Качели времени. Материк сгоревших лилий

– Что страшнее – предать любовь или родину? – вслух зачитала Регина. – Кого надо спасать? Любовь или родину? Какой бы выбор я ни сделал, потерял бы и то, и другое. Так стоило ли вообще выбирать?

– Если бы он, потеряв любовь, выбрал тот же путь, которым я пытаюсь идти – не пришлось бы задавать таких вопросов. И кто знает? Может, не случилась бы самая великая трагедия в истории.

– О чем ты? – лиса поежилась. – Жутковато звучит. И твои слова, и эти записи…

– Что ты знаешь об Атлантиде? Возьми свитер. – я стал снимать пуловер.

– Лучше просто обними. Что я знаю об Атлантиде… Что ее погубили мацтиконы! Подробностями не интересовалась, это же было черти когда!

– Всего семь с половиной тысяч лет назад. – обнял я Регинку. – И история нашей семьи тесно связана с этой трагедией.

– А с чем вы не связаны? Рассказывай. Надо же быть в курсе дела, раз уж придется это все разбирать!

Я кивнул и начал издалека. Рассказал про Париса – мрачного и нелюдимого мальчишку, который буквально расцвел, когда случайно, еще в детстве, встретил свою Лилию. Про их взаимную любовь, про свадьбу, которая должна была навеки связать два сердца, но обернулась настоящей трагедией. Про последующую жизнь Париса и, конечно, о том, какую роль он сыграл в падении Атлантиды.

– Хорошо, что я никогда не хотела от тебя детей. – вдруг объявила лиса, когда я закончил повествование. – Ну то есть… Хорошо, что я не собираюсь больше становиться матерью, потому что отцом точно выбрала бы тебя. Ой, ну в смысле…

– Я тебя приблизительно понял. А вот почему речь зашла про деторождение – не понял. И вообще! – возмутился я. – Чем не хорош? Вон какие Феникс и Лидия прекрасные! Даже умные, несмотря на то, что я их папка.

– Да всем хорош, успокойся. – фыркнула Регина. – Генофонд у вас прекрасный, гениев дохрена, энергетически развитые, а внешне – лучше и не придумаешь. Но вечно у вас, Старковых и Архимеди, все не как у людей! Один в незапамятные времена половину Власты проредил, серийный маньяк-убийца. Другой мацтиконов создал, которые вообще половину Вселенной проредили… Третий полез куда не надо и потом во вневременности пришлось веками сидеть. Четвертый проредил уже Землю, я про Атлантиду молчу. Пятый все время перерождается: то живет, то воспоминанием существует, то бац – снова ребенок с памятью десятитысячелетнего человека. Бабка у тебя камикадзе, как и ты сам.

– Она мне еще и потомок. – напомнил я, тихо посмеиваясь.

– Да еще и эти ваши сложные семейные отношения. – жалобно посмотрела она на меня. – Я уже в них тысячу раз запуталась!

– Не страшно. – погладил я Регинку по голове. – Мы сами в них ни в зуб ногой. Просто все друг другу родные люди и все.

А сам удивился: как хорошо фиолетовая лиса знает нашу родословную! Всем досталось: Хаиму9, Гедеону, Даниилу, Парису и Архимеду. Ну с последними двумя ладно: про одного я сам только что рассказал, с другим она не так давно лично познакомилась. Однако я даже не знал, что Регинка в курсе про Хаима, блестящего энергетического дуэлянта доисторических времен. Ничего удивительного, конечно. Лебийка с нами уже несколько лет и наверняка Саша не единожды ей наши истории и семейную биографию рассказывала. Ум у Регины цепкий, память хорошая. Вот и запомнила.

Но создается ощущение, будто она и правда изучала нашу родословную, рассматривая меня в качестве отца для своего потенциального ребенка. Глупая мысль, конечно, просто принимаю желаемое за действительное. С деторождением я завязал, однако приятно думать, что любимая женщина хотела бы от меня ребенка. Впрочем, она так и сказала ведь – что в отцы для гипотетического малыша выбрала бы меня.

За одной дурацкой идеей в дурную голову пришла другая: подумать, как бы выглядел наш общий ребенок. Почему-то мне кажется, что это была бы девочка. Я где-то читал, что чем старше отец, тем больше шансов на появление дочери: они более живучие. А мне-то уже за тридцать. Хотя, конечно, это не тот возраст. Да и мне все равно, какого пола ребенок, ведь это не главное. Но упорно представляется именно дочка.

Глядя на Регину и вспоминая, как иногда, когда лиса спит, на ее лице поселяется милое детское выражение, я живо представил нашу крошку. Озорная непоседа, которую я обожал бы до умопомрачения. С хитрыми глазенками шоколадного цвета, как у мамы, с носиком-кнопкой. И с фиолетовыми непослушными локонами, которые я бы безуспешно пытался заплести в косички. А они бы тут же расплетались и рвали бы все резинки – тоже как у ее мамочки. У лисы даже волосы такие же свободолюбивые, как она сама и укротить их можно только резинками из очень прочной лески.

– А мне кажется, она была бы блондинкой, в папашу. – с улыбкой заметила Регина, разглядывая мое лицо.

– Теперь ты проявляешь чудеса телепатии?

– Не только. У тебя выражение глаз такое… Несложно было догадаться, почувствовать, о чем думаешь. Ты так всегда смотришь на своих детей. И на моего Оникса тоже.

– А он и мне не чужой. Я не просто люблю его, как своего, он и есть мой.

– Но ведь генетически…

– Да плевал я. Если я научу этого парня тому, что умею, передам ему свои знания, воспитаю – какая разница, что там за ДНК? Главное не кровь, а единство мыслей, взглядов, душ. Тем более я люблю тебя, а он – часть тебя.

– Знаешь, я ведь тогда, когда Саша предложила не усыновлять ребенка, а вырастить его в инкубаторе – я даже хотела тебя попросить…

– А чего не попросила? – удивленно глянул я на нее.

Вот хитрая лиса! И ведь ничем не выдала своего желания стать матерью моего сына! Ну да, она уже в то время отпускала фривольные шуточки на мой счет и никогда не упускала возможность меня где-нибудь зажать. Но я тогда, стараясь усмирить непокорную плоть, которая на эту шикарную женщину реагировала бурно, как и положено в моем возрасте, даже не мог предположить, что все гораздо серьезнее.

– Ты же сразу, еще когда я обозначила желание стать матерью, заявил, чтобы я на тебя не рассчитывала. – фыркнула Регинка.

– Дурак был! Да и мы знакомы на тот момент были три дня. Тем более узнав, сколько у тебя любовников, я, опять же, сдуру, вообразил, что ты хочешь естественным образом…

– Это так страшно? – прищурилась женщина.

– Три дня, Регин. Хотя, наверное, ты правильно поступила. Я бы вряд ли согласился, обидел бы тебя отказом, но как тут согласишься? Ведь это огромная ответственность, обязательства перед ребенком, перед другими моими детьми. Вряд ли и через несколько месяцев, когда Саша предложила тебе инкубатор – вряд ли я и тогда бы мнение изменил. Сейчас-то без разговоров, конечно, хоть естественным путем, хоть в пробирку… Поэтому я крестный?

– Угу. Мне эти обряды до лампочки, ты знаешь. Но хотелось, чтобы вы были хоть так связаны, кум. Поэтому и крестный. Поэтому и Оникс.

– И все равно он мой сын. Не крестный, а просто младший. Феникс с Лидией уже давно Оникса братом считают тоже. И плевать я хотел на все эти хромосомы или как их там.

– Тогда один вопрос, Оникс. Как ты собрался учить нашего сына всему, что умеешь, передавать ему то, что знаешь и воспитывать, если планируешь героически погибнуть во цвете лет?

Регина пристально посмотрела на меня, а я взгляд отвел. Ну только что ведь все хорошо было! Вздохнув, лиса выбралась из моих объятий и стала копаться в коробках.

– Давай работать. – сказала она таким равнодушным тоном, что я чуть не взвыл. – Я, кажется, начало нашла.

Глава четвертая. Ошибка

– Человеку свойственно совершать ошибки и потом в этом раскаиваться. – прочитал я вслух с листа, который мне протянула Регина. В самом низу на нем и правда была единица. – Но большинство ошибок не стоят того, чтобы о них сожалеть. А как быть, если вся твоя жизнь – одна большая ошибка?

– Ты что, публичные чтения решил устроить? Эти письма не нам адресованы вообще-то.

– Парису уже все равно. И потом, он же для чего-то это писал. Я думаю, каждый человек, несмотря на все его деяния, заслуживает хотя бы того, чтобы его услышали. Даже чтобы судить кого-то, хоть это и не в нашей юрисдикции, для начала надо выслушать того, кого ты собираешься осуждать.

***

Человеку свойственно совершать ошибки и потом в этом раскаиваться. Но большинство ошибок не стоят того, чтобы о них сожалеть. А как быть, если вся твоя жизнь – одна большая ошибка? Ошибочность моего существования становится все яснее, чем дольше оно, существование, длится. И осознавать эту ошибку, в происхождении которой я не виновен, но плодом коей являюсь, я начал еще в детстве. Все мы родом из детства.

Уже будучи малышом, глядя на окружающих, наблюдая за ними, я чувствовал внутри себя какое-то неловкое чувство. Это сейчас, будучи взрослым мужчиной и мысленно возвращаясь к тому карапузу, которым являлся когда-то, я понимаю, что за чувство испытывал тогда и ощущаю сейчас. Чувство, что я неправильный, поломанный, не такой, как все. Но и в то время, своим детским умишком, ощущал дискомфорт, потому что не видел таких же, выбивался. Как случайная четверка, затесавшаяся в двоичный код. Как лишняя хромосома, из-за которой ее носитель не способен вести обычную жизнь, как все остальные. Как греческая буква Эпсилон среди китайских иероглифов.

Я – та самая неправильная клетка, из-за которой весь организм может поломаться, сложиться, как карточный домик при неосторожном дуновении ветра, сгореть, словно спичка. Мутировавшая клетка, которая не умерла, завершив свой естественный жизненный цикл, переродившаяся и подвергнувшаяся бесконтрольному делению. Я распространяюсь на здоровые ткани, превращаю их в патологические и заставляю медленно умирать окружающее меня пространство. Там, где есть ошибка, нет места здоровой жизни.

Но в детстве я бы так, конечно, себя не объяснил. Слишком слаб ум, слишком скуп язык. Я просто ощущал себя неправильным. Каждое утро, глядя в зеркало, я видел мальчишку – не такого, как все. Нет, внешне я ничем от остальных не отличался. Обычный карапуз, быстроглазый, с темным ежиком волос. Длинные руки плетьми висели вдоль тела, спина сутулилась, ноги заплетались одна за другую. Но это нормально – я только недавно начал ходить и еще не научился делать это хорошо.

Долго я и говорить нормально не умел: дикция была моим слабым местом. Даже удивительно, как окружающие меня вообще понимали? Еще удивительно было моим близким то, что первым моим словом стало не классическое «мама» или чуть более редкое «папа».

– Дедушка! – в один из дней воскликнул я, перепутав Ш и Ф. Но Нестор меня и так понял.

И удивился, как и родители, которые узнали о том, что я заговорил, приблизительно через неделю. Раньше им было некогда. Я же до сих пор считаю, что удивляться тут абсолютно нечему. Главной ошибкой моих родителей было то, что они меня произвели на свет. Их любимым детищем всегда оставалась наука. И зачем им сын понадобился?

Да, умом я все понимаю. Мы, атланты, потомки нибирийцев – самой развитой и высокоорганизованной расы во Вселенной. А у жителей Нибиру совершенно особый подход к воспитанию детей. С детства малышам читают не сказки, а энциклопедии, справочники, знакомят их с историей мира, обрушивают на ни в чем неповинные маленькие головы, все науки разом, растят чертовых юных гениев. Зачем?

Гедеон, помнится, тоже не был в восторге от такой «милой» нибирийской привычки. Когда я стал задавать слишком много вопросов о Лабиринте времени, в котором нахожусь, о призраке Лилии, который повсюду теперь меня сопровождает, мацтиконы, не знавшие, что ответить, привели меня к старику, который и рассказал об особенностях места, где мы все томимся. Мы с ним даже немного поболтали вне темы. Узнав, что я с Земли, дед даже проявил некоторое любопытство и осведомленность о наших порядках.

– И что, земным детишкам до сих пор читают на ночь не сказки, а энциклопедии? – дождавшись, пока я кивну, он разве что пальцем у виска не покрутил. – Идиотская привычка. Моему внуку тоже с самого детства голову наукой забивали. А вот дочке жена всегда сказки на ночь читала.

– Нибирийцы ведь высокоразвитая раса. – попытался пояснить я.

– Сколько бы еще они до своего нынешнего уровня ползли, если бы не Даниил. – проворчал старик. – Слишком стремительный прогресс тоже плох. Быстро они скакнули от остаточного мифологического сознания к научному пику. Вообразили себя самыми умными, отказались от народной мудрости, в сказках сохранявшейся…

– Но ведь сказки малоинформативны, это ересь. – возразил я тогда теми словами, которые слышал от своих современников, когда собственной дочке читал сказки на ночь.

– Будь ты моим сыном – я бы тебя выпорол за такие слова. В сказках отображается восприятие человеком мира.

– Первобытным человеком!

– А каждый младенец недалеко ушел от неандертальца, юноша. Даже гении во младенчестве пускают пузыри и боятся окружающего мира, как боялись их пещерные сверстники. Только тот путь, который человечество проделывало миллионы лет, они проходят за считанные годы, раз уж мозг позволяет. И сказки – важный этап первичного осознания бытия и своего места в этом мире. А вы его сознательно пропускаете. Кого растите в итоге? Хотя человек ко всему адаптируется…

Жаль, долго наша встреча не продлилась и больше подобных свиданий не предвидится. Ведь, кроме меня, это единственный человек здесь. А я соскучился по общению с себе подобными. Да и про сказки он, думаю, все верно сказал. Я, когда Лия была совсем еще крошкой, не стал мучить дочку энциклопедиями, как мучили меня в свое время. Помню это чувство: вроде бы каждое слово и понятно по отдельности, но в целом смысл ускользает. Уже тогда появилась мысль, что я неправильный, если даже энциклопедии, которые читают всем, воспринимаю так неадекватно.

И потому Лии я читал сказки, да. Долго искал их во вселенском информационном центре, некоторые даже собирал по частям – где-то начало увижу, где-то конец отыщу, потом середину. Иногда середину или конец даже выдумывать приходилось. Но уверен, что дочка запомнила их на всю жизнь и в те моменты, когда, открыв рот, слушала сказания о волшебных существах, королях и принцессах, точно не ощущала себя неправильной.

А вот посторонние, узнав о том, что моя дочь на ночь не слушает истории про Большой взрыв и теорию вероятности, снова считали неправильным меня. Ну да мне не привыкать и уже было наплевать, если честно. Однако объяснить им то, что мне впоследствии так хорошо растолковал Гедеон, я не мог – не такой умный, как он. Зато жена, мать Лии не возражала против сказок на ночь, и не подсовывала энциклопедии. Она эдемчанка, а эта раса со своими детьми не настолько безжалостна. Или просто менее чадолюбива и потому им все равно, что слушают дети на ночь? Супруга даже не пыталась забрать Лию, когда мы развелись, и она улетела на свою родину. Дочку ей, конечно, я бы и так не отдал. Но все равно странно. Наверное, неправильный я и жену выбрал неправильно. Хотя мне бы вообще лучше было не жениться – но тогда не было бы Лии. А она – самое ценное, что у меня осталось. Только с ней я бывал счастлив.

Однако до этого было и другое счастье. После долгих лет ощущения собственной неправильности. Я все, буквально все делал неправильно! Не слушал с пристрастием и любопытством энциклопедии, а засыпал, едва дед начнет очередную главу. Не проявлял жизнерадостность по каждому поводу, был необщительным и застенчивым, абсолютно нелюбознательным. Родители, наверное, стеснялись того, что я не такой, как все остальные малыши. Если, конечно, они вообще это поняли – мы так редко виделись, что своего сына они и не знали по сути.

***

– Это тот самый Гедеон? – уточнила Регина, доставая из пачки очередную сигарету.

А табачных палочек меньше не становилось. Молока в бутылке тоже, как и кофе в кофейнике. И температура напитков не изменилась. Из этого можно сделать определенный вывод – бабуля и правда не собирается нас выпускать, пока мы все не приведем в порядок.

– Угу. Отец Дании.

– А я думала, он совсем шизик был. Но насчет сказок я с ним согласна. Какие блин энциклопедии? В школе все расскажут, а я мать, не училка. Мое дело – сыну досуг обеспечивать. Голову ему и без меня забьют.

– Говорит женщина, которая сыну еще до рождения Всегалактическую энциклопедию читала. – потянулся я за сигаретой, но хитрая Регинка отвела руку в сторону. – Эй!

– Хватит меня обкуривать, целую бери! Ну да, читала. Пока не уснула нахрен сама за этим чтением. Дальше только сказки.

– Я тоже энциклопедии не читал. Нам Саша в детстве сказки рассказывала, я и решил, что не хочу своих этого лишать. А теперь оказывается, это еще и полезно. Дай сюда, говорю!

Но вредина отклонилась сильнее, не удержала равновесие и плюхнулась на пол. Регинка рассмеялась, а я навис над ней и попытался забрать сигарету. Но раньше она обвила мою шею рукой и притянула к себе.

– Опять пытаешься меня соблазнить?

– Всегда! – с готовностью откликнулась красотка.

– Даже погода более стабильна, чем твое настроение.

– Но менее постоянна, чем мои чувства. Эй! – завозмущалась женщина, когда я все-таки отобрал у нее сигарету. – Или кури нормально или не кури!

– Я же только с тобой, ты знаешь.

– Отдай. И бросай тогда.

– Сразу после тебя, милая.

– Уже бегу, волосы назад. Бросай тогда это чтение уже.

– Так вот зачем ты меня соблазняешь, хитрюга?

– Ну можно же совместить приятное с полезным.

Я снова принял сидячее положение и притянув к себе Регину, взял следующий лист.

– Ну блин, Оникс. Мне же так его и жалко станет. А предатели этого не заслуживают.

– Никто не знает, чего мы все заслуживаем. И кстати говоря, у меня готов ответ на твой предыдущий вопрос об Ониксе-младшем.

– И? – женщина мигом стала серьезной.

– Если мы станем одной семьей, у меня будет время научить нашего сына всему.

– Я хотела бы. Правда, очень. Но семья для меня – это прежде всего доверие.

– А предатели этого не заслуживают, я понял.

– Оникс… – Регина с сожалением глянула на меня и отстранилась.

– Слушай дальше.

Глава пятая. Родители

Мое первое, а впоследствии и самое постоянное воспоминание о родителях – их удаляющиеся спины. Образно говоря, конечно. Иногда я видел, как они уходили. Иногда – как загружали свою аппаратуру в лац и улетали. А чаще всего я их не видел. Но любил всегда и скучал постоянно, даже когда привык к тому, что родителей всегда нет рядом. Мне не хватало мамы и папы. И теперь не хватает, хотя уже моя дочь взрослее, чем были постоянно удаляющиеся спины тех, кто произвел меня на свет.

Я даже не знаю, как скоро после родов мама сорвалась в очередную экспедицию. Слишком мал был, чтобы запомнить. Но при достижениях нашей медицины, полагаю, это случилось очень скоро, как только мать оправилась и набралась сил. Первая неделя? Вторая? Дед, когда я как-то задал ему этот вопрос, сделал вид, что тоже не помнит. Хотя память у него слоновья.

Деда Нестора я даже одно время ненавидел. Думал, что если бы его не было, то родители проводили бы со мной больше времени. Ведь меня бы не на кого было оставить. Но потом понял: дедуля тут ни при чем. Вот он всегда был рядом и заменил мне тех, кого я должен был считать самыми родными людьми.

А все вокруг говорили, что я должен родителями гордиться. Но даже маленький я не понимал: как можно гордиться теми, кого ты не знаешь? Раз в несколько недель домой заявляются какие-то смутно знакомые люди, дарят тебе что-то, по их мнению, интересное, рассказывают про подземные пещеры, которые мне мало любопытны. А через пару дней пропадают, словно и не было их.

И по какой причине я должен гордиться этими незнакомцами? Почему мне говорят, что я должен испытывать это чувство в их отношении? Да почему мне вообще указывают, какие чувства я должен испытывать?! Наверное, это правильно, когда детям объясняют, что они должны ощущать. Это просто я неправильный, поломанный. Вот и функционирую с ошибками, как какой-нибудь списанный робот.

Повзрослев, я понял, почему мне велели гордиться родителями. Ведь они ученые, профессионалы, которые все свое время посвящали работе, открытиям, трудились на благо человечества… Но упорно отказывался понимать другое: как можно осчастливить человечество, если при этом ты делаешь несчастными своих близких? Зачем производить на свет существо, которому ты посвящаешь меньше времени, чем своей любимой работе? Да-да, нибирийцы и атланты, их потомки, высокоразвитые, замечательные, благородные люди. Но сейчас я имею возможность наблюдать землян…

В сравнении с нашим обществом это – отнюдь не идеальное. У них существует до сих то, за что моим современникам и землякам стало бы стыдно: войны, убийства, воровство. У них есть деление на классы и касты, есть нищие и богачи, а в массе своей люди далеко не так счастливы, как мы. Про медицину и науку я и вовсе промолчу: слишком печально что-то про это говорить, как и про то, что они сделали со своей планетой. Это больно.

Но для большинства землян их близкие – самое дорогое, что у них есть. Они горой друг за друга и готовы убить за любимого человека. Не скажу, что нибирийцы не поддержат соплеменника или даже инопланетянина. Нет, они окажут помощь и совершенно постороннему, незнакомцу. Они трудятся во благо близких и далеких, для всего человечества. И что мне особо нравится у нибирийцев и атлантов: они не делят гуманоидов ни по какому признаку. Ни по полу или цвету кожи, ни по родине или расе, ни по доходу, ни по другим каким-то критериям. Есть хорошие люди, а есть не очень. Это единственный признак. Но хороших людей всегда больше.

Землянам до всего этого далеко. Но как бы хотел я родиться на Земле, в семье, где был бы самой главной ценностью своих родителей! Где мама на цыпочках бы подходила к моей колыбельке просто для того, чтобы посмотреть, как я тихонько соплю, уткнувшись носом в подушку. Где папа учил бы меня ходить и радостно подбрасывал в воздух после пары неуверенных шагов. Где моему первому слову радовались бы так, словно я совершил какое-то грандиозное открытие во всех сферах сразу. И где удаляющиеся спины родителей были бы самым редким для меня зрелищем.

Да, за такое счастье пришлось бы платить жизнью в несовершенном мире и множеством горестей. Но порой мелькает крамольная мысль: а может, потому и случается до сих пор у землян все то ужасное, в качестве противовеса безусловной любви к своим близким? Может, потому и нет всего этого у нибирийцев: им просто недоступна эта всепоглощающая любовь? Вот и нет у нас этих кошмаров, потому что нет страсти и безусловного инстинкта любви. Однако для меня лучше несовершенный мир с любовью, чем совершенный – но без такой вот любви.

И я прекрасно знаю, что такие семьи на Земле, увы, не все. Есть те, где не любят собственных детей, и эти несчастные малыши сочли бы, что мои родители куда как лучше, чем их собственные. Есть те, где отцы, даже если номинально присутствуют в семье, равнодушны к своему чаду. Есть те, где кого-то из родителей просто нет – совсем или в этой вот ячейке общества. Но я бы сыграл в такую американскую рулетку, где всегда есть шанс стать центром маленькой семейной Вселенной…

Увы! Нам не дано выбирать, где и у кого родиться. Так любил говорить Нестор. Надо с благодарностью принимать все, что у тебя есть. Однако смирение, которое у многих народов считается добродетелью, мне мало было знакомо. А вот стремление к счастью, к любви, присутствовало всегда. Но не всем дается то, чего хочется.

Тем не менее, мое детство, несмотря на отсутствие родителей и присутствие энциклопедий, сложно было назвать несчастным. Дедушка и бабушка действительно души во мне не чаяли. А еще, вероятно, чувствовали, как мне не хватает дорогих людей и старались это компенсировать. Именно дед стал самым близким для меня человеком, не считая Лилии, конечно.

Однако это я сейчас понимаю, по прошествии многих лет, когда могу оценивать свою жизнь с позиции взрослого разумного человека. В детстве я мало склонен был что-то анализировать. Мне не до того было: я выживал в этом огромном, непонятном и враждебном мире. Да-да, и идеальный мир может быть враждебным. Во всяком случае для того, кто оказался слишком для него неправильным.

Мне нелегко приходилось. От родителей я не получал той степени любви, в которой нуждался. Дед не мог до конца компенсировать ее недостаток. Взрослые окружающие постоянно говорили, что я должен делать и ощущать, тем самым подтверждая мысль о моей неправильности – ведь я чувствовал и хотел совершенно другого! А мои сверстники не давали спокойно вздохнуть.

Неправильный и странный мальчик, тихий и отказывающийся участвовать в их веселых забавах, всегда привлекал внимание. Если бы дело происходило на Земле, другие дети пару раз отлупили бы меня за мои странности и потом просто забыли бы о существовании неправильного Париса. Но мы же, повторюсь, высокоразвитая, мать ее, раса!

Поэтому мои сверстники, воспитанные толерантными и добрыми родителями, проявляли сочувствие и участие, о котором я их не просил. Они постоянно лезли ко мне со своими играми, со своей дружбой, пытались меня растормошить. Это я сейчас понимаю истинные мотивы их действий. А тогда мне казалось, что они надо мной издеваются. Не хотят оставить в покое непонятное диковинное создание и потому постоянно его достают.