Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917

Часа полтора ничего не происходило, только внутри кабинетов расцветала полноценная, насыщенная жизнь. «А-а-а, хоть убейте, суки, ничего не скажу!..» Секунд через двадцать тот же голос: «У-у-у, всё скажу, только не бейте!» А ещё чей-то смех, бубнёж радио и торопливая женская беседа на абсолютно неслужебные темы.

Как известно, самое тяжкое – ждать и догонять… Особенно если после слов «ну вот, дождался» добавляют что-нибудь нецензурное. В Гришином случае добавка была трёхэтажной. «Хорошие знакомые» по госпиталю, умытые и переодевшиеся, выглядели свежо и энергично. Если бы не их красные, воспалённые глаза и синие носы, можно было бы подумать, что день для нашей родной милиции только начался. На самом деле начался он у Распутина – новый, непознанный и пугающий… Григорий это сразу понял, когда его руки пристегнули с обеих сторон к хорошо прикреплённой к полу табуретке.

– Видел я дерьмо, но в первый раз слышу, чтобы оно мне хамило, – процедил сквозь зубы вместо приветствия старший опер, заходя Распутину за спину.

– У тебя вагон здоровья? Так сейчас разгрузим, – уточнил перспективы Заваров, источая праведный гнев и похлопывая резиновой дубинкой по ладони.

В эту минуту Григорий полностью уверовал, что его похитили маньяки, и он судорожно вспоминал конспекты по психиатрии. Так, что там было?.. Не поддаваться на манипуляции. Не доверять. Не угрожать… Господи, как всё просто! Только что и как конкретно надо в такие минуты говорить?

– Что? – Заваров схватил его за подбородок и дёрнул вверх, видя, что Григорий, наклонив голову, непроизвольно шевелит губами. – Что ты хотел сказать?

– Будь добр, не трогай мои достоинства своими недостатками, – дёрнул головой курсант.

– Поумничать решил? – оскорбился младший опер.

– А для тебя то, что я говорю, кажется слишком умным? – вспылил Распутин и сразу же прикусил язык, понимая, что опять допустил ошибку.

– Заваров, проверь у гражданина подсоединение языка к мозгу. Нет ли где короткого замыкания? – лениво попросил старший опер, возясь с чем-то за спиной.

– Сей момент, – охотно отозвался младший, схватил со стола телефонный справочник и с размаху врезал Григорию по макушке.

Сгруппироваться Распутин не успел. Шейные позвонки хрустнули, вжимаясь друг в друга. Глаза заволокло красным, изображение поплыло, и курсант уже не сопротивлялся, когда ему надевали на распухшее лицо противогаз.

– Значит так, эскулап, – услышал он, как сквозь вату. – Ты сейчас быстро, но подробно рассказываешь, как и зачем ты убил генерала Миронова, подписываешь протокол и идёшь отдыхать от нашего общества, – шипел прямо в ухо старший опер. – А если нет, я тебя прямо здесь научу дышать через задницу. Какой вариант тебе больше импонирует? Если первый, просто кивни.

«Генерала убили…» – каким-то посторонним фоном прошла через Гришино сознание новая информация. Эмоций никаких не оставила. Во-первых, он ожидал чего-то подобного, а во-вторых, в голове огненным протуберанцем билось пламя паники и поиска выхода из создавшегося положения. Организм боролся за собственное существование и выдавал мысли цинично и односложно: «Генерал убит. Но не в этом трагедия. В данный момент плохо то, что подозреваемый – я. Или просто хотят грохнуть, чтобы на меня всё списать. Им нужна информация. Нужно предоставить её, и тогда есть шанс слезть живым с этой треклятой табуретки. Признание? Да и хрен с ним, важнее решить проблему здесь и сейчас».

Распутин закивал так решительно, что у старшего из рук вырвался хобот противогаза.

– Ну вот, – удовлетворённо хмыкнул голос у уха, – ты же хороший мальчик. Только непонятно, зачем притворяешься дебилом.

Резиновая маска противогаза нехотя сползла с лица, и мгновенно вспотевший под ней курсант начал говорить, предполагая, что только это спасёт его от продолжения «веселья». Торопливо, сбиваясь и возвращаясь, пересказал все события этого дня, зачем-то долго вспоминал номер записи в журнале кастелянши, постарался по минутам вспомнить всё время, проведённое с генералом, и даже количество проигранных шахматных партий…

Старший с непонятной улыбкой ходил всё это время перед Григорием, крутил рукой хобот противогаза, кивал, морщился в отдельным местах и наконец не выдержал:

– Ты из принципа игнорируешь здравый смысл или у тебя к нему личная неприязнь? Я интересуюсь конкретными фактами, а ты что тут несёшь? С блеском ответил на все вопросы, которые тебе НЕ задавали! Короче, Склифосовский! Давай по существу. Нас интересуют тип яда и тот, кто тебе его передал.

– Понимаете, – Распутин старательно таращил глаза и одновременно хмурился, чтобы быть более убедительным, – дело в том, что тип яда не определить, даже подержав его в руках, а передать можно способом, который исключает знакомство с контрагентом. Вот, например…

– Как много интересного ты говоришь, и как жаль, что меня это мало интересует. Повторяю, нам нужны фамилия заказчика и поставщика яда, описание самого процесса отравления. Вот смотри: на столе – постановление и определение об избрании меры пресечения в двух экземплярах. В одном – арест, в другом – подписка. И сейчас всё зависит только от тебя. Если подписываешь чистосердечное, в силе останется второе. Если продолжишь юродствовать – первое. Одним словом, признавайся – или в тюрьму. Пятнадцать минут на размышление.

Опера вышли из кабинета, а Распутин остался наедине с ощущением полной нереальности происходящего, как будто продолжался и никак не кончался утренний сон. Казалось, стоит посильнее напрячься, и он опять придёт в себя в своей съёмной холостяцкой берлоге на окраине Санкт-Петербурга.

Два полушария мозга яростно спорили между собой за право поиска выхода из создавшегося положения.

«Да что ты! – возмущалось правое полушарие. – Такого быть не может, потому что не может быть никогда! Не попадают обычные, заурядные граждане, ведущие откровенно овощной образ жизни, в такие переделки, не сидят, прикованные к табуретке, и не стоит перед ними выбор между „хреново“ и „очень хреново“. Раз ты ничего не совершал, то тебя не могут просто так взять и посадить, попутно надругавшись над здравым смыслом и правами человека, про которые сегодня трещат из каждого утюга».

«Алё, гараж! – возвращало пас левое, логическое. – Ты сидишь тут, а не в кафе и не в кино, смотришь не на раскрытый роман Стивенсона или американский боевик, а на бумажки, где корявым почерком под пугающей шапкой „Постановление о мерах по обеспечению…“ написана твоя фамилия!»

«Менты! Суки! Волки позорные!» – процитировала эмоция знаменитый телесериал. «Следует понимать особенность профессии, – спокойно возразила логика. – Оперативники – это неплохие люди, просто, как и подавляющее большинство других людей вокруг нас, они равнодушные. В силу этого им глубоко плевать на то, что будет с человеком за пределами их полномочий и обязанностей…»

«Чёрт! Чёрт! – не успокаивалась эмоция. – Почему у нас не как в Америке, где нормальные человеческие полицейские, такие как Брюс Уиллис…» – «Разница в менталитете, – вздыхала логика. – Одни и те же вводные – разный результат. Вот тема: банда пытается ограбить некий объект, но встречает неожиданный отпор от человека, которого в этом месте быть не должно. В Голливуде получился „Крепкий орешек“, а у нас – „Операция «Ы»“…»

– Ну что, студент, подумал над своим поведением? Будем сотрудничать? – вырвал Григория из размышлизмов скрипучий, ехидный голос Заварова. – Давай я расскажу тебе одну историю, после которой ты станешь полным идиотом. Хотя нет, вижу, ты эту историю уже слышал…

Распутин потом признавался сам себе, что, если бы вошёл старший и сказал что-нибудь нейтральное, он бы кивнул, подписал требуемую бумагу, и потом… Да бог его знает, что там было бы потом. Но первым припёрся этот гнус и с порога макнул в грязь.

Эмоциональное полушарие воспламенилось, затрещало, как новогодняя петарда, и выдало через речевой аппарат в обход мыслительного:

– Ты напоминаешь мне океан, Заваров. Меня уже начинает от тебя тошнить.

– Слышь, студент, – подоспел старший, – отговорка, как дырка в заднице, есть у каждого. Так что давай закругляйся с программой «Вокруг смеха». Сотрудничать будешь?

– Даже не знаю, чем вам помочь. Хотите, сдам пустые бутылки?

«Ой, Гриша, ну ты и дура-а-ак», – пискнула логика и отключилась.

Заваров остановился, покачал головой и даже присвистнул.

– Не думал, студент, что тебя так прельщает карьера неопознанного трупа… Ну что ж, приступим…

Остальное время для Григория прошло чрезвычайно однообразно. Удары телефонной книгой по макушке перемежались с предложениями, «от которых нельзя отказаться», а неимоверно длинные секунды без кислорода из-за пережатого шланга противогаза заканчивались комментариями старшего, фамилию которого он так и не узнал.

– Даже судьба делает ошибки. Одна из них – ты, студент.

Эмоции на фоне кислородного голодания мозга бушевали и переливались всеми цветами радуги, разбудив какие-то мазохистские наклонности организма, и Распутин с нетерпением ждал, когда же его бессмертная душа покинет, наконец, почти распятое бренное тело и вознесётся в рай, как и обещал в последнем сне Миронов.

Когда во время розовой вспышки от очередной встречи с телефонным справочником Григорий увидел глаза генерала, то не испугался и не удивился, а даже обрадовался.

– Артём Аркадьевич, наконец-то!

– Ты куда это собрался, щенок?

Голос Миронова прогремел в голове, будто раскат грома, вытесняя все остальные звуки и ощущения.

– Ну как же… Вы же сами…

– Ты что, недотёпа, действительно думаешь, что человек приходит на этот свет только для того, чтобы помереть? И с чего ты решил, что это мучения? Это просто шутка жизни, проверка на вшивость. А ты сразу пропуск в рай захотел…

– Артём Аркадьевич, я же…

– Иди и служи! Живи и спасай тех, кто хочет жить, кто нуждается в твоей помощи. Не тебе решать, когда ты настрадаешься достаточно… Кстати, знаешь, что такое апперкот? Просто ты сейчас в шаге от этого великого познания…

Внутри головы будто взорвалась световая граната, всё погрузилось в темноту, и только голос старшего оперуполномоченного скользил по барабанным перепонкам, как гвоздь по стеклу:

– Ты что, убил его, кусок урода?!

– Так, товарищ майор, я думал, что он привык уже, что я сверху шмаляю, и решил на противоходе… У него башка деревянная!

– Это ты, Заваров, деревянный! Причём полностью! Нет, Заваров, не выйдет из тебя толка. Твоё место в ППС или ОМОНе. Давай, отстегивай, реанимируй! Не хватало нам ещё ЧП прямо в оперчасти…

Очнулся Распутин в камере, где, кроме него, не было даже мышей и тараканов. Не успел он толком прийти в себя, собрать в кучку пёстрые мысли, высыпающиеся из растерзанной головы, как за ним снова пришли.

…Вперёд. По сторонам не глядеть. Не оглядываться. Молчать.

Через пару минут дошли до толстой, зелёной, местами облупленной решетчатой двери. За ней находился тощий милиционер в мятой форме, в кителе на размер больше, чем нужно. Из воротника, словно карандаш из стакана, торчала давно не мытая шея. Усы на лице были близнецами чапаевских, но выглядели нелепо, словно он взял их на время поносить.

Тощий открыл дверь, сержант расписался в журнале и подтолкнул Григория на выход. «Словно вещь сдали на базаре, – подумал Распутин. – Да, я для них просто вещь, только ходячая, и что будет со мной дальше, никому не интересно».

Дверь со скрипом открылась, и курсант боковым зрением увидел сидящего сбоку спиной к двери армейского капитана. Эти плечи и руки он мог бы узнать даже при лунном свете.

– Ну вот, товарищ военный прокурор, – наигранно бодро, с неестественной улыбкой на лице прозвенел сидевший напротив него старший опер, – возвращаем вашего подопечного, как видите, в целости и сохранности. Вернули бы раньше, но ни документов, ни даже желания сообщить о себе он не имел. Поэтому пришлось до выяснения, так сказать…

– Да-да… – Сарказм капитана был настолько узнаваемым, что Григорий невольно улыбнулся. – А синяк на скуле – это, видимо, от поцелуя дежурного?

– Так и было, – честно вытаращил глаза старший опер. – Так брать будете? Или оформляем возврат товара в связи с неудовлетворительным качеством?

– Забирать будем по-любому. Заверните, пожалуйста, – закончил разговор капитан, повернулся к курсанту и коротко ему подмигнул.

– Почему военный прокурор? – изумлённо прошептал Распутин, когда они выходили из отделения.

– Заткнись и лучше молись, Айболит, – прошипел на него Ежов, – чтобы этот вопрос не задала наша доблестная милиция.

Двери «бобика» с шумом захлопнулись, командир повернулся к Распутину с переднего сиденья и впервые за всё время улыбнулся.

– Отлично выглядишь! Бухал вчера?

Глава 9

Ледниковый период

Григорию снился сон, будто едет он по своему проверенному маршруту в госпиталь на станцию «Ломоносовская», но вдруг с ужасом осознает, что находится не в питерском, а в московском метро, и вокруг него московские пассажиры подземки, незримо отличающиеся от питерских какими-то особыми чертами, говором, поведением. На сиденье притулился алкаш с испитым лицом, встреченный недавно в милиции. Он тыкался сонным носом в горожан, коротающих поездку в утренних разговорах. Все так плотно заняты своими делами, что никто не реагирует на попытки курсанта узнать, что за наваждение такое и почему вдруг он оказался в столице нашей Родины.

«Э-э-э, товарищи! Мне выйти надо», – пытается протолкнуться Распутин через спрессованные тела. Но пассажиры, забившись в вагон, как селедки в банку, даже не думают расступиться. А на окнах вагонов – решётки, такие же, как в изоляторе временного содержания.

«Конечная. Освободите, пожалуйста, вагоны», – громовым голосом раздаётся бас из динамика. Алкаш поднимает руки и кричит: «Вагоны! Вы свободны!»

Распутин вскакивает на ноги в тесном уазике, утыкается головой в брезентовый верх и просыпается…

– Ну ты и здоров спать, Айболит, – удивлённо протянул Ежов, когда Распутин продрал глаза и вернулся из мира снов. – Перекусить хочешь?

Вместе с пробуждением вернулась головная боль. Попытка мотнуть головой вызвала такой приступ тошноты, что Григорий еле успел покинуть транспортное средство.

Ежов тоже вышел из машины, не спеша закурил, внимательно посмотрел на курсанта, пугающего окружающую среду своим рыком.

– Тебя бы, по-хорошему, к доктору надо. Но это, уж прости, только в расположении. Заодно отметим досрочное присвоение очередного воинского звания.

Только тут Распутин заметил накинутый на свои плечи новенький офицерский бушлат с лейтенантскими звёздочками.

– Откуда?

– По наследству.

– А хозяин?

– С документами Григория Распутина переходит латвийскую границу вблизи Алуксне. А тебя теперь зовут Георгий Ефимович Новых, на пару лет старше тебя самого, а всё остальное очень даже похоже: образование Рижского медицинского института, опыт работы на скорой помощи, только не в Питере, а в Риге, естественно. Покинул страну вместе с российскими войсками, околачивался в Выборге, пока не поддался на мои уговоры поехать служить в Дагестан.

– Куда?

– На Кавказ, как Лермонтов. Для тебя это сейчас самый хороший вариант. Пока мы не разобрались со всем этим дерьмом, лучше держаться подальше от обеих столиц.

Григорий поднял глаза и увидел вместо привычных придорожных лесов белые поля до самого горизонта, разрываемые росчерками жидких перелесков.

– Где мы?

– Елец. Сейчас приведём тебя в порядок и дальше рванём. Ехать нам долго, хватит времени поговорить…

– Поменять местами двух человек – это вам не карты передёрнуть… Столько всякой документации в личных делах…

– Кстати, не так много, как тебе кажется. Вы даже по росту схожи.

Распутин сделал несколько шагов в поле, нашёл островок чистого снега, с удовольствием погрузил в него разгорячённое опухшее лицо, синие руки и с наслаждением почувствовал, как с лёгким покалыванием уходит вглубь, отступает постоянная ноющая боль.

– Да, досталось тебе, – сочувственно протянул сзади Ежов.

– Менты, суки, ненавижу, – буркнул в ответ Распутин, поднял глаза и осёкся, глядя, как окаменело лицо командира.

– Ты вот что, Айболит, – процедил Лёха сквозь зубы, – не обобщай, да не обобщён будешь! В МВД, как и у нас, работают люди РАЗНЫЕ. Я знаю в Питере своего тезку, Чумаченко, его бандота Чумой кличет. Так вот, он один стоит того, чтобы ко всей милиции с уважением относились. Дерьма в органах много, кто ж спорит, да только подвиг тех ребят из ментовки, кто не скурвился и прямо сейчас идёт под пули и на ножи, в десять раз значимей от этого. А конюшни авгиевы мы почистим, дай срок… Вместе с Лёхой Чумаченко и с такими, как ты, если только быковать не вздумаешь и обидки свои пестовать…[10]

– Прости, командир, – на секунду застыв, опустил голову Григорий, – не подумал, виноват…

– Два наряда вне очереди, – уже добродушно закончил Ежов. – Садись, поехали. Мне тебе ещё многое надо рассказать.

* * *

После вывода войск из Афганистана, намыкавшись по Азии и Закавказью, поучаствовав в спасении мирных жителей от погромов в Таджикистане и Азербайджане, беспокойный Ежов попал на очень своеобразные экспериментальные курсы повышения квалификации, подготовленные и проводимые лично генералом Мироновым только для добровольцев. Как раз во время этого процесса Лёху застал развал СССР, а вместе с ним – прекращение всего финансирования и снабжения.

И вот тут Артём Аркадьевич показал класс настоящего лидерства, заявив на общем собрании преподавателей и слушателей:

– Да! Снабжение у нас отобрали, финансирование прекратили, но ведь и контроль ослабили! Теперь мы можем себе позволить рассказывать вам даже то, что раньше высшим политическим руководством считалось ненужным и несвоевременным. Короче, минус цензура! А обеспечение? Пусть это будет вашей внеплановой курсовой работой. Прошу в трёхдневный срок свои соображения (по-новому – бизнес-планы) положить на стол руководителям групп!

Жизнь продолжилась! К плановым занятиям добавились дополнительные практические – по добыванию средств к существованию. Велись они тоже строго упорядоченно, в соответствии с графиком дежурств.

В 1991 году, когда многое стало можно и расцвела коммерция, а вместе с ней ярко проявились желающие подоить нарождающийся бизнес, купля-продажа чего-либо ценного превратилась в занимательный квест. Надо было извернуться так, чтобы не попасть на мошенников, получить деньги полностью, остаться живым, а потом ещё добраться с полученной суммой до безопасного места.

Летучие группы генерала Миронова как раз и нацелились на обеспечение минимальной безопасности процесса. Первыми клиентами стали такие же, как они, военнослужащие, выводимые из Европы в чистое поле и продававшие на новом месте работы всё, что успели нажить непосильным трудом в группах советских войск за рубежом, в первую очередь – машины.

Очередного такого продавца, направляющегося на авторынок Питера, сопровождала группа Лёхи. Компания отправилась на двух автомобилях, чтобы после совершения сакрального акта продажи одного транспортного средства по-быстрому вернуться в пункт постоянной дислокации на другом. Цену за свой подержанный опелёк продавец не заламывал, поэтому покупатель в городе на Неве нашелся быстро. Продукция немецкого автопрома, к взаимовыгодному удовольствию, была обменяна на денежный эквивалент. Продавца, прямо там же, буквально на ходу, ударно отметившего сделку, ребята загрузили в свою модную тогда «девятку» и направились «нах хаузе».

Уже за пределами Питера, на трассе, группу Ежова догнала пара таких же «жигулей» и стала брать в клещи, вынуждая к остановке. Скорее всего, продавца выследили и вели с самого рынка. К удивлению преследователей, машина потенциальных жертв умело вывернулась и съехала с трассы в лес, на грунтовку. Разбойнички уже потирали руки в предвкушении лёгкой добычи, ведь «лохи педальные» сами выбрали удобное место для расправы.

Гопники обнаружили ВАЗ, стоящий в тупике лесной дороги, вышли из автомобилей и не спеша направились к цели, угрожающе помахивая битами и цепями и демонстрируя, что это не единственный их арсенал. Жаль, не было в то время мобильников с фотокамерами, чтобы запечатлеть процесс превращения охотников в дичь. Когда гопники услышали за спинами клацанье автоматных затворов и угрожающее «Стоять! Стрелять буду! Мордой в землю!», то даже сразу не поверили. Руки дёрнулись к волынам, за пазуху. Но грохот автоматных очередей, одна из которых пропахала землю у ног, а вторая прочирикала над головами, убедил неудачливых грабителей в том, что они не «нормальные правильные пацаны», а лузеры.

Парни из группы Лёхи все с крепкими нервами, за плечами у каждого – хорошая практика в Афгане. Не доезжая до тупика, двое с оружием десантировались на ходу из машины и устроили классическую засаду в кустарнике. Ежов с продавцом остались в тачке как приманка. В итоге с двух бандитских «боевых колесниц» было снято всё мало-мальски ценное, что поместилось в багажник. Магнитолы, какая-то «моднявая» обвеска, генераторы, помпы. Разборкой под неусыпным контролем Ежова занимались сами хозяева машин. Даже в багажник на крыше положили комплект хорошей резины на литых дисках.

К сожалению, при перегрузке никто не обратил внимания на армейский ЗИП-комплект в багажнике гопников. Его приняли за простой ящик для инструментов, закинули к себе «до кучи». Бандосов раздели до трусов, красиво сложили одежду, полили бензином и устроили прощальный костёр. Бить никого не стали.

А когда дома начали разбирать трофеи, вскрыли упомянутый ЗИП и обалдели. Аккуратно упакованный, в ящике хранился запасной блок к ЗАС[11] гарантированной стойкости «Рубин». Такие стояли на узлах связи, начиная со штаба армии и выше.

Запахло основной работой генерала Миронова. На него свалились сразу две проблемы. Первая – как доложить наверх о находке и как объяснить попадание в руки офицеров учебного центра хреновины, к которой подпускали далеко не всех служащих правительственной связи? Вторая – откуда у рядовых гопников такой специфический прибор? Его не продашь на блошином рынке, но зато определённые разведслужбы некоторых государств отвалят за него хорошее количество звонкой, свободно конвертируемой валюты. Гопники, работающие на ЦРУ и МИ-6, – это перебор. Значит, за их спинами есть кто-то ещё…

Немного поразмыслив над сложившейся щекотливой ситуацией, Артём Аркадьевич собрал группу особо доверенных лиц и поставил задачу – найти источник, пока источник не нашёл их сам. В средствах не лимитировал, зато сильно ограничил во времени. И началась гонка по вертикали.

Потерпевших гопников так и не нашли. Друзья, родственники твердили в один голос, что после той неудачной погони они как в воду канули. Начали искать тех, с кем они встречались последнее время, проверять знакомых. Очень помогала в этом военная прокуратура, представленная в учебном центре сразу четырьмя «мушкетёрами». Самоуправство и самодеятельность с их стороны, конечно, были дикими, ходили ребята под статьёй, но они единственные, кто мог шерстить население, оправдывая это поиском дезертиров и уклонистов.

Под этой легендой и работали, пока не поняли, что кто-то умелый, имеющий доступ к оперативной информации, опережает их на один шаг, быстро и безжалостно обрубая ниточки, в том числе с помощью милиции. Последняя капля – неожиданный отзыв всех военных прокуроров из центра на основное место службы.

Стало ясно, что их инкогнито раскрыто. Нужен был нестандартный, сильный ход, и Артём Аркадьевич изобрёл его буквально на коленке.

– Товарищи офицеры! – заявил он на своём последнем совещании с группой добровольцев. – Уверен, что противник хорошо знает, кто идёт по следу. Если будем продолжать действовать по шаблону, враг нанесёт удар, от которого не оправимся. Будем работать на опережение. Нам известны номера пейджеров, куда наши «подопечные» отсылали информацию. О том, что они у нас в руках, наш «клиент» ещё не знает. Предлагаю по всем известным номерам одновременно отправить одно и то же сообщение: «Миронов в курсе наших дел, мы сваливаем» – и внимательно отследить, кто подастся в бега, а кто попробует опять обрубить концы…

– На живца решил, – догадался Распутин. – И как же его выманили?

– Тоже на живца, – вздохнул Ежов. – Сообщили, что внук в аварию попал и надо срочно вмешаться, чтобы виноватым не сделали. У Аркадьевича, с его дедовской привязанностью, чекистская чуйка и не сработала.

– А в госпитале как же? Кто его?

– Тут начинается самая большая загадка. Кроме тебя, сиделки и двух известных тебе гостей, к Миронову никто в тот вечер не заходил. Он ни с кем не общался. Никто ничего ему не передавал. Следов проникновения в палату не обнаружено… И всё равно отравлен…

– Виски? Закуска?

– И то и другое с удовольствием и без всяких последствий смела дежурная смена. Кроме того, этот же виски пил с Мироновым его ученик и наш главный подозреваемый…