Пока воды Венеции тихие

– Моя! Этот урод затаился в переулке, прицелился из арбалета и проткнул ее насквозь. Кошка закричала как резаная, и я проснулся. Было около двух часов ночи. Она умерла у меня на руках.

– Ты кого-нибудь видел?

– Никого!

– И кого же нам ловить?

– Ума не приложу.

– Может, кто-то из соседей решил за что-нибудь тебе отомстить?

– Не думаю, тем более что застрелили не только мою кошку. Уже было несколько подобных случаев в разных частях города.

– Пострадали только кошки?

– Нет, еще голуби. И несколько почтовых ящиков. Даже наоборот: сначала почтовые ящики. А еще раньше – мусорные баки.

– Он тренировался. Новоявленный Вильгельм Телль, чтоб его. Один из тех типов, которым нравится коллекционировать мишени. А кошек сколько?

– Минимум пять, и это только в моем районе. Кстати, я больше не живу на Кампо-Сан-Поло[6]. Пока дело касалось чужих котов, меня это не особо трогало. Когда он замочил бездомного рыжего котяру, который каждое утро под окнами орал свои серенады, я был даже рад. Он и к моей Африке приставал.

– К твоей кошке?

– Да, к ней, покойнице. Вот уж точно, когда дело касается лично тебя, сразу меняешь точку зрения.

– А от меня ты чего хочешь?

Скарпа огляделся по сторонам, на секунду задержав взгляд на группе иностранных туристов, бравших штурмом барную стойку.

– Как, по-твоему, Стуки, это дело рук кого-то из местных? Чокнутый?

– Трудно сказать.

– Что тебе подсказывает твоя легендарная интуиция?

– Этот тип действует по определенной схеме.

– Я точно так же подумал! Значит, не сумасшедший?

– Передвигаться по городу с арбалетом! Нужно знать, в какое время и в каком месте это делать. Потом, нужно уметь хорошо стрелять, чтобы попасть в черную кошку ночью и с расстояния в десять метров.

– Именно!

– И что из всего этого следует?

– У меня родилась одна идея! Я взял еще двух котов и уже несколько дней подряд выношу их вечером на балкон. Так, чтобы это выглядело как вызов. Но пока я еще не оставлял их на балконе на ночь. В общем, я хочу его спровоцировать.

– Поосторожнее с провокациями ненормальных.

– Сегодня вечером я вынесу животных на балкон, и сам там останусь – сделаю вид, что читаю. Так я его еще больше спровоцирую. Потом я притворюсь, будто что-то забыл в квартире и оставлю котов на балконе одних, и…

– А я буду караулить внизу человека, вооруженного арбалетом.

– Точно! Вдвоем мы его сразу поймаем. Ты и я – как в старые добрые времена!

– Я понял, будем ловить на живца. Скарпа, не факт, что твой план сработает. Кто знает, сколько других котов в твоем районе этой ночью могут стать мишенью.

– Да в нашем районе не так уж много котов. Вот увидишь, он клюнет. Ну что, согласен?

Скарпа с надеждой смотрел на Стуки.

– Такие вещи нужно обсуждать с глазу на глаз, поэтому я по телефону тебе ничего не сказал, – добавил он.

– Значит, мы будем действовать вдвоем, и это дело много времени не займет, – стал рассуждать Стуки, когда они возвращались на платформу.

– Нет, конечно. Ассоциация «Стуки – Скарпа», помнишь? Непобедимая парочка! Еще до того, как ты эмигрировал в полицейское управление Тревизо вслед за первой встречной юбкой.

«Лолли-поп, лолли-поп, лолли-поп», – продолжал крутиться в голове у Стуки навязчивый мотивчик. Инспектор попытался выиграть время.

– Я сейчас расследую новое дело, которое отнимает у меня много времени.

– Да я сам все как следует подготовлю, и за пару дней мы его поймаем. Твое новое дело совсем не пострадает. Кстати, что за дело?

– Мертвая китаянка. А ты что, ничем сейчас не занят? Я в газете читал о том норвежце, четыре или пять дней назад.

– Норвежец? А, да, мы расследуем. Сделай одолжение, посмотри материалы, которые я тебе выслал, и в следующий раз, когда мы с тобой увидимся, поделись соображениями. Идет?

– Кстати, Скарпа, где именно ты сейчас обитаешь?

– В районе площади Иезуитов.

Дорогая редакция!

Объясните мне, я не понимаю: откуда у нас этот комплекс Альбиона? «Пинк Флойд» в Венеции! Кому это нужно? Кто их вообще звал? Кто-то удосужился снять телефонную трубку, чтобы поинтересоваться у нас, жителей Венеции: эй, к вам едут «Пинк Флойд», вы согласны? Хочешь ли ты, простой венецианец, чтобы святые камни Истрии топтали варвары?

И чего только нам не пришлось натерпеться от фанатов этих «Пинк Флойд»! Разойдитесь все, они должны здесь пройти! Прочь ваши гондолы, уберите лодки, прогоните голубей! И не забудьте про веревки с бельем – с глаз долой! Нас заставили раскрасить фосфоресцирующей краской брусчатку, запретили смывать воду в унитазе, чтобы, не дай бог, не вызвать наводнения. Мы должны были хранить мусор в доме, чтобы он не оскорбил чье-нибудь чувство эстетики. Что вы от нас еще хотите? Посыпать мозоли кипрской пудрой? Бросать в толпу марципаны и засахаренный миндаль?

14 июля 1989 года я всего-навсего собирался полюбоваться фейерверком. В конце концов, это мое право, так или не так? Я расположился на террасе и наблюдал за флотилией лодок, прогулочных катеров и парусных судов. После ужина все вместе мы смотрели в небо, обводя взглядом очертания самых прекрасных в мире крыш. В тот момент я думал, что на свете нет меня счастливее, ведь я живу среди такой красоты. И когда я предавался этим мыслям, со стороны Сан-Марко раздался дикий рев и зажглись тысячи огней. И это были «Пинк Флойд»!

Мне стало плохо, когда я услышал, как на старинной площади бесновалась толпа варваров. Когда я представил себе, как от самого основания, словно при землетрясении, заколебались вековые дворцы, как затряслись колонны, камни, арки, будто кубики льда в шейкере. И все – по вине этих обезьян-ревунов. Замолкните, крикливые макаки! Стойте, не шевелитесь, иначе начнут разрушаться мозаики, потрескаются фрески, утонет площадь Святого Марко и целый город перевернется вверх дном, как пробка в воде.

А после их так называемого шоу, которое у кого-то даже повернулся язык назвать художественным, вы думаете, варвары вернулись к своим заснеженным вершинам, речным долинам, лесам и замкам? Исчезли как мимолетные летние сны, как бесплотный туман! Ничуть не бывало!

Они загадили весь город!

Вдоль каналов, узких улиц, вблизи Академии, по всей Страда-Нова[7]: явные последствия несварения желудка в самых живописных местах Венеции. Полупереваренная паста, ризотто и артишоки, а еще морепродукты – горы рыбы, каракатиц и моллюсков, украденных у лагуны. Бедная лагуна! Еще и рыбу тебе вернули!

Потом утомленные варвары стали спотыкаться, падать и засыпать на теплых камнях Истрии, на ступенях церквей и пирсов, в тени городских портиков и даже на ажурных венецианских мостиках. Во сне они видели город на воде удивительной красоты: вековые стены, покрытые пылью прошедших эпох, тишина и чувство глубочайшего изумления. Им снился мой город…

* * *Дож[8] Марин Фальер(«Другие им пользуются, а он его хранит»)16 июля 1989 года

15 июля

Вторник

Будильник на мобильнике все еще трезвонил, когда пришел входящий звонок от инспектора Скарпы.

– Приезжай сегодня в Венецию, надо поговорить. Я жду тебя на Кампо-Санта-Маргерита.

– Посмотрим, я пока занят, – ответил Стуки.

Целое утро инспектор Стуки с агентом Спрейфико работали не покладая рук. Нескончаемые списки дальнобойщиков, крупные транспортные компании, перевозящие грузы из Милана в Тревизо. Тыча пальцем в карту, Спрейфико повторял, что разыскивать водителя грузовика, опрашивая народ вдоль дорожной магистрали, – все равно что искать иголку в стоге сена.

– Их слишком много, – настаивал полицейский и сосал щеку, словно карамельку.

Стуки беспокоило душевное состояние агента Ландрулли. Инспектор лично отнес ему кофе, который приготовил собственноручно. Стуки даже сам добавил сахара и помешал чайной ложечкой в чашке, прежде чем поставить ее на стол перед подчиненным.

Ландрулли окинул начальника взглядом белого медведя, плывущего на льдине в безбрежном океане.

– Ну ты даешь. Это ведь далеко не первый твой труп, – заметил Стуки.

– Нет, инспектор, – Ландрулли сделал вид, что очень обрадовался кофе.

– И даже не второй.

Стуки хотел продолжать и про третий, а потом четвертый, но вовремя спохватился. Он знал по опыту, что дело здесь совсем не в цифрах. У каждого из них был свой, особенный покойник, который каким-то образом сделался ближе, чем все остальные. Остывшее тело, забравшее с собой частичку их душевного тепла.

– Ты обязательно найдешь этого подонка, Ландрулли. Вот увидишь!

– Уж лучше бы я в тот вечер пошел на рок-вечеринку.

– И что – ты думаешь, ничего бы не произошло? Что все это из-за тебя? Ландрулли, выбрось эти глупости из головы. Соберись!

По мнению Спрейфико, агент Ландрулли был не в состоянии настолько завоевать доверие дальнобойщиков, чтобы те всё ему рассказали.

– Ты собрался выдать себя за одного из них, как секретный агент? – поддернул Спрейфико своего сослуживца. – Ты уже придумал себе легенду? Что ты перевозишь, кур или свиней? Или клубничку? – сострил Спрейфико, намекая на официантку из Казерты, о которой Ландрулли имел неосторожность ему рассказать, поэтично сравнив девушку с ароматной клубникой.

Внедриться в среду дальнобойщиков означало нелегкую работу на трассе Милан – Венеция, на заправочных станциях и в придорожных кафе. У полицейских была пока лишь одна-единственная зацепка – голубой крест на стекле грузового автомобиля. По мнению Спрейфико, опросить всех водителей и работников местных транспортных компаний было нереально.

На выходе из полицейского управления Стуки остановил дежурный.

– Инспектор, мне только что позвонили. Комиссар Леонарди и начальник управления хотят вас видеть. Сегодня до полудня.

Антимама! Его вызывает сам начальник полицейского управления! Загадочная мертвая китаянка – этого босс никак не может оставить без внимания.

Стуки вернулся в кабинет и снова вызвал к себе агентов Спрейфико и Ландрулли.

– Что я должен говорить начальнику управления? – спросил инспектор.

Ландрулли принес карту автомагистрали Милан – Венеция, на которой были обозначены все автозаправочные станции.

– За два-три дня я их проверю.

– Слишком долго, Ландрулли, – вмешался в разговор Спрейфико. – Да и бесполезно – как пальцем в небо.

– Почему?

– Как ты это себе представляешь? Будешь останавливать все грузовые машины? Их слишком много.

– Не все, а только те, на которых есть голубой крест.

– Бесперспективно.

– Слушайте, – вмешался в перепалку полицейских агентов Стуки, – сейчас я пойду и попытаюсь успокоить начальство. Ты, Ландрулли, завтра попробуй поработать на трассе. К вечеру я жду от тебя подробный отчет о проделанной работе. Договорились? Кстати, вы нашли туфли погибшей девушки?

– Нет, инспектор. Мы прочесали всю прилегающую территорию, но ничего не обнаружили.

– Странно, – произнес Стуки.

Агент Спрейфико продолжал водить пальцем по спискам и что-то бормотал себе под нос.

– Спрейфико, как ты думаешь, эти разноцветные кресты, где дальнобойщики их берут?

– Иногда они сами их делают.

– Может быть и так. Или?..

– Или где-то покупают.

– Возможно, мест, где продают подобные товары, не так уж много.

– Инспектор, а не лучше ли изучить записи видеокамер на автомагистрали?

– Конечно! Сразу после беседы с продавцами.

* * *

Бо́льшую часть дня Стуки провел с культурным медиатором и молодой китаянкой. Девушка призналась, что ее зовут Хуан Хуан, и что убитую звали Джушоу. В остальном она продолжала хранить молчание. Так, девушка ничего не рассказала о том, как и почему они с подругой оказались в грузовике, движущемся по дороге из Милана в Венецию. Впрочем, о водителе китаянка кое-что сообщила: это был молодой человек, точный возраст она уже не смогла объяснить, но вспомнила, что тот был крупного телосложения и темноволос.

Через культурного медиатора Стуки попытался у нее расспросить, были ли у мужчины какие-то особые приметы: пирсинг, необычные предметы одежды, кольца на руках или что-то еще, но девушка только качала головой.

В конце концов, даже синьора Чэнь Янь, похоже, потеряла терпение и строго ее отчитала, но ответа так и не добилась.

– Что вы ей сказали? – спросил женщину инспектор.

– Говолить плавду!

– А она существует?

– В каком смысле?

– Правда. Она в этом деле есть?

* * *

Вечером путешествие от Тревизо до станции Санта-Лючия в Венеции. В этот час здание железнодорожного вокзала показалось инспектору на редкость безлюдным. «Антимама, – подумал Стуки, – венецианцы редеют, как войска под бомбами в окопах Первой мировой войны».

Выйдя на привокзальную площадь, Стуки ощутил знакомую ему радость: от аромата горячих камней, от вида проснувшихся ног, готовых бродить по узким улочкам, которые он хорошо знал, и уверенно шел по ним на место встречи – Кампо-Санта-Маргерита. На площадь с вращающейся скамейкой, которой на самом деле никогда не существовало. Но это была мечта Скарпы из прошедших счастливых времен: сидеть на такой скамейке и провожать взглядом всех женщин – справа, слева, сзади, со всех сторон. За спиной был рыбный прилавок, а слева, не доходя до мостика, – бар с самым алкогольным ассортиментом в городе.

– Ты уже поужинал? – спросил его Скарпа и, увидев, что инспектор покачал головой, потащил его к маленькому бару, где один тощий бармен, по виду житель Кьоджи, добавлял в вино разноцветные алкогольные напитки. – Я почти закончил с приготовлениями.

– Серьезно?

– Кот-актер и кот-дублер. Завтра можем начинать.

– Почему завтра?

– Я тебе не сказал, что уже три ночи подряд я вижу одного типа под моими окнами.

– И ты думаешь, что это он. Почему ты так решил?

– Он стоит и смотрит на мой балкон, на котором гуляют коты.

– Довольно слабая улика.

– Он целится пальцем.

– Это уже убедительнее.

Стуки молча смотрел на Скарпу.

– Что теперь не так?

– Я задаюсь вопросом, почему я помогаю тебе с твоей нелепой затеей.

– Мы ведь друзья.

– Вряд ли этого достаточно.

– Ну, тогда именно потому, что эта затея – нелепая.

Скарпа привел инспектора в маленький трактир на Кампьелло-деи-Морти[9]. Он представил Стуки трактирщика, который, по словам Скарпы, был его другом. Стуки пришлось признать, что предпочтения его коллеги в дружбе со временем изменились. Еще ему подумалось, что Скарпу все больше начинала привлекать безумная сторона человечества.

– Эй, барабашки! – поприветствовал полицейских хозяин заведения и между прочим поинтересовался, не хотят ли они после ужина перекинуться в картишки.

Скарпа предложение отклонил.

– Дайте-ка угадаю, – сказал трактирщик, усаживаясь за их столик, – вы бы с удовольствием поели поленты[10] с крабами. Мне очень жаль, но в этот период крабов не достать. У твоего друга и так вид как у вареной рыбы, поэтому я могу предложить вам лазанью.

– Лазанью? А может быть, что-то из местной кухни? – заискивающе спросил Скарпа.

– Понятно. Ты уже докатился до гастрономического шовинизма, – произнес хозяин таверны, обмахиваясь салфеткой в ожидании, пока Стуки решит, что будет заказывать.

– Нет, сегодня вечером мне совсем не хочется лазаньи, – выпалил инспектор, тщетно пытаясь заручиться поддержкой Скарпы.

Трактирщик немного обиделся и демонстративно принялся наводить порядок на других столиках: переставлял стаканы, выравнивал столовые приборы, проверял масленки и перечницы.

– Он бывший заключенный, – прошептал Скарпа.

– Плевать. Я не хочу лазанью в такую жару.

– Серафино, две лазаньи. Порцию побольше для инспектора. И кувшин красного вина.

Трактирщик расцвел и бросился на кухню выполнять заказ.

– Нужно быть терпимее и помогать реинтеграции бывших заключенных в социум. Кроме того, у него проблемы с головой, – понизил голос Скарпа.

– По-моему, у тебя тоже.

– Стуки, так как тебе мой план? – резко поменял тему разговора Скарпа. – Я все продумал, вот послушай. Стрелок может подойти только с одной из трех сторон: пройдя по одному из двух мостов или с Фондамента-Нова[11]. В любом случае, он затаится под моим балконом. После ужина я покажу тебе свой дом и место для твоей засады: со всеми удобствами, на расстоянии всего трех метров от него, чтобы в нужный момент броситься и схватить преступника. Я сначала поднимусь в квартиру, повключаю-повыключаю свет, а потом спущусь в подъезд и буду наготове на тот случай, если злоумышленник попытается убежать.

– У тебя есть кое-какие предположения, кто бы это мог быть, я правильно понимаю?

– Более или менее.

– Какой-то сосед?

– Нет, я тебе уже сказал.

– Кто-то, кому ты перешел дорогу?

– Не совсем.

– Значит, кому мы оба перешли дорогу.

– В некотором роде.

– Так вот почему ты меня вовлек! Думаешь, это кто-то из старых знакомых?

– Ты помнишь грека?

– Нет.

– Ты должен его помнить. Один из тех университетских студентов-скандалистов.

– Это же было сто лет назад!

– Он в нашем районе открыл кебаб-бар с одним иранцем.

– Иранец? Я не предам своего соотечественника! И что дальше?

– Грек до сих пор меня помнит.

– Я не понял.

– Я как-то зашел туда съесть бутерброд. Он мне сказал, что есть вещи, которые нельзя забыть.

– А ты что?

– Ничего особенного. Все как обычно в подобных случаях…

– Скарпа, антимама! Ты, скорее всего, перестарался.

* * *

Под лазанью и красное вино они стали делиться воспоминаниями о совместных годах службы: бомбы, кражи, наркотики. Еще немного красного вина, чтобы вспоминалось легче: продавец газетного киоска, их тайный осведомитель, и старый сапожник на Калле-Галеацца[12], который уже переселился в мир иной.

– Помнишь барменшу на площади Сан-Панталон, рыжую, которая на каждое Рождество наряжалась Санта-Клаусом? Та, с буферами, – стал жестами объяснять Скарпа.

– Кое-что припоминаю.

– Ее уже нет.

– Умерла?

– Эмигрировала. В Барселону.

– А учитель Джеретто? Который потом перешел на работу в газовую службу – ходил по домам снимать показания счетчиков. Каждый камень в Венеции знал. Ты его давно видел? – спросил Стуки.

– Джеретто… что-то не припоминаю.

– Ну как же? Маленький человечек, регулярно приходил в полицию писать заявления на тех, кто расписывался на монументах. Он еще всегда носил с собой лупу, чтобы рассматривать фасады церквей.

– А, точно! У него еще была записная книжка, в которой он фиксировал все, что происходило в городе. Приходил и зачитывал: случилось то-то и то-то. Да, конечно… постой, я его уже года три не встречал.

– Скарпа, у тебя еще есть парусная лодка?

– Как ты резко перескакиваешь с одной темы на другую! Нет, я ее продал, и довольно выгодно, надо сказать. Сейчас у меня моторная… для встреч на островах.

Потом были набережные каналов, уставшие ноги, натертые мозоли и инспектор Скарпа, который явно что-то не договаривал. Но, несмотря на все неудобства, прогулки по городу для Стуки были лекарством еще с подросткового возраста: прикоснуться к нагретой солнцем стене, подняться на мост, заглянуть во внутренний дворик через прутья железной ограды. Положительные вибрации, наполняющие силой. Ни в каком другом городе в мире нет подобных энергетических потоков, которые порождают не хаос и беспорядки, а воспоминания. Стуки, который возвращается с рыбного базара. Стуки, который с набережной смотрит на остров Сан-Микеле[13] и на свою тетю, бредущую на кладбище, здесь и на другом краю города – на улице Неисцелимых[14]. Что может быть выразительнее такого названия? Потому что неизлечимо больные любят жизнь до самого последнего дня, до самого последнего мгновения.

– Скарпа, ты что-то темнишь.

– Смотри, Стуки, я живу вон там, – с этими словами инспектор Скарпа показал другу балкон своей квартиры на третьем этаже.

Набережная канала, на которой они стояли, носила название Фондамента Зен[15]. Скарпа указал Стуки на арку, из которой тот должен будет наблюдать за происходящим вокруг.

– А почему именно завтра?

– Завтра в кебаб-баре выходной день. Мою Африку застрелили тоже в их выходной.

Это было логично.

Дорогая редакция!

Поразмыслив, я пришел к выводу, что не все туристы одинаковы. Я это понял не так давно, когда принялся изучать их внимательно и методично.

Прежде всего, это люди, которые проделали большой путь, чтобы к нам приехать. Они оставили свои семьи и привычную им жизнь. Однажды утром они проснулись, погладили по голове своих детей и произнесли: «Я ощущаю в себе непреодолимую силу, которая влечет меня за собой. Я должен отправиться в Венецию! Простите меня, если сможете».

Разлука с близкими – мужественный поступок и очень суровый человеческий опыт. Особенно когда отправляешься в неведомые страны, далекие и полные опасностей. Бродить по Венеции – дело не из легких. Главным образом, из-за всех этих ступеней на мостах. Если бы мы построили мосты с меньшим количеством ступеней, мы бы очень помогли тем путешественникам, которые не привыкли сгибать колени при ходьбе и ставить ступню определенным образом.

Прогулки пешком способствуют созерцанию весьма живописного пейзажа. При этом очень легко отвлечься, споткнуться и упасть. Господа туристы поступают даже слишком великодушно, не предъявляя нам, горожанам, иск о возмещении ущерба, учитывая, сколько человек попадает в Венеции в больницу по причине мостов, непригодных для пешеходов, живущих на материке, или даже просто привыкших к обычному городу. Если мы хотим, чтобы прогуливающиеся по Венеции туристы были в безопасности, мы должны построить мосты для людей, которые живут на материке. Но я не уверен, что архитекторы и инженеры на это способны.

Необходимо спроектировать мосты с дифференцированными ступеньками: очень низкие для жителей Сардинии и португальцев, один высокий и следующий за ним низкий – для непостоянных и страдающих аритмией, вообще без ступенек – для конькобежцев, с очень глубокими ступенями для тех, кто любит предаваться размышлениям, прежде чем что-либо предпринять, и со ступенями, которые резко обрываются – для тех, кому нравятся сюрпризы, а также спотыкаться. Помимо прочего, это могло бы создать в Венеции определенное, особое движение, наполнило бы креативностью прогулки по городу и добавило некую кинетическую причуду, которая придала бы самобытности и без того самобытной Венеции.

Однако в качестве приоритета следует оборудовать ступени встроенным электрическим сопротивлением ото льда и инея в зимний период и, конечно же, разместить дефибриллятор в специальном футляре у основания мостов летом, чтобы пойти навстречу туристам с сердечно-сосудистыми заболеваниями, для которых ходить вверх и вниз по мостам представляет немалый риск. Вот тогда мы действительно станем примером цивилизованного гостеприимства.

Я отдаю себе отчет, что такие изменения повлекут за собой значительные расходы, которые ударят по карманам налогоплательщиков. Но, возможно, если взимать небольшую плату с каждого туриста…

Зрелый венецианецМарт 1991

16 июля

Среда

Сидевший на коврах дядя Сайрус был настолько худым, что его белоснежная рубашка, застегнутая на шее, казалась на несколько размеров больше. Старик открыл потрепанную тетрадку и послюнявил карандаш, приготовившись записывать фамилию человека, который содержал кебаб-бар вместе с греком.

– Ты должен выяснить, хороший ли человек этот Мустафа, – сказал ему Стуки, – вы, иранцы, все друг друга знаете.

– Не все те, кто спустился с гор, дышали чистым воздухом! – произнес загадочную фразу дядя Сайрус и с элегантной медлительностью стал записывать нужную информацию.

Дядя Сайрус строго посмотрел на племянника.

– Помни, что и ты наполовину иранец. Я и тебя знаю.

– Когда ты сможешь мне что-то сообщить?

– Я должен позвонить. По телефону проще. Иначе мне придется кое-кого навестить. И, сам знаешь, слово за слово…

– Почему бы тебе не поручить это Ростаму? Так у него будет возможность познакомиться с окружением.

– Нет, у Ростама нет опыта в итальянских делах.

– Но ведь речь идет об иранце.

– Иранец в Италии – это другое. Ростам в этом совсем не разбирается.

– Ты успеешь к полудню?

– Во второй половине дня.

– А раньше никак?

– Привезли новые ковры. Мне нужно с ними побеседовать. Я должен внимательно выслушать то, что они хотят мне рассказать. Я не уверен, что закончу до полудня.

– Хорошо, я тебе позвоню.

– Сегодня вечером, если у тебя будет время, я бы хотел рассказать тебе историю Ростама.

– Сегодня, к сожалению, никак – на работе завал.