КИРА В ФОКУСЕ

И все же иногда у Киры проскальзывала мысль о том, каково это было бы, до вечера заниматься всем, чем хочется, а потом, после четырех часов вечера, забрав ребенка из садика, полностью посвящать себя ему, упоительно с ним играть и иметь все силы в мире для него.

Чудес не бывает, поэтому работающей, особенно на полный день, маме так делать не получится, ибо в сутках (как правило) всего двадцать четыре часа. И вместить туда после работы и забирания ребенка или нескольких детей из садиков, школ, с секций, помимо готовки и мало-мальской уборки, оплаты счетов, переписки в родительских чатах, разгрузки стиральной машины и доработки упущенных из-за болезни ребенка рабочих часов еще и так необходимые и рекомендуемые наукой два-три часа свободного времени в день (на книгу, спорт, записи в дневнике, рисование, общение с мужем или подругами) физически не получается.

Тут нужно либо вообще не работать, либо быть лайфстайловой карьеристкой, как Кира их называла, – женщин, стильно работающих из кафешек, пишущих блоги, статьи в глянцевые журналы и прочее. Часто это просто подработка при хорошо зарабатывающих мужьях, и такие женщины могут позволить себе длинные перерывы между тяжелой работой, в компании латте и вафель с кленовым сиропом. У них есть время встретиться с психотерапевтом онлайн, обсудить собственное развитие, детей и кризис младшего или среднего возраста. Но не всем так можно. Мамам-одиночкам и упоротым карьеристкам, а также в принципе людям, зависимым от дофамина и достижений так не получится.

И иногда мучительно больно от мысли о том, как не упустить главных моментов развития малыша или подростка, гоняясь то ли за деньгами, то ли за социальным признанием. Упустить и не суметь, не успеть вовремя вовремя дать то самое, важное, и иметь право сказать, по Киплингу: “Тогда весь мир ты примешь как владенье. Тогда, мой сын, ты будешь Человек!”. Но выше головы не прыгнешь, играть себя не заставишь, всегда радостной с ребенком не будешь, особенно если характер тяжелый (это не было проблемой лично Киры, но для многих ее знакомых мам она была актуальной), поэтому будем стремиться к совершенству в рамках генетической заданности. Если изначально почва в районе твоей грядки неплодотворна, все равно путем хорошего окучивания и поливки почему бы не максимизировать счастье…

7

– Точно можешь достать время?

– Обижаешь. Десять лет в бизнесе. Качество гарантирую. Какой формат интересует?

– Нужен вечер. Три часа. Нет, четыре.

– Дешево не получится.

– Понимаю, я и не ожидаю чуда.

– Риски ясны?

– Да, мне даже не лень было прочитать условия контракта мелким шрифтом.

– Респект.

– Хочу жить. Не могу больше в таком ритме.

– ОК, счет вышлю по электронке. Начало свободного вечера через три с половиной часа. Все дела, весь стресс, все ожидания от себя и других будут заморожены, как договорились. В этих сутках у тебя двадцать восемь часов.

– А скидка на следующий раз будет?

– Следующий раз по карточке у тебя бесплатный. Смотри, как бы не затянуло.

– Ты за собой следи лучше. Продавать свое время – это продавать себя. Смотри, как бы не начать заканчиваться.

– Ха-ха-ха, уж как-нибудь.

8

Карина снова вспомнила Бывшего. Она называла его только так. В последнее время это было ее ежедневным ритуалом: проснуться и вспомнить про него. Иногда всплакнуть. Обычно у нее получалось-таки заснуть. Однако в этот раз она услышала по радио песню, которую ассоциировала с ним, и накатили воспоминания. Весь день проревела, прожалела себя, а потом, проворочавшись до полуночи в кровати, все же решила позвонить Кире, благо та наверняка не спала.

Это действительно часто оказывалось правдой, ровно как и в этот раз. Кира сидела на кровати в пижаме и составляла дежурный список дел на следующий день. Она удивилась позднему звонку и сразу напряглась. Как говорится, нет новостей – это уже хорошая новость. А новости среди ночи ничего хорошего не предвещали. Вдруг с мамой что-то? Но нет, это была Карина, и у Киры сразу немного отлегло.

– Привет, дорогая.

– Привет, – всхлипнула в трубку Карина.

– Ты плачешь? Что такое?

Весь тот год, что Карина с Бывшим были вместе, Кира постоянно слышала от Карины фразы в ключе “будущего у нас все равно нет” (он принципиально не хотел жениться, а она мечтала о красивых семейных фотосессиях), “и зачем я с ним теряю время”, “наверное, он не мой человек”. Но то ли его востребованность среди женщин, то ли привычка, то ли какие-то навязанные обществом установки относительно боязни остаться одной удерживали Карину от окончательного шага.

Хотя нужно отметить, что самому Бывшему Карина эти свои мысли тоже неоднократно озвучивала. Зачем, Кира не знала – видимо, от излишней экстравертности. Это натыкалось на стабильную реакцию со стороны Бывшего: он в очередной раз транслировал ей свое мнение относительно семейной жизни, вроде: “А зачем нам думать о будущем? Хорошо сейчас, живем вместе. Формальности мне не нужны, так что не требуй от меня того, что я не могу тебе дать”.

Поэтому, в сущности, уход его был ожидаемым, и Карина должны была радоваться, что он разорвал круг, из которого она сама так и не смогла выйти. Однако Кира, естественно, сказать такое Карине не могла, поэтому приготовилась морально поддержать подругу и помочь той найти наилучшее решение относительно того, как организовать свою теперь одинокую жизнь.

– Приезжай ко мне ночевать, а то тебе наверняка одной тоскливо, – не могла не предложить Кира.

– А не напрягу тебя, точно?

– Конечно, нет.

Кире, уже собиравшейся лечь спать, чтобы встать в семь утра не совсем разбитой, такой расклад был не совсем удобен. Но настолько же очевидным был и тот факт, что отказать подруге было никак нельзя. А не предложить в такой ситуации приравнивалось к отказу. Поэтому взвешивание решения заняло буквально доли секунды и свое “конечно, нет” Кира произнесла без малейших колебаний. В конце концов, если бы она сама оказалась в такой ситуации, ей уж точно не хотелось бы остаться одной.

Пока Карина ехала, Кира достала со шкафа надувную кровать, привела ее в форму с помощью электронасоса, постелила белье, вскипятила воду для чая, заварила травяной в специальном фильтре и достала большую коробку шоколадных конфет, подаренных кем-то еще на Восьмое марта. Конфеты были с разными ликерами внутри, что отлично подходило под ситуацию, решила Кира.

К отношениям Карины и Бывшего (которые, кстати, сама Карина называла не иначе как отношеньками, в многочисленных разговорах с подругами как во время их, так и впоследствии) Кира относилась несколько скептически. Она подозревала Карину в некой эмоциональной распущенности, которую сама Кира никогда себе не позволяла. Судила она об этом по косвенным признакам, например, по тому, как Карина отзывалась о Бывшем в третьем лице. Кира сомневалась, что ничто из этих комментариев в порыве многочисленных ссор не просачивалось при разговорах во втором лице.

Она даже пару раз мягко пыталась донести эту оценку до Карины, чтобы ей же помочь, но та старательно пропускала такого рода критические намеки мимо ушей. Не то чтобы она практиковала подмену понятий, просто предпочитала не заморачиваться и не пропускала через свои фильтры некоторые оценки. Хотя, думала Кира, а почему бы и нет, не нужно же постоянно себя критиковать, как это делает она сама.

За пару часов, литр чая и коробку конфет она привела Карину в форму, после чего та заснула с победным “И что я на нем зависла, меня захочет любой мужчина в любой момент”.

9

В ситкомах очень часто бывает так, что у главного героя или героини строго определенное количество друзей, с которыми он или она все время общается. По нескольку раз в неделю. Хотя им, если что, уже стукнуло по тридцать. В “Друзьях” показана достаточно закрытая социальная группа из шести человек, допускающая к себе остальных только как второстепенных персонажей. В “Как я встретил вашу маму” их всего пятеро. В “Сексе в большом городе” – четверо, и в этом случае все одного пола.

Конечно, допускаются дополнительные знакомые. Но как-то оно все слишком прописано, несколько притянуто за уши. Ежу понятное дело (Кире нравилось совмещать разные поговорки в одном предложении), что это художественный прием, позволяющий раскрыть характеры персонажей в динамике. Но как-то оно не вполне реалистично. Ведь человек – существо широкого полета, не может он существовать в таких тесных рамках. Дружба меняется, эволюционирует. Кроме того, нет ведь четкого и единого понятия “друг”. Вот он мне друг, а он – нет. Она мне настоящая подруга, а она – нет.

“Это не так работает”, – думала Кира. “Что вообще такое дружба? Уважение мнения друг друга, духовная близость и глубокое понимание, общность интересов. Опять же, дружба как способ выживания – именно так, вероятно, ее можно эволюционно объяснить. Все это, конечно, подпитывает классическое определение дружбы. Но ведь есть и другие. Есть подруги, с которыми мне просто хорошо иногда встретиться на ужин и потрепаться о мужчинах, одежде и прочих поверхностны темах. Но ведь это тоже в какой-то мере является дружбой. Есть же, в конце концов, люди, которым глубокое общение в принципе не так интересно. Доступно оно, пожалуй, всем, никому не заказан путь к раскрытию загадок Вселенной. Но, несомненно, есть те, кто обо всем этом не думает. И что же, для них недоступна дружба? Конечно, доступна. Отсюда вытекает, что и количество друзей не обязательно должно быть ограничено. У кого-то их может быть двое, у кого-то – десять человек, а кто-то вообще, возможно, не в состоянии назвать точное число, потому что у него есть по нескольку друзей первого, второго, третьего порядка. Как-то так”. – Кира допила одним глотком уже холодный чай, помыла чашку и вернулась к насущным делам. О вечности в другой раз.

10

На следующий день, по дороге на работу, Кира созвонилась со своей давней подругой Диной Бергман и договорилась о встрече. Затем Кира решила посмотреть в телефоне что-то и очнулась, когда проехала свою остановку. Ругая себя, она, запахнув куртку, бежала на работу, проклиная себя за то, что опять потеряла двадцать минут, занимаясь в телефоне неизвестно чем. Вроде и не читала ничего толком, и не писала никому, а время ушло, будто провалившись в бермудский треугольник.

Когда чуть позже у нее опять образовалась свободная минутка, она решила попробовать наконец метод, о котором ей говорила Дина. Взяв телефон, она хотела быстро найти нужное меню, но застопорилась. Она же поставила меню на английский, чтобы улучшать язык. С часто используемыми настройками вроде “Назад” или “Приложения” проблем не возникало, но вот как на английском будет “Цифровое благополучие” – это уже для продвинутых пользователей. Придется погуглить. Ага, “Digital wellbeing”. Кира не сдалась и настройки оставила, в надежде подучить соответствующую лексику в будущем. С итальянским, кстати, это в свое время сработало достаточно здорово: после недели, когда свой собственный телефон казался чужим, взятым по ошибке, Кира начала привыкать, а спустя два месяца соответствующая лексика прочно вошла в ее обиход.

Меню “Цифровое благополучие” наглядно продемонстрировало Кире, что в мессенджере она за прошедший день провела пятьдесят восемь минут, на видеохостинге – ни много, ни мало один час шестнадцать минут, а в соцсетях – один час сорок восемь минут.

Кира серьезно взялась за этот вопрос и поставила ограничения на время использования некоторых приложений. Хотя ограничения эти легко можно было обойти, постоянно меняя настройки в сторону увеличения времени, а также используя браузер вместо приложения, все же это способствовало снижению экранного времени и поддерживало усилия внутренней дисциплины по исполнению этого наполеоновского плана.

Вечером того же дня Кира (свободная, поскольку Дениску забрал папа) поехала ужинать с Диной в кафе, которое последняя давно хотела опробовать. Зайдя в заведение, Кира сразу же поняла, что оно веганское. Это было видно по стенам, украшенным увеличенными копиями газетных вырезок с соответствующим содержанием. В меню числились интересности вроде “веганской утки”. Ее-то она и заказала.

К вегетарианству и веганству Кира в целом относилась с пониманием и интересом, даже несколько раз сама пробовала, но все как-то не складывалось. То мама начинала давление на нее с присказками о низком гемоглобине, то на праздниках надоедало постоянно оправдываться и привлекать к себе внимание, то друзья звали на шашлыки, и есть там укроп с помидорами было грустно.

Дина была совсем другой. Кремень, не женщина. Она как решила в пятнадцать лет, что не будет есть никаких живых существ, так и много лет беспрекословно следовала своему плану. И так было во всем. Когда она решила пробежать полный марафон (42 километра, на минуточку), она взяла и пробежала. Подготовила многомесячный план тренировок – и пробежала. Без закатывания глаз, без псевдомотивирующих постов. Просто наметила план и тихо его реализовала. На стандартные вопросы типа “умрешь от анемии” или “животных все равно будут убивать”, у нее были четкие и аргументированные ответы типа “железо я получаю из цельнозерновых культур, бобовых и овощей, с добавлением лимона для усвоения витамина C” и “моя задача – демонстрировать свою позицию как потребителя, в противовес полной безучастности”.

За это Кира ее и любила. За ясность, цельность и скромность. К Дине можно было прийти за дельным советом. Да, ей не хватало теплоты, у нее тяжело было поплакать на плече, потому что вместо ожидаемого людьми “Да, он козел, хочешь чаю?” она обычно выдавала что-нибудь такое: “Так, поссорились? Расскажи факты. Угу, поняла. Ну, его тоже можно понять, ты надавила на больную мозоль, это его триггернуло. Я бы посоветовала записать все пункты и проговорить с ним сегодня же”. К таким советам нужно было быть готовой.

Дина не прощала слабостей: ни себе, ни другим, и это было ее слабостью. Однако с ней рядом хотелось быть такой же честной перед собой и другими, такой же ответственной, и, по мнению Киры, Дина поднимала свое окружение на новый уровень. Кроме того, Дина любила Киру. За то, чего сама была лишена. За почти физически исходящее от нее тепло и уют. За то, что Кира всех принимала: и буквально (ее дом был открыт для гостей, даже без предупреждения, и у нее в холодильнике всегда была вкусная домашняя еда, а в навесном шкафчике – шоколадные конфеты и ароматный чай с бергамотом или чабрецом), и фигурально (она слушала, гладила по голове, не осуждала, вкусно пахла и давала надежду).

Дина не очень любила готовить, редко приглашала гостей в свой геометрический и минималистичный интерьер, да и вообще тяжело впускала новых людей в свое пространство. Ей было комфортно одной или в компании избранных друзей, которых можно было пересчитать на пальцах одной руки. И ей было хорошо с ее Максимом. Часто они молчали, каждый думал о своем или занимался чем-то своим. И это был ее мир.

– Ммм, – сейчас мы эту веганскую утку оприходуем в лучшем виде, – облизнулась Кира. – Сегодня с утра ничего не ела.

– Что же ты ничего даже не перехватила, – Дина всегда заботливо относилась к Кире.

– Разве я променяю свой чистый голод просто на набивание живота чем-либо. Наоборот, я люблю заострить голод и уже потом попробовать чего-нибудь особенного, типа вот этой утки в кокосово-арахисовом соусе. Звучит прекрасно. И они воздали должное утке-обманке, как ее нарекла Кира.

11

Никто не мог бы сказать, что Дина не любила Максима. Любила. И как любила. Самозабвенно, зачастую поступаясь своими интересами, ставя во главу угла его, Максима, дела. Однако она была интровертом и посему любила как-то камерно, не на публику.

Никаких тебе посланий на стенах в соцсетях вроде “Спасибо за то, что ты есть” (от этого Дину воротило), никаких поцелуев на публике и смахивания пылинок с рубашки, подчеркивающих право собственности. Просто надежный тыл. Тот, что немногие умеют по-настоящему ценить.

Максим как раз умел. Кто знает, может, они поэтому и сошлись. Сам Максим был человеком инфантильным, поэтому создаваемый Диной уют сразу привлек его. Не меркантильно привлек, просто как предоставляемая услуга, а скорее альтруистически привлек. Он чувствовал, что, заботясь о нем, Дина будто сама становилась счастливее, и ему нравилось делать ее счастливой, тем более таким приятным для него способом. Она не была звездой, он это знал. Она не жила жизнь с искрящимися энергией глазами. Но она была настоящей, теплой, она сразу стала для него какой-то родной. Уже на первом свидании у них случился секс, через неделю она переехала от родителей к нему.

Ей тогда было двадцать лет, она училась в своем родном городе и жила с семьей, а он снимал крохотную однушку на краю города. Квартирка сразу превратилась из холостяцкой в уютную и обжитую. Появились атрибуты женщины в доме: прихватки, занавески, скатерти. Тарелки становились чистыми после еды, а не перед. Через месяц после переезда он сделал ей предложение.

Она заботилась о нем, но и он заботился о ней. Относился к ней в какой-то степени как к ребенку, оберегал от невзгод этого жестокого мира. Но эта забота все равно была какой-то внешней, несколько наигранной. Обоим в паре было ясно, что истинное бремя заботы о паре лежит все-таки именно на Дине. Без нее и ее любви не было бы ничего. Даже его бы не было – так иногда казалось Максиму.

Прожили еще несколько лет, уже в новом статусе. На тот момент Дине было двадцать шесть, а Максу – двадцать восемь. Карьера обоих шла в гору. Она из простого младшего специалиста по закупкам, которым она устроилась еще будучи студенткой, стала главой снабжения целого холдинга, в подчинении у нее на момент нашего повествования было около пятидесяти человек. Отличный результат для столь молодого возраста. От чисто оперативных задач она постепенно перешла к сложному стратегическому планированию. Ее сначала не воспринимали всерьез подчиненные более старшего возраста, но она сумела-таки доказать им, что специалист и руководитель она вполне достойный. Твердая, но сердечная, требовательная, но справедливая. Человек дела, слова и принципов. Ее уважали, не боясь, а достигнуть этого могут далеко не все.

Максим тоже не отставал. Начав работать еще в университете, где он, между прочим, был отличником, он, минуя стадии промоутеров и раздатчиков предвыборных листовок, устроился сразу же по специальности – программистом-джуниором, поэтому к двадцати восьми он дошел до хорошего экспертного уровня, с соответствующей зарплатой.

Они оценили все прелести моногамии, и, когда Дина выслушивала истории о неудачных свиданиях своих немногочисленных подруг, потягивая горячий чай с лимоном, она с удовольствием думала, что ей уже не нужно искать нового человека, притираться, изучать, притворяться кем-то другим, обязательно брея ноги перед каждым свиданием.

И тут случилось что-то, что подкосило семейную идиллию. Дина решила, что пора завести ребенка. Не потому, что очень хотела, а потому, что время подошло, биологические часы затикали (тихонечко затикали, благо возраст был еще молодой), партнер есть, тетушки спрашивают, ну и далее по списку.

Максим особо противиться не стал: надо – значит, надо, почему бы, собственно, и нет. Положено рожать, родим, не Боги горшки обжигают. Только вот после нескольких месяцев эйфории поднялись вопросы, а после двух лет было решено отправиться к специалистам-репродуктологам. Те ничего не нашли, но исправно посылали пару к своим коллегам, те выдвигали новые гипотезы, на подтверждение которых, опять же, уходило время, и так по кругу.

Спустя пару лет таких попыток, когда все развели руками и предложили ЭКО, Дина и Максим совместно решили, что просто доверятся природе и никакие ЭКО делать не будут. И, надо сказать, несмотря на такое сложное испытание, их пара осталась вполне гармоничной.

Но на каком-то этапе, когда они еще активно ходили по врачам, Макс вдруг решил уйти с работы. Причем было бы понятно, если бы на фоне репродуктивных сложностей он впал в депрессию, но нет: ни Дина, ни другие близкие ему люди никаких изменений в этом направлении не заметили. Он просто вдруг начал делиться с Диной идеями о том, что смысла в корпоративной карьере не видит, что работа его в конечном счете не приносит миру ничего полезного, а лишь обогащает компанию, что он – всего лишь винтик в машине по зарабатыванию больших денег корпорацией, самому себе вовсе не принадлежащий.

– Бренно само стремление к такой власти, – неожиданно страстно взывал он к удивленной Дине. – Они, возможно, войдут в историю этой компании, наработают потрясающее резюме, но их возня будет казаться незначительной и даже смешной, и, когда они выйдут на пенсию, уже через неделю или месяц все их забудут, и тем тяжелее им будет уходить из жизни. А как же космос и тектонические плиты? В свете такого большого и глобального, эта мелкая работа не имеет никакого смысла.

Его стало бесить то, на что раньше он не обращал внимания. Стало сложно мотивировать себя утром начинать работать. Пропало так любимое им состояние потока, когда хочется дописать кусок кода и забываешь даже сходить в туалет. Пропало ощущение гордости за свою профессию, которое он испытывал, пытаясь в тысячный раз объяснить своей маме, учителю музыки, чем именно он занимается, и получая в ответ: “Это просто какое-то современное шаманство. Волшебство, да и только”. Он начал заниматься волонтерством и посещать детские дома, отдавая туда некие суммы денег. Дина присоединилась к нему пару раз, но потом как-то отпала, однако всегда поддерживала молчаливо, не протестуя против передачи туда семейных денег.

Потом он потратил весь свой отпуск, играя в компьютерные игры, чем раньше занимался только периодически. И, наконец, он поссорился с начальником из-за какой то, казалось бы, незначительной причины, после чего попытался взять отпуск в разгар сдачи важного релиза и, не получив такового, гордо кинул заявление на стол.

Дина особо не переживала, потому что была уверена, что с его компетенциями он мгновенно найдет новую работу, а еще потому, что много энергии у нее уходило на попытки забеременеть, и она жила внутри себя больше, чем за пределами своего мира.

Однако ее мама начала подливать масла в огонь, напоминая, что мужчина стоит столько, сколько стоит дело, которому он служит, что мужчина должен уходить на работу с обедом в судке и приходить домой с пустым судком, и прочие истины людей советского поколения, еще помнящих статью за тунеядство.

После такого Дина обычно старалась сворачивать разговоры. Однако все же это ее расстраивало, не могло не расстраивать. Она исподтишка пыталась узнать у Макса, есть ли у него какие-то наработки и планы относительно следующей работы, однако он уходил от ответов и бесконечно играл в компьютер. Она уходила на работу, приходила, а он все играл.

Так продолжалось около двух месяцев. Их отношения не были натянутыми, а оставались достаточно теплыми, она понимала, что ему тяжело, что он ищет себя, и, как настоящая спутница жизни, не давила. Хотя справедливости ради и нужно отметить, что ее это все подбешивало, все же ее любовь к Максиму, сконцентрированность на собственной боли, здравый смысл, понимание людских слабостей, да и просто врожденная интровертность перевешивали.

Потом его переклинило еще раз, игру он чуть ли не в одночасье бросил и начал готовить. Даже начал свой блог о готовке, но быстро забросил и то, и другое. Далее последовала еще парочка хобби, о которых мы умолчим в силу их незначительности, и в очередной новый год они вошли в следующем состоянии: Дина на взлете карьеры, в руководящей роли, Максим после двух лет безработицы с четким желанием открыть свою веломастерскую (желание сопровождалось капиталом, оставшимся от былой программистской роскоши, полупродуманным бизнес-планом и желанием найти инвесторов). Без детей и с сомнительным количеством секса, что делало возможность появления детей еще более призрачной.

Однажды они попытались поправить положение (Дина, конечно, подсуетилась, а Максим молчаливо согласился) стандартным для многих способом – романтической поездкой на неделю в Грецию, потратив на это отложенные на новую машину деньги. Было прекрасно, вкусно, но проблема не решилась. А с чего бы ей решиться, учитывая, что на райский остров они привезли не других людей, а себя, со своими проблемами. Конечно, отсутствие быта, готовки, уборки делала ситуацию чуть легче, однако ожидания, которые они негласно возлагали друг на друга в этом отпуске, тяготели над ними.

Романтичная комната, отель на скале, прекрасные закаты – все это будто кричало, что нужно расслабиться, нужно заводить детей. И каждый из них к вечеру становился нервным и с облегчением погружался в свою книгу, видя, что партнер не проявляет попыток к сближению.