Портрет

С уважением,

Доктор Шарль Левассёр

Клеманс охватила такая неудержимая радость, что даже дух перехватило. Хотя тон ответа был холоден, ее по крайней мере приглашали на собеседование, где ей выпадал шанс проявить себя сполна. Потом ее пронзило глухое скверное предчувствие. Где это такое – Утремон? Ей никогда не приходилось и слышать о таком квартале. Одно несомненно – раз уж доктор Левассёр оплачивает ее поездку, значит, он воспринимает ее кандидатуру всерьез. Она полистала альманах и нашла в нем карту Квебека. Наконец вычислила и Утремон, расположенный «за горой Руаяль» – потому он так и называется[3].

За ужином Клеманс объявила новость чете Куломб.

– Гувернанткой? В Сент-Эрмасе? – спросила заинтригованная тетка.

– В Утремоне.

– Знать не знаю такого, – проворчал дядюшка.

– Это квартал в Монреале.

– Наша деревушка для тебя, стало быть, недостаточно хороша? – кисло поинтересовалась Аннетт.

– Я всегда была обузой для вас, – вот и все, что ответила ей Клеманс.

Тетка помрачнела, раздраженная потерей денег за пансион – даже той скромной суммы, какую ей платила племянница.

– Если это вся твоя благодарность нам…

Клеманс сочла бесполезным отвечать на это. С нее хватило бы и просто сбежать от такого заурядного и безнадежного существования. В последнюю субботу месяца она купила у Ти-Поля синий шарф, свой залог свободы, и еще – тетрадку. Мысль начать вести личный дневник, где она опишет свои приключения, пришла ей в голову накануне. А прежде чем пуститься в дальний путь, еще столько дней придется ждать!

V

Утром в день отъезда Клеманс, чтобы собраться с мыслями, пришла на могилку родителей и возложила к подножию надгробия букетик хризантем.

– Прошу вас, простите меня. Присматривайте за мной. Я люблю вас и всегда буду любить.

Вернувшись к Куломбам, она увидела, что дядюшка выносит ее чемодан с картонными боками, с которым она сюда приехала тринадцать лет назад и все это время держала в нем кое-какую одежонку и свои книги – она категорически не пожелала оставлять его здесь. Даже не уверенная, что ее наймут на работу, она отнюдь не собиралась возвращаться в Сент-Эрмас.

– Вот же чертовня! Ты что, булыжников в свой баул напихала?

Он засунул багаж сзади открытой двуколки – он закладывал ее, отправляясь заключать государственные сделки. Путь до вокзала проехали молча. Клеманс нечего было сказать; чете Куломб – тем более.

Здание вокзала почти пустовало. Прощались сдержанно. Тетушка все-таки немножко поволновалась:

– Будь осторожней, – наставляла она ее. – Особенно не верь парням. Как следует скрывай все, что думаешь. Большой город очень опасен…

Чета Куломб покинула племянницу еще до того, как к зданию вокзала, весь в клубах сероватого дыма, подкатил поезд «Канадской Тихоокеанской железной дороги».

* * *

Путешествие восхищало молодую женщину, никогда прежде не выезжавшую за пределы родной деревни. Все ее очаровывало: удобная скамейка, проносящиеся за окном пейзажи, уходившие в бескрайность поля, негромкие зовы гудка, перестук колес… Она уснула, убаюканная движением поезда.

Ее разбудил резкий звук свистка. Состав въезжал в здание вокзала, отдуваясь как слон. Клеманс с грехом пополам выкарабкалась из вагона, волоча тяжелый чемодан. Юный носильщик в красной форме с золотыми пуговицами подошел к ней.

– Могу я помочь вам, мадемуазель?

Не дожидаясь ответа, он схватил ее багаж.

– Да это весит целую тонну!

– Вы не знаете, могу ли я пешком дойти до Утремона?

Он поставил чемодан и с насмешливым любопытством взглянул на молодую женщину. Перед ним явно была деревенская девчонка – миловидная, но наивная.

– Если вы готовы прошагать пару часов, то воля ваша. Но с таким чемоданом я советовал бы сесть на трамвай. А еще лучше поймать такси, если в карманах у вас звенит.

Клеманс охватило смущение. В альманахе Бошмена ей приходилось видеть фотографию трамвая, и она знала, что эти машины приводятся в движение с помощью электрических проводов, но понятия не имела, где в него садиться, какой маршрут выбрать, как оплатить проезд. И еще она не поняла выражения «в карманах звенит».

– Мамзель Дешан?

В нескольких шагах от нее стоял человек высокого роста, чернокожий, в бежевой ливрее с золотыми галунами, с кепи в руке. Клеманс была озадачена. Впервые за всю свою жизнь она видела человека с другим цветом кожи не на картинке. Она в душе выругала себя за малодушие.

– Да, я Клеманс Дешан.

Он улыбнулся ей, сверкнув ровным рядом белых зубов.

– Хозяин сказал мне, что на вас будет синий шарф.

Он протянул ей огромную и мозолистую руку.

– Позвольте представиться, Ахилл Туссен, но все зовут меня просто господин Ахилл. Я и шофер, и садовник, я водопроводчик и плотник, короче, при докторе Шарле я мастер на все руки.

Клеманс, хотя и оробев при виде руки размером с дыню, все-таки пожала ее.

– Очень рада, мсье Туссен.

– Для друзей просто Ахилл. Доктор Шарль попросил меня вас встретить.

– Очень любезно с его стороны.

Он показал на чемодан.

– Ваш?

Молодая женщина кивнула. Слуга поднял багаж легко, как будто соломинку, и пошагал сквозь широкий зал ожидания, над которым высился ошеломивший Клеманс стеклянный потолок. Выйдя на улицу, господин Ахилл направился прямиком к авто, припаркованному у здания Виндзорского вокзала. Бежево-красный кузов с хромированными серебристыми бамперами сверкал в оранжевых лучах света. Учительница остановилась с раскрытым от изумления ртом. В Сент-Эрмасе автомашины с мотором не было ни у кого, кроме нотариуса Бизайона. Да и то он выезжал на ней только летом.

Ахилл Туссен указал на капот.

– Прекрасна, не так ли? «Бьюик», восемь цилиндров, с впрыском бензина, мощность шестьдесят пять лошадиных сил, крыша отодвигается.

Клеманс не поняла решительно ничего из этой технической тарабарщины. Но было очевидно, что господин Ахилл так гордился машиной, как будто сам владел ею. Поставив чемодан в багажник, он распахнул боковую дверцу – на пассажирское сиденье.

– Прошу вас, мамзель, садитесь.

Он помог ей встать на подножку и взобраться внутрь; кожаная обивка цвета слоновой кости слегка скрипнула под весом ее тела. Потом обошел машину кругом и уселся за руль. Он нажал на рукоять, и раздалось рычание. Заметив, как растерялась пассажирка, господин Ахилл объяснил ей, что раньше мотор заводили с помощью рукоятки спереди автомашины, но эта операция приводила к несчастным случаям, а подчас и к смертельному исходу. Благодаря этому новому способу система зажигания запускалась совершенно безопасно.

Автомобиль рванул с места. Клеманс в панике схватилась за дверцу. Шофер со смехом обернулся к ней:

– Не бойтесь, мамзель Дешан, я вас доставлю в хорошее место и совершенно целехонькую.

VI

Когда испуг прошел, Клеманс понемногу привыкла к скорости. Виды за открытым окном навевали чувство покоя. В конце концов, это авто было куда удобнее, чем тряская повозка четы Куломб… Ее поражали широта улиц, бесчисленные здания, громоздившиеся друг на друга, многолюдная суета прохожих на каменных мостовых, серо-зеленые уличные фонари, непрестанный городской шум; все это смущало, ошеломляло ее. Сент-Эрмас казался ей уже таким далеким, будто на старой почтовой открытке, забытой в ящике шкафа.

Столбы тянулись все дальше и дальше, их соединяли провода; тонкие, как веревки, они расчерчивали все небо будто по линейке. Она показала на них шоферу:

– А что это?

Тот, явно удивленный вопросом, был слишком добродушен, чтобы позволить ей это заметить.

– По ним идет электричество, – вежливо объяснил он. – Эти столбы для того, чтобы передавать его в жилые кварталы, чтобы там было светлее по ночам и теплее зимой.

Клеманс стало стыдно своей серости.

– В моей деревне нет электричества. Освещение только лампами – масляными или керосиновыми, а дома обогреваются дровяной печкой.

Он улыбнулся:

– Там, где живу я, этого тоже нет. Столбы до бедняков не доводят.

Он произнес это без горечи – просто спокойно сказал как есть.

Автомобиль поехал по тихой улочке мимо прелестного парка, в котором мамаши катали коляски или наблюдали за играющими малышами. На перекрестке «бьюик» свернул направо, доехал до следующей улицы и остановился у большого дома.

– Конечная! – воскликнул водитель.

На сей раз Клеманс без колебаний ухватилась за руку мсье Ахилла, а тот помог ей выбраться из авто. Перед ее глазами высилось каменное здание, окруженное кленами, сиренью и яблонями, чьи ветви сгибались под тяжестью краснеющих плодов. Аллея вела к широкому портику с белыми дорическими колоннами, за которыми виднелась массивная дубовая дверь. Слева от здания над шиферной крышей возвышалась башенка с парой слуховых окошек. Молодой женщине показалось, будто за одним из них мелькнул чей-то силуэт, но, быть может, это был просто световой блик.

– Мсье Валькур приказал построить этот дом в тысяча восемьсот девяносто четвертом в честь рождения своих дочерей. Доктор Шарль живет здесь с тех пор, как женился на мадам Жанне.

Голос слуги горестно дрогнул.

– Бедная мадам Жанна, в мае она покинула нас, упокой Господи ее душу.

Клеманс тронула искренняя печаль в голосе мсье Ахилла.

– Донесу ваш багаж, – продолжал он с притворной жизнерадостностью. – А вы уже можете позвонить в дверь, вам откроет мадам Августа. Предупреждаю вас – с ней нелегко, но кухарка она бесподобная и к тому же не обидит и мухи.

Он схватил чемодан и поспешил по аллее, которая вела на задний двор. Клеманс не поняла, почему он не воспользовался парадным входом, но направилась к портику, решив, что это ее не касается. Подойдя к двери, на которой висел бронзовый молоточек в виде львиной головы, она замерла. К горлу подкатил бессознательный страх. Ее встревожило упоминание о недавней кончине супруги доктора Левассёра. Над ручкой двери она нащупала кнопку звонка и робко нажала ее. Раздался чистый звон. Ответа не было. Ею овладела нервозность. Что, если там никого… Вдруг заскрежетали затворы. Женщина неопределенного возраста, с виду замкнутая, в белом фартуке поверх форменного платья и белом чепце, появилась на пороге.

– Мадам Августа?

Женщина кивнула, не проронив ни слова.

– Я Клеманс Дешан, приехала на соискание места гувернантки.

Мадам Августа окинула ее пренебрежительным взглядом.

– Надеюсь, вы окажетесь не такой пронырой, как та, другая.

Враждебность служанки неприятно поразила Клеманс, но она вспомнила о предупреждении Ахилла и решила не особенно придираться.

Мадам Августа нетерпеливо помахала рукой.

– Да не стойте вы как забор, приросши к полу, а то еще корни тут пустите.

Клеманс последовала за нею внутрь, стараясь не осуждать пока что столь нелюбезное поведение. Как знать – может, у нее просто был неудачный денек.

Снова закрыв большую дверь, мадам Августа указала на стул:

– Ждите здесь.

Клеманс так и сделала, а в это время служанка удалилась, стуча каблуками по безупречно навощенному паркету. Она огляделась. Холл был просторен. Широкая люстра с хрустальными подвесками свисала с потолка. На комоде она заметила какой-то странный черный предмет в форме трубки; рядом лежало что-то вроде рожка. Она вспомнила: похожая штуковина есть и в почтовом отделении; это был телефон, по нему можно разговаривать с другим человеком на расстоянии… Слева были видны первые ступеньки лестницы. И две двери – украшавшие их витражи так и переливались в лучах солнца.

Вытерпев несколько минут, молодая женщина поднялась и сделала несколько шагов, чтобы размять ноги. Она дошла до дверей и вдруг заметила, что одна из них полуоткрыта. Не в силах побороть любопытство, она толкнула ее и вошла в гостиную немалых размеров с обшитыми деревом стенами. Она с восхищением осмотрела кресла с затейливо выпиленными ножками, картины с пейзажами, лампы со стеклянными резными абажурами, тяжелые бархатные шторы цвета спелого граната, подвязанные шелковыми шнурами, ковер с изысканными восточными мотивами, но больше всего поразил ее висевший над камином портрет молодой женщины. Темные волосы аккуратно зачесаны вверх, а черные, почти влажные глаза, казалось, смотрели прямо на нее; улыбка женщины была одновременно и нежной, и печальной. Ее руки были спокойно сложены на коленях.

– Это моя жена.

Клеманс вздрогнула и быстро обернулась. Мужчина среднего роста, в черном костюме и с траурной повязкой на левой руке, стоял рядом с ней. Под его глазами залегли лиловые круги – а сами глаза, пронизывающе голубые, казались вырезанными изо льда. Тонкие губы придавали правильным чертам лица определенную жесткость, еще подчеркнутую очень коротко подстриженной пепельной шевелюрой, разделенной безупречным пробором. По лицу разливалась странная бледность. Она бросила взгляд на его руки, длинные и тонкие, как у пианиста.

– Мне следовало бы сказать: «была». Жанна умерла.

Эти слова – «Жанна умерла» – он произнес отрывисто, без всякого чувства. Клеманс поняла, что перед ней хозяин этих мест. Как же он был непохож на того, кого ей нарисовало воображение! И она почувствовала жгучее разочарование. Возможно, он, наподобие мистера Рочестера, скрывал под грубоватыми манерами душевную чувствительность…

– Мои всяческие соболезнования, – прошептала она, досадуя, что не нашла менее банальной фразы.

– Я доктор Левассёр. Мадам Августа уведомила меня о вашем прибытии. Соблаговолите следовать за мной.

Это был скорее приказ, чем формула вежливости.

VII

Доктор Левассёр провел Клеманс в большую комнату и усадил в кресло, а сам сел за длинный стол красного дерева, натертый и сияющий, как каток. Клеманс успела увидеть стену, уставленную книжными полками, просевшими под тяжестью томов – должно быть, научных или медицинских трактатов. В глубине справа располагались картотечные металлические ящики. Слева – застекленный шкаф с флаконами и пузырьками всевозможных размеров.

Врач щелкнул пальцами, это заставило ее вздрогнуть.

– Вы замужем? – вдруг спросил он.

– Нет.

– Есть жених? Поклонник?

Смущенная вопросами, которые казались ей нескромными, Клеманс все-таки почувствовала, что должна ответить. В конце концов, ничего необычного – работодатель прежде всего хочет узнать о ее положении.

– Нет, никого.

Он выдвинул ящик, вынул оттуда письмо и положил перед собой.

– Кюре Гронден написал, что вы сирота?

Она кивнула с комком в горле.

– Мои родители умерли в тысяча девятьсот восемнадцатом. От «испанки».

Врач внимательно посмотрел на нее. Ей почудилось, что в его непроницаемом взгляде промелькнула искра сочувствия.

– Эта пандемия была истинным бедствием. Вы знаете, что от нее в мире умерло, говорят, до пятидесяти миллионов? У меня самого скончалось несколько пациентов.

Наступило молчание. Слышалось только тиканье часов.

– И что остается от вашей семьи? – снова спросил он.

– Дядя и тетя, но я с ними не очень-то лажу.

Ее саму удивило, что она сделала такое признание мужчине, с которым едва знакома, и она опасливо подумала, что теперь он составит о ней дурное мнение.

Врач взял нож для разрезания бумаг с рукояткой из слоновой кости, повертел его в тонких руках, очень внимательно осмотрев соискательницу. Ему прекрасно подходило то, что она была молоденькой сиротой и единственной родней ее оставались дядя и тетя, к которым она к тому же не слишком-то и привязана; дополнительным козырем была и ее наивность деревенской простушки. Такой «синий чулок» сделает все, о чем попросят, и не станет совать нос в то, что ее не касается, как делала прежняя гувернантка. Одно воспоминание об этой крайне неприятной ему особе – и вот у него уже свело челюсти. Она едва не пустила все под откос; нет, такой ошибки ему повторять нельзя.

– Полагаю, из вас выйдет толк, мадемуазель Дешан. Я нанимаю вас на испытательный срок на один месяц. Получать будете жалованье восемь долларов в неделю, с питанием и комнатой для прислуги и выходным каждую субботу. Ваша задача – обучить моего сына грамматике, арифметике, географии и истории.

Сумма зарплаты ошеломила Клеманс. Да ведь работая учительницей, она имела только сотню долларов в год! Она быстренько подсчитала в уме: если ей посчастливится остаться на службе у доктора целых двенадцать месяцев, она разживется на четыреста шестнадцать долларов! Она робко заулыбалась.

– Вы не пожалеете о своем решении, мсье Левассёр.

– Доктор Левассёр, – поправил он.

– Могу я узнать имя вашего мальчика, доктор Левассёр?

– Тристан. Он способный ученик; надеюсь, вы окажетесь достойной его.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Встала и Клеманс.

– Есть ли причина, по которой ваш сын не посещает школу?

Врач холодно уставился на нее.

– Как я и упомянул в объявлении, у Тристана хрупкое здоровье. Он тяжело переживает кончину матери. Я предпочитаю воспитывать его дома.

Он сделал несколько шагов к двери. Тут новоиспеченная гувернантка расхрабрилась:

– Когда же я смогу с ним познакомиться?

– Завтра.

Мадам Августа ожидала их в коридоре.

– Проведите мадемуазель Дешан в ее комнату, – приказал ей врач.

– Как прикажете, доктор Левассёр.

Клеманс поразила покорность, явно прозвучавшая в интонации служанки: она будто боялась хозяина.

– Сюда, мадемуазель, – сухо продолжала прислуга.

Новая гувернантка последовала за мадам Августой, а та повела ее к лестнице. По пути Клеманс снова бросила взгляд на портрет Жанны Левассёр. От чего же умерла бедная женщина?

* * *

Комната Клеманс, расположенная на втором этаже, с кроватью, покрывало на которой прекрасно сочеталось со шторами из нежно-розового и голубого ситца, оказалась прелестной. Обстановка состояла из комода, одежного шкафа, туалетного столика с зеркалом и маленькой фарфоровой раковины, не считая секретера и часов на камине. Чемодан уже стоял на сундуке у подножия кровати.

– Повезло вам, – сквозь зубы процедила ей мадам Августа. – Моя-то спальня чуть побольше клетушки будет, да еще в глубине коридора и с видом на гараж.

Прислуга с шарканьем удалилась. Клеманс заперла за ней дверь. Своя комната… Какой контраст с противным чердаком, где она столько ночей провела, изнывая от жары, а в зимние холода – от мороза! Ею овладело веселье, какого она не испытывала с тех пор, как еще были живы ее родители, когда мать читала ей сказки, прежде чем пожелать спокойной ночи, или когда отец дарил ей на Рождество разноцветный деревянный волчок, который сам же и выточил.

Она подбежала к окну, выходившему прямо в сад. Водяные брызги прелестного фонтана в свете дня отливали всеми цветами радуги. Она с наслаждением вдохнула сладкий аромат розовых кустов, стебли которых грациозно обвивали круглые своды беседки, восхитилась клумбой гладиолусов, разноцветных и ослепительных, послушала щебетание птичек, во всю прыть перелетавших с кедровой живой изгороди на ветви крупной липы. Красоты было столько, что на глаза навернулись слезы.

Она оторвалась от созерцания, чтобы разобрать чемодан. Ей казалось почти чудом одно то, что теперь можно разложить свою одежду по ящичкам. Драгоценные свои книги она поместила на верхнюю полочку шкафа, расставив их в один прямой ряд. Не зная, куда положить новую тетрадку, она устроилась за секретером, подняв складную крышку. На полочке стояли писчая бумага, чернильница и перо. Она положила тетрадь на обитый кожей стол, раскрыла чернильницу, схватилась за перо и принялась писать.

Утремон,

7 сентября 1931

Любезный дневник,

Мне с таким трудом верится во все, что со мной происходит. Еще не далее как вчера я стояла лицом к лицу с буйными учениками, а жизнь моя казалась хмурой и безнадежной. Все изменилось в одночасье, словно по мановению волшебной палочки. Меня только что взяли работать гувернанткой. Я буду получать более чем приличное жалованье, моя комнатка очаровательна. Моего ученика, Тристана Левассёра, я еще не видела, но завтра с ним встречусь. Мне так не терпится! Что до его отца, то признаюсь – он показался мне высокомерным, немного авторитарным, но ведь несправедливо судить о нем после первой же встречи; мне следует предпочесть сомнение, пока я не пойму и не узнаю его получше. А вот насчет мадам Августы – напротив, опасаюсь, что сильная антипатия, какую она мне внушает, со временем не рассеется. По счастью, мсье Ахилл – а он в этом доме человек-фактотум – проявляет большую любезность.

Звякнул колокольчик. Клеманс положила перо на подставку, не зная, что означает этот сигнал. Она встала и вышла на площадку. У лестницы она увидела фигуру мадам Августы.

– Время ужинать. Хотели бы поесть, так уж давно бы на кухню наведались, – бросила она хмуро.

Клеманс подавила вздох. Откуда ей было знать, что звон колокольчика – это призыв к трапезе? Она здесь первый день, нравы и обычаи домочадцев ей еще совсем незнакомы… Она пожала плечами. «В конце концов я задобрю эту мегеру…»

Кухня была просторной, выложенной черными и белыми плитками. В левой стороне царственно возвышалась большая чугунная печь. На деревянной перекладине висели медные кастрюли, на веревочке сушились связки всевозможных трав.

Мадам Августа указала на стул.

– Присаживайтесь, мадемуазель Дешан.

Клеманс села. Кухарка поставила перед ней тарелку с дымящейся едой.

– Ешьте, пока не остыло.

– Доктор Левассёр с нами не ест? – удивленно спросила молодая женщина.

Ошеломленная прислуга только головой покачала.

– Доктор никогда не разделяет трапезу со своими работниками.

Клеманс ясно расслышала в интонации кухарки нотку горечи.

– А Тристан?

– Мсье Тристан изволит кушать у себя в комнате. Я приношу ему поесть. Несчастный мальчик очень болен. Как и его мать.

* * *

Клеманс вернулась в свою комнату – с облегчением, что избавилась от дурного настроения мадам Августы. Почувствовав, как ее утомило путешествие, она не стала продолжать писать в дневнике, а решила почитать перед сном. Умылась и переоделась в ночную рубашку. «Дочь шуанов» она уже прочла и теперь выбрала «Отца Горио» Бальзака. Судьба несчастного отца семейства, которым дочери попользовались, а потом бросили, особенно ее тронула. Она догадалась переложить подушку от перины себе под спину, что казалось ей верхом роскоши, и погрузилась в чтение.

Пробежав глазами одну главу, молодая женщина наконец поняла, что уже поздний вечер. Рядом с кроватью она заметила лампу, ощупала ее со всех сторон в поисках фитиля, но не смогла его найти. Она уж подумала было призвать на помощь мадам Августу, но не осмелилась опять утруждать столь неприветливое создание. Тут-то она и заметила какое-то металлическое кольцо и безотчетно повернула его. Свет вдруг так и брызнул. Она поняла, в чем тут дело: это и было электричество. Ей припомнились объяснения мсье Ахилла о том, как работает это чудо. Сколько еще нужно узнать, скольким вещам научиться в этом новом мире, где ей предстояло теперь жить!

Она подавила зевоту, закрыла книгу, положив ее на столик у изголовья, и подошла к окну, чтобы задернуть шторы. В этот самый миг она заметила промелькнувшую у фонтана быструю тень. В желтоватом пятне лунного света она явно различила темный силуэт. Несомненно, это была женщина в черном. Клеманс прищурилась, стараясь получше разглядеть ее черты, но луна уже скрылась за облаками. Когда она снова появилась, женщина исчезла, как призрак.

VIII

Вторник, 8 сентября 1931

Клеманс проснулась уже при ярком свете дня. Ее первым порывом было подойти к окну. Сад утопал в мягком янтарном свете. Мсье Ахилл подрезал розы. Столь буколическая сцена вызвала у нее улыбку. Мимолетное видение той женщины в черном теперь выглядело дурной игрой воображения.

Позавтракав в кухне в одиночестве, Клеманс уже собралась возвращаться к себе, когда мадам Августа протянула ей вдвое сложенный листок бумаги:

– Доктор Левассёр попросил меня перед отъездом в больницу передать вам эту записку. Он там дежурит раз в неделю.

Прислуга принялась убирать со стола, но Клеманс смекнула, что ею двигала не столько обязанность, сколько любопытство. Она сунула записку в рукав и вышла. Уже в коридоре она прочитала фразу, написанную почти совершенно неразборчивым почерком:

«Мой сын ожидает вас в читальном зале внизу. В конце коридора налево. Меня не будет целый день. Д-р Левассёр».

Ее сердце забилось быстрее. Она так спешила познакомиться с новым учеником!

Следуя указаниям работодателя, гувернантка пришла к закрытой двери. Она тихонько постучала. В ответ раздался голосок почти женской мягкости:

– Войдите.

Повернув ручку, она оказалась в комнате, где царил полумрак.

– Мсье Тристан?

– Я здесь, на диване.

Когда глаза привыкли к темноте, Клеманс различила очертания кого-то, полулежавшего на канапе. Она подошла к окну и откинула драпировку. Луч света озарил мальчика с бледным лицом, очень хрупкого сложения, – несмотря на жару в комнате, он был укутан в одеяло. Подросток прикрыл глаза, сложив руки козырьком, как будто солнечный свет причинил ему боль. Клеманс сразу прониклась сочувствием к этому ребенку, такому слабому с виду.