Туман цвета хвои

– Пусть говорят, – буркнула Астрид, снимая накидку и вешая ее на спинку стула.

– Нет, не «пусть», – вмешался отец, отложив нож. Его взгляд был строгим, но голос звучал тише, чем у матери. – Ты не одна, Астрид. Каждое твое действие отражается на нашей семье. На нас с матерью.

Астрид почувствовала, как в груди нарастает раздражение. Она повернулась к ним, сжав руки в кулаки.

– Я просто гуляю, – сказала она, стараясь сдержать гнев. – Разве это преступление? Разве это достойно осуждения?

– В наших краях это подозрительно, особенно после всего произошедшего, – мать скрестила руки на груди, ее лицо было мрачным. – Ты всё чаще пропадаешь, говоришь с теми, с кем не должно. Жрецы замечают это, Астрид.

– Жрецы… – пробормотала она, отворачиваясь. – Что толку от их знаний и таинств, если они не делятся ими с нами в момент нужды?

– Не смей так говорить! – мать повысила голос, ее глаза вспыхнули гневом. – Ты забыла, кто они? Забыла, что они сделали для нас?

– Для нас? – Астрид обернулась, её голос дрожал. – А что именно они сделали? Отвергли Сану? Сказали молиться и ждать?

Слова повисли в воздухе, как сгусток влажного напряжения в преддверии грозы. Отец отвёл взгляд, но мать шагнула ближе, её лицо стало холодным, как ледяной ветер.

– Мы все потеряли Сану, – тихо, но жёстко сказала она. – Но это не повод забывать, кто мы. Твоя сестра была слишком любопытной, и это привело к беде. Ты хочешь повторить ее ошибки?

– Я хочу понять, что случилось, – выкрикнула Астрид, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – Разве вы этого не хотите? Разве вы не хотите найти собственную дочь?

– Мы хотим сохранить семью, – спокойно, но твёрдо сказал отец, вставая. – А не разрушить ее своими подозрениями и глупыми поисками.

– Глупыми? – Астрид стиснула зубы, ее голос сорвался. – Вы называете попытку найти Сану глупостью?

– Хватит, – резко оборвала мать, ее голос был низким, и от этого ещё более пугающим. – Ты не понимаешь. С тобой или без тебя деревня будет жить, как всегда. Жрецы знают, что делают. Если ты продолжишь своё упрямство, они обратят на нас внимание. И тогда ты не просто не найдешь Сану – ты погубишь нас всех. Пока не поздно – обрати свой взор к богам, очистись от черноты, что поселилась в тебе, спаси себя молитвами, очистись ритуалами и надейся, что еще не слишком поздно. Гнев богов страшен, я не хочу, чтобы ты испытала его на себе. Если я недостаточно хорошая мать, чтобы уберечь Сану, я хочу постараться, чтобы помочь хотя бы тебе.

Астрид молчала, ее сердце колотилось так, что казалось, это слышно в тишине, кровь пульсировала в висках, отдавая барабанной дробью.

– Мы боимся за тебя, – добавил отец, его голос снова стал мягким. – Но мы боимся и за себя тоже.

Астрид отвернулась, чувствуя, как её гнев сменяется тяжелым грузом на душе. Она не могла винить их за страх. Деревня была их домом, их миром. Для нее же этот мир становился заточением покуда в нем не было сестры.

– Я пойду к себе, – тихо сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Она прошла в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Ее грудь тяжело вздымалась, но слезы так и не потекли, не сорвались с дрожащих ресниц. Она опустилась на кровать, уставившись в стену.

«Они боятся. Они всегда боялись», – подумала она.

Ее взгляд упал на окно. На нем были развешаны пучки сушёного зверобоя и полыни, которые, как говорила мать Астрид, отпугивали злых духов. За ним лес выглядел тихим и загадочным, словно ждал ее. Она сжала кулаки. Астрид не чувствовала злости на родителей, она прекрасно видела, как печаль размазала их, обездвижила. Отец превратился в блеклую тень себя прежнего: раньше он часто заливисто смеялся, а его шутки могли поднять настроение даже в самый хмурый день, а мама журила его, но сама втайне сдерживала смех. Они были лучиком света и надежды, однако в один день Сана будто забрала с собой их души, оставив размякшие оболочки, походившие на отражение в заболотившемся пруду. Мама все чаще молилась, но еще чаще молча плакала перед окном, будто ждала возвращения дочери, будто Сана могла вот так просто появиться на главной дороге и зайти в дом, принеся с собой гостинец от добродушных соседей, с которыми она неизменно умела развязывать беседы и налаживать обмен. Удивительно, что раньше ее любил каждый житель деревни за ее простоту, отзывчивость и неисчерпаемую энергию, однако сейчас с ее пропажей каждый постарался стереть светлую память о ней, притвориться, что никогда не знал ту маленькую искреннюю девчонку из дома на окраине.

«Я не позволю их страху и гор. остановить меня. Ради Саны я не отступлю.»

***Капище было погружено в полумрак. Единственный свет исходил от пламени костра, трепетавшего в центре круга. Его огонь был неестественно высоким, языки пламени плясали в воздухе, будто хотел лизнуть тучи, он отбрасывал на деревья и камни зловещие тени.

Хальдор стоял перед жертвенным камнем. Его фигура, окутанная тёмной мантией, была неподвижной, словно изваяние. В руке он держал нож с узким лезвием, который блестел в огне. На камне лежала туша кролика – крошечная, хрупкая. Кровь, капая с его края, медленно стекала по камню, впитываясь в землю.

– Они наблюдают, – тихо произнес Хальдор, его голос был низким, словно сливался с самим треском огня.

Взгляд мужчины был устремлен в чащу, где слабо поблескивали чужие глаза. Рядом стоял другой жрец, лицо которого скрывала маска из кости. Он не двигался, его фигура тонула в тенях, но его присутствие ощущалось, как тяжёлый груз.

– Они всегда наблюдают, – ответил жрец, его голос был глухим, будто исходил из самого леса.

Хальдор опустил нож, прикоснувшись к ране на туше, и смазал пальцы кровью. Его движения были медленными, точными, словно он совершал обряд, понятный лишь ему одному. Затем он поднял руку, и кровь закапала на землю.

– Они всегда ждут, – продолжил он, не оборачиваясь. – Но в их терпении скрыт голод.

– И этот голод должен быть утолен, – отозвался второй жрец, шагнув ближе. Его тень вытянулась, как змея перед нападением, почти касаясь края костра.

– Что за вести ты принес мне? – спросил Хальдор, не поворачивая головы.

– Она была здесь, – произнес жрец после короткой паузы.

Рука Хальдора замерла в воздухе. На мгновение огонь стал ярче, и его свет выхватил из тягучей тьмы тонкие линии его лица, обычно скрытые от обывателей маской. Высокие скулы, темные глаза в сочетании с угольно-черными волосами делали его пугающим, неестественным.

– Кто? – тихо спросил он, хотя ответ уже был ему известен.

– Астрид, – сказал жрец, и его голос был лишён эмоций, словно он просто называл имя из множества. – Девчонка из семейства Таубе.

Хальдор медленно обернулся. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах читалась странная, неуловимая искра.

– Ее тянет к правде, как мотылька к пламени, – сказал он, опуская нож на камень. – Она чувствует зов, даже если ещё не понимает, чей это голос. Как бы ей не опалить крылья…

– Она идёт опасным путем, никто не ведает, как он ляжет без твердой руки наставника, – добавил жрец. – Ее присутствие здесь не останется незамеченным, нужно действовать.

Хальдор слегка наклонил голову, словно прислушиваясь к шепотам, которых никто, кроме него, не мог слышать.

– Ты знаешь, что любопытство – это первый шаг в лес, – сказал Хальдор, глядя прямо в маску жреца. – А лес не прощает.

– Что ты прикажешь сделать? – спросил жрец.

Хальдор на мгновение замолчал, затем сделал шаг к огню. Его тень казалась ещё больше, ещё страшнее, отбрасывая на деревья и камни причудливые формы.

– Ничего. Для тебя ничего. Я сам справлюсь с ней, – сказал он, его голос был тихим, почти шёпотом. – Ее путь уже выбран.

– Ты хочешь, чтобы она продолжала? – в голосе жреца не было ни удивления, ни сомнения.

– Пусть боги направляют её. Если она достойна, она дойдёт до конца. Если нет… – Хальдор посмотрел на огонь, его лицо оставалось спокойным. – Она станет жертвой.

Огонь вспыхнул, вырвавшись на мгновение выше, как будто сам лес услышал его слова и ответил ему. Жрец не двинулся с места, но его тень задрожала.

– А если она узнает слишком много? Если не справится с бременем? – спросил он после долгой паузы.

Хальдор слегка улыбнулся, но его улыбка была лишена тепла.

– Тогда она увидит истину, – ответил он, – а истина, как и лес, никогда не бывает милосердной.

Жрец кивнул, его маска блеснула в свете огня. Он медленно развернулся и растворился в тенях, оставив Хальдора одного.

Хальдор поднял взгляд к деревьям. Их ветви шевелились, как живые, шёпот ветра звучал почти как голоса. Он снова поднял нож, и его голос, низкий и твёрдый, слился с треском огня.

– Вы хотите ее? – прошептал он. – Или она – ваша посланница?

Лес молчал. Или, возможно, говорил, но его слова были понятны только огню да безмолвным богам.

***Астрид проснулась резко, будто ее кто-то толкнул. Комната была погружена в темный, вязкий мрак, разрезаемый лишь слабым отблеском молодой луны, пробивавшейся сквозь щель в ставнях. Ее дыхание было тяжёлым, сердце бешено колотилось, а тело казалось парализованным от внезапного страха.

Сначала она подумала, что её разбудил ветер. Он часто завывал за окнами, проникая сквозь щели, играя с крышами домов. Но этот звук был другим. Тихим, почти неразличимым, похожим на шёпот множества голосов, которые говорили одновременно, перебивая друг друга. Она села на кровати, прислушиваясь, чувствуя, как волосы на ее руках и затылке встают дыбом. Шепот был где-то рядом, но невозможно было понять, откуда он доносится.

«Сана?» – мелькнула мысль, и она сжала пальцы, чувствуя, как ладони холодеют от пота.

Шепот усилился, став настойчивее. Это были слова, но она не могла разобрать их смысла. Звуки переплетались, сливались в единое гудение, будто лес сам нашёптывал ей свою тайну так лихорадочно и отчаянно.

– Кто здесь? – прошептала она, её голос дрожал.

Ответа не последовало, только шёпот продолжал пульсировать в воздухе, проникать под кожу.

Она встала с кровати, босые ноги дрожали, когда она ступила на холодный пол. Комната казалась чужой, тени в углах будто шевелились, глядя на неё. Астрид сделала шаг к окну, стараясь не дышать слишком громко, и распахнула ставни.

Лес за домом был недвижим. Луна заливала его мертвенным светом, а деревья стояли, как гигантские часовые. Но шепот не стихал. Он был повсюду: в ветвях, в земле, в самой ночи. Он гладил звезды, играл с еловыми иголками на дороге и просачивался в дом.

«Это только в твоей голове», – сказала она себе, но её разум отказывался принимать это объяснение.

Ей вдруг показалось, что шепот зовет ее. Не словами, а интонацией, каким-то неуловимым посылом, который проникал в самое сердце.

– Это сон, – прошептала она, пытаясь убедить себя.

Но ее взгляд упал на дверь. Что-то внутри подталкивало ее выйти. Она чувствовала, как ее ноги сами двигаются, ведя ее к выходу.

Едва она коснулась двери, шепот усилился. Он стал громче, проникновеннее, будто кто-то стоял за порогом, дышал и говорил с ней, жажда личной встречи.

– Это ты? – выдохнула она, не зная, к кому обращается.

Она не знала, что это: боги, игра ее воображения или, возможно, начало безумия. Все в ней кричало, что нужно остановиться, вернуться в постель, закрыть уши и забыть об этом.

Но ее рука потянулась к засову.

Шепот вдруг стал мягче, как легкое касание. Он был почти утешительным, словно обещал, что там, за дверью, ее ждет ответ.

Ее пальцы замерли на замке. Внезапно она почувствовала, как воздух в комнате стал плотнее, холоднее, словно сама ночь вошла внутрь дома.

«Ты ищешь правду», – подумала она, чувствуя, как гулкие удары сердца наполняют ее уши. Это была не ее мысль – чужая, инородная.

Но что, если правда, которую она найдет, окажется невыносимой? Что, если это шепот леса, зовущего её навсегда исчезнуть в его глубине?

Она резко отдернула руку, отступив от двери. Шепот стал тише, отступая, но все еще оставаясь рядом, как невидимый спутник.

Астрид вернулась к кровати, опустилась на матрас, сжав голову руками.

– Это просто сон, – повторила она себе, но ее голос звучал слишком слабо, чтобы заглушить то, что она услышала.

Она знала, что теперь не сможет уснуть. И знала, что этот шепот вернется.

4. Гул

Астрид стояла у очага, осторожно перемешивая травы в глиняной миске. В воздухе смешивались запахи сырых досок, которыми были отделаны дома, и легкий аромат готовящейся пищи, уносимый ветром. Огонь тихо потрескивал, отбрасывая теплый свет на стены. На полке над очагом стоял тяжёлый глиняный горшок с едва видимыми трещинами, который, казалось, пережил несколько поколений их семьи, однако Астрид прекрасно помнила, что он треснул девять лет назад, когда они с Саной носились по дому, отбирая друг у друга кусок ткани для нового платка. В доме царила обычная, успокаивающая тишина, нарушаемая лишь звуком шагов отца, который рубил дрова у входа, и негромким напеванием матери, перебирающей ткани в углу. Вроде как, все было как обычно безмятежно, умиротворенно, однако эта картинка казалась лживой, подобно миражу или дурману после крепкой брусничной настойки. Девушка знала, что это спокойствие ненастоящее, притворное и до тошноты фальшивое.

Астрид на секунду оставила готовку и подхватила со столешницы чашу с родниковой водой, бросила туда горсть зерна и вышла на крыльцо. Половицы скрипнули под ногами. Девушка поставила чашу на подгнившую от сырости ступень и поджала губы. Это был ритуал, вошедший в повседневную жизнь наравне с вечерними песнопениями, символическая жертва богам, чтобы день прошел благоприятно. Отовсюду слышались привычные звуки пробуждающейся деревни. Перед рассветом пахари шли в поля, чтобы проверить, не оставил ли лес следов на их урожае – иногда в земле находят странные символы или следы, которых не должно быть. Близился сезон урожая, когда каждый вечер в сезон урожая жители собираются, чтобы очистить и сложить собранное зерно в общую амбарную кладовую, которую запирают особым ритуалом, а потому пахари проводили почти все свое время в полях. После окончания жатвы вся деревня собирается на площади, чтобы благодарить богов, это единственный день в году, когда никто не боится оставаться на улице после заката. Раньше Астрид любила праздники за еду: каждый раз женщины готовят особое блюдо из хлеба, меда и трав, которое по преданию защищает тех, кто его съест, однако девушка любила его не за магические свойства, а за сладкий вкус, отдающий легкой горчинкой. Однако был и праздник, который Астрид ненавидела всей душой – Ночь Теней. Это самый мрачный праздник, когда жители закрываются в домах, гасят все огни и проводят ночь в молчании и темноте, по преданию, это ночь, когда боги уходят в лес и нельзя привлекать к себе их внимание, чтобы не накликать беду на грядущий год. Вспомнив о десятках ночей в безмолвном ужасе, Астрид поспешила вернуться в дом, к теплу и защищенности.

Голова девушки все еще была занята ночным шепотом. Она пыталась сосредоточиться на работе, но каждая ее мысль возвращалась к тому странному событию. Мысли, подобно чернокрылым воронам, кружили, сплетались в бешеном смертельном танце.

Неожиданно дверь дома скрипнула. Звук был тихим, но он разрезал тишину, словно удар грома. Астрид подняла голову, и её взгляд встретился с фигурой, стоящей на пороге.

Это был жрец.

Он стоял, закутанный в темную мантию, которая почти сливалась с предрассветным сумеречным светом за спиной. Лицо как обычно скрывала маска, из-за которой глаза казались пустыми и холодными.

Мать Астрид ахнула, выронив из рук ткань. Отец, едва переступивший порог с охапкой дров, замер на месте, пораженной странной картиной.

– Священный служитель, – прошептала мать, быстро склоняя голову.

Отец, словно забыв обо всём, опустил дрова и повторил её жест, опустив голову перед гостем. Движения его были заторможенными, как будто он только очнулся от затяжного транса.

– Благодарю за вашу преданность, – произнес жрец, его голос был низким и спокойным, но в нём звучала такая сила, что у Астрид по спине пробежал холод.

Она с трудом подавила желание сделать шаг назад.

– Что привело вас к нам? – осторожно спросил отец, всё ещё не поднимая глаз.

Жрец не ответил сразу, его мало интересовали пустые разговоры и ненужные объяснения. Его взгляд скользнул по комнате, остановившись на Астрид.

– Мне нужно поговорить с твоей дочерью, – сказал он, и его слова прозвучали как приказ, от которого невозможно уклониться.

Мать и отец переглянулись. В их глазах смешались страх и почтение. Эти два чувства идут рука об руку, сливаясь в слепое благоговение.

– Конечно, – быстро ответила мать, ее голос дрожал. – Она… Она в вашем распоряжении.

– Мы оставим вас, – добавил отец, уже направляясь к двери.

Астрид почувствовала, как ее сердце учащённо забилось.

– Нет, подождите, – вырвалось у нее, но жрец поднял руку, останавливая ее слова.

– Мы поговорим недолго, – сказал он, не глядя на родителей. – Они могут не волноваться. Ничего дурного не произойдет.

Мать и отец спешно покинули комнату, оставив дочь наедине с жрецом. Тишина стала почти оглушающей. Незваный гость ворвался в отчий дом, будто демонстрируя Астрид свою власть, способную разрушить зыбкую иллюзию безопасности.

– Ты удивлена моим появлением, – сказал он, его голос звучал мягче, чем раньше, но в нём по-прежнему слышалась скрытая угроза.

– Да, – коротко ответила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Я не ожидала увидеть вас здесь. Что привело вас в наш дом?

Жрец сделал шаг ближе, и она почувствовала, как холодок пробежал по коже.

– Мы можем поговорить откровенно? Я не хочу, чтобы ты пыталась утаить от меня истину, потому что это будет тщетно и разочаровывающе. Ты провела много времени в лесу, – начал он, внимательно наблюдая за её реакцией. – Ты ищешь что-то.

Астрид стиснула пальцы, её дыхание стало прерывистым.

– Я ищу ответы, – выдохнула она.

– Интересно… И ты думаешь, что найдешь их сама? – в его голосе звучала смесь любопытства и иронии.

Она подняла взгляд, глядя прямо в пустые глазницы его маски.

– Я думаю, что должна попробовать. Думаю, что не имею права сидеть сложа руки и не пытаться, потому что мне отвратительно от одной мысли, что спустя время я могу узнать, что у меня был шанс найти сестру… Или, тем паче, я никогда ничего не узнаю вовсе.

На мгновение в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском огня. Жрец слегка склонил голову, его силуэт казался непропорционально высоким в свете очага. Казалось, что ответ заинтересовал его больше, чем он хотел показать.

– Боги наблюдают за тобой, Астрид, – сказал он наконец, его голос звучал так, будто он говорил это не ей, а самой комнате. – Они видят твоё любопытство. Но помни, что истина часто становится самой опасной из дорог.

Он развернулся, не сказав больше ни слова, и медленно направился к двери.

– Подождите, – вырвалось у нее, но жрец остановился лишь на мгновение.

– Ты найдёшь свои ответы, если будешь внимательна, – сказал он тихо, не оборачиваясь. – Но будь готова заплатить за них. И помни наш разговор: без проводника сложно не потеряться во тьме. Если ты хочешь узнать, что случилось с Саной – можешь броситься в омут с головой, но если твоя цель попытаться спасти ее – такой подход может быть губителен.

Он исчез за дверью, оставив после себя странное ощущение, словно в комнате стало холоднее. Астрид тяжело вздохнула, чувствуя, как ее руки дрожат.

Мать, быстро вернувшаяся в комнату, выглядела встревоженной, но старалась скрыть это за напряженной улыбкой. Отец был серьезен, его взгляд был тяжелым, словно он обдумывал каждое слово, которое собирался произнести. Астрид же стояла у очага, её руки всё ещё сжимали глиняную миску, хотя отвар в ней давно остыл.

– Что он хотел? – тихо спросила мать, подходя ближе.

– Поговорить, – ответила Астрид, чувствуя, как голос предательски дрогнул.

– О чем? – добавил отец, его тон был более требовательным, чем у матери.

Она посмотрела на них. Родители выглядели так, будто находились на грани между страхом и надеждой.

– О моем любопытстве, – нехотя сказала она, стараясь звучать спокойно. – О том, что я ищу ответы.

Мать приложила руку к губам, а отец нахмурился.

– Боги… Я говорила, говорила тебе вчера… Я была права… Это плохо, – пробормотала мать, качая головой. – Ты не должна привлекать их внимание такими вещами. Ты накликаешь беду на нас всех…

– Не нагнетай так. Они видят в ней нечто большее, – добавил отец, его голос стал тверже. – Но это не всегда хорошо, Астрид.

– Я не делаю ничего плохого, – попыталась возразить она, но её слова утонули в их взглядах.

– Ты не понимаешь, – мать шагнула ближе и схватила её за руку. – Жрецы не просто смотрят. Они оценивают. Любопытство может быть воспринято как вызов.

– И что? – бросила Астрид, выдернув руку. – Я не могу задавать вопросы? Не могу пытаться понять, что происходит?

– Когда ты стала такой своевольной? – вскипел отец. – Потеря сестры должна была сделать тебя сильнее и мудрее, а ты будто ищешь погибель для нас всех. Ты должна доверять богам, – резко ответил отец. – А не искать то, что нам не положено знать.

– И быть как вы? Просто жить в страхе? – ее голос повысился, она не могла больше сдерживать эмоции.

Мать выглядела уязвленной, но не отступила. Отец поджал губы, сделал шаг вперед и резким взмахом руки отвесил дочери пощечину. Она пораженно моргнула и отшатнулась, схватившись рукой за пульсирующую от боли щеку. В ушах звенело, глаза заволокла пелена слез, однако эта боль пробудила не обиду, а злость.

– Не смей так разговаривать с родителями, – произнес он.

– Мы живем так, как велят нам законы, – твёрдо сказала мать. – Это защищает нас. А то, что ты делаешь, только разрушает.

– Это разрушает ваш покой, – сказала Астрид, сжимая кулаки. – А не меня.

Отец шагнул ближе, его взгляд стал строгим.

– Послушай меня, Астрид, – сказал он. – Жрец пришел к нам. Это уже знак, что ты перешла черту. Если ты хочешь жить спокойно, ты должна вернуться на праведный путь. Держись ближе к богам, к жрецам. Пусть они видят твою веру.

– И стану одной из них? Стану носить маску? – спросила она, её голос дрожал от гнева.

– Лучше быть рядом с ними, чем против них, – тихо ответил он. – Если будет надобно – станешь. Пока не поздно их интерес можно обернуть во благо.

Астрид молчала. Эти слова задели её глубже, чем она ожидала. Она не хотела становиться частью того, что пугало её больше всего. Но что, если родители правы?

– Ты думаешь, мы говорим это, чтобы сломать тебя? – спросила мать, её голос стал мягче. – Мы боимся за тебя. Ты слишком много задаешь вопросов, полных сомнения. Это не приведет тебя ни к чему хорошему. Прошу…

Астрид опустила взгляд, ощущая, как ее гнев сменяется тяжестью вязкой печали, которую было трудно выдержать, она комом встала в горле, грузом упала на хрупкие плечи.

– Мы не просим отказаться от твоих мыслей, – добавил отец, его голос смягчился. – Просто будь осторожна. Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.

Она ничего не ответила. В её голове бушевал хаос, но она понимала, что родители говорят это из-за страха.

– Я подумаю, – сказала она наконец, пытаясь уйти от разговора.

Ее слова прозвучали как обещание, но в душе она знала: она не сможет остановиться.

– Сегодня найди жреца, попроси его о помощи, попроси его о спасении, – устало проговорила мать, потирая лицо руками. – Попроси о прощении, уверь в покаянии и преданности.

***Астрид сидела на краю своей кровати, поджав под себя ноги, и смотрела в окно. Лунный свет проникал сквозь ставни, рисуя бледные полосы на полу. Воздух в комнате был тяжелым, и ей казалось, что он давит на грудь, не позволяя дышать свободно. Слова родителей звучали в её голове, как эхо, которое никак не стихнет, и каждое их слово, каждый упрек, каждый страх повторялся с новой силой.

«Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.»

Эти слова отца застряли в её сознании. Преданность. Что это значило для неё? Отец и мать видели в этом путь к спасению, к тому, чтобы избежать ненужного внимания, сохранить семью в безопасности. Для них жизнь была цепью обрядов, поклонения и страха перед тем, что могут подумать или увидеть жрецы. Они жили, как тени, спрятавшие свои желания и мысли за стенами традиций.

Астрид провела пальцами по старой простыне, чувствуя грубую ткань под ладонями. Её мысли возвращались к их словам снова и снова, как волны, которые разбиваются о камни, но никак не могут уйти. Её родители боялись за неё, это было очевидно. Но этот страх, смешанный с благоговением перед жрецами, вызывал у неё раздражение.

Они хотели, чтобы она подчинилась. Чтобы вновь стала одной из тех, кто покорно склоняет голову, не задает вопросов, не ищет правды. Они хотели, чтобы она смирилась, чтобы её мысли растворились в общем хоре молитв, где слова произносятся, но не осознаются. Но как она могла это сделать? Как могла просто отказаться от своих вопросов, от того, что вела её вперед?