Загадка двух жертв

– И я рада! – Привстав, Женя с чувством пожала протянутую руку. Пахнуло какими-то заморскими духами, впрочем – в меру… и еще – самым дешевым шестьдесят шестым бензином…

– Как юрфак? Как сессия?

– Почти на все пятерки сдала! – похвасталась девушка. – Только по римскому праву – четыре. В видах частных деликтов запуталась.

– Солоникин римское право читает? – И. о. прокурора понимающе усмехнулся.

Женя – или просто Женька – с грустным видом кивнула:

– Он.

– Ну, четыре – это вам повезло! Он и при мне еще зверствовал. Но мужик умный!

– Это да… Владимир Андреевич, я вас спросить хочу… – Девчоночка вдруг потупилась, но, тряхнув челкой, решительно вскинула глаза. – Можно мне практику у себя проходить, в Озерске? А то здесь мне надо комнату снимать. Могу, конечно, и приезжать каждый день – у меня мотороллер, но… Там ведь у нас милиция… Ой! Отделение Министерства охраны общественного порядка.

– Кончено же можно, Евгения! – не дав девушке договорить, радостно закивал Алтуфьев. – И, знаете, это вернее решение, очень верное. Всегда полезно любую службу узнать с азов, так сказать, с самого низа. А дело вам там найдут! Думаю, Иван Дормидонтович не будет против…

– Так он в отпуске. Говорят, где-то в Крыму отдыхает.

– Хоть кому-то везет! А за него… Ревякин?

– Да, он. Игнат Степанович.

– Договоримся и с ним, не переживайте!

– Да я в общем-то и не… Ой… Спасибо, Владимир Андреевич!

Слева от широкого крыльца прокуратуры Женьку ждал щегольской, зеленый с белыми крыльями мотороллер «Вятка ВП-150», копия легендарной итальянской «Веспы». Блистающая лаком и хромом, ухоженная – под стать самой девушке, – подарок отца, сделанный в прошлом году, на восемнадцатилетие.

Дочь шофера, Женька Колесникова с детских лет могла водить почти любую технику, даже как-то пришлось – не по своей воле – управляться с автобусом! Правда, то был не «ЗИЛ» и не «Львовец», а небольшой «КАвЗ-651» с капотом как у «ГАЗ-51». Да и проехала-то немного… И все же – автобус! Что уж говорить о мотороллере? На права Женька сдала с первого раза, и теперь, учась в университете, о «Веспочке» своей откровенно скучала, как о любимой родственнице, а сейчас наконец дорвалась.

Правда, по городу ездила аккуратно, как учил отец: гоняют почем зря одни бездельники и дешевые пижоны…

Что ж, раз уж с практикой договорилась, можно и в магазины!

Заурчал, затрещал мотороллер, вывернул на главную улицу…

Повезло, в раймаге как раз «выбросили» докторскую колбасу, и народу в полдень еще было не так и много – отстояв пару часов в очереди, Женька купила целых полкило, больше в одни руки не давали.

Гордая и счастливая, девушка упаковала колбасу в большую хозяйственную сумку, привязала к багажнику и поехала дальше. Мама еще просила пару батонов (в Озерске продавали то, что пекли, только хлеб – черный и белый) и, если сильно повезет, сосисок – килограмм или полкило, сколько продадут, дело такое.

Батоны Женька купила в хлебном, почти что без очереди – десять человек не считается – и еще, не удержавшись, взяла две ром-бабы. Одну съела тут же, на улице, отгоняя от мотороллера почуявших колбасу собак, а вторую решила привезти домой – вечером попить чай.

После ром-бабы захотелось пить – пришлось подъехать к вокзалу. Там, на усаженной липами и кленами площади, стояли автоматы с газированной водой. Помыв стакан, девушка бросила три копейки… Жалко, сироп-то оказался только лимонный, апельсиновый куда вкуснее… ну уж какой был…

Сосиски Женька не нашла, из-за чего, честно сказать, не очень-то и расстроилась – колбасу все же урвала! Хорошая такая колбаса, свеженькая – целая стая собак позади увязалась.

Да, еще нужно было заехать в новый универмаг РайПО, из-за своих архитектурных форм с большими витринами именуемый в народе «стеклянным» или просто «стекляхой». Там иногда появлялись неплохие грампластинки, до которых Женька была охоча с детства. Дома, кроме старой могучей радиолы, еще имелся портативный проигрыватель «Юбилейный» – такой, в виде чемоданчика, он всегда стоял на столе в Женькиной комнате, под приклеенными на стенке вырезками из журналов мод, большой фотографией безвременно ушедшего польского актера Збигнева Цибульского (в модных черных очках) и цветными открытками с видами Риги. В Риге жила старшая сестра Женьки, а Цибульского девушка просто очень любила и даже поплакала, когда узнала о его трагической гибели.

Хорошо было бы купить пластинку Дина Рида! Того самого американского красавчика-певца, что показывали в новогоднем «Голубом огоньке», а там ведь кого попало не покажут. Тем более настоящего американца! Дин Рид, кстати, хоть и американец, а Советскому Союзу не враг, а добрый друг и товарищ! Ах как он пел… «Лиза-Лиза-Лиза-Лизабет!» Ну не рок-н-ролл, но твист – точно.

– Дин Рид? Да что вы, девушка! У нас такого и не бывает.

Толстая, средних лет тетка за прилавком укоризненно покачала головой:

– Да зачем вам Дин Рид? Возьмите пластинку Эдиты Пьехи с ансамблем «Дружба» за рубль тридцать! Там «Сосед» и «Манжерок».

– А пожалуй, возьму! Раз уж там «Сосед» с «Манжероком»…

Больше в магазине искать было нечего. Да Женька не очень расстроилась – все ж в Ленинграде училась, а там… А там она того же Дина Рида чуть было не купила, отстояла в очереди в «Мелодию» битых три часа, но пластинки кончились! Пришлось брать что было – Радмилу Караклаич. Не за десятку же у спекулянтов покупать? И дорого, да и вообще – подсудное дело…

От Тянска до Озерска – около шестидесяти километров по грунтовой дороге. Женька проехала их за час, лихо обгоняя грузовики и лесовозы – не глотать же за ними пыль! Даже по грунтовке «Вятка» легко шла девяносто, тем более ее красотка-хозяйка большим весом не отличалась.

Дома колбасе обрадовались, сразу же и пожарили, тем более к вечеру дело шло, мама с работы пришла, а вот отец, как всегда, задерживался.

«Что такое Манже-ро-ок!» – задорно пела Эдита Пьеха с пластинки.

Все же не зря купила…

На место практики Колесникова явилась уже назавтра, с утра. Денек выдался хороший – погожий, солнечный. А вот платье пришлось замочить в тазу, потерев хозяйственным мылом, – вчерашняя езда по пыльной грунтовке даром не прошла! Что же оставалось надеть? А то, что было! Старенькая белая юбочка вполне впору пришлась, ну разве чуть-чуть тесновата, да и длина… Выросла за последнее время Женечка, вытянулась! А впрочем, что длина? Ну, мини и мини – в Ленинграде уже давнего так все ходят, что такого-то? Они вон с девчонками как-то по утрам бегать затеяли, между прочим в спортивных трусах-шортиках, так и то никто из прохожих и слова не сказал, хотя все мужчины оглядывались. Ну, тут вам не Ленинград, провинция – в шортах уж слишком… А вот в юбочке-то – отчего ж нет?

К юбочке Женька надела светло-голубую нейлоновую блузку с короткими рукавами. Подарок сестры, она и теперь выглядела как новая, все ж таки нейлон, не какой-нибудь вам ситец! Голубые гольфы, туфельки на низком каблуке… Собралась! Выкатила за калитку «Вятку»… Запустила двигатель, понеслась – только пыль позади закружилась!

А бабуси на углу, у колодца, глазастые! Сразу все приметили, заценили…

– От ить бесстыдница! В этакой юбке-то! Срам!

– Срам, срам, Егоровна! Вот в наши-то времена тятенька вожжами бы отстегал… Ужо бы попомнила!

– Ишо и волоса распустила! Ишь!

– Егоровна… Это ль не Колесникова ли Сашки дочка да-ак?

«Понаехавшие» из дальних деревень бабуси так вот и строили фразы – с ударением на последнее слово, так что было непонятно – то ли соглашаются, то ли спрашивают.

– Дак Колесникова и есть!

– Ой, Сашка, Сашка! Проглядел дочку-то.

– А неча в Ленинграды всякие отпускать! Шла бы на ферму.

– О-ой, на фермах-то нонче таки курвищи – ого-го!

– Много воли нынче молодежи дали, вот что! Ране-то так не ходили да-ак! Боялись!

– И правильно, Егоровна! Как еж без страха-то?

– Ой, бабы, что я вам скажу! Слыхали, на реке девку убили молодую? А допреж того – снасильничали да пытали! На спине звезду красную вырезали! Мне кума намедни рассказывала. Она, кума-то, в Погорельце живет. Говорит, милиция приезжала. По станции ходили, расспрашивали…

– И я что-то такое слышала! Ох, страсти-то какие! Неужто опять банды немецкие завелись? Это что же, теперича и за ягодами в лес не пойти?

– И куда только милиция смотрит?

– Э-э, в старые-то бы времена-а-а…

– Дак правда и есть! Сталина на них нету!

На произведенный ее проездом фурор Женька не обратила никакого внимания – просто не заметила, пролетела мимо. Свернув на центральную Советскую улицу, единственную асфальтированную, уже минут через пять подкатила к милиции, размещавшейся в приземистом одноэтажном здании барачного типа, обшитом досками и выкрашенном в веселенький ярко-зеленый цвет.

У милицейского крыльца стоял бирюзовый «газик», а вот мотоцикла что-то видно не было. Значит, не было и участкового – куда-то укатил.

Жаль. Участковый уполномоченный Дорожкин уже год как был женат на лучшей Женькиной подружке и бывшей однокласснице Мезенцевой Кате. Старший брат Катерины, Максим, с недавних пор тоже работал в милиции, только форму носил редко, потому что уголовному розыску не положено, это уж Женька знала.

Максим ей нравился аж с седьмого класса. Потом, правда, появился некий Тынис, симпатичный эстонец из этнографической экспедиции Тартуского университета. Они сюда приезжали частенько, почти каждое лето, – исследовали жизнь и быт местных угро-финнов – вепсов, в просторечии именуемых чухарями. Жившие в дальних деревнях, эти самые вепсы-чухари и русского языка-то толком не знали, говорили по-своему, по-фински, а еще в большинстве своем придерживались старообрядческой веры и сильно не жаловали чужих. Впрочем, то дальние. Ближние давно уже ассимилировались и язык свой почти не помнили, а их дети – так и вообще не знали. В паспортах – у кого таковые имелись – все значились русскими. Таково было указание властей…

В дежурке за оперативной стойкой с телефонами сидел Мезенцев в форменной голубой рубашке с погонами старшего сержанта и что-то писал в большой толстой книге. Позади него, у окна, два милиционера – усач и парень – играли в шахматы.

– А я вот – конем!

– А я – слоником! Шах, однако!

– Здрасте… Ой, Макс! – увидев старого знакомого, улыбнулась Женька. – Первый раз тебя в форме вижу!

– Дежурный у нас в отпуске, вот и замещаю, – захлопнув гроссбух, пробурчал Мезенцев. Впрочем, все же улыбнулся: – Рад видеть! Давно приехала?

– Вечером, вчера… Не знаешь, к Катерине когда можно зайти?

– Да когда хочешь. Светка, тьфу-тьфу, не болеет… Насколько знаю, Катька ее обычно часиков в десять в коляске выгуливает. Ты так и подходи – вместе и погуляете.

– Ага… если смогу… – Девушка хлопнула ресницами.

– А чего не сможешь-то? – удивился Макс. – У тебя ж каникулы – так?

– Так, да не так! – Колесникова со всей серьезностью сдвинула брови. – На практику я. К вам.

– К на-ам? Так тебе тогда к начальнику надо. Ревякин сейчас за него. Игнат Степанович.

– Знаю.

– Третий кабинет направо, – привстав, на всякий случай подсказал Максим.

Женька улыбнулась:

– Спасибо! Ну, я пойду тогда.

Глянув вслед девушке, Мезенцев испытал смешанные чувства. Они ведь дружили когда-то, переписывались, когда Макс служил в Венгрии, целых три года переписывались! А потом… потом все как-то не заладилось, что ли… Нет, они не поссорились, просто Максим, возвращаясь из армии, случайно встретил знакомую девушку из параллельного класса, с ней и закрутил – как-то само собой так вышло. И с Женькой тогда держался стеснительно-холодно, по-деловому. Вот ведь дурак… наверное… И с девчонкой той, Верой, тоже вышло как-то не очень… не по вине Максима, да, но они расстались…

– Макс, река на Восточно-Европейской равнине из пяти букв? – Дежурные милиционеры с шахмат перекинулись на кроссворды.

– Не знаю… Дунай, наверное… – Мезенцев все думал о Женьке…

Если она на практику – как с ней держаться-то? Все ж стеснялся, варнаком не был… Ведь выходит, тогда, с Веркой-то, он ей изменил… Так, а с Женей-то была ли любовь-то по-настоящему? Или просто привязанность, дружба? Они даже целовались-то редко. А про что-то большее и речь не шла! Ах, Женька, Женечка… какая красивая стала – не оторвать глаз… А улыбка – та же, что и в детстве.

«И. о. начальника Озерского отделения МООП Ревякин И. С.».

Прочитав табличку, Колесникова откашлялась и, постучав, заглянула в дверь:

– Игнат Степанович, можно?

Ревякин – в белой, с короткими рукавами рубашке – как раз стоял у окна: курил, выпуская дым в распахнутую форточку. Из транзисторного приемника на подоконнике доносилась негромкая музыка… приятный мужской голос пел что-то про фонари…

«Жан Татлян», – улыбнулась Женька…

– А, Женя! – Поспешно затушив сигарету, Игнат выключил транзистор и махнул рукой. – Проходи, садись… Случилось что?

На спинке стула висел модный, с накладными карманами пиджак.

– На практику к вам. – Присаживаясь, девушка вытащила из сумочки бумагу с голубоватой печатью. – Вот направление. С прокуратурой согласовано.

– На практику, значит… – озадаченно протянул Ревякин. – Ну-у что ж, давай так – ты приходи завтра, а я пока подумаю, к кому тебя прикрепить.

– Завтра? – Женя похлопала ресницами.

– Ну да, завтра… Часиков в девять не рано?

– Да нет, в самый раз.

Улыбнувшись на прощание, Игнат задумчиво забарабанил пальцами по столу. На практику, ишь ты… И что теперь с этой девчонкой делать? Хотя есть одно дельце! Как раз для нее…

Потерев руки, Ревякин поднял телефонную трубку и сразу же услышал обычную фразу:

– Слушаю, милиция, дежурный!

– Максим, завтра на отсыпной не торопись. Я тебе тут помощника нашел. Как раз по тому делу, что ты «музыкальным» прозвал. Пусть по мелочи поработает, а ты пока главным займешься…

– Помощник – это хорошо… – обрадованно выпалил в трубку Мезенцев. – А кто? Стажера-участкового наконец дали?

– Вот завтра и увидишь.

Дежурство у Макса выдалось не слишком-то суматошным, за весь день оформили двух местных алкашей да вечерком съездили на пару домашних скандалов, или «кастрюльных дел», как их именовал тот же Дорожкин, – вот, собственно говоря, и все. И хорошо, было время подумать о главном, о поиске циничного убийцы! Эту-то обязанность с младшего опера никто не снимал, как не снимал и множество всякой мелочи типа «тайного хищения гуся неустановленным лицом» и «потравы покоса неизвестным животным». Мелочь не мелочь, а по ним тоже подходили сроки, и нужно было торопиться – отрабатывать материал да принимать решение – то ли в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью содеянного да списать материал в архив, то ли, наоборот, вычислить гадов – кто гуся украл и чья корова или коза забрела на чужой покос…

Хорошо хоть, от «музыкального дела» начальник вроде как освободил, спасибо и на этом.

В день убийства Максим отработал до вечера, подробненько опросив всех служащих станции «Погорельцы» насчет подозрительных незнакомцев, появлявшихся на станции в период с пятницы по воскресенье включительно. Таковых набралось ого-го! Ясно же – выходные, вот народ и ринулся в лес. Из Озерска, из Тянска, даже из Ленинграда! На рыбалку, за земляникой – пошла уже! – да и просто так, разбить палатки, полюбоваться природой, посидеть с гитарой у костерка… «у янтарной сосны», как пел замечательный бард Юрий Визбор.

Эти вот шумные группы с гитарами Мезенцев отмел сразу же. Убийца явно был один… вряд ли даже и двое… Двоим-то мужикам упирающуюся девушку бить незачем совершенно – схватили, скрутили, да свои дела гнусные сладили – долго ль? В этом и Ревякин с Максимом согласился… тем более на бережку, у мостков, следок выявился – неглубокий, размытый, но все-таки… Опытный Теркин сразу заявил, что не от сапог! Скорее всего, от кед. А размер – от сорок второго до сорок четвертого. Самый популярный мужской размер. Однако уже то хорошо, что кеды! Значит, не рыбак (те в сапогах все!), а турист, скорее всего не местный. Хотя мог быть и местный – судимых и в Озерске, и по деревням хватало, причем и по самым тяжелым статьям, вплоть до сотрудничества с оккупантами. Дорожкин таких в первую очередь проверил… и продолжал проверять. Как уехал с утра в Лерничи, так до сих пор еще не вернулся. Ну так там и деревень – целый куст, поди проверь всех один – упаришься!

Подозрительных, одиноких мужчин «туристского» вида, по словам сотрудников станции, оказалось семеро. За все три дня. Двое уехали еще в субботу, на дизеле, в Тянск, еще трое – туда же, но в воскресенье. Еще один сел на проходящий архангельский поезд, а другой – на вологодский.

Выглядели все семеро примерно одинаково – рюкзаки, куртки или там олимпийки, треники, кеды… Эх, еще б хоть какую-то примету! Скажем, бороду или шрам на лице… И еще хорошо бы установить, откуда или куда ехали…

Было уже около двух часов ночи. Все магазины, почту и склады наряд в очередной ряд проверил – проехались по маршруту, шуганув по пути стайку молодежи с гитарой, и вот только что вернулись, затеяв попить чайку.

Сделав все отметки в журнале, Мезенцев потянулся и вдруг услыхал приближающийся треск мотоцикла. Судя по звуку, это был какой-то тяжелый мотоцикл, «Урал» или трофейный БМВ с коляской, такие после войны имелись у многих…

Черт! Ну конечно же…

Глава 3

Озерск и окрестности, июнь 1968 г.

Выглянув в окно – благо ночи стояли светлые, белые, – Максим увидел подкативший к отделению служебный мотоцикл с коляской. Заглушив двигатель, участковый уполномоченный Дорожкин прихватил из коляски фуражку с полевой сумкой и поднялся по ступенькам крыльца…

– Что-то ты нынче долго, – хмыкнул, выглядывая из окна, Мезенцев.

Вот ведь, поди, и домой не заезжал. К молодой-то супруге с ребенком. Бедная Катька… А с другой стороны, знала ведь, за кого замуж выходила! У участковых рабочий день ненормированный, впрочем, как и у оперов.

– Уф-ф, замотался! – Первым делом Дорожкин заглянул в дежурку. – Чай-то есть у вас?

– Сейчас заварю. – Пройдя в комнату отдыха, Максим поставил на плитку чайник.

Да, плитка в отделении была электрическая. Не керосинка, не примус и не какой-нибудь там керогаз, с которым без привычки обращения намучаешься! Недавно реконструированная подстанция исправно снабжала электричеством и сам Озерск, и окрестные деревни, пусть даже и не все. Напряжение, правда, частенько скакало, но были рады и этому, помнили, как еще лет десять назад электроснабжение на город вырубали ровно в 24.00. И до шести утра! В кустовой больнице имелся дежурный генератор, а у каждого жителя Озерска – те же самые керогазы, примусы, керосинки… Запасливые жители их до сих пор не выкинули – электричество в городке частенько отключалось и по сей день…

– А я хозяев плотика установил, – запив кусок пирога с капустой крепким свежезаваренным чайком, похвастал участковый. – Ну, того – «Кон-Тики».

– И кто это? Тур Хейердал?

– Сам ты Хейердал! Пацаны из Нового Погорельца! Мне про них одна бабуля сказала… землянику собирала невдалеке. Завтра установлю!.. Слушай, Макс, хорошие пироги, вкусные! Вера Ивановна напекла?

– Кто же еще-то! Я не просил – сама. Возьми, говорит, на дежурство…

– Вкусные! – еще раз похвалил Дорожкин. – Так ей и передай.

– Обязательно. Да она сама к вам завтра собралась…

Мезенцев подавил улыбку. Матушка его, Вера Ивановна, уже год как приходилась Дорожкину тещей и зятя не обижала, а в недавно родившейся внучке так и вообще души не чаяла!

– Так, Игорь, что там за пацаны-то?

– Бабуля сказала говны погорельские. – Участковый хитро прищурился и склонил голову набок. – Ну, уголовный розыск! Смекай!

– Да чего там смекать-то? – хмыкнул Максим. – Говны, или еще говорят – говны собачьи, – значит, лет по десять-двенадцать… Коли б постарше были – бабуся бы сказала – «робяты». Это ж ясно! Что я, в деревнях не бывал? Робят уже можно и за стол со взрослыми посадить, бражки налить, а то и стопочку… Зато и обязанности – почти как у взрослых. Скотина, дрова, рыба, огород, сенокос опять же! Сначала все дела сделай, а уж потом можно и в клуб, на танцы. А мелкой-то всякой шпане пока в самый раз дурью маяться – плоты вот мастерить.

– Про дурь не скажи, – допив чай, неожиданно возразил участковый. – Плот-то аккуратно сделан. Так не всякий плотник соорудит… Ладно, завтра этих парней отыщу. Если они где-то у своей деревни плот на реке держали.

– Так там же заброшенная деревня рядом! – ахнул Мезенцев. – Старый Погорелец! Километрах в четырех от Нового. С десяток изб точно есть! Рыбаки там ночуют, охотники… Вот и осмотреть бы да людей поспрошать! Ну, ребят этих… Вдруг да кого чужого заметили? А может, и ту девчонку видели… Кстати, личность ее установили!

– Ну, ну? – Дорожкин азартно потер руки. – Рекетова Татьяна?

– Она самая. – Максим отрывисто кивнул и завернул недоеденные пироги в газетку, чтобы утром доесть. – Рекетова Татьяна Алексеевна, шестнадцати лет, учащаяся школы номер два… бывшая уже – документы после экзаменов забрала. Да в школе, честно говоря, задней ногой перекрестились! Училась она так себе, частенько прогуливала…

– Постой-постой! – замахал руками участковый. – Я ж эту семейку знаю! Рекетова Нинель, мать, и сожитель ее покойный – те еще пропойцы. Нинель, правда, бывает держится и месяца два не пьет, а потом сорвется – и туши свет! Вот их с утра и проведаю. А потом – в Погорелец! Хочешь со мной?

– Конечно!

– Я с Игнатом поговорю – отпустит. Вдвоем-то мы там быстро сладим! Ч-черт, забыл – у тебя ж отсыпной после смены…

– И что? Слушай, а что, завтра стажер твой на работу явится? Начальник что-то такое намекал…

Удивленно моргнув, Дорожкин хлопнул себя по коленкам:

– Да ладно! Неужто прислали наконец?!

– И еще Женька Колесникова к нам на практику, – вспомнив, сообщил Макс.

Участковый покривил губы:

– Так может, она – этот самый стажер и есть? Ну, про которого тебе начальник намекал…

– А ведь может быть… – задумчиво протянул Мезенцев. – Как же я не подумал…

– О! Голова два уха! Кстати, Варфоломеич про убитую ничего больше не сказал?

– Сказал, а как же! – убрав пироги в стол, Максим всплеснул руками. – Телефонограмму прислал, а завтра и официальное заключение будет. Не девственна, но и не беременна, полового контакта не было, в крови – слабые следы алкоголя…

– Винишко, значит, пили… – покивал Дорожкин. – А потом что-то пошло не так! Хм… странно – почему не отдалась? Не девочка ведь…

– Может, не понравился?

– Может… Ха! Он ее вином поил, а она – от ворот поворот! Вот и осатанел, собака! Ясно все – на почве внезапно возникших неприязненных отношений.

Макс озабоченно скривился и, подойдя к окну, прикрыл форточку – от комаров:

– Ну ладно, в угаре случайно убил… А звезду зачем вырезал?

– Так, может, и вправду из бывших? Фашист, полицай… Отсидел свое, вышел… Да я всех таких наших проверю! А вот ежели вдруг залетный какой, тогда беда-а. Покачав головой, участковый вновь подставил кружку: – А плесни-ка еще чайку! И пироги ты зря убрал…

* * *

Утром Женя Колесникова оделась соответственно новой своей работе, вернее, практике. Темная юбка вполне приличной длины, скромная серенькая блузочка… правда, поясок все тот же – черный, лаковый, и та же сумочка, и лодочки… Ну не широкий же белый пояс надевать, купленный в Риге? Этот только под мини…

Заплетать волосы девушка, подумав, не стала – эдак останется еще только сиротский платочек поверху повязать, уж слишком! Расчесалась, чуть подвела глаза и подкрасила ресницы, ну и губы слегка тронула новой польской помадой. Помаду эту Женька, отстояв солидную очередь, случайно купила в магазине на Невском, взяла сразу несколько штук, хоть и дорого, – на подарки! Матушке вот, и вчера отдала лучшей подружке Катьке, бывшей Мезенцевой, а ныне уж почти год как Дорожкиной.

Хорошо вчера так погуляли, славно, наболтались всласть. Все последние новости обсудили, даже то страшное убийство – с вырезанной звездой, про которое Женьку так и подмывало спросить вот уже прямо сейчас, в кабинете врио начальника отделения. Правда, девушка сдерживалась – все ж таки не в детский сад на практику пришла, понимание иметь надо!

– Так вот, Евгения, тебе, так сказать, наставник, – спрятав усмешку, Ревякин указал на только что вошедшего Макса. – Прошу любить и жаловать… Ну и ты, Максим, практикантку нашу не обижай! Чего улыбаешься? Вижу, догадался уже, что за стажера я тебе вчера обещал?

– Да уж догадался, – усмехнулся Максим. – Тоже мне, бином Ньютона!

Начальник шутливо погрозил пальцем:

– Ну, ты это, не умничай! И не маячь в дверях, что за привычка такая? Садись уже. Дорожкин тебя просил в помощь…

– Угу, – косясь на Женьку, поспешно закивал молодой человек. – У нас там наметки кое-какие есть по убийству.