Полная версия
Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Такая перспектива явно грозила Юрке. Хоть он и забаррикадировался в рафике, эта «крепость» могла пасть в любую секунду, как только бандота начнёт бить стекла. Те, однако, не торопились переходить к силовой части, ржали, наслаждались моментом, наблюдая за растерянной Юркиной физиономией, и сально шутили насчёт его будущего.
– А ну-ка, Алиночка, давай мне сумку, а сама быстро к лифту, закрой глаза, зажми руками уши и открой рот…
– Но, Григорий Иванович…
– Выполнять, дура! – шикнул на растерянную девчонку Распутин, доставая из сумки свой НЗ – две гранаты «Заря-2» и перцовый баллончик.
Гопники на шлепок гранаты об асфальт отреагировали так, как и положено откосившим от армии: уставились на лежащую на земле чёрно-белую хреновину и даже нагнулись, чтобы лучше её рассмотреть, поэтому последующие, самые интересные минуты своей жизни они пропустили. На свежем воздухе грохнуло неожиданно тихо, но вспышка была настолько сильной, что у некоторых особо впечатлительных граждан произошла непроизвольная дефекация. В числе «некоторых» оказался и Юрка, не ожидавший такой подлянки от шефа.
Этих минут Распутину хватило, чтобы помочь впасть в забытьё самым устойчивым, проколоть шины на «девятках», затолкать в рафик визжащую Алину, сдёрнуть с водительского кресла плохо пахнущего Юрку, объехать продриставшуюся кучу-малу любителей турецкого пошива и свалить, наконец, из гостеприимного двора, предаваясь мрачным размышлениям по поводу происшествия.
«Теперь, суки, точно найдут!» – колотилась в голове тоскливая мысль. На милицию надежды – ноль. Она сама боялась или была в доле. Значит, надо скрывать следы. Первым делом – спрятать машину, а потом думать, как жить дальше.
– Юра! Ты говорил, у тебя есть жестянщик от Бога!
– Ну да, говорил… – Юркин голос из салона звучал с изрядной долей удивления. – А что?
– В официальном сервисе или сам по себе?
– Да куда ему в официальные с его запоями! В гараже ваяет.
– Ну тогда я ему подгоню работёнку, – усмехнулся Распутин и направил рафик к ближайшему посту милиции, перегородившему дорогу бетонными блоками. – Завтра съездишь на автобазу, скажешь, что поцарапал, побожишься, что всё восстановишь за свой счёт. И прекрати там сопеть. Лучше быть засранцем, чем покойником.
* * *– Да-а-а, неаккуратно получилось, – протянул сильно помятый гаишник, разглядывая рваный шрам на железном теле скорой помощи, протянувшийся вдоль всего борта. – Оформлять-то будем?
– Да кому нужны эти бумажки? Всё равно за свой счёт ремонтировать, – вздохнул Распутин, укрывая курткой хлюпающую Алину. – Слышь, командир, медсестричку нашу до дома добрось, а то ночь уже…
– Сделаем, док, – кивнул командир экипажа. – Мы что ж, без понятия разве? Сами такие…
– Всё, Алина, дуй в машину к стражам закона. Приедешь домой, чаю с малиной, аспирин – и в постель. А завтра – заявление «по собственному» и в стационар, если сердце просит практики.
– Григорий Иванович, – всхлипнул начинающий медик, – да что ж это творится? Будто война какая…
– А это и есть война, без всяких дураков, – зло сплюнул Григорий. – Только необъявленная…
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКАСмешно сегодня читать умиляющиеся рассуждения о том, какой доброй была советская молодёжь. «Я очень хорошо знаю нашу молодёжь. Я регулярно смотрю телевизор», – гордо заявила Агнесса Ивановна из фильма «Курьер». Юмор этой сцены сегодня не ясен. А тогда он был понятен любому. Советское телевидение и реальная молодёжь существовали в параллельных вселенных.
«Братки 90-х» появились не на пустом месте. Питательная среда для них была сформирована ещё в 70-х. Официальная власть, недалекая и косноязычная, своей фальшивой, приторной и притворной говорильней про добро и человеколюбие, своей ложью про «коммунизм уже вот завтра» сформировала поколение тех, кто ненавидел само слово «гуманизм». Дело оставалось только за малым – дать этим молодёжным группам идею, что бить морды друг другу нужно не просто так, а за бабло. И понеслось…
В конце 80-х и начале 90-х ТВ пропагандировало всё. Появились сериалы, якобы повествующие о проблемах молодежи, а на самом деле разъясняющие, что такое наркотики, как их находить и употреблять.
Особенно врезался в память эфир передачи «До 16 и старше» и аналогичной программы для тинейджеров, где показывали: вот это – баян и ложка над огнём, его колоть сюда, но это очень плохо, это «фу», ребята, так никогда не делайте. А это травка, ее раскуривают вот так вот, но это ай-яй-яй, негодяи-наркоманы, «фу» на них. Драгдилер обычно выглядит вот так, но вы к нему никогда не подходите.
Надо ли говорить, что после таких передач маховик наркоторговли и наркомании так закрутился, что затормозить его смогли в лучшем случае к середине нулевых.
Глава 7
Январь 1994-го. Взгляд в бездну
Что такое три месяца для истории? Сполох звёзд на небе, миг, рябь на воде мироздания. И как многое может поменяться! Новый, 1994 год Россия встретила совсем другой страной. Октябрь 1993-го кровью смыл последние иллюзии августа 1991-го.
Всё непотребство после распада СССР воспринималось населением как временные трудности. Лишь самые проницательные мрачнели и уходили в себя, обсуждая перспективы шестой части света. Прозреть помогли танки в центре Москвы, ведущие огонь по Белому дому. Шок от расстрела собственного парламента вылился в чёткое понимание: букетно-конфетный период между новой властью и старым народом закончился, и в этом «дивном мире неограниченных возможностей» никто никого жалеть не собирается. Будет выгодно – переедут гусеницами под улюлюканье и аплодисменты карманных средств массовой дезинформации, под похлопывание «западных партнёров» по плечу – «Гут-гут, карашо!».
Октябрь 1993-го вернул граждан РФ к привычному советскому состоянию: власть и её подданные существуют отдельно, каждый сам по себе. Тихий саботаж и эмиграция – внутренняя и внешняя – росли стахановскими темпами. Свежие анекдоты про «всю королевскую рать» становились чёрными и злыми. В коридорах власти, её прихожих и туалетах их не слышали и не понимали. Вождям было недосуг. Они хмуро пилили… Эта едкая реплика в ходу с того давнего времени.
Высмеивалось всё новое, «буржуинское», включая кулинарные изыски. «Скажите, у вас есть дор блю?» – «А что это?» – «Это сыр с плесенью». – «Сыра нет. Есть сосиски дор блю и картошка дор блю. Брать будете?»
Но больше было законченной чернухи. Зима 1994 года… Вопрос Армянскому радио: «Что будет, когда зима кончится?» Ответ: «Президент обещал сфотографироваться… с оставшимися в живых».
Год 1994-й – пик смертности и яма рождаемости. Апофеоз геноцида населения СССР невоенными средствами.
Первого февраля началась продажа акций финансовой пирамиды Сергея Мавроди. В первую половину года в стране из любого утюга можно было услышать рекламу АО «МММ». Главный герой рекламных роликов Лёня Голубков стал человеком года, на целых десять баллов опередив в этом рейтинге президента России Бориса Ельцина.
В конце июля наступил крах. Миллионы «не халявщиков, а партнёров» остались с носом. Кто-то без квартир. Большинство – с долгами. Депрессии, разрушенные семьи, самоубийства… «Гут-гут, карашо!» – аплодировал коллективный Запад.
В 1994-м окончательно сформировалось понятие «новых русских», полукриминальных нуворишей в малиновых пиджаках. Именно у них самых первых появились мобильные телефоны и крутейшие, похожие на мавзолеи памятники. Жили новые хозяева России хорошо, но быстро. Это про них зло шутили непричастные к раздербану страны граждане: «А нам кажется, что это всё вы купили на народные деньги!» – «Да ты гонишь! Откуда такие деньги у народа?!» – «Йа-йа! – подтверждали „наши западные партнёры“. – Натюрлих!»
Народ к тому времени уже ощипали двумя денежными реформами! А к закромам Родины, чавкая и давясь, припала партийная и хозяйственная номенклатура. Партаппарат, бортанув пролетариат раскормленным задом, при попытке приватизировать «нажитое непосильным трудом» был очень быстро оттёрт на обочину жизни более физиологичным и бесцеремонным криминалом.
Позже совпартдеятели, обнаружив в кармане кукиш, опомнятся, начнут, размазывая сопли по лицу, причитать про славное советское время, которое «мы потеряли». В 1994-м никаких причитаний не было. Секретари горкомов наперегонки с «красными директорами» и министрами делили наследие «проклятого совка», вырывали друг у друга куски пожирнее, осваивая тюремные навыки «развода» и «кидка». Временщики и мародёры планомерно добивали остатки страны, сдавая дорогим «западным партнёрам» национальные позиции по любому вопросу. Российский министр иностранных дел за свою сговорчивость получил на Западе прозвище Мистер Йес – в противоположность своему советскому предшественнику Мистеру Ноу.
Вместо разогнанного и расстрелянного Верховного Совета в 1994-м в Москве начала заседать бесправная Госдума и послушный Совет Федерации. Зато творческая интеллигенция наслаждалась небывалой свободой! Своеобразным сертификатом того, что наконец «демократия восторжествовала», явилось возвращение в Россию живого классика. В мае 1994 года посредственный писатель и талантливый лжец Александр Солженицын с супругой Натальей Светловой спустились по трапу самолёта в аэропорту Магадана после двадцатилетнего проживания за границей. Этот хрен с бугра написал графоманское эссе «Как нам обустроить Россию?», читая которое морщились даже самые преданные фанаты и сочувствующие.
В «чёрный четверг», 11 октября 1994 года, рухнет в преисподнюю курс рубля к доллару, 18 ноября Верховная рада Украины отменит декларацию о суверенитете Крыма, и в конце года весь пафос бестолковой, но хотя бы формально мирной жизни «новой, демократической России» разобьётся о начавшуюся Первую чеченскую войну.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКАЗа 1994 г. общий коэффициент смертности увеличился на 8 %, достигнув уровня 15,6 в расчёте на 1000 жителей. До 1989 г. он снижался, достигнув своего минимума (10,7). Но уже в 1990 г. он составил 11,2, в 1991 г. – 11,4, в 1992 г. – 12,2, а в 1993 г. – 14,4. В 1994 г. естественная убыль составила 920,2 тыс. чел., средняя продолжительность жизни равнялась 64,07 лет. Причём 2/3 естественной убыли населения приходится на центральные районы: половина – на Москву и Московскую область, а также Санкт-Петербург и Ленинградскую область. Наиболее стремительно смертность росла среди мужчин самого экономически активного возраста – 39–50 лет.
Эмиграция из России в страны дальнего зарубежья продолжалась с неизменной интенсивностью после либерализации процедуры выезда в 1986 г. Но если за 1993 г. страну покинуло 116 тыс. чел., то уже в первом полугодии 1994 г. этот показатель был удвоен.
9,4 млн человек – это те прямые потери населения, которые понесла Россия в 1992–2001 гг., не считая дальнейших обусловленных этим потерь в будущем, вызванных ухудшением структуры населения. То есть либеральные реформы стоили России почти 10 млн жизней.
* * *В январе 1994-го студенту последнего курса военно-медицинской академии Григорию Распутину всё это было неведомо. Он спешил по скрипучему зимнему снежку на дежурство в госпиталь ветеранов, радостно вдыхая полной грудью колючий морозный воздух. Приключения на скорой помощи и конфликт с криминалом уже забылись, хотя пришлось срочно увольняться и менять квартиру. Но нет худа без добра. В госпитале Григорий получил возможность самой широкой медицинской практики и среди всей безнадёги девяностых нашёл дополнительную опору, чтобы не съехать с катушек.
Оглядываясь назад, полковник Распутин мог уверенно сказать, что пинок под зад и вкус к жизни, несмотря ни на что, он получил именно в этой «юдоли скорби и печали», во время тотальной разрухи и развала всего, до чего смогли дотянуться шаловливые ручки новодемократов. Григорий помнил, как в 1992 году, когда проблемы и беды валились на него одна за другой, он, потухший, разуверившийся, потерявший надежду, мрачно раскуривая сигарету, стоял в загаженном ленинградском дворике и размышлял об уходе из профессии туда, где есть хоть какая-то перспектива – в рэкетиры, в банкиры или ещё куда-нибудь, где можно заработать на хлеб с маслом.
Вдруг сзади раздался пронзительный звук песни «Идёт солдат по городу». Мимо проехал – нет, промчался! – инвалид-колясочник. На коленях он держал орущий магнитофон и букет цветов. «А солдат попьёт кваску, купит эскимо…» Коляска, лихо затормозив и сделав почти полицейский разворот, проскользнула в арку.
– Это Максим бабушку свою поехал поздравлять с Днём Победы!
Поглощённый происходящим, Григорий не сразу заметил пожилую соседку.
– Она войну медсестрой прошла, потом его растила, пока мать неизвестно где пропадала. А сейчас он о ней заботится. Хотя после Афгана и нелегко ему, но оптимизма не теряет.
Распутин стоял, поражённый увиденным и услышанным. В голове не укладывалось, как инвалид может ещё о ком-то заботиться, вместо того чтобы ждать помощи от других. А из парадного доносилось: «Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное, чтобы его далёкая любимая ждала…»
Эта случайная встреча уничтожила все коммерческие планы Григория, развернув его самого на сто восемьдесят градусов в направлении госпиталя для ветеранов войн и укрепив в нём намерение помогать таким пацанам, как Максим, а может, и самому подпитаться у них непреодолимой жаждой жизни. В лихую годину потрясающих людей родит земля русская, в назидание живущим и для укрепления духа приунывших.
И вот он, параллельно с учёбой, два года практикует на Народной улице, не переставая удивляться, сколько лётчиков Маресьевых, Талалихиных, Гастелло скромно и незаметно живёт среди простых смертных! Впрочем, незаметно – до поры до времени, пока не придёт та самая минута…
Вчера в ходе подготовки к операции Григорий увлечённо слушал байку военного моряка – капраза, как он сам называл своё звание, – про небывалый и, наверно, единственный случай атаки гражданским судном боевого корабля в мирное время.
В конце восьмидесятых, когда правящая (ещё советская, но уже горбачёвская) элита демонстративно забила болт на военных, пошли они на новейшем атомном подводном ракетоносце в испытательный поход. Случился с ними по военно-морским и всем прочим понятиям неслыханный конфуз – затухли оба реактора, и АПЛ с позором потеряла ход. Они продуваются, всплывают и встают в дрейф. Как говорится, всё, приплыли тапки к берегу…
Случаев подышать воздухом у подводников очень мало, потому что АПЛ никогда не должна быть обнаружена вероятным противником ввиду особой секретности, ну и вообще…
Первыми пришли корейцы, за ними – японцы. Американцы тоже не заставили себя долго ждать. Сначала прискакал эсминец, затем крейсер, а под занавес – целый линкор.
Наши совсем приуныли: опозорились среди всех супостатов НАТО! А наш надводный флот сопровождения где-то шляется.
Тут американский линкорный кэп, воодушевлённый горбачёвскими прогибами под Запад, делает контрольный в голову. Он, гад, взял и вывесил сигнальными флагами: «ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬСЯ». Прикололся над капитаном-подводником и всем советским флотом.
Капитан бросился в рубку к радио. «Где, где, я вас спрашиваю, наше уважаемое командование, вся наша поддержка, в конце концов?! SOS всем, кто рядом! Берут в полон, ироды!»
Ближайшим кораблём оказался рыболовецкий сейнер, такая малюсенькая посудинка, не в обиду рыбакам будь сказано, по сравнению с линкором – блоха. И это «насекомое» решительно направилось к кодле натовских кораблей всем своим шестнадцатиузловым ходом.
Первыми, обладая хорошей исторической памятью, стали сваливать корейцы и японцы. Они всё правильно поняли, потому что у русского сейнера висели сигнальные флаги «ИДУ НА ТАРАН». И этот маленький кораблик с пятнадцатью русскими мужиками и капитаном во главе попёр на линкор, на бандуру, о которую разбился бы, как яйцо. Только погромче. Линкор начал манёвр уклонения. Разошлись чудом. Сейнер ещё и погнался за ним. А не надо прикалываться над нашими!
– Злые языки потом говорили, – вздыхал капраз, – что линкор и «сопровождающие его лица» свалили вовсе не из-за крохотного судёнышка. Вражеские радары побледнели от количества поднятой по тревоге советской морской авиации. Но подводники видели то, что видели. Поэтому, когда сейнер, отогнав Седьмой флот США и его союзников от советской АПЛ, гордо шествовал мимо подводного крейсера, вся команда во главе с капитаном подлодки выстроилась на палубе, отдавая воинскую честь гражданскому кораблику.
Такие духоподъёмные истории реальных героев и были тем спасательным кругом, удержавшим Распутина на плаву среди безнадёги и безвременья, давая силы не спиться, не скурвиться, не сорваться в бездну и не только жить самому, но и помогать выживать другим.
* * *«Помочь выжить» – оптимистичные слова. Жаль, не всегда получалось. Распутин хорошо помнил самый драматичный день своей госпитальной службы, начавшийся, впрочем, вполне безмятежно и обыденно… Лекций в то утро не было, и сразу после тренировки, не успев даже позавтракать, курсант схватил сменку, скатился по лестнице и порысил к подземке.
Рядом с метро гуляла бабушка – божий одуванчик, хорошо, если ростом по плечо, дорожки песком посыпала. Вдруг к ней подошла девица и что-то спросила. Бабуля энергично ответила, размахивая своей тростью. «Убить такой клюкой – раз плюнуть», – подумал тогда Григорий. Девица, просветлев лицом, что-то передала старушке и радостно убежала в указанном направлении. Пожилая женщина, довольная, повернулась к курсанту лицом, а у неё на груди плакатик: «Справки по городу. 100 рублей».
«Вот так частное предпринимательство проникло в среду строителей коммунизма», – усмехнулся Распутин, спускаясь по бесконечному эскалатору.
Неправда, что русским ненавистен дух предпринимательства и индивидуализм. С этим в России как раз всё в порядке! Таких высоких качественных заборов больше нет нигде в мире, даже на погостах, где делить уже и нечего. На ста квадратных метрах покоится с десяток центнеров самых причудливых оградок. Желание обнести забором свой личный мир, спрятать его от окружающих – обратная сторона вынужденного коллективизма, без которого на суровых бескрайних отечественных просторах не выжить.
«Один в поле не воин», «Одна рука и в ладоши не бьёт», «Даже лес шумит дружнее, когда деревьев много» – это тоже всё наше. Мудрость, сформированная агрессивной внешней средой, выносящей безжалостные приговоры одиночкам. Нет, не мы такие, осознанно коллективные. Жизнь такая. Если где-то в Европе остановиться около сломавшейся машины заставляют привитые нормы вежливости, то в Сибири – обязательный к исполнению суровый закон выживания, уменьшающий количество безвременно почивших.
Но как только необходимая и достаточная дань общинности принесена на алтарь Отечества, русские, в свободное от коллективной работы время, строят свой уголок, воздвигая вокруг него «китайские стены», отдыхая за ними от социума, навязчивого своим вниманием, как стая диких обезьян.
На выходе из метро разместился кусочек Китая – живой пример коммерческой смекалки. Раньше, с незапамятных кооперативных времен, тут, точно напротив налоговой, стоял небольшой отечественный ларёк со всякой ерундой типа сигарет, шоколадок и пива. Так как других торговых точек рядом с налоговиками не было, люди, видимо, часто спрашивали в ларьке, нет ли ксерокса или где его можно найти поблизости. На торговой точке сначала появилось объявление «Ксерокса нет», потом – «КСЕРОКСА НЕТ!», следом – «КСЕРОКСА НЕТ, И МЫ НЕ ЗНАЕМ, ГДЕ ЕСТЬ!». Из последних – «КСЕРОКСА НЕТ И НЕ БЫЛО НИКОГДА! НА ВОПРОСЫ „ГДЕ ЕСТЬ?“ НЕ ОТВЕЧАЕМ», «Штраф за вопрос о ксероксе – 10 000 р.».
Григорий с интересом наблюдал эволюцию этих объявлений, пока ларёк не купил китаец. На второй день там стоял плохонький копировальный аппарат, через месяц – большой цветной, а ещё через полгода вокруг ксерокса вырос небольшой центр цифровых услуг с принтером, сканером, моментальным фото, услугами электронной почты и простейшей закусочной. На работу китаец приезжал уже на подержанном «джипе большом широком». Как же его звали? Забыл… А ведь помнил…
Он затормозил около Григория, одарил своей фирменной улыбкой в тридцать два китайских зуба, половина из которых – фарфоровые, в очередной раз пообещал познакомить со знатоками китайской медицины и унёсся по своим коммерческим делам, а курсант прибавил шагу – на дежурство опаздывать не хотелось.
* * *– Распутин! – Заведующий отделением был в тот день особо строг, придирчив, но, как всегда, охотлив на острое словцо. – У тебя сегодня спецпоручение – поступаешь в рабство к одному очень дорогому для нас человеку и важному пациенту.
– Матвей Захарович, вы хотели сказать – в распоряжение?
– Да, хотел… Но получилось «в рабство». Возьмёшь у кастелянши свежий халат, шапочку и всё, что там полагается. Будешь неотложно находиться около нашего уважаемого гостя. Обращаться к нему исключительно по имени-отчеству – Артём Аркадьевич. С медицинскими советами не приставать и вообще быть незаметным – сам поймёшь почему… Вот его карта: автоавария, порезы, ушибы, растяжение, черепно-мозговая, то есть всего понемногу. По отдельности вроде ничего страшного, но всё вместе выглядит некрасиво. Надо понаблюдать. Задание понял? К выполнению приступить немедленно, его должны с минуты на минуту доставить из приёмного покоя.
Потерпевший оказался сухоньким горбоносым старичком с испаханным морщинами лицом и внимательными светло-серыми глазами, заглянув в которые хотелось поскорее опустить голову или отвернуться. Было что-то в этих глазах завораживающее и обжигающее одновременно, как будто их обладатель смотрит на тебя через прорезь прицела.
Пациент был крайне подвижен и резок для своего семидесятилетнего возраста и для только что побывавшего в аварии. В течение часа построив на этаже весь персонал, раздав ценные указания и категорически отказавшись ложиться в постель, он оккупировал кабинет начальника отделения, выпроводив за дверь хозяина, и усиленно кому-то названивал. Удивляло стоическое терпение, с которым врачи и сёстры относились к шустрому пациенту, нисколько не возмущаясь и глядя на «виновника торжества» с немым обожанием, как смотрят фанаты на своих кумиров.
– Да кто это? – не выдержал Григорий, отпущенный на перекур.
– Это же легенда советской контрразведки, генерал Миронов, – добродушно просветила курсанта старшая медсестра, едва ли не ровесница пациента. – Прошёл войну, служил в СМЕРШе, потом гонял бандитов по всему СССР, ну а дальше всё покрыто мраком вплоть до его выхода на пенсию. Да и ушёл ли он со службы, тоже непонятно. Благодаря ему наш госпиталь выжил, когда его пытались скинуть на баланс в Минздрав, сняли с военного довольствия, а на гражданское так и не поставили. Считай, полгода христарадничали. Спасибо Артёму Аркадьевичу – всех поднял на уши, наладил снабжение, вернул в армию… К нам попадает, когда совсем припрёт. Или как сегодня… Готовься, Гриша, Аркадьич молодёжь любит… во всех смыслах этого слова.
К кабинету Распутин вернулся в настроении, весьма приподнятом таким рассказом, и застал у порога грустящего заведующего отделением.
– А, курсант, накурился? Давай принимай дежурство. Как только больной появится, – доктор кивнул на дверь оккупированного кабинета, – сразу в палату. А я – на доклад к главному…
Начальник явился через полтора часа и, застав скучающего Распутина на том же месте, удивлённо вскинул брови.
– Что? Ещё там?
– Не выходил, – вздохнул Григорий. – Бубнил что-то по телефону. А сейчас вообще тихо…
– Та-а-ак… – Начальник отделения распахнул кабинет и покосился на курсанта. – Точно не выходил?
– Да нет, конечно! – возмутился Распутин. – А что?
– А то, что нет его тут, – хмыкнул доктор и потянул Григория за собой. – Пойдём-пойдём, я знаю, где он.
Легенда контрразведки лежала на кровати в своей палате и читала газету.
– Артём Аркадьевич! – укоризненно произнёс заведующий отделением. – Ну как же так? После травмы с неизвестными последствиями, без верхней одежды, на морозе по балконам лазать в вашем возрасте? Я же за вас головой отвечаю!
– Плохо отвечаете, майор, – не отрываясь от газеты, сварливо произнёс беспокойный пациент. – Оставили меня наедине с этим мордоворотом, а кто он такой? Вдруг «психиатрический»? Пришлось в соответствии с планом «Б» эвакуироваться запасным маршрутом.
– Артём Аркадьевич, вы же прекрасно знаете, что после ТОГО случая психиатрическую бригаду по вашу душу сюда на аркане не затащишь!
– А что такое случилось-то? – опустил наконец газету ветеран. – Ну не сдал персонал зачёт на профессиональную пригодность. Было бы из чего слона раздувать…
– Насколько мне известно, – улыбнулся начальник отделения, – экзамен на профпригодность провалили не только врачи…
– Вы про санитаров? – криво ухмыльнулся генерал. – Да, тест по физической и специальной подготовке ребята откровенно запороли… Но зато теперь они точно знают свои слабые места и смогут продуктивно работать над искоренением недостатков, не так ли?
