Портрет

XII

Четверг, 10 сентября 1931

Клеманс почти не спала, и при этом встала, не чувствуя усталости. Острое желание пролить свет на смерть Жанны Левассёр словно наэлектризовало ее. После завтрака она пришла в гостиную и очень внимательно изучила портрет. На безымянном пальце матери Тристана как ни в чем не бывало красовалось обручальное кольцо. Клеманс вновь растрогала та неизбывная грусть, какую источали ее глаза и улыбка, и она спросила себя, что же принесло ей столько несчастий. Прочитала она и подпись внизу холста, на левой стороне картины: Венсан Готье, 1919. Портрет был написан двенадцать лет назад.

Войдя в кухню, гувернантка увидела мадам Августу – та как раз подбрасывала полено в дровяную печку. Кофейник попыхивал на чугунной плите.

– Я могу чем-нибудь помочь? – вежливо спросила Клеманс.

– Не то что прежняя гувернантка, уж та бы точно помощь не предлагала, – пробурчала служанка. – Вот уж кто держал себя как настоящая принцесса – пальцем зря не пошевельнет!

Клеманс изобразила приветливую улыбку.

– Я привыкла к тяжелому труду. Когда была учительницей, то и хозяйством сама занималась. Даже дрова рубила для обогрева!

Мадам Августа одобрительно кивнула.

– Вы хоть не бездельница.

Она налила в чашку кофе и поставила перед молодой женщиной.

– Спасибо, – отозвалась та. – Не сравнить с той бурдой, какую мне приходилось пить в Сент-Эрмасе.

Лицо кухарки внезапно просияло, отчего на нем появилось выражение, поражавшее своей добротой.

– Так вы из Сент-Эрмаса? – воскликнула она. – Я ездила туда каждое лето, когда была маленькой – к бабушке Эрнестине Лафлёр. Вы слишком юны, чтобы ее помнить. Она научила меня всему, что касается растений.

Эта новость завязала ниточку сообщничества между двумя женщинами. Клеманс улыбнулась ей.

– А мне так жаль, что я не знала мадам Левассёр. Она с виду такая нежная…

Взгляд мадам Августы омрачился искренней печалью.

– Такой она и была. Никогда голоса не повысит. Не то что ее…

Смутившись, она запнулась.

– Бедняжка ушла слишком рано…

– Я обратила внимание, что на портрете в гостиной мадам Левассёр носит обручальное кольцо, – продолжала Клеманс. – Не вспомните – было ли оно на ней в последний миг?

Служанка нахмурилась; от ее приветливости не осталось и следа.

– А с чего это вы об этом спрашиваете?

Гувернантка поняла, что ее любопытство зашло слишком далеко, и выругала себя за неуместную оплошность. Она задумалась, каким благовидным предлогом это объяснить.

– Мне как-то рассказывал об этом мсье Тристан. Кажется, это тревожит его.

– Оставьте прошлое прошлому, мадемуазель Дешан. Так будет лучше для всех.

В ее голосе послышалась нотка угрозы. Или, может быть, страха? Клеманс была уверена: мадам Августа знает что-то связанное со смертью Жанны Левассёр и молчит об этом, чтобы защитить кого-то. Ужасающее предположение едва не заставило ее окаменеть. Не мог ли Тристан сыграть какую-то роль в гибели матери? Например, случайно убить ее во время приступа лунатизма. Память стерла все следы трагедии, но его преследовало чувство вины, вот отсюда и видения его матери, как будто она еще жива, как будто земля не дает ей дышать… Она поспешно отогнала эту чудовищную мысль и встала чуть быстрее чем следовало, так что стул под ней заскрипел.

– Хорошего дня, мадам Августа.

XIII

Когда Клеманс зашла в зал для занятий, то сразу увидела ученика сидящим на своем обычном месте с пером в руке. Он с улыбкой обернулся к ней.

– Чем займемся сегодня утром, мадемуазель Дешан?

Клеманс поняла, что он выглядит гораздо лучше, чем накануне. Как могла она, пусть даже на мгновение, вообразить, будто этот легко ранимый ребенок сыграл хоть какую-то роль в смерти собственной матери?

– Французским. Сегодня сочинение, – решила она.

– Чудесно! Любимое занятие… А на какую тему?

– Ваше самое приятное воспоминание.

Клеманс выбрала личную тему, надеясь пробудить в памяти Тристана обращения к прошлому, они могли бы навести ее на след.

– Имею ли я право воспользоваться словарем?

– Разумеется. Напишите страницы полторы, от силы две. Но прежде чем начать…

Угрызения совести не дали ей продолжать. Справедливо ли будет вновь погружать мальчика в пережитый им ужас? Но она чувствовала неутолимую жажду вывести истину на свет.

– Прошлой ночью я застала вас в гостиной, у портрета вашей матери.

Он ответил ей изумленным взглядом.

– Неужели правда?

– Вы говорили о некоем кольце – она будто бы носила его, но кто-то его забрал.

По лицу Тристана пробежала тень.

– Кольцо?

Черты его лица застыли, как будто какая-то картина возникла в помутившемся рассудке.

– Мне кажется, что моя мать…

Он покачал головой.

– Я уж и сам не знаю теперь. Что же – я вправду был в гостиной и говорил про кольцо?

Она кивнула, насторожившись, с трепетом ожидая ответа.

Взгляд юноши тонул в пустоте, он рылся в своих скорбных воспоминаниях.

– Ничего не помню, – наконец признался он.

– Я так огорчена, мсье Тристан. Мне совсем не хотелось волновать вас этой историей. Оставляю вас, спокойно пишите.

* * *

Мсье Ахилл сгребал опавшие листья, когда заметил, как к нему по садовой аллее приближается новая гувернантка. Он вежливо приподнял соломенную шляпу.

– Доброго денечка, мамзель Дешан.

– Доброго, мсье Ахилл.

Молодая женщина села на скамеечку у фонтана, задумчиво глядя на переливы водяных брызг.

– Что-то гнетет вас, – заметил он, снова нахлобучивая шляпу.

Клеманс составила себе самое лучшее мнение о мсье Ахилле – и все-таки что-то мешало ей полностью ему довериться. В конце концов, он ведь служащий доктора Левассёра… Она решилась рискнуть.

– Это из-за мсье Тристана.

– У него опять были видения? – догадался садовник.

Она рассказала ему обо всем, чему оказалась свидетельницей в прошедшую ночь. Едва услышав упоминание о кольце, садовник словно окаменел.

– Господи Боже…

На лице мсье Ахилла отразился такой испуг, что Клеманс поневоле вскочила.

– Что с вами такое?

Он снова принялся резкими движениями сгребать опавшие листья.

– Никогда не говорите о видениях мсье Тристана при мсье Шарле, – прошептал он. – Слышите меня? Никогда.

XIV

В дом Клеманс возвратилась, все думая о словах садовника. Интуиция не обманывала ее: кольцо было связано со смертью Жанны Левассёр, теперь оставалось только выявить эту связь. Ужас мсье Ахилла при упоминании доктора Левассёра подтвердил это. Неужели он подозревал хозяина в том, что тот сыграл какую-то роль в кончине жены? Она прошла мимо кабинета врача, гадая про себя, какие темные загадки совести скрываются в его душе.

В зале для занятий Тристан старательно склонился над сочинением, он лихорадочно писал, высунув от напряжения кончик языка. Одна страница уже лежала написанная. Клеманс на миг задержалась, обведя его взглядом, взволнованная его усердием, но, не желая беспокоить, повернулась выйти, и тут мальчик увидел ее.

– Почти закончил, мадемуазель Дешан.

– Не спешите.

Клеманс уселась в кресло напротив него и принялась готовиться к следующему занятию – по истории Канады.

Прошло полчаса; за все это время тишину нарушали только поскрипывание пера и тиканье настенных часов. Наконец мальчик отложил перо на подставку.

– Вот.

Он протянул ей два листа.

– Мне бы хотелось, чтобы вы прочли мой текст, когда меня здесь не будет, – признался он застенчиво.

Она улыбнулась.

– Даю вам увольнительную. Через два часа на вахту.

Мальчик поклонился и вышел. Клеманс бегло взглянула на сочинение. Почерк был аккуратный, буквы прямые и круглые.

«Мое самое приятное воспоминание

Мне было, думаю, лет девять или десять. Весна подходила к концу, и, кажется, это было майское воскресенье. Мама предложила мне прогуляться на машине к горе Руайяль. Нас вез мсье Ахилл. Отец не поехал с нами; он были слишком занят заботой о своих пациентах.

Мсье Ахилл припарковал машину возле большого каменного дома. Мы вылезли из авто. Мама, в соломенной шляпке с повязанной ленточкой и с зонтиком в руках, мягко взяла меня за руку, и мы пошли по тропинке; мсье Ахилл последовал за нами с корзинкой запасов съестного для пикника. Мама из-за сердечной болезни ходила медленно. За несколько месяцев до ее смерти отец объяснил мне, что у нее больное сердце – она страдает одышкой из-за сужения клапана аорты. Я запомнил эти слова, потому что они породили во мне какой-то грозный отклик.

Стояла чудесная погода. Бриз приносил запахи трав и живой, сочной зелени. Лес был усеян белыми цветами. Мать рассказала мне, что это триллии – по-латыни они называются trillium. Когда мне выпадала радость погулять с нею, что бывало редко из-за ее сердечных недомоганий, она всегда говорила, как называются встреченные нами по пути растения и птицы. Она помогала мне собирать гербарий из диких цветов Квебека, который я сохрнанил. Просматривая его, я всегда думаю о ней.

Мы вышли на полянку, вокруг которой росли дубы и клены. Сквозь кроны деревьев искристо блестели солнечные лучи. Мы сели перекусить и сразу набросились на вкусные сэндвичи, приготовленные для нас мадам Августой. Когда мсье Ахилл хотел было сесть поодаль, мама настояла, чтобы он ел вместе с нами, сказав, что все создания человеческие родились равными.

Когда мы закончили трапезу, мама погладила меня по волосам и сказала, что мое появление в этом мире – лучшее, что только могло с ней случиться. Она произнесла это с печальной улыбкой, как будто готовилась отправиться в далекое путешествие. Я был так полон любовью к ней, мне казалось, что грудь моя разрывается от любви. Потом мы еще несколько раз выезжали на такие прогулки, но та особенно запомнилась мне. Самое приятное воспоминание в моей жизни».

Клеманс достала из рукава носовой платок и вытерла слезу. Изящество, с которым Тристан описал эту пасторальную поездку, зрелость, проявленная им в рассказе о матери, далеко превосходили все, что обычно свойственно его возрасту. За его ранимостью таилась поразительная сила характера. Ей вспомнилась фраза, брошенная тетушкой Аннетт в тот день, когда хоронили ее родителей, а она рыдала и все не могла успокоиться: «то, что не убивает нас, делает нас сильнее». Давно уж ей не давали покоя эти жестокие слова – но, прочитав этот текст, она увидела в них совсем другой смысл: если горе не разрушило нашу душу – значит, оно смогло выковать ее. И теперь она была уже более чем уверена: сюда, в этот дом, ее привела сама судьба – с тем, чтобы она взяла мальчика под свое крыло.

Перечитав сочинение своего ученика, чтобы исправить безобидные описки, она снова обратила внимание на последний абзац, показавшийся ей полным смысла:

«Когда мы закончили трапезу, мама погладила меня по волосам и сказала, что мое появление в этом мире – лучшее, что только могло с ней случиться. Она произнесла это с печальной улыбкой, как будто готовилась отправиться в далекое путешествие».

Жанна Левассёр предчувствовала свою скорую смерть?

Кто-то тихо стукнул в стекло. Она подняла взгляд и увидела за большим окном мсье Ахилла. Он знаками просил впустить его. Заинтригованная, она открыла ему дверь.

Садовник встревоженно огляделся вокруг, словно опасаясь, что за ним кто-то следит.

– Мне нужно кое-что вам передать, – сказал он шепотом.

Он протянул ей мозолистую руку. На загрубевшей от постоянного труда ладони блестело украшенное брильянтами, немного потускневшее золотое кольцо.

XV

Клеманс молча уставилась на кольцо.

– Оно принадлежало мадам Жанне, – прошептал садовник.

– Вы уверены в этом?

– Ее имя выгравировано на внутренней стороне, как и имя мсье Шарля. Они поженились в мае 1913 года.

– Где вы его нашли?

– В саду, рядом с фонтаном, через несколько недель после кончины мадам Жанны.

– Почему бы не вернуть его доктору Левассёру?

Мсье Ахилл опустил голову, как будто застыдившись.

– За несколько дней до смерти мадам Жанна попросилась вывести ее в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Мсье Шарль и слышать не захотел, он боялся, что перемещение ей только повредит, но мадам Жанна настаивала, ей хотелось насладиться благоуханием сирени. Ну, тут уж он уступил.

Его угольно-черные глаза затуманились от слез.

– Мадам Жанна так пристально на меня уставилась и шепчет… никогда этого не забуду: «Спасите меня». Муж ее подошел сразу к нам, она мигом умолкла и тут же скрестила руки на груди, словно от кого-то защищалась.

– И вы думаете, что доктор Левассёр был бы способен…

– Я ничего такого не утверждал, – в ужасе прервал ее мсье Ахилл.

Он снова заговорил совсем тихо:

– Я не знаю, как этот перстень оказался в саду, мадам Жанна никогда не снимала его, но очень прошу вас, храните его у себя.

Он схватил молодую женщину за руку и вложил обручальное кольцо.

– Спрячьте его в надежном месте.

* * *

Гувернантку так потрясла встреча с мсье Ахиллом, что она быстро поспешила к себе в комнату. «Спасите меня». Ее взволновал этот призыв Жанны Левассёр о помощи. Несчастная женщина чувствовала, что ей грозит опасность… Кого или чего она боялась? Перед глазами навязчиво возникал стальной взгляд доктора Левассёра. Могла ли существовать причина, по которой он желал смерти своей жене? Ей вспомнилось, что во время их беседы врач не проявил никаких чувств при упоминании о смерти супруги.

Обручальное кольцо. Ей вдруг показалось, что украшение жжет ей ладонь. Она обвела взглядом комнату, раздумывая, куда бы его спрятать. На ключ запирался только ящик ее секретера. Она отперла его, сунула кольцо в конверт, заклеила его и положила под свой личный дневник. Повернула ключ в замке и решила держать его при себе. С ее приезда сюда прошло всего три дня – а уже случилось столько событий, что от прошлой жизни ее как будто отделила целая вечность. Дом, сперва показавшийся ей таким гостеприимным, таил угрозу, словно незримые и враждебные глаза, скрытые за его стенами, следили за каждым ее шагом.

Колокольчик – призыв к обеду – заставил ее вздрогнуть. Она бросила взор на настенные часы: уже половина первого. Теперь ей предстояло проявить в отношениях с мадам Августой наивысшую степень скромности.

За обедом Клеманс сидела молча, довольствуясь тем, что кивала головой в ответ на болтовню кухарки.

– Вы проглотили язык, мадемуазель Клеманс?

Она попыталась изобразить улыбку.

– Я слушаю вас. Вы просто великолепная рассказчица.

Она выругала себя за угодливость, но довольный вид прислуги говорил сам за себя: все прошло как надо.

* * *

Едва Клеманс вернулась в зал для занятий, как что-то кольнуло ее в самое сердце: Тристан лежал распростертый на диване, глаза были закрыты. Забыв обо всем, она кинулась к нему.

– Что случилось? Мсье Тристан, что с вами?

Подросток разлепил веки, обведенные легкими сиреневыми кругами, потом, увидев гувернантку, смущенно выпрямился.

– Простите меня, мадемуазель Дешан, я заснул.

Ей очень хотелось сказать ему, что кольцо теперь у нее, но она решила воздержаться. Мальчик отличался такой впечатлительностью, новость могла вызвать потрясение и заставить его страдать. «Я расскажу ему про это в подходящий момент».

– А что вы скажете о моем сочинении? – спросил он с некоторой робостью.

Последние события до того потрясли Клеманс, что она и забыла о тексте ученика.

– У вас прекрасное перо. Меня очень растрогал ваш рассказ.

Смутная улыбка озарила тонкое лицо Тристана.

– Вы и правда так думаете?

– Я бы вам такого не говорила, не будь сама в этом уверена. Вы не подумывали стать писателем?

Плечи юноши сгорбились.

– Отец пришел бы в бешенство. Он хочет, чтобы я стал врачом.

– Вам вовсе не обязательно идти по его стопам.

Туманная надежда загорелась в красивых ореховых глазах мальчика.

– Я очень рад, что моя гувернантка – именно вы, мадемуазель Дешан.

XVI

Как только поужинали, Клеманс поднялась к себе. Этот день совсем опустошил ее; она испытывала непреодолимую потребность побыть одной. Задернув шторы, она зажгла лампу, переоделась в ночную рубашку и села за секретер. Для очистки совести отперла ящичек, дабы удостовериться, что обручальное кольцо по-прежнему в конверте: оно было там.

Успокоившись, гувернантка вынула свой дневник и, несмотря на усталость, принялась добросовестно записывать в него события дня. Когда она дошла до рассказа о признании мсье Ахилла, по спине пробежал холодок. «Спасите меня». Она всем существом прочувствовала трагическую весомость этих слов.

Подув на чернила, чтобы они высохли, Клеманс отложила дневник, снова заперла ящик и положила ключ под подушку. Взялась читать «Отца Горио», но буквы приплясывали перед глазами, веки налились тяжестью. Она сунула меж страниц закладку, положила роман на прикроватный столик, погасила лампу и заснула.

Ее разбудило легкое постукивание. Сперва ей показалось, что кто-то стучит в дверь, но она тут же она поняла: это от ветра хлопают ставни.

Выскочив из постели, она подошла к большому окну и приподняла край шторы. В саду стояла женщина в черном, ее взгляд был устремлен вверх, на башенку.

Даже не подумав переодеться в домашнее платье, Клеманс со скоростью ветра вылетела из своей комнаты. «На сей раз она от меня не уйдет». Со стены лестничной площадки тускло светила лампа, от нее вокруг плясали дикие тени. Добежав до пустой и безмолвной кухни, молодая женщина заметила подвешенный на крюке-подставке большой подсвечник, схватила его, повернула ключ во входном замке и выбежала на улицу.

Клеманс зажгла свечу в подсвечнике, и неверный свет выхватил из мрака силуэт незнакомки.

– Кто вы?

Женщина в черном обернулась к Клеманс, на ее лице застыл ужас. Она порывалась бежать, но гувернантка быстро преградила ей путь.

– Что вам нужно?

Женщина прижала руку к груди, как будто в припадке сердечной слабости.

– Я хотела… узнать новости о мсье Тристане.

– Вот так, посреди ночи?

– Меня выгнали, я не имею права здесь появляться.

– Кто вы? – снова спросила Клеманс. – И откуда вы знаете мсье Тристана?

Объятая страхом незнакомка, бледная как мертвец, снова попыталась бежать, но Клеманс схватила ее за руку.

– Признавайтесь!

Женщина напряженно вглядывалась в сумрак, кажется, боясь увидеть кого-то, выступающего из самой тьмы.

– Не здесь, – прошептала женщина, – он может увидеть нас…

– Кто это «он»?

– Завтра, в полдень, я буду в парке Сен-Виатор, в нескольких минутах ходьбы от этого дома. Заклинаю вас, отпустите меня.

В искаженных страхом чертах незнакомки читалась такая тревога, что Клеманс стало жаль ее.

– Вы мне обещаете?

– Головой покойной матери.

Клеманс кивнула и отступила на пару шагов.

– Завтра, в полдень.

Женщина стремительно удалялась, пока наконец не исчезла во мраке. Клеманс очень хотелось последовать за ней, но она удержалась. Интуиция шепнула ей, что дама в черном явится на встречу.

XVII

Пятница, 11 сентября 1931

Клеманс проснулась на рассвете – сон ее был полон видений, их обрывки еще колыхались в памяти. Она не помнила, как ее унесло в какое-то странное местечко, на берегу озера с зеленоватыми водами, и она не знала, как теперь вернуться к дяде с тетей; потом, как часто бывает в сновидениях, она вдруг оказалась в Сент-Эрмасе, в доме родителей. Они стояли на пороге, странно раскачиваясь туда-сюда, такие молодые, такие красивые; она махала им рукой, кричала, что вернулась, но они все так же раскачивались, не слыша ее, словно обитатели эфира, до которых не докричаться живым.

Еще до завтрака молодая женщина заставила себя написать письмо чете Куломб. Ее обязывало к этому чувство долга – но особенно еще и то, что письмо служило предлогом для выхода на почту; так ей удастся встретиться с дамой в черном тайно, не возбуждая подозрений. Возможно, такая предосторожность и была чрезмерной, но ее не покидало чувство, что за ней постоянно следят.

Утро наступало медленно, погода брала свое как будто с ленцой. Когда настенные часы в зале для занятий показывали половину двенадцатого, Клеманс сообщила ученику, что ей нужно отлучиться – сходить за покупками.

– Есть у вас любимая книга? – спросила она.

Тристан без колебаний отвечал:

– «Вокруг света за восемьдесят дней» Жюля Верна.

– Напишите мне текст о том, по каким причинам вы любите этот роман. Я прочитаю его после обеда.

Прикалывая шляпку и надевая перчатки в коридоре, у зеркала, висевшего над комодом, гувернантка заметила за собой отражение доктора Левассёра и резко вздрогнула.

– Я не хотел пугать вас, – произнес врач суховатым тоном. – Вы уходите?

Его холодные глаза так и буравили ее насквозь.

– Пойду отправлю письмо.

В душе Клеманс перекрестилась с облегчением – слава Богу, что ей хватило мудрости позаботиться о правдоподобном предлоге своего отсутствия. Спускаясь с порога дома, она чувствовала взгляд доктора Левассёра, упиравшийся ей в спину, как острие ножа.

* * *

Клеманс быстрыми шажками пошла по тротуару, с наслаждением дыша шафрановыми запахами опавших листьев, которые кружились под легким бризом. Деревья уже красовались оранжевыми и охровыми пятнами, а ветви образовывали изящный свод, заслонявший небеса. Невольно она обернулась, подумав, что за ней кто-то идет. Никого не было – только какой-то старик выгуливал собачку.

С такого расстояния дом выглядел приветливым и безобидным, но теперь Клеманс знала, что его стены, немые свидетели страданий Жанны Левассёр и ее отягощенной загадкою смерти, пропитаны ядовитой атмосферой.

Гувернантка уже вышла на улицу Бернар, сплошь состоявшую из торговых лавок и ресторанов. Она спросила у прохожей, где почтовое отделение; по счастью, оно находилось в двух шагах.

Отправив письмо, молодая женщина направилась к парку Сен-Виатор. Колокол церкви отзвонил двенадцать раз. «Вот уже полдень…» Она ускорила шаг. Оставалось недалеко – уже виднелась белая аркада беседки. Дети, присев на корточки на берегу пруда, спускали на воду игрушечный парусник. Чайки с хриплыми криками взлетали в опаловое небо.

С первого взгляда Клеманс заметила только мать семейства с коляской и мужчину – тот сидел на скамейке, читая газету. Она пошла по аллее дальше, внимательно осматриваясь вокруг. Тогда она и увидела даму в черном, стоящую под раскидистым дубом. Клеманс подошла к ней.

– Здравствуйте.

Женщина повернулась к ней лицом. Клеманс рассудила, что ей едва ли больше тридцати, но щеки избороздили морщины, а в темных волосах, собранных в строгий шиньон, там и сям белели седые нити, словно ее преждевременно состарили заботы. Темные одежды не оставляли сомнений – она носила траур.

– Поищем местечко побезлюдней, – прошептала незнакомка, явно нервничая.

Она показала ей на скамейку, стоявшую в окружении молодых деревьев, и увлекла ее туда. Клеманс присела рядом. Последовало долгое молчание, которое женщина наконец прервала:

– Я недавно потеряла мать.

– Мои самые сердечные соболезнования, – ответила Клеманс.

Ее собеседница наклонила голову в знак благодарности.

– Меня зовут Мари Ланжевен. Я полтора года служила гувернанткой у мсье Тристана.

Когда Клеманс справилась с накатившим изумлением, то стала размышлять, что может означать такое откровение. Значит, эта женщина была связана с семьей Левассёр по работе – но это ничуть не объясняло ее троекратного появления в саду. Дама, будто угадывая ее мысли, продолжала:

– Я знаю, мое поведение кажется вам странным. У меня есть причины поступать именно так.

Ворона взмыла над прудом и с карканьем села на красный клен. Бывшая гувернантка снова заговорила:

– Когда меня наняли, мадам Левассёр уже была больна. Ухаживал за нею доктор Левассёр. И он никого не подпускал близко к жене. Он-то и решил перенести ее в башенку – под тем предлогом, что ей необходим покой.

Все это слово в слово подтверждает рассказ мадам Августы, подумала Клеманс.

– Я возражала. Здоровье мадам Левассёр все ухудшалось, я не понимала, почему доктор так стремится удалить ее на верхний этаж, ведь ей необходима была возможность в любой момент попросить о помощи, находиться в доступном месте.

Клеманс в свое время подумала о том же самом.

– Но я была всего лишь служащей, – добавила Мари Ланжевен с горечью. – Я не имела никакой власти, не могла ничего поделать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.