Пока воды Венеции тихие

Стуки прикрыл за собой дверь и обвел взглядом мост Мальвазии. Сделав большой визуальный глоток города, инспектор зашагал в сторону полицейского управления.

На работе Стуки поспешил уверить начальника, что расследование продвигается. Дядя Сайрус позвонил ему раньше, чем он ожидал. Старик сообщил, что Мустафа был чист, как промытый в проточной воде рис. Его дед работал таксистом в Тегеране.

– А это важно?

– Кто много лет водит такси в Тегеране, непременно знает, как устроен мир. И не совершает глупостей.

– И это качество автоматически передалось его внуку?

– Конечно! У него даже есть брат в Америке, в Лос-Анджелесе.

– Понимаю.

– Он компаньон грека.

– Я знаю. Грек тоже чист, как промытый рис?

– Я не уверен. Мне сказали, что он развелся с женой.

– Это плохая новость?

– Это значит, что человек не умеет принимать правильные решения.

– Спасибо, дядя, ты мне очень помог.

* * *

Вернувшись в свою квартиру в переулке Дотти, Стуки нашел пару удобных кроссовок, бросил на кровать легкую куртку, футболку и пошел в душ. Шум воды не мог заглушить громкие любовные вздохи, которые доносились из квартиры сестер. Таким образом, и он, и одна из соседок в очередной раз были вовлечены в неделю страсти: Стуки по причине звуковых волн и тонких стен, а одна из женщин – по пылкости чувств. Было отчего беспокоиться! По причине своей природной стыдливости Стуки никогда не пытался ни посмотреть на мужчину, которому повезло на этот раз, ни определить, кому именно принадлежат эти звуки: Сандре или Веронике. Он и так побаивался встречаться с соседками, вместе или по отдельности, с их лукавыми улыбками и взглядом кота, приносящего в подарок ящерицу человеку, который его кормит.

Инспектор Стуки вышел из дома пораньше и, дойдя до железнодорожной станции, сел в ближайший поезд до Венеции. Скарпа ждал его в двадцать два ноль-ноль, а сейчас не было еще и восьми вечера.

Инспектор вышел из вагона, и его увлекла за собой многочисленная людская толпа, спешащая к выходу из вокзала. Спустившись по лестнице, Стуки не пошел в направлении Страда-Нова, как большинство туристов, а повернул направо к Понте-дельи-Скальци[16]. Он немного прошел по прямой и на половине улицы свернул налево. Так он срезал весь район Санта-Кроче и вышел на канал Гранде у парома, рядом с рыбным рынком. Инспектор намеревался идти до дома Скарпы пешком. У Стуки был повод пройтись: он хотел подумать. Его не убедила вся эта история с греком, убитым из арбалета котом и ловлей злодея на живца. Но Скарпа смотрел на него такими честными глазами, в которых не было ни тени лжи и даже сомнения.

Стуки обратил внимание, что хозяин маленькой лавочки со старинной вывеской «Молочная» оставил снаружи висеть на веревочках пучки веников и метлы. Они тихонько раскачивались от гулявшего по набережным ветерка, деревянные ручки негромко перестукивались. Эта простая мелодия постепенно растворялась в многогранной тишине Венеции, в которой не было громких звуков, присущих другим городам, а слышался лишь тихий шелест звуковых волн, похожих на напевы морских эльфов.

Инспектор бродил по опустевшим улицам. Над его головой развевались квадратные метры нижнего белья: человеческие оболочки из хлопчатобумажных тканей, походившие на экзоскелеты бабушек, дедушек и детей, развешанные на открытом воздухе, как сигнальные флаги. Стуки вспоминал знакомые ему улицы, набережные каналов, мосты и переулки. Там, где память его подводила, приходил на помощь инстинкт первопроходца, потому что ориентироваться в Венеции не так уж сложно: этот город – всего лишь гигантский дом на сваях, который просто задержал дыхание, чтобы удержаться на поверхности.

Инспектор проводил глазами гондолу, переправлявшую туристов на другой берег канала Гранде. Стуки вспомнил, как однажды, еще будучи ребенком, он плыл в гондоле и представлял себя капитаном дальнего плавания. В тот момент мальчику было совсем не важно, что рядом с ним сидел пожилой господин с маленьким чемоданчиком, а напротив расположились две шумные американки, которые то и дело сильно кренили гондолу на один бок.

Стуки перешел мост Иезуитов и продолжил путь, оглядываясь вокруг. Он дошел до Фондамента-Нова, затем вернулся назад, на Фондамента Зен, и остановился, не доходя до угла. На другой стороне небольшого канала располагалось здание с выкрашенными в красный цвет стенами. Стуки поднял глаза на верхние этажи и сфокусировал взгляд на балконе Скарпы. Ему неожиданно пришла в голову мысль, что из-за тяжести орудия арбалетчику, вероятно, придется при стрельбе опереться о стену.

Стуки двинулся дальше, снова перешел мост и прошел несколько метров по набережной канала. Он сел на ступеньки позади газетного киоска. Внезапные легкие порывы ветра доносили сюда обрывки фраз, строки из песен и время от времени – запах еды, причем настолько явственный, что можно было различить отдельные специи.

В одном из окон на верхнем этаже зажегся свет. Кастрюля, растительное масло, луковые слезы – представил себе инспектор Стуки. Сегодня ночью у него по плану Скарпа, и, будто этого было мало, в Тревизо его ждало дело убитой китаянки – прекрасная перспектива! Стуки недоумевал: как он здесь оказался? Наверное, все дело в том, подумал инспектор, что Скарпа принадлежал к тому узкому кругу людей, которым лично он, Стуки, был не в состоянии сказать «нет». Он мог потянуть с ответом и заставить себя поупрашивать, но был не в силах отказать своему другу. Для этого инспектор был слишком к нему привязан.

Непростое это дело – привязанность. Наверное, это каким-то образом связано с нашими прошлыми воплощениями, с ДНК или с расположением планет, а может быть, и с хаотичным движением невидимых вооруженному взгляду частиц. Или причина кроется в чувстве ответственности за другого человека, в желании его защитить? Конечно – и Стуки это прекрасно осознавал, – примером честности и порядочности Скарпа никогда не был. Ему не раз и не два приходилось прохаживаться дубинкой по бокам неспокойных фанатов, в те времена, когда они дежурили на стадионах во время футбольных матчей. Если смотреть вглубь и не вестись на его честный взгляд, в Скарпе всегда было нечто неопределенное, некая склонность к розыгрышам, желание замутить воду и стремление все запутать. Стуки многое знал о личной жизни друга: жена, заместительница жены, многочисленные сердечные подруги и под конец очередное возвращение в семью и клятвы в верности у какого-нибудь алтаря, может быть, даже в церкви Святого Марка. Кто знает, возможно, именно эта кошка, царство ей небесное, каким-то образом способствовала сохранению зыбкого равновесия в неустойчивом браке его коллеги? Когда Скарпа выказывал любовь к животным? Он любил их разве что в виде жаркого.

Стуки вытянул ноги и уселся поудобнее. Ему пришел на ум Ландрулли. Как он там справляется на заправочных станциях вдоль автомагистрали?

«Да ладно, ему это пойдет на пользу», – подумал инспектор.

Потом он позвонил Скарпе.

– Я уже у твоего дома, за газетным киоском.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Кто-нибудь – это кто?

– Из окон.

– Не думаю.

– Я спускаюсь.

Шаги Скарпы были слышны на расстоянии многих метров, никак нельзя было сказать, что он тихо крадется по камням. Скарпа уселся рядом с другом.

– Стуки, зачем ты сюда пришел? Мы разве не договаривались встретиться на Кампо-Санта-Маргерита?

– Ты боишься, что нас с тобой кто-нибудь увидит? Этот грек живет здесь неподалеку?

– Нет, но лучше все-равно держаться подальше друг от друга. Было бы лучше…

– Я тебя скомпрометировал?

– Кто знает? – проговорил Скарпа. – Пойдем лучше что-нибудь выпьем.

– Ты назначил время для начала операции?

– Стуки! Как много ты задаешь вопросов!

– В одиннадцать? В полночь? Потому что, знаешь ли, я завтра работаю.

– Прижимайся поближе к стене, – предупредил его Скарпа, – а то водой обольют.

Друзья прошли по набережной канала и завернули в темную подворотню. Арки, двери, латунные дверные ручки, каменные стены, окружавшие нарядные внутренние дворики с ухоженными старыми деревьями, которые, судя по коре, вполне могли помнить эпоху футуристов, а может, и что-то более древнее.

Бар находился на другой стороне моста. Тот из клиентов, кто был недостаточно внимателен, имел все шансы после последней ступеньки оказаться сразу у барной стойки. Пиво, ликеры, темные стулья, высокие и неудобные. Каждый столик не больше шахматной доски и посетителей как сельдей в бочке.

Друзья протиснулись сквозь толпу клиентов заведения, главным образом англичан, и устроились за столиком в углу.

– Чем ты сейчас занят?

– Старыми делами.

– Какими именно?

– Разными…

Скарпа схватил с подноса официанта два бокала темного пива.

– Стуки, ты замечал, что каждый раз садишься спиной к стене? Не изменяешь старой привычке?

– Как и ты – привычке накачивать пузо пивом.

– Да я так… всего один бокальчик.

– Значит, сейчас ты расследуешь смерть туриста из Норвегии и другие похожие случаи?

– А, так ты все-таки прочитал материалы, которые я тебе выслал!

– Если честно, только пролистал. В последние дни на меня столько всего навалилось! Ты подозреваешь, что их всех убили?

– Прежде всего, я считаю, что эти случаи как-то между собой связаны. Все остальные в полицейском управлении полагают, что у меня не все дома.

– И они правы.

– И ты туда же? Пять смертей с девяносто седьмого года, последняя чуть меньше года назад. Все туристы, и все утонули в лагуне.

– Антимама! Кое-что из сводки новостей я припоминаю. Я тогда еще жил в Венеции, а не среди виноградников. Ты забыл?

– Нет, конечно.

– И, если я правильно помню, никаких улик, по крайней мере, в первых двух случаях, не нашли. Разве они не утонули?

– Теоретически речь идет об утоплении, ведь в их легких обнаружили воду.

– Значит, есть вероятность, что утопили всех пятерых?

– В некотором роде.

– Как это понимать? Или… Вот уж правду говорят: если ты дурак – сиди дома!

– Шутишь? Естественно, у двоих был довольно высокий процент алкоголя в крови.

– А пьяному легко потерять равновесие.

– У третьего был довольно обширный ушиб головы.

– Упал, ударился головой и скатился в воду.

– Четвертый, без сомнения, просто утонул. Но пятого точно убили, я в этом уверен на сто процентов!

– И откуда эта уверенность?

– У нас есть показания свидетелей, которые слышали ночью крики, именно в том месте, где утром было найдено тело. Пятая жертва закричала, прежде чем оказаться в воде: «Пульчинелла, Пульчинелла», или что-то в этом роде.

– Антимама! Ты пошел в обратном направлении: начал с единственного случая, который, судя по всему, был настоящим убийством, и пытаешься найти связь этого преступления с другими происшествиями, которые вполне могли случиться по неосторожности. Несчастные путешественники, окончившие свою жизнь в соленой воде.

– А тебе, видимо, эта связь кажется совсем неправдоподобной? Что говорит твоя интуиция? Не могло такого произойти?

– Скарпа, давай не будем себя обманывать! Вероятность убийства низка. Статистически риск погибнуть от огнестрельного или холодного оружия весьма невысок. А такой способ убийства, как удержание своей жертвы под водой в течение некоторого времени, – ну какой убийца в наши дни его выберет? Это слишком большая редкость. Знаешь, что бы сказал мой друг Дарвин?

– Опять этот Дарвин! – проворчал Скарпа.

– Он бы выразился так: если ты прогуливаешься пьяным вдоль каналов, значит, ты совсем не заинтересован в том, чтобы выиграть в доме престарелых кубок долгожителя.

– И что теперь? – Скарпа в два глотка допил пиво, и Стуки последовал его примеру. – Не забывай, что есть еще норвежец. Случай совсем свежий, произошел всего несколько дней назад.

– Он тоже утонул?

– Умер, естественно, в воде. Но есть нюансы, о которых я сейчас не могу тебе рассказать, и они подтверждают мои гипотезы.

– Гипотезы? И как давно ты развиваешь эти… гипотезы?

– Уже довольно давно.

– Это не в твоем стиле.

– Я изучал эти дела более двух лет. Загадочные смерти, которые были идентифицированы как несчастные случаи. А когда ты серьезно над чем-то работаешь, то кое-что замечаешь.

Стуки задумался.

– Четыре первых туриста, которых нашли в лагуне, – англичанин, немец, американец и русский. Угадай, кто был пятым? – продолжал инспектор Скарпа.

– А я откуда знаю?

– Француз!

– Что-то вроде репрезентативной выборки.

– Точно! Видишь, у тебя чутье! Все потерпевшие представляют страны, из которых в Венецию приезжает больше всего туристов.

– Скарпа! А норвежец? Какая с ним связь? Или он виноват в росте цен на нефть?

– Ты рассуждаешь как представители власти: не дай бог спугнуть курицу, которая несет золотые яйца! Уберите туристов, и Венеция сдуется, как воздушный шар без горячего воздуха. Ты только представь: скукожатся церкви Сан-Марко, Сан-Заккария, Санта-Мария-Формоза. И останется только один маленький воздушный шарик. Ты тоже так считаешь?

– Уже поздно, почти полночь. Пойдем начинать игру? – произнес Стуки, которого изрядно утомила болтовня коллеги.

На обратном пути снова приходилось держаться поближе к стенам, чтобы не рисковать быть облитыми водой.

– Берегись сумасшедшего! – воскликнул Скарпа, показывая вверх.

Наверху открылась балконная дверь, из нее вышел пожилой мужчина и запел.

– Тенор, – улыбнулся Стуки.

– На пенсии.

– Хорошо поет.

– Я его знаю, он служил в театре «Ла Фениче»[17], но не как певец.

На мосту, неподалеку от подъезда Скарпы, инспектор Стуки остановился. Друзья договорились, что Скарпа сделает вид, будто вернулся домой один. Через несколько минут Стуки очень осторожно подошел к подъезду и затаился у двери. Если верить Скарпе, в доме жило всего несколько человек. Инспектор несколько раз повернул ключ в замочной скважине и, затаив дыхание, открыл дверь. Еле слышный скрип – и полицейский оказался в темном подъезде рядом с велосипедами и мигающим допотопным электрическим счетчиком. Стуки обратил внимание на острый запах: плесени и краски, машинного масла и заброшенности. Откуда-то издалека раздавалось приглушенное мяуканье кота: Скарпа, скорее всего, привязал его к балкону.

Стуки услышал наверху шум и напрягся: кажется, кто-то идет. В то же время и с улицы послышался звук торопливых шагов. Они доносились справа, в этом не было никаких сомнений. Стуки схватился за дверную ручку и приготовился, вглядываясь в темноту. Он услышал, как сверху открылась дверь, и послышалось характерное шуршание, будто кто-то спускался по лестнице и что-то тянул по полу.

– Бабуля! Вернись в дом! – крикнул кто-то.

Стуки на секунду отвлекся, а затем резко повернулся к открывающейся двери. Спина! Какой-то человек, спиной к нему – руки подняты, будто он что-то в них держит. Стуки резко распахнул дверь и бросился на мужчину, который, услышав скрип, обернулся. Инспектор налетел на него, чуть не свалив с ног.

– О, черт! – чертыхнулся мужчина и пустился бежать.

– Антимама! – заорал Стуки во все горло.

Встревоженный Скарпа выскочил из подъезда, в котором поджидал коллегу, бросился по направлению к площади Иезуитов и увидел Стуки, зажимавшего рукой левое плечо.

– Он меня продырявил, – проговорил инспектор, скрипя зубами.

– Ка… как это – продырявил?

– Он в меня выстрелил. Из арбалета. Антимама, как больно!

Скарпа протянул к другу руки, взгляд как у лунатика. Ноги его дрожали.

– Кто это был? Ты его хорошо рассмотрел? Какой он: высокий, низкий, белый, черный?

– Антимама! Ты должен отвести меня в больницу. Насадил на вертел как, жаркое! Скарпа, скорее, мне надо к врачу.

– Хорошо, я вызову скорую.

– Пока они приедут, пока меня погрузят. Нет, дойдем пешком, тут два шага, давай быстрее.

Дорогая редакция!

Я уже довольно хорошо изучил туристов и научился отвечать на их каверзные вопросы. Когда меня спрашивают: «В Венеции можно ходить пешком, или там только каналы?» – я не смеюсь и не начинаю иронизировать, хотя это напрашивается само. Я говорю: «Нет, у нас в Венеции есть не только каналы. Раньше их было слишком много, поэтому некоторые мы засыпали землей, и теперь по ним можно ходить. Нет, вы не испачкаете ноги в грязи, потому что они не только покрыты землей, но еще выложены сверху камнями. Еще в Венеции имеются очень характерные узенькие улочки, какие-то более старинные, какие-то менее, которые соединяют ее многочисленные каналы и площади. По ним ходить очень удобно, они ровные и не имеют препятствий, если, конечно, таковыми не считать мосты».

И, даже глазом не моргнув, я отвечаю на вопрос: «А в Венеции есть машины скорой помощи?» Естественно, есть, только они не могут ездить по Страда-Нова и не подъедут на всей скорости и с включенной сиреной к Кампо-Санта-Маргерита, чтобы потом резко умчаться, это нет. В этом вы правы. Если кто-то вызывает скорую помощь в надежде увидеть ее стремительно мчащейся по Венеции, этого он не увидит.

Я также понимаю тех, которые задаются вопросом: «А где в Венеции играют дети?» Это проблема всех больших городов в мире, и некоторые думают, что и в Венеции она тоже есть. На самом деле, у нас для этого имеется очень много мест. Взять, к примеру, площадь Святого Марка. Специально отведенные для детских игр места есть в коридорах музеев. И в вапоретто[18] дети могут играть на палубе, а еще они помогают матросам бросать канат, чтобы пришвартоваться. Опять же, прекрасная игра – гонять голубей. Всем детям она очень нравится.

Но всегда бывает нелегко отвечать на такие вопросы: «Я иностранный турист, могу ли я сыграть свадьбу в Венеции?» С какой стати мы должны вам в этом потакать? Почему вам не терпится сделать нас своими сообщниками? Ведь вы просто попытаетесь переложить вину на нас, когда потом скажете: «Вообще-то я не собирался жениться, но город меня околдовал».

А что можно ответить на такое: «Я планирую прибыть в Венецию на своем судне, каким правилам я должен следовать?» Дорогой, ты прибываешь, швартуешься в предназначенном для этого месте и дорого за это платишь, что еще?

Или другой вопрос: «Как мне добраться на вапоретто до Театра Гольдони?» Сойдя на нужной остановке. «Почему в Венеции гондольеры гребут стоя?» Чтобы переварить сытный обед, а вы как думали?

А один раз меня даже спросили: «Где я могу поиграть в хоккей в Венеции?» Я посмотрел на маленького господина в очках, с прилизанными немногочисленными светлыми волосами. Он был таким серьезным, что я изо всех сил постарался сдержаться, чтобы не рассмеяться, и ответил: «В Доломитовых Альпах». А он мне задал следующий вопрос: какая линия вапоретто ведет от площади Святого Марка до ледовой арены в Доломитовых Альпах. И тогда меня понесло:

– Вапоретто номер сорок два, конечная остановка «Ледовая арена, Доломиты».

Его последний вопрос оставил меня в замешательстве: «Во сколько она закрывается?»

Что он имел в виду? Венецию? Я рыдаю от умиления.

Растроганный венецианецДекабрь 1993

17 июля

Четверг

– Не может быть! Он правда выстрелил? – воскликнул инспектор Скарпа. – Он… он в тебя попал? Это кровь? – заорал полицейский, увидев капающую из-под пальцев Стуки алую жидкость. – Сюда, сюда, – бормотал Скарпа, обхватив Стуки за талию и почти приподняв его.

– Полегче, больно!

– Так… давай… идем в больницу Святых Иоанна и Павла. Стисни зубы. Может быть, все-таки вызвать скорую?

– Не надо, дойдем.

Друзья заковыляли по улице, названной в честь Девы Марии[19].

– Долго еще?

– Ты, случайно, не собираешься грохнуться в обморок, как поэт перед прививкой?

– Просто моя кровь мне может еще понадобиться.

– Зажми рану сильнее.

– Зачем?

– Так кровотечение оста… Стуки! Вечно ты надо мной смеешься!

– Ты еще и не того заслуживаешь. Помнишь апрель девяностого года?

– Нет.

– Здесь, в Венеции. Кто-то позвонил из ближайшей к школе телефонной будки и предупредил о заложенной в здании бомбе. И нам с тобой пришлось целую неделю дежурить около того телефона-автомата. И вдруг, в одно грозовое весеннее утро, ты объявил, что знаешь, как найти виновника. Ты куда-то испарился и через полчаса повел меня к школе, из которой в тот момент выводили учеников из-за очередного предупреждения о минировании.

– Точно! Все мокрые от дождя, как лягушата. И из окна школы напротив один парень кричит девушке на улице: «В этот раз это не я!»

– Ты мне сказал: смотри, вот он, наш телефонист. И это был именно он, влюбленный по уши и срывающий уроки в школе, где училась его девочка, чтобы пойти с ней погулять в парке.

– Мы его тогда просто отпустили. Что еще с ним было делать?

– Так это ты позвонил тогда в полицию? Допустил, чтобы детей вывели на улицу в такую погоду?

Скарпа начал что-то пространно объяснять о стратегиях расследования и о своих осведомителях, но Стуки его уже не слушал. Инспектор как-то странно стал всматриваться вдаль: временами ему казалось, что у моста сидит сама Дева Мария в развевающемся на ветру плаще и смотрит на них ласковым взглядом.

– Стуки, а помнишь польских монахинь?

– Каких именно?

– Которые из под полы торговали реликвиями.

– Нет, сейчас не припомню. Какая длинная Венеция, когда теряешь кровь, – процедил сквозь зубы Стуки.

– Потерпи, мы уже у моста Пиован.

– Сколько ступенек в этом городе! Я начинаю понимать туристов.

– Держись, друг, уже немного осталось. Мы на Калле-Ларга-Джачинто-Галлина. Ты помнишь, кто это – Джачинто Галлина?[20]

– Та, которая в бульоне?[21] – заплетающимся языком спросил Стуки.

– Ну все, дошли, – пытался подбодрить друга Скарпа, который уже практически тащил Стуки на себе.

– Лошадь… она шевелится.

– У памятника Коллеони?[22] Нет, она стоит смирно. Это ступени шатаются.

– Дурак.

– Стуки!

– Мы уже на площади Дзаниполо?..

* * *

– Я что, вырубился?

– Да, ты был в обмороке.

– Не может быть!

– Ты, Стуки, как только увидел двери больницы, сразу потерял сознание. Я донес тебя на руках до скорой помощи, как свою невесту. Медсестры, наверное, кое-что о нас подумали.

– Ты им хоть объяснил?

– Как смог.

– И что дальше?

– Тебя положили на каталку.

– Антимама!

– Не переживай, я никому не скажу.

– Скарпа, этот грек… иди и сию же минуту его арестуй.

– Да, да, хорошо. Но сейчас успокойся, тебе нельзя волноваться. Рана не очень серьезная, но представляет определенный интерес. Так доктор говорил. Еще он сказал, что стрела повредила ключицу.

– Мне придется здесь остаться?

– Только на несколько дней. Представь себе, я уже заказал нам ужин в таверне на завтрашний вечер, думал отпраздновать наш с тобой успех. Печень по-венециански…

– Ты уже составил рапорт?

– Естественно. С бумажками полный порядок.

Сидя на больничной кровати, Скарпа смотрел на Стуки с унылым видом удрученного родственника: руки на коленях, плечи ссутулились.

– Подожди, Скарпа, а почему грек, если это был он, говорил на чистом венецианском наречии?

– Ну, он здесь живет уже много лет и любит поговорить.

– Понятно.

– Я зайду к тебе сегодня вечером. Может быть, мы придем с Микелой, моей женой. Тебе что-нибудь принести? Кроме твоего начальника я должен еще кого-то предупредить?

Стуки отрицательно покачал головой. Он сам был в состоянии об этом позаботиться. Еще не хватало давать Скарпе номера телефонов или сообщать любую другую информацию. Его коллега все делал с такой энергией и энтузиазмом, что дядю Сайруса от его ярких описаний мог хватить инфаркт, старика не спасла бы даже магическая аура его ковров. Из окна больничной палаты Стуки наблюдал, как инспектор Скарпа вышел из больницы и неуверенной походкой двинулся в направлении своего дома.

Никогда раньше инспектор Стуки не бывал в больнице в качестве потерпевшего. Тем более в такой, как эта, – похожей на нечто среднее между колледжем и монастырем бенедиктинцев. Стуки никогда в жизни не приходилось лежать, словно камбала на дне океана, на подъемной кровати с капельницей в вене. Необходимость оставаться в этом месте вызывала у инспектора такое внутреннее нервное возбуждение, от которого конь статуи Коллеони давно бы пустился в галоп.

Своей левой руки Стуки совсем не чувствовал. Из-за антибиотиков, как сказала медсестра. Пальцы руки шевелились еле-еле, как несчастные щенки, оставленные в коробке под палящим солнцем. И где-то внутри тела, чуть пониже ключицы, в том месте, куда проникло острие стрелы, поселилась боль.

– Повезло, что стрела не зашла глубже, – сказал хирург. – Она попала по косой, очень даже косой, к вашему счастью. Так она причинила не слишком много вреда. Можете быть спокойны, до свадьбы заживет.