наказание. Вес бронежилета, говорят, около двенадцати-восемнадцати килограммов, а в душе, в сознании – тонны печали и тоски, бездонные мысли, размышления.

На самом деле так.

Рядом с собой, куда ни пойду, чувствую прилепившегося парня, его взгляд, как будто он что-то хочет сказать мне. Хотя тут каждый земляк готов поговорить с тобой, открыться. А этот парень, не подходя ко мне, будто прилепился к моей душе.

– На вид ты совсем молодой. Сколько же тебе лет? – спрашиваю, подойдя к нему сам.

И правда, лицо его такое детское, как будто он школьник.

– Двадцать пять. Если побреюсь, совсем как ребенок.

В его улыбке – чистота, непосредственность. Такой искренний взгляд. Это не цвет, не вид, не лицо войны. Его хочется обнять, погладить по спине. Он сам будто нуждается в защите, в охране. Этот его искренний, непосредственный взгляд будет весь день сопровождать меня. И даже когда вернусь на базу, его взгляд будет стоять перед моими глазами. И в тот момент я почувствую, как соскучился по своему сыну. Возвращайся домой живым, мальчик.